000
ОтложитьЧитал
И всё же самое интересное не то, откуда зло, откуда страдание и сострадание, откуда чувство вины – это более или менее объяснимо, исходя из природы самого человека и его не совсем благополучных взаимоотношений в обществе. Самое интересное – откуда добро?! Откуда добро бескорыстное, спонтанное и искреннее, откуда добро не запятнанное ни эгоизмом, ни надеждой на выгоду, ни боязнью что-то недополучить. Факт существования добра сам по себе не оспорим, без этого искреннего добра жизнь во многом бы потеряла в палитре своих светлых красок, людское сообщество было бы менее «склеено» между собой, из этой жизни улетучился бы аромат собственной причастности к чему-то неизведанному, чисто человеческому и таинственному.
Что же касается сострадания, я бы поостерегся возводить его на пьедестал «истинного морального импульса», поскольку сострадание при всей его кажущейся простоте является весьма противоречивым, а порою и сомнительным чувством. Начать хотя бы с того, что любое чужое чувство – в данном случае страдание – никогда не может стать полностью нашим, так как мы «физически» не в состоянии испытать всю гамму чувств человека страдающего и «вжиться» в его душу для того чтобы наиболее полно выразить своё сострадание. А потому, как можем мы облегчить терзания человека страдающего, если мы в состоянии представить и почувствовать всего лишь слабую копию его страданий, которую к тому же не можем в виде со-страдания передать ему в неизменном виде, поскольку чувство не переводимо на язык жестов и слов без искажения и понижения его искренности.
Кроме того, сострадание в общем-то ни к чему нас не принуждает и не обязывает, поскольку мы вольны не прибегать к нему, оно мало затрагивает нашу эгоистическую природу, потому что то что мы отдаём человеку страдающему мы отдаём добровольно. Это, во-первых, а во-вторых, на сострадании у нас есть возможность «заработать очки», удовлетворив, положим, собственное тщеславие, если наше сострадание не вполне чистосердечно. В сострадании, кроме искренней его части, порою присутствует что-то формально-фальшивое и натянутое, обусловленное в некоторой степени давлением существующих обычаев, норм и правил, которые искажают проявления нашего истинного отношения к человеку страдающему.
Поэтому за понятием сострадание может скрываться много смешанных и привходящих эмоций и чувств: здесь, наряду с искренним состраданием, может найти своё проявление и эгоизм, и злорадство, и довольство, и тщеславие, и лицемерие. И не исключено что библейский змий соблазнил наших прародителей из добрых побуждений, сострадая им в их неведении добра и зла. Но, как известно, благими намерениями устлана дорога в ад. При сострадании у человека появляется величайший соблазн проявить свою бестиальность, даже не вполне осознавая этого потому, что за видимостью сострадания, как за надёжной стеной всегда можно укрыться как от возможной ответственности, так и от собственной внутренней совести. При отсутствии нравственной культуры ощущение собственного превосходства, вкупе с возможностью скрыть свои истинные чувства, таит в себе постоянный источник зла, который способен начать функционировать даже при слабых побуждениях к этому процессу.
Да к тому же наше сострадание к человеку в сильной степени зависит от справедливости понесённого им наказания. А многие ли способны и готовы сострадать человеку, понесшему заслуженную кару за собственные поступки: сострадать, оказывается, можно только незаслуженному страданию, в связи с чем объект сострадания предварительно должен быть «просеян» через нормативные правила, обычаи и законы, действующие в данном обществе. Я уже не говорю о том, что он должен пройти «сито» нашего личного отношения к нему со стороны нашего чувства зависти или ненависти: к человеку, которого мы ненавидим или которому завидуем, мы вряд ли будем испытывать сострадание и даже незаслуженное им страдание покажется нам если уж не «божьей карой», то хотя бы вполне оправданным. Как известно, Пушкинский Олеко испытал бы чувство невыразимого наслаждения от гибели своего соперника, застигнутого им спящим даже на краю пропасти:
«Я не таков. Нет, я не споря
От прав моих не откажусь,
Или хоть мщеньем наслажусь.
О нет! когда б над бездной моря
Нашёл я спящего врага,
Клянусь, и тут моя нога
Не пощадила бы злодея;
Я в волны моря, не бледнея,
И беззащитного б толкнул.
Внезапный ужас пробужденья
Свирепым смехом упрекнул,
И долго мне его паденья
Смешон и сладок был бы гул»6.
Поэтому, скорее всего, можно было бы предположить, – но от этого предположения мы вскоре откажемся, – что не сострадание явилось «истинным моральным импульсом», а чувство вины за чрезмерное зло, оценка «чрезмерности» которого производилась на основе сопоставления собственных испытанных страданий со страданиями человека, которому причинено зло. Отсюда, из сопоставления страданий, и появилось понятие справедливости, представленное, в греческой мифологии богиней правосудия Дике, богиней права и законного порядка Фемидой и богиней возмездия Немесидой, воздающей людям сообразно их вине наказание за гордыню и несправедливость.
Понятие справедливости в дальнейшем послужило основой правосудия, то есть сопоставления потерь и приобретений соответственно истца и ответчика, производимого судьёй, опыту которого в справедливости оценки доверяют обе стороны. Опыт и мудрость, приобретаемые через страдание и деятельность – вот что требовалось от судьи. Следует напомнить, что уже в античном обществе одним из определяющих критериев формирования взаимоотношений между людьми было соблюдение меры во всём: Клеобул – «лучше всего это знать меру», Солон – «ничего слишком», Фалес – «соблюдай меру». А за самим человеком была признана способность быть мерой вещей: Протагор – «человек – мера всех вещей». То есть к началу исторических времён человек в моральном плане созрел уже настолько, что, исходя из своего внутреннего чувства и опыта, он мог давать более или менее справедливые оценки как своим, так и чужим поступкам.
Возвращаясь к вопросу о том, можно ли было бы положить чувство вины в основание античной морали, отметим, что, поскольку это чувство является следствием укоренения в обществе понятия и чувства справедливости, правомочнее было бы принять за «истинный моральный импульс» не сострадание и даже не чувство вины, а само человеческое страдание, на основе которого и было выработано понятие справедливости.
В связи с этим можно было бы предположить, что в разных культурах – Египетской, Месопотамской, Китайской, Буддийской, Античной, Славянской и т. д. – формирование морали происходило несколько разными путями в зависимости от того, какие ценности были более почитаемы в данной культуре, как например: справедливость, рассудительность, мудрость – в Античной культуре; доброта, терпимость, непричинение вреда окружающему миру – в Буддийской культуре; человеколюбие и почтительность к старшим – в Китайской культуре; совесть, как сочетание чувства справедливости и чувства вины – в Русской культуре.
И всё же отмеченные выше качества морального кодекса отдельных культур являются особенностями, оттенками, нюансами этих культур, в то время как основополагающим свойством, из которого они развились, была всё та же справедливость, потому что и доброта, и терпимость, и человеколюбие, и почтительность предполагают само собой разумеющимся справедливое отношение к другому человеку. Эти качества положительным образом расширяли диапазон самого понятия справедливости.
Итак, почему именно человеческое страдание, страдание душевное можно положить в основание морали? Страдание – самое часто посещающее душу человека, а потому и самое знакомое ему чувство: вспомним хотя бы почти постоянные терзания нашей души и нашего тела на протяжения всей жизни даже вне зависимости от нашего материального благосостояния. И вспомним насколько редки, насколько кратковременны бывают состояния счастья и блаженства – буквально какие-то миги.
В своей предельной форме душевное страдание – это: когда тяжело на душе, когда не находишь себе места, когда ничего не делается, когда ни о чём не думается, кроме как о предмете твоего страдания и когда этот предмет полностью тобой овладевает. Страдая, мы обращаемся к объекту нашего страдания, к нашему обидчику, страдая, мы взыскуем ответа: почему? зачем? за что? Страдая, мы взываем к справедливости!
Можно сказать, что вся душевная жизнь человека протекает на волнах страдания и если у тебя не хватает сил на достижение наслаждения или просто удовлетворения, то многочисленные жизненные обстоятельства обязательно ввергнут тебя в пучину страдания, и, наоборот, если ты способен посредством собственных усилий добиться удовлетворения своих желаний, то этим самым ты, хотя бы частично, уже нейтрализовал те жизненные коллизии, которые могли бы привести тебя к страданию. Но и здесь само наслаждение покупается ценою неимоверных усилий, сопряженных со страданием и за примерами ходить не долго, если мы вспомним, сколько треволнений привносит в нашу жизнь даже такое радостное переживание каким является любовь со всеми её терзаниями, составляющими основную «массу» этого «светлого» чувства.
Даже язык, характеризующий человеческое страдание – в противовес наслаждению – чрезвычайно богат на оттенки и отражает различные нюансы этой эмоции: горе, тоска, скорбь, тревога, печаль, скука, хандра, грусть, неудовлетворённость, вина, подавленность, уныние, огорчение и т. д. А много ли слов, характеризующих чувство противоположное страданию: восторг, счастье, наслаждение, удовольствие. Вот почти и всё. Это, наверное, потому, что наслаждение эфемерно и кратковременно, а вот груз страдания всегда реален, ощутим и является неизменным спутником жизни.
Практически у всех вышеперечисленных человеческих чувств, сознательных и бессознательных, вытесненных и не вытесненных, конец один – они разрешаются страданием, переживанием, томлением, беспокойством. Страдание – универсальный сток всех негативных эмоций и чувств. Нашей психике, нашей душе, в конце концов, неважно каким из них страдать: гореть ли в ярком пламени ненависти, мести и неразделённой любви или сжигать себя на тлеющих углях зависти, вины и ностальгии. Главное для нас – жар страдания. А что из этого получится, во что выльется страдание – в творчество и развитие или в патологию и регресс – зависит от сочетания наследственных и приобретённых свойств нашей души и внешних обстоятельств, в которых она развивается. Так Ницше в своих произведениях подчёркивал двойственную роль страдания в становлении человека. С одной стороны, «школа страдания» является необходимым условием развития всякой неординарной, творческой личности, а с другой стороны:
«Долгие и великие страдания воспитывают из человека тирана»7.
Казалось бы налицо противоречие? Ничего подобного. Страдания не всегда идут на пользу человеку. Иногда они возвышают его, а иногда озлобляют. Первое случается тогда, когда страдание, трансформируясь в неудовлетворённость, выливается в бытовую, социальную или творческую деятельность, а второе – тогда, когда неудовлетворённость, в силу ряда причин и обстоятельств – нет друзей или семьи, не сложились условия для плодотворной, приносящей удовлетворение профессиональной деятельности, нет таланта к какому-либо искусству и т. д. – не перерастает в позитивную деятельность. Жар неудовлетворённости, оставшийся от костра страдания, способен как принести пользу (согреть страждущих, дать тепло для приготовления пищи и т. д.), так и нанести вред (обжечь, удушить дымом, послужить причиной пожара и т. д.).
Страдание – это сущность, основа и стержень душевной жизни. Только страдание заставляет человека глубоко чувствовать любую несправедливость, только страдание побуждает его задуматься, проанализировать и оценить любую неблагоприятную для него ситуацию, потому что нет ничего ближе и невыносимее душе человека, чем собственное страдание, так как страдание – это всегда унижение и поражение, поскольку страдая, мы бываем отчуждены от того, к чему мы привязаны или от того, к чему мы стремимся.
Забегая вперёд, можно сказать что страдание ниспослано человеку свыше для того чтобы человек страдающий трансформировал сам себя через собственную неудовлетворённость своим страдающим положением в этом мире в человека духовного, поскольку подобная неудовлетворённость является тем постоянно действующим реактором, который снабжает человека энергией развития. (О чувстве неудовлетворённости мы поговорим несколько подробнее в следующем разделе). Вся литература, начиная с Гомера и греческих трагедий и кончая Диккенсом, Достоевским и Толстым, зародилась и процветала в основном благодаря изображению человеческих страданий. А живопись, а музыка, разве в основе их не лежало человеческое страдание? Так что страдание – это универсальное чувство, которое способно совершенствовать жизнь не только самого страдающего человека, но и всего человеческого рода.
Да, иногда чрезмерное страдание способно сломить человека, заставить его опустить руки, но оно никогда не в состоянии остановить его мысль и притупить его чувства. На это способны только позитивные чувства – блаженство, наслаждение, удовлетворение, которые усыпляют наш ум, успокаивают наши чувства, нам не нужно искать выхода из нашего благодушного состояния, потому что эти чувства не терзают струн нашей души, а наоборот, ласкают и убаюкивают её. Вспомним хотя бы как мы бываем глупы, наивны, доверчивы в любви, радости и наслаждении. И вспомним, насколько обострены все наши чувства, как лихорадочно работает наш ум в состоянии постигшего нас несчастья и какие грандиозные моноспектакли разыгрывает наше воображение: состояние поиска выхода из сложившейся ситуации становится доминирующим, заслоняя своей насущностью остальные интересы, бывшие когда-то для нас важными.
Да к тому же мы знаем страдание со стороны нашего сознания, но кто знает каково влияние на нашу душевную жизнь страдания проявляемого на бессознательном уровне? Если человек испытывает страдание на сознательном уровне, положим, от чувства вины, страха, тревоги, ревности, тщеславия и т. д., почему бы тогда нельзя предположить, что эти же чувства на бессознательном уровне вызывают страдание на этом же уровне. А что мы знаем о бессознательном страдании? Может быть все эти неврозы, психозы и прочие отклонения психики от нормального состояния вызваны не каким-либо из этих отдельных чувств, а, именно, самим фактом страдания и исходящим от него чувством неудовлетворённости, не разрешившимся своим бременем во вне: не важно чем – поиском или всплеском мысли, выражением чувства или действием, направленным на снятие чувства страдания, покаянием, исповедью, состраданием и помощью близким нам людям.
То есть: страдание, которое не трансформировалось, не отложилось в чувство неудовлетворённости способное проявиться в виде деятельности в окружающем нас мире, такое страдание, сгорая внутри нас, непременно оставляет след в виде патологии. Можно сказать, что страдание, с точки зрения своего внешнего проявления, это пассивная сторона психики, которая, в то же время «уполномочивает» неудовлетворённость действовать. По сути дела, душевная неудовлетворённость своим страдающим положением является тем плато, на которое смогло вскарабкаться и которое в состоянии было обжить единственное животное существо (из серии приматов), впоследствии ставшее человеком.
Таким образом, на основе вышесказанного, можно предположить, что, поскольку человек – это существо страдающее, страдание, и в первую очередь страдание душевное (о том, где его истоки и как оно развивалось, см. следующий раздел), явилось исходным чувством, из семени которого и появилось древо морали.