000
ОтложитьЧитал
Так что знаки культуры, как было заявлено ранее, – это проявители процессов, происходящих на безмолвном бессознательном (материальном) уровне. Сознание – инструмент проявления, результатом которого является то, что мы можем поместить его (проявленное в процессе сознания-сосредоточения) в память и в необходимых случаях извлекать его оттуда. В то время как материальные процессы сами по себе – в виде электрохимических процессов, происходящих в мозге – мы не можем поместить в нашу долговременную память – они для нас, во-первых, мимолетны, а во-вторых, «безмолвны», поскольку не ощущаются органами наших чувств. Они должны сначала пройти процесс перекодировки (интерпретации), и далее, стадию выражения (проявления, «озвучания») через среду, именуемую культурой.
1.9. Мыслит ли материя мозга и за счет каких факторов происходит «проявление» результатов мышления?
1. Для начала зададимся вопросом: на что уходит энергия работы нашего мозга? В общих чертах можно было бы ответить следующим образом. Во-первых, на обеспечение функционирования органов нашего тела. Во-вторых, на проявление и удовлетворение инстинктивных потребностей. И в-третьих, на собственное мышление и общение с окружающим миром. Вторая часть – промежуточная: если первая всецело направлена на удовлетворение запросов тела, то вторая связывает функционирование тела с внешним миром: существование в среде обитания, размножение, борьба за выживание и т. д. Здесь организм оказывается ведомым, в основном, инстинктами. И лишь третья часть характерна для существа, действительно, разумного. Именно он способен был создать сообщество людей как открытую систему способную к собственному развитию за счет создания новизны все новых и новых видов.
Так что мы вряд ли можем согласиться с тем, что на первых двух ступенях материя мозга мыслит (в общепонимаемом смысле). Она, эта материя, начинает мыслить с возникновением культуры, То есть только тогда, когда становится возможной перекодировка безмолвных нейронных образований (в их взаимосвязях между собой) в знаки культуры. И эти знаки сами по себе, имея собственное «звучание», – за счет проявления способности языка (речи), – тем самым озвучивают то, что происходит на уровне электрохимического нейронного взаимодействия. Вот это озвучение не только нам самим дает понять смысл и значение этого взаимодействия, но и позволяет нам делиться тем, что мы поняли сами с нашим окружением. И это общение может быть осуществлено только через посредство употребления общепонимаемого языка.
Так что нет перекодировки – нет и мышления как такового, а вместе с ним и сознания. Здесь главное – куда, на что направлен процесс нейронного взаимодействия:
– если он направлен на осуществление функционирования органов собственного тела, то здесь нет мышления – функционирование происходит на биохимическом (материальном) бессознательном уровне;
– если он направлен на удовлетворение инстинктивных потребностей в их истинном спонтанном виде, то и здесь мышления как такового не наблюдается – этот процесс, можно сказать, идет на автомате;
– а вот если мы перекодируем произошедшее в мозге в то культурное одеяние, чем может быть выражено это уже произошедшее на нейронном уровне, да к тому же этим выраженным мы собираемся поделиться с нашим окружением, то здесь мышление проявляет себя в истинном своем виде, а именно, в виде осознаваемом, осуществляемом посредством сосредоточения на предмете нашего мышления и слежения за логичностью его протекания.
Как видим, мышление без сознания невозможно. Оно, сознание, возникает на развилке направления мышления (как взаимодействия нейронов) в сторону его перекодировки в знаки культуры. В противоположном же случае, то есть в случае направления мышления (как взаимодействия нейронов) в сторону поддержания гомеостаза на уровне функционирования органов тела, сознание тонет в пучине бессознательного.
Итак, на вопрос, мыслит ли материя мозга, можно ответить тем, что она только этим и занимается. Правда, результат этого мышления может быть проявлен только через знаки культуры. Ничем иным проявлен он не может быть. Когда же мы не можем выразить нашу мысль – «мысль не пошла в слова» (Ф. Достоевский) – то, либо наша мысль еще не созрела до стадии своего выражения, либо не найдены были слова, которые могли бы ее выразить и оформить, то есть подобрать к ней достойное одеяние из слов и предложений.
2. Так каким же образом мыслит материя нашего мозга, если она все-таки мыслит? На первый взгляд, казалось бы, вопрос бессмысленный. Материя мозга способна лишь на электрохимическое взаимодействие (соединение) нейронов между собой посредством синаптических связей. Но когда же появляется то, что мы называем мышлением?
Повторимся в очередной раз: оно появляется тогда, когда возникает культура в виде языка (речи) – это, во-первых, а во-вторых – когда происходит перекодировка электрохимических связей между нейронами в знаки языка этой культуры. Знаки языка проявляют (выражают, «озвучивают») процессы, происходящие на безмолвном уровне взаимодействия нейронов. Они озвучивают и выражают «смыслы» и значения этих процессов через значения тех наименований (знаков), каждый из которых имеет свое «звучание» (в речи, в письме и т. д.). Вот это звучание и есть то, черезо что осуществляется коммуникация, будь она проявлена через речь, через письмо или через какие-либо общепонимаемые символы.
Так что материальное взаимодействие нейронов нашего мозга есть первая, базовая ступень возникновения мышления. Лишь за ней появляется следующая ступень, ступень перекодировки результатов безмолвного нейронного взаимодействия в имеющие «звучание» знаки нами наработанной культуры. Вот это подключение процесса культурного «озвучивания» и есть то, что мы назвали проявлением, выражением («материализацией») процессов, происходящих на безмолвном уровне нейронного взаимодействия и получения неких комплексов, ансамблей, которые можно проявить и получить нечто осмысленное.
Таким образом, у нас есть основание заключить: материя мозга мыслит, – только она это и делает! – но делает она это «беззвучно». А для того чтобы это «беззвучное» мышление зазвучало, понадобился язык. Он, язык, озвучивая те процессы, которые произошли (или происходят) на уровне нейронного взаимодействия, проявляет их, делает их понятными для нашего сознания, а вернее было бы сказать – осознанными. Вот этот процесс перевода нам еще (принципиально) непонятного в понятное и есть акт мышление. Но непременным условием возможности осуществления такого перевода является наше сосредоточение (на предмете мышления), которое мы ранее приравняли к сознанию, и без которого «преследование» смысла нашей мысли было бы невозможным.
3. И все же остается вопрос, есть ли то, что мы называем сознанием? И далее вопрос, а что же мы имеем в виду, когда употребляем термин «сознание»? Конечно же, смысл этого термина, скорее всего, нам надо искать на границе между животным существованием и существованием разумным. Что прибавилось к животному неосознаваемому существованию в результате перехода к существованию разумному? Или наоборот: что нужно отнять от разумного существования, чтобы опять оказаться в стадии животного существования?
Итак, пойдем по второму пути – «вычтем» из человека разумного существо неразумное. Что остается в явном виде? В явном виде остается мышление как характерная особенность человека разумного. Но входит ли в мышление сознание? Является ли оно, сознание, составной частью мышления? Скорее всего, нет, потому что мышление – это всего лишь следование (от акта к акту) ходу своей мысли к какому-либо результату. (Причем следование, осуществляемое посредством не ощущаемого нами и нами неосознаваемого процесса материального взаимодействия нейронов нашего мозга).
Тогда, если существует такой феномен как сознание, то он либо находится помимо мышления, либо он является условием осуществления мышления. Если мы берем первый вариант («помимо»), то мы должны ответить на вопрос, так для чего же все-таки предназначено сознание? Ведь чему-то оно должно служить, должно же оно быть с чем-либо взаимосвязанным причинно-следственными отношениями? Но мы пока не видим того, что могло бы быть непосредственно связано с тем, что могло бы быть названо сознанием.
Тогда нам остается рассмотреть второй вариант: не является ли сознание условием осуществления процесса нашего мышления и общения с нашим окружением? То есть тем условием, в отсутствии которого мы не можем осуществить ни процесс мышления, ни процесс хода собственных реальных действий, ни процесс общения со своим окружением. А как мы знаем из опыта собственного не только продуктивного, но и обыденного мышления и общения, прежде чем начать мыслить или общаться по какому-либо поводу, мы должны сначала отключиться от всего того, что может нас отвлечь от предмета размышления или общения. Иначе говоря, мы, в первую очередь, должны сосредоточиться на этом предмете.
А потому нам ничего другого не остается, как предположить, что условием осуществления как мышления, так и наших действий в процессе общения является наше сосредоточение либо на предмете нашего собственного мышления, либо на ходе наших действий в процессе нашего общения и обмена мыслями с нашими близкими людьми. (Ведь если мы не будем сосредоточенны на предмете нашего разговора, наши партнеры могут посчитать нас не в своем уме, то есть, не разумными). А эти два процесса, как мы постулировали ранее (смотри подраздел «Двухступенчатость сознания»), являются первой и второй ступенью того, что гипотетически мы обозначили как сознание. Круг замкнулся на том, что наше сосредоточение является, просто-напросто, другим наименованием того, что мы называем сознанием.
Правда, для того чтобы получить сознание мы должны брать сосредоточение не само по себе, а в его коалиции с теми наименованиями языка, которые мы должны найти (вспомнить) в нашей памяти. Потому что сосредоточения самого по себе не может быть – оно должно быть фиксированным на чем-либо.
Так что сосредоточиться мы должны на объединении трех факторов:
– материальной деятельности нейронов нашего мозга,
– языка (речи, письма)
– и памяти.
Иначе говоря, соединить их можно, только сосредоточившись на поиске в нашей память тех знаков языка, которые могли бы выразить смысл (и значение) того, что родилось в нейронной материи нашего мозга.
Трудность в определении сознания еще и в том, что мы с трудом соглашаемся с тем фундаментальным фактом, что продуктивно мыслит именно материя нейронов мозга, а не наше манипулирование идеальными образами (и представлениями) в нашем сознании. На самом-то деле креативно мыслит наше бессознательное. Манипулирование образами, имеющими названия и извлекаемыми из нашей памяти, это необходимые «внешние» факторы, всего лишь помогающие создать смысл идеи и раскрыть то, что произошло на материальном уровне взаимодействия нейронов.
4. В качестве наглядного примера раскрытия смысла нашей идеи рассмотрим процесс продуктивного мышления. Что мы делаем сразу же после того как в «поле» нашего видения, – которое мы не совсем обосновано называем сознанием – является инсайтная идея? Мы тут же отключаемся от всего того, что нас занимало ранее и сосредотачиваемся на раскрытии смысла этой идеи. Не сконцентрировав все наше внимание на этом смысле, велика вероятность того, что этот смысл самым незаметным и неожиданным образом «улетучится» из нашего сознания. И только после того как мы зафиксируем (выразим, проявим) этот смысл в знаках (наименованиях) какой-либо культурной системы, мы можем «расслабить» наше сосредоточение, поскольку эти знаки, будучи помещенными в нашу память, дадут нам возможность, в случае необходимости, вспомнить смысл нашей идеи.
Кстати сказать, что касается, опять же, продуктивного мышления, сама Природа подтолкнула человека (разумного) к обретению им сознания как сосредоточения на чем-либо, как слежения за чем-то. В чем заключалась ее помощь? Скорее всего, в том, что, попав – в результате акта инсайта – из бессознательного в наше сознание, смысл идеи сразу же (автоматическим образом) заявляет о себе тем, что оказывается в фокусе нашего сосредоточения из-за того, что этому акту сопутствует достаточно внушительный эскорт указанных нами ранее неординарных ощущений: во-первых, интеллектуального удовольствия от понимания смысла внове явленной идеи, во-вторых, удивления от внезапности его явления, и в-третьих, уверенности в истинности, единственности и надежности этого смысла. Не будь этих ощущений, человек вряд ли бы сразу же зафиксировал свое внимание-сосредоточение на раскрытии смысла внове явленной идеи. А отсутствие подобного внимания, как показывает опыт нашего собственного продуктивного мышления, чревато исчезновением (забвением) этого смысла.
В более тривиальных случаях, случаях нашего обыденного (а не продуктивного) мышления, сосредоточенность может быть вызвана такими ментальными (квалиативными) факторами как любопытство, интерес, увлеченность, страсть к познанию, жажда славы или наживы, любовь и ненависть, и много чего другого.
5. Теперь мы видим, почему нам понятнее ранее заявленное (см. 1. Предисловие к Разделу 1, пункт А) рассмотрение сознания – как сосредоточения – через акт инсайта, то есть через призму спонтанного возникновения смысла внове явленной идеи. Понятнее потому, что этот смысл, явившись из темени нашего бессознательного, вдруг каким-то «чудесным» образом сразу же оказывается в «луче» сосредоточения нашего ума. (Сосредоточения на том смысле, который нам надо раскрыть до состояния развернутой мысли, где составляющие элементы идеи – исходные сущие, искомое сущее, подручное средство, Продукция – будут расставлены по своим местам). А оказавшись в этом луче, он, этот смысл, уже не может быть неосознанным (бессознательным). Отсюда яснее ясного – сознание само по себе не есть какая-то зона нашего ума (или мышления), попадая в которую все вдруг освещается. Оно, сознание, есть процесс ежесекундной концентрации нашего внимания, а именно, постоянного сосредоточения на чем-либо, слежения за чем-то. И осознанным может быть лишь то, на что направлено наше сосредоточение. (На более глубоком уровне рассмотрения осознанным может быть лишь то, что подверглось перекодировке «безмолвного» нейронного взаимодействия в имеющие «звучание» знаки культуры).
В этой связи возникает вопрос роли памяти в осуществлении как мышления, так и сознания. Как известно, наша память задействована в каждом нашем сознательном умственном усилии. Спрашивается тогда, почему она самым непосредственным образом связана с нашим сознанием? Скорее всего, потому, что в самой памяти, в самой материи взаимосвязей между нейронами – как мы уже отметили выше – записаны следы ранее наработанных нами культурных знаков-наименований. А для того чтобы добраться до этих следов, мы, в первую очередь, должны найти (вспомнить) их (1), а затем, расшифровать их материальный код, иначе говоря, перекодировать в знаки культуры (2), а уже потом «вплести» их в ход любого нашего, даже самого незначительного рассуждения-мышления (3). И сделать это мы можем только в процессе сосредоточения на этих трех операциях.
Но здесь может возникнуть еще один вопрос: принадлежит ли к сознанию то, что на данный момент времени находится в долговременной памяти и не причастно к каким-либо нашим сиюминутным действиям? Думаю, что и нет, и да. «Нет» потому, что наш ум не подключен к слежению за ходом нашего мышления, в котором могли бы участвовать объекты, не изымаемые из памяти данного вида; он не сосредоточен на ходе этого процесса, на последовательности наших действий. «Да», потому, что в любой момент мы можем подключить наше сознание, можем сосредоточиться на том, на чем пожелаем. Сознание и память находятся у нас под «рукой» – в любой момент мы можем, по мере необходимости, вспомнить любой объект и им воспользоваться путем сосредоточения на нем.
Без сосредоточения невозможно любое наше то ли умственное, то ли физическое действие. Оно настолько впиталось в нашу плоть и кровь, что мы даже не замечаем, как мы это делаем, как будто бы ведомые на автомате. Именно поэтому мы не замечаем сознания самого по себе как нашего постоянного сосредоточения на чем-либо. Так что все то, что «записано» в нашей памяти, может стать предметом нашего сосредоточения. А поскольку в памяти записано все то, что мы когда-то узнали и все то, что с нами когда-то произошло, то все это является и базой и предметом как нашего сознания-сосредоточения, так и мышления, опирающегося, в свою очередь, на это сосредоточение (и слежение), как на свой основной посыл.
Так что мышление может осуществляться только в условиях осознанности, обеспечиваемой как сиюминутной сосредоточенностью, так и слежением за ходом этого процесса. Отсюда вывод: наша способность сознания эквивалентна способности сосредоточения. Сознание – условие того, что результат нашего мышления, наших действий или нашего общения может быть достигнут. Не сосредоточившись (рассредоточившись), мы не можем осуществлять ни мышление, ни физическое действие, ни общение. Без сосредоточения мы даже не можем отслеживать собственные действия. Ведь, положим, переходя из одной комнаты в другую, мы не стукаемся лбом о закрытую дверь – мы сначала открываем ее, и лишь потом проходим. Но отслеживание, в первую очередь, наших собственных обыденных действий осуществляется на автомате. Оно для нас незаметно потому, что привычно, как мы, положим, привычно завязываем шнурки ботинок, даже не обращая внимания на порядок движения пальцев наших рук. А ведь этим движениям мы когда-то, в детстве, учились путем сосредоточения на каждом из этих действий.
(Так и лев, сосредоточившись на своей жертве, конечно же, осознанно выслеживает ее и нападает в подходящий момент. Но из-за отсутствия не инстинктивного языка общения он не может поделиться с членами прайда опытом своих успешных или не успешных действий. Отсутствие соответствующего языка общения автоматически обрывает передачу субъективного опыта и делает ее менее эффективной, оставляя только такие каналы научения как подражание и метод проб и ошибок. А на этом далеко не уедешь).
И чем больше степень нашего сосредоточения, тем выше степень осознанности наших, то ли умственных, то ли физических действий. А результатом сосредоточения является нахождение связей между тем, что происходит в материи нашего мозга и теми знаками культуры, которые находятся в нашей памяти и посредством которых наша мысль выражается. Нам все время приходится подбирать-вспоминать те или иные знаки культуры для выражения наших «мыслей», то есть к тому, что происходит в материи мозга.
В противоположность тому, как мрак можно определить как отсутствие освещенности, сознание можно определить как присутствие сосредоточенности. Только в луче (света) прожектора сосредоточенности мы можем увидеть и разгадать процессы, свершающиеся не только в материи нашего мозга, но и в окружающей нас действительности, воспринятой органами наших чувств и нашедшей отражение в тех или иных структурах нашего мозга.
И, как мы знаем из собственного опыта, высшая степень сосредоточения, не столько тогда, когда мы всего лишь пытаемся разрешить какой-либо вопрос (рефлексия-1), сколько тогда, когда мы воспринимаем и раскрываем смысл внове явленной идеи (допонятийная фаза и рефлексия-11). Это прямое доказательство того, что сознание (в форме сосредоточения, слежения) есть условие, обеспечивающее качественное, продуктивное мышление. Не сосредоточившись на раскрытии смысла идеи, мы не создадим ни искомого сущего, ни подручного средства. А значит, упустим сам смысл идеи.
И если в случае креативного мышления сосредоточение нам крайне необходимо, то и в случаях нашего повседневного, обыденного мышления оно, сосредоточение, нам также необходимо. Мы как разумные существа никуда от него не можем деться, а значит, никоим образом не можем ни «отключиться», ни «избавиться» от сознания – оно атрибут нашего разумного существования. А вернее сказать, оно – есть метафизическое (сущностное) свойство человека разумного. Именно это свойство – наряду со способностью генерировать идеи и говорить – позволило человеку стать Подручным Средством социума в самой идее социума. Поскольку, обладая способностью продуктивно мыслить, он – единственное существо, которое «позволяет» социуму развиваться за счет создания и внедрения все новых и новых идей. А эти операции без сосредоточения и слежения осуществить невозможно в принципе.
6. Но вряд ли можно с достоверностью заключить, насколько сознание – как сосредоточение – является процессом в мозге, а насколько свойством нашей психики. (С достоверностью мы знаем лишь то, что процессом в мозге является мышление). Оно, сознание, есть «слежение» – лучом сосредоточения – за процессом нашего мышления, наших действий или общения с окружением. Оно, отчасти, – наше волевое усилие осуществлять как процесс перекодировки «материального мышления» в «мышление идеальное» (культурное), так и процесс общения, то есть обмена мыслями. С этой точки зрения можно сказать, что сознание – как сосредоточение само по себе – есть психический, ментальный процесс удержания процесса мышления (или общения) в русле рациональной, логической последовательности. Как норовистую лошадь мы удерживаем в узде управляемых ею поводьев, так и наше сосредоточение не дает нашей мысли свернуть с дороги логического изложения. И нам не нужно забывать того, что для нашего давнего предка логичность как собственных действий, так и действий в сообществе своего окружения была не такой уж простой задачей, тем более в условиях зарождающегося языка, призванного к выражению мыслей в их взаимосвязи друг с другом.
Да и на примере развития новорожденного ребенка мы видим сначала хаотичность его сиюминутного внимания, то есть неспособность хотя бы на самое короткое время на чем-либо сосредоточиться. И лишь со временем он обретает эту способность. С появлением же у него речи эта способность закрепляется и развивается, благодаря тому, что нечто уже названное и размещенное в памяти может быть – опять же посредством сосредоточения – извлечено из нее и употреблено для каких-либо целей. Так начинает развиваться его мышление. Другими словами: мышление как физический (материальный) процесс в нашем мозге и общение с нашими близкими сопровождаются ментальным явлением сосредоточения или интенциональности нашего внимания.
Что же касается исключительно иррациональной части нашего продуктивного мышления, то есть инкубационного этапа созревания идеи и спонтанного акта ее явления в наше сознание, то это действо не зависит ни от нашей воли, ни от нашего сознания; оно свершается только по воле нашего бессознательного, то есть по воле нейронной деятельности материи нашего мозга, способной в определенных граничных условиях спонтанно самоорганизовываться в некий низкоэнтропийный ансамбль (наподобие «ячеек Бенара» (Пригожин) или «замороженных» нейронных структур в мозге (Деан)). И одним из граничных условий является, конечно же, предварительная интенсивная логическая проработка вопроса на этапе рефлексии-1, способная привести к скрытому от нашего сознания этапу инкубационного созревания смысла идеи и последующей бифуркации с выходом на тот ансамбль нейронов, который и будет представлять идею в наше сознание.
В следующем подразделе рассмотрим, достаточно подозрительный вопрос четкого чередования материального в идеальное, а далее, идеального в материальное и т. д. в процессе продуктивного мышления и внедрения новизны в практику жизни.
1.10. За счет какого процесса в социуме создается как материальная, так и идеальная новизна все новых и новых видов? Причастна ли квантовая механика к продуктивному мышлению? (Вопрос без ответа).
В связи с заявленной выше метафорой сознания как преобразователя материальной деятельности мозга в деятельность идеальную позволим себе одну вольность – дадим отступление, напрямую не связанное с сознанием как сосредоточением и слежением. Касается оно вопроса становления человека разумного, а именно, за счет какого фактора человек вышел на путь цивилизационного развития?
А потому мне бы хотелось попытаться еще раз, на более внятном уровне, выразить следующий принципиально важный момент. Человекоподобное существо было «оформлено» Природой как существо разумное (хомо сапиенс) только после того, как оно постепенно, в ходе своего исторического развития, было наделено способностью генерировать новые иррациональные идеи, исходя из тех потребностей (Необходимостей), которые время от времени возникали в том или ином сообществе. Это вовсе не значит, что рациональное (логическое) мышление не причастно к созданию иррациональных идей. Как раз наоборот: только предварительная интенсивная логическая проработка вопроса может привести к спонтанному его разрешению, то есть к возникновению идеи-новизны в нашем (материальном) бессознательном, а вслед затем и появлению самого смысла этой новизны в нашем (идеальном) сознании.
Причем осознание этого смысла происходит только после того как само бессознательное сначала находит те знаки культуры, которые могли бы выразить (проявить, «озвучить») этот смысл, и лишь потом предъявляет его сознанию. В противном случае нет какого-либо смысла «выталкивать» (предъявлять) спонтанно образованный смысл идеи – допустим, если он все же образовался на материальном уровне – в сознание: оно не «поймет» этого смысла, вследствие того, что он еще не облачен в то культурное одеяние, которое может быть нами понято и осознано.
Тогда обнаруживается достаточно любопытный момент: раскрывая смысл нашей идеи на этапе рефлексии-11, мы просто-напросто идем по тому следу, которым уже чуть ранее (в конце инкубации, перед точкой 3 на наших рисунках) прошло наше бессознательное. Мы как бы вспоминаем то, что, по Платону, мгновенно увидела наша душа в занебесном царстве. (И в этом провидческая гениальность Платона, которую мы не совсем осознали до настоящего времени: ничего не зная о бессознательном, он на интуитивном уровне прочувствовал его «присутствие» в своем уме). На самом же деле, раскрывая смысл нашей идеи (на этапе рефлексии-11), мы идем по тому следу, которым уже прошло наше бессознательное, скорее всего те самые 1/3 секунды назад, которые зафиксировали многие нейрофизиологи и когнитивисты.
Спрашивается тогда, почему сама логика (логическое мышление) не способна создать идею-новизну? Да потому, что она к этому не приспособлена, поскольку она оперирует на идеальном (сознательном) уровне тем знанием, которое уже известно; а из известного нельзя получить нечто неизвестное, то есть новое. А для того чтобы получить нечто новое, надо погрузиться («окунуться») на более фундаментальный уровень, на уровень материального взаимодействия нейронов. И вообще нам надо помнить пока что одно: новизна, какой бы она не была, может быть образована только на материальном уровне взаимодействующих частиц материи. Идеальные манипуляции нашего логического (ума) мышления на этапе рефлексии-1 могут способствовать только возбуждению (флуктуированию) материальных частиц, то есть нейронов мозга: но они не могут перестроить саму структуру этой материи в нечто спонтанно самоорганизованное, в некий структурированный ансамбль. Вот почему с этапа рефлексии-1 на этап рефлксии-11, то есть на этап раскрытия смысла идеи, мы сначала должны пройти:
– через зону бессознательного инкубационного созревания смысла нашей идеи (диапазон 2-3 на рисунках 1 и 2),
– затем через акт явления этой идеи (точка 3) из бессознательного в наше сознание (инсайт),
– и лишь затем через допонятийную фазу (интервал 3-4), – когда смысл идеи в виде «чистого» смысла готов к раскрытию своего содержания и оформлению в знаках культуры (диапазон 4-5) –
– выйти на этап рефлексии-11.
Именно в конце этапа инкубационного созревания идеи (точка 3), как мне представляется, происходит самопроизвольный спонтанно-когерентный акт соединения группы нейронов в материально «замороженный» (С. Деан) ансамбль, разгадать смысл которого затем предлагается нашему сознанию.
Так что задача логического мышления «всего лишь» в том, чтобы «раскачать» (возбудить) нейроны до такой степени флуктуирования, чтобы произошел акт спонтанно-когерентного соединения (взаимодействия) нейронов в структурированный (упорядоченный, низкоэнтропийный) ансамбль. Он-то, этот ансамбль, и есть то, что на материальном уровне будет идеей. Остается только перекодировать материю «беззвучного» взаимодействия нейронов в «звучащие» знаки культуры и переслать все это: смысл идеи и ее оформление (в знаках) – из бессознательного в сознание. Последнему предлагается только что согласовать между собой эти знаки культуры, чтобы был ясен сам смысл внове явленной идеи.
Можно сказать, что сам смысл идеи в материалом («безмолвном») своем воплощении – «невидимка». И мы можем увидеть (понять, осознать) его только тогда, когда наше бессознательное облачит его в видимое нами самими адекватное ему (смыслу) культурное одеяние. Только по этому одеянию мы можем понять, что именно под ним скрывается. Так, облачив жирафа, слона, человека и кошку в непроницаемые для нашего зрения накидки, мы сможем, глядя со стороны, догадаться, какое живое существо под ними находится. Другими словами, только через сосредоточение, через сознание, через воспоминание и подбор знаков культуры мы можем «озвучить» (проявить, выразить) результат того материального процесса взаимодействия нейронов, который мгновение назад свершился в этом акте нашего мышления.
А теперь переходим к самому главному в данном отступлении: почему я настаиваю, с одной стороны, на материальном характере возникновения новизны в Природе (без человека разумного), а с другой стороны, как на материальном, так и на идеальном характере возникновения новизны в социуме? Да потому что только «инертные» материальные частицы (единицы) способны на спонтанно-когерентную самоорганизацию. Но в этом случае – в Природе – из материальных частиц получается опять же материальное образование, то есть спонтанно самоорганизованный ансамбль (комплекс) этих частиц. (Как, положим, в случае образования материально организованных «ячеек Бенара» из молекул жидкости). В этом заключена их Природа, проявляемая в неисчислимом многообразии форм материи, начиная с атомов и живых клеток, и кончая галактиками и человеческим мозгом.