000
ОтложитьЧитал
Арий Конрад, не смея поверить, что волшебные сны могут сбываться, нерешительно взял в ладони руки Демиры, подтянул её к себе. Она молчала, не противилась. Он видел так близко её лицо, её глаза, полные тихой печали.
Магистр погладил её по щеке, наклонился, почти коснулся губами её губ, но Демира удержала его.
– Я смотрю, не получится у нас поговорить, Арий Конрад, – сказала с улыбкой.
– Наши глаза, наши руки говорят без слов, – Бессмертный опять сделал попытку притянуть её к себе, и опять она удержала его. Мягко, почти бережно.
– Что, Демира? – вскричал магистр. – Что ты хотела сказать мне? Если ты скажешь сейчас, что не будешь со мной, то молчи лучше!
– Тише, Арий Конрад, – её прохладная ладонь закрыла его губы, – кормчего с курса собьёшь.
Она отстранилась, подалась назад, чтобы лучше видеть его. Лицо магистра в лунном свете казалось призрачно-бледным, лишь взгляд кипел расплавленной сталью. Ветер отбрасывал назад его светлые длинные волосы, перехваченные на лбу широким кожаным ремнём, и глаза смотрели хищно, требовательно. Он правду молвил, глаза его сейчас сказали ей больше, чем пламенные признания тогда, в грозовую ночь.
Демира не била словами, не чеканила их, как редкие монеты, сказала спокойно и жёстко:
– Я не буду твоей, Арий Конрад. Силовой перевес за тобой, ты бессмертен, я смертна. Я проиграю, вступив с тобой в бой, но пойми, даже, если ты скрутишь меня насильно, я не стану твоей. Ты получишь лишь моё тело, но не мою душу.
Серые глаза Последнего из Сов распахнулись в изумлении.
– И в мыслях не было проделать это с тобой насильно, Демира, – ответил он, – но придумка занятная!
– Да? – усмехнулась Королева. – Ты так думаешь? – и лишь на краткий миг магистр успел увидеть прошлое её глазами – распалённых вином и похотью солдат, терзающих, рвущих, топчущих хрупкую девичью плоть. Грязные пальцы стискивают белые бёдра, оставляют синяки на нежной коже, пластины кольчуги царапают грудь, расписанную длинными стрельчатыми узорами. Крик и проклятие вырываются из разбитых губ. «Молчи, сука!» – тяжёлая, как лист железа, ладонь бьёт наотмашь по лицу.
Арий Конрад стиснул зубы, со стоном качнул головой, отгоняя мрачное видение.
– Прости, Демира, – прошептал он, – я никогда бы… – и опять его рука нашла её ладонь, погладила, тихонько сжимая пальцы.
Королева перехватила его руку, прижала к своей груди.
– Что ты слышишь, Арий Конрад? – тихо спросила она. – Послушай! Что ты слышишь?
Тяжёлый, колючий холод ощутил он… и тишину. Будто не к живому трепещущему телу прислонил ладонь, а к мёртвым стальным доспехам.
– Я не слышу биения твоего сердца! – его голос внезапно охрип, и подлинный страх прозвучал в нём. – Что с тобою стало, Демира? Что у тебя в груди вместо сердца? Осколок льда, как в той твоей песне?
– Нет, – она покачала головой и встала. Взгляд её был теперь таким же холодным и равнодушным, – камень.
Ничего больше не сказала, неслышно ступая, ушла с палубы. Арий Конрад её не удерживал. Тут подумать надо было. Что случилось с ней? Какой обряд сотворила она, заморозив своё сердце?
Магистр чувствовал, не оскорблённая гордость требует мщения, не возмездия жаждет она за свою отвергнутую любовь, тут другое. Но что же это, такое сильное, что оттеснило для неё прочь все радости жизни? Ведь не Демира оттолкнула его, а что-то, что ведёт сейчас Демиру, подчиняет себе, что-то, о чём молчит она, о чём сказать не может. И крепкий заслон стоит, не в силах он проникнуть за ту потайную дверь, узнать причину.
Арий Конрад подошёл к борту, взглянул на пенящуюся морскую воду, бесшумно разрезаемую килем корабля, опять посмотрел вверх, на звёзды. Совсем близко сияли, красный рубин звезды Руанской королевы и горящая холодным голубым светом звезда Последнего из Ордена Сов. А раньше далеки были.
– Правила игры усложнились, – задумчиво произнёс магистр, – добавились новые условия… Что ж, играем!
На рассвете причалили к острову и сошли на берег. Яблоку негде было упасть – весь город встречал невесту царя. Ария успокоилась и уже немного сжилась с новой ролью. Улыбалась горожанам и так хороша была в свадебном наряде, что выше флюгеров на башнях взлетало троекратное «Ура!», и сотни клинков взметались ввысь, салютуя молодой царице.
Воины подвели коней – белого для юной государыни, вороного для королевы Руаны, буланого для министра, а для Арий Конрада коня такой чёрной масти, что, подумала Демира, даже Инзар светлее был. Редкого окраса конь, с белой гривою и белым хвостом. Красив был магистр древнего ордена, в тяжёлом чёрном плаще, подбитом бордовой парчой, красные рубины сверкают в опоясывающем волосы золотом обруче.
Арий Конрад перехватил взгляд Демиры и подмигнул ей. Снисходительная усмешка была ему ответом. Ты проиграл эту битву, Бессмертный, прими своё поражение и сойди с моей тропы!
– И не подумаю! – живо отозвался он.
Не впервой Последний из Сов отвечал вслух на её мысли. Демира подняла вверх два пальца, коснулась виска, указала в сторону. Полупрезрительный жест, говорящий: «Удачи тебе в твоём безумстве!».
Морские волны ласкали седые камни скал, шептали о бессмертии бурь. Ликовали, приветствуя весну, чайки. Солнце отражалось в дорогих каменьях, играло в зубцах золотой короны. Легко, с достоинством несла её Демира, и Арий Конрад не мог оторвать от неё взор, зная, что весь город видит это и будет говорить потом, как смотрел на королеву Бессмертный.
Подъехали ко дворцу, и, как полагалось по обычаю, царь вышел встречать невесту. Феанор был моряк, и оделся, как моряк, в длинный белый кафтан с немыслимо-роскошной отделкой; морские кортики и кривая сабля заткнуты за пояс, золотой тесьмой обшита треуголка с гербом острова Форс, алмазы сверкают на гербе. Он снял её, церемонно поклонился наречённой. А глаза царя в точности такие, как в день их помолвки, в начале зимы – небесно-голубые, безмятежные, сладко прижмуренные, хитрые, и голос медово-тягучий, вкрадчивый:
– Приветствую тебя, Ария, царица острова!
Рёв медных труб, бой барабанов, восторженные вопли горожан слились воедино.
– И тебе не хворать, царь! – ослепительно улыбаясь, отвечала Ария, зная, что в этом шуме слышит её лишь он, да разве ещё Демира и Арий Конрад, ехавшие рядом.
Да, не ускользнула от них последняя выходка непокорной принцессы. Лёгкое облачко скользнуло по челу королевы, да опустил голову Бессмертный, тая усмешку в уголках губ.
Феанор взял Арию за руки, помогая сойти с коня. Глубоким красным светом блеснул рубин в её помолвочном перстне. Она всю зиму проносила это кольцо, слишком большое и грубое для её руки. На соседних пальчиках виднелись ссадины от острых граней камня. Кольцо причиняло неудобство, но девчонка упрямо не снимала его. Почему? Чем был для неё их сговор? Что таила Ария в своём сердце?
Феанор видел волнение в её глазах, но спокойно было её красивое гордое лицо. Взревели трубы, и рука об руку, царь и царица прошествовали ко дворцу, а горожане бросали им под ноги зерно, монеты и красные ветви вербы с уже проклюнувшимися пушистыми носиками серёжек.
Не дрогнул голос Руанской принцессы, когда главный старейшина спросил, желает ли она взять в мужья этого мужчину? Совершён был древний обряд, и пред грозным ликом Кроноса – бога Времени и всех богов отца, и прекрасным лицом Деметры – богини Земли и Плодородия, Феанор и Ария были названы мужем и женою.
На пиру юная царица весела была, и кубки с хмельным вином поднимала, и мужу улыбалась, и со старейшинами вела учтивые беседы, но вдруг в разгар здравицы глухой рёв ворвался в трапезную, и разом смолкли музыканты и оборвали смех пирующие.
Рёв повторился, далёкий, мощный, идущий будто из глубин подземного колодца, и закончился хриплым завыванием.
– Дагон! – в испуге пьяный второй министр шарахнулся в сторону, опрокинул чашу с вином. – Чует молодую кровь царицы!
Тишина в зале повисла такая, что в висках стучало. Ни звука. Не слышно, как кубок зазвенит, случайно коснувшись серебряной тарелки, ни движения, ни шороха рукава. Все взгляды устремились к Арии. Она должна была ответить на вызов из морских глубин, и она ответила, холодно чеканя слова:
– Чуя погибель скорую, воет в тоске Дагон! – и завопил восторженный люд, на все лады повторяя древнее пророчество, что падёт от руки последнего лунного дитя морское чудовище, и освободится от страшной дани остров Форс.
– Я восхищён! – мурлыкнул Феанор, низко наклоняясь к Арии, и тихонько коснулся её ладони, погладил кончиками пальцев. Она увидела длинный кривой шрам на его руке, уходящий под кружевной манжет рубахи; хной выкрашенные ногти и кольца с дорогими каменьями на каждом пальце.
– Что, если не оправдаю их надежды и твои, царь? – тихо спросила Ария. Впервые за этот день самообладание изменило ей, и она осмелилась сказать вслух то, что каменной лапой сжимало сердце.
– Оправдаешь, – его борода, с вплетёнными золотыми колокольчиками, коснулась её щеки, а рука крепко сжала её руку, – я знаю, – голос его звучал твёрдо, вселял уверенность, – ты сразишь Дагона.
– За здравие царицы! – раздался громогласный тост, и его подхватили, понесли дальше, зазвенели кубки. – За здравие царицы!
– Твоё здоровье, царица острова Форс! – улыбнулся Феанор, поднимая кубок.
Смеркаться стало, и в зале зажгли факелы и свечи. Пришли жрецы проводить молодых супругов до брачного ложа.
– Что, и утром припрутся будить нас? – шёпотом спросила Ария, поднимаясь из-за стола и старательно удерживая на лице улыбку.
– Да-а, – царь вальяжно махнул рукой, – забрать твою рубашку, простыню с кровати… Убедиться в твоей невинности…
– О, какой ужас! – тихонько вздохнула юная царица. – Дикие обычаи!
– Да ла-а-адно! – протянул Феанор. – Радуйся, что с нас не требуют целоваться за свадебным столом, как водится в иных краях!
– О! – Ария нервно рассмеялась. – Премного благодарна! Идем уже! Чем скорее покончим с этим, тем лучше!
– Что, так не тярпится? – промяукал царь, низко наклоняясь к ней.
– Я вся горю! – издевательски усмехнулась она, и так сжала руку Феанора, что красные пятна остались на ней.
Проследовали в опочивальню. Впереди новобрачных ступал жрец Весты – богини домашнего очага, и два жреца замыкали шествие, они несли на вытянутых руках тончайшую белоснежную простыню с вышитыми по уголкам золотыми гербами Острова.
С молитвой жрецы застелили брачную постель, зажгли благовония, лампады у ликов Кроноса, Деметры и Весты, высеченных на мраморных стенах, и неслышно вышли, оставив царя и царицу одних.
Феанор повернулся к Арии, улыбнулся хмельной улыбкой. Небрежно, не жалея дорогих костяных с каменьями пуговиц, расстегнул свой кафтан, снял, бросил на скамью у стены.
– Иди ко мне, – позвал молодую супругу.
Она шагнула навстречу, почувствовала, как бросило её в жар, когда руки царя легли на её талию, притянули к себе. Его губы коснулись её губ, а рука отыскала застёжку платья, и змейка холодной дрожи скользнула по спине девушки.
– Я сама! – невольно вырвалось у неё.
Она почти грубо оттолкнула его, принялась торопливо распутывать шёлковую шнуровку платья. Она сама разденется, не позволит ему снять с неё одежды, разворачивая её, освобождая от покровов, будто купленную в лавке вещь.
Феанор усмехнулся, но спорить не стал, лёг на кровать, с интересом смотрел на неё. Тени от факелов плясали на его лице, их красные отблески отражались в его синих глазах. Царь красив был, презрительный, дерзкий, но Ария не желала близости с ним, но должна была сделать это, ибо того требовал закон.
Тяжёлая парчовая ткань скользнула вниз, упала к её ногам. Ария переступила через платье, осталась в одной батистовой белой рубашке. Как хорошо, что в комнате полумрак, и царь не видит, как побледнело её только что жарким румянцем пылавшее лицо.
Рука Феанора поднялась в привычном повелительном жесте, указала вперёд, Ария не сразу поняла, чего хочет от неё супруг.
– Сними заколки, – велел он, понижая голос до шёпота.
– Что? – судорожно сглотнув, спросила Ария.
– Заколки сними, ослобони свои волосы, – пояснил царь, – хочу видеть, как они упадут на белизну твоей рубашки… будто перо ворона на чистый первый снег.
– Да ты скальд, Феанор! – рассмеялась Ария, зябко поводя плечами.
Она уже не в силах была сдерживать сотрясающую её дрожь. Подняла руки, расстегнула заколки, тряхнула головой, и густые тёмные волосы волной спустились вниз. Феанор восхищённо вздохнул. Подался чуть вперёд, чтобы лучше видеть её.
– Как ты красива! – вырвалось у него признание. – Красивая и гордая, как жрица Весты!
– Довольно любоваться! – Ария подошла к брачной постели, коснулась рукой тонкой простыни – жертвенника для заклания! – села, перебросила на кровать стройные ноги.
Царь не сводил с неё глаз, улыбался, дыхание его стало тяжёлым, взгляд жадным, хищным. Не так должно было всё быть, не потому, что таков закон, таковы обычаи! Но будет так. И она подчинится ему, стиснув зубы. И чем скорее это случится, тем быстрее можно будет отправить её брачную ночь в прошлое и забыть о ней.
– Иди ко мне! – Феанор легонько похлопал по постели рядом с собою.
Ария легла рядом, опустила голову на белую кружевную подушку.
– Ближе подвинься! – потребовал царь.
Она нерешительно придвинулась ближе. Рука Феанора коснулась её волос, нежно погладила, спустилась к щеке, к обнажённому плечу в глубоком вырезе рубашки. Да что же он медлит, растягивает удовольствие! Пусть уже скорее берёт её, пока она ещё может заставлять себя быть покорной, пока её неукротимая сущность не рванула из неё потоком и не вцепилась ему в горло!
Феанор кивнул, будто угадав её мысли, быстро закатал тонкий рукав своей рубахи, снял с пояса кортик с рукояткой из слоновой кости, резанул острым лезвием по вене повыше локтя.
– Ты что делаешь, царь? – охнула от неожиданности Ария.
– Спасаю твою честь! – рассмеялся он, набрал крови в горсть и выплеснул на подол её белой рубашки. Девушка вскрикнула, отшатнулась, а Феанор уж окропил своей кровью и простыню брачной постели, и, достав белый батистовый платок, перетянул им порез на руке.
– Завяжи! – попросил её, и Ария, не в силах опомниться от изумления, крепко затянула на его руке узлы платка.
– Ты зачем это сделал? – спросила она, но в голосе её звучало неимоверное облегчение, будто камень с души упал.
– Ну-у-у, я же не подлец, моя милая, – протянул Феанор, – каким надо быть неблагодарным негодяем, чтобы бесчестить девушку, что предпочла своей свободе спасение моего народа от чудовища. Я не думаю, что Дагон будет проверять, девица ты, или женщина! – улыбнулся он. – А жрецы поутру будут довольны. Крови здесь достаточно!
– О да, – Ария огляделась вокруг. – Ты, пожалуй, даже перестарался!
– В самый раз! – уверил он, оглядев беспорядок на постели. – Они будут довольны, что царица сберегла свою невинность до брачного ложа! Спи! – он потянулся к ней и запечатлел чистый братский поцелуй на лбу девушки. – У тебя был трудный день, и битва грядёт вскоре. Отдыхай! – и царь легко поднялся с брачного ложа, прошёл через комнату, смыл кровь с рук в мраморном фонтане, бьющем из стены, погасил свечи и факелы, оставив лишь один, и лёг на мраморную скамью, покрытую мягкой белой шкурой.
– Феанор! – окликнула его Ария.
Она всё ещё не могла прийти в себя и поверить, что свободна, и он ничего не требует от неё.
– Чего тебе, мой ангел? – отозвался царь.
Она не видела его лица, но слышала по голосу, что он улыбается.
– Спасибо! – благодарность в её голосе была неподдельной.
– Да полно тебе! – отозвался он. – Будет!
Тишина наполнила комнату, лишь издалека доносились едва слышные весёлые возгласы пирующих, да тяжёлый шум плещущих о скалы морских волн. Ария долго лежала, глядя в полумрак, разбавленный слабым светом лампад под барельефами богов.
– Феанор! – тихонько позвала она, не выдержав этой давящей на виски тишины.
– Чего тебе? – тотчас же отозвался царь. Голос его звучал ясно, он не спал.
– Мне не по себе лежать в рубашке, на которой твоя кровь, – беспомощно созналась новобрачная.
– Было бы лучше, если бы это была твоя кровь? – усмехнулся в ответ Феанор.
– Нет! – живо отозвалась Ария.
Она услышала шорох, поняла, что царь встал со своей жёсткой постели. Вспыхнул факел, прогнав сумрак в комнате. Феанор подошёл к ней, зажёг светильник, стоявший у кровати, повесил факел на стену, сел на постель.
– Спи, – голос его звучал мягко, вкрадчиво, – не бойся меня. Я тебя не трону, покуда ты будешь спать. И потом тоже, – добавил, пресекая готовый сорваться с её губ вопрос, – жрецы придут утром, и больше не будут докучать. Живи свободно, Ария, ходи, где тебе хочется, делай, что желает твоя душа, я не буду мешать тебе и ничего от тебя не потребую. Ради свободы моего народа ты отдала свою свободу – это дорогая плата.
– Благодарю тебя! – Ария приподнялась, села рядом. – Расскажи мне о Дагоне, Феанор, – попросила она.
– Страшишься битвы? – царь в упор смотрел на неё, и в этот раз синие глаза его не смеялись.
Ария увидела, как загорело под морскими ветрами его лицо, как лучатся мелкие морщинки в уголках глаз. Он держался беспечно, презрительно к перстам Судьбы, но за свою недолгую жизнь повидал и познал многое.
– Нет, Феанор, не страшусь, – ответила Ария, – я, верно, должна бы бояться, но страха нет.
– Признать свой страх – это не слабость, это сила духа, что дана не каждому, – голос его звучал спокойно и серьёзно.
Он больше не растягивал слова, говорил свободно и легко, как думал. Он совсем не походил теперь на того царя на пиру – вальяжного, разодетого, глядящего на мир с хитрым презрением. Теперь это был другой царь, радеющий за судьбу своего народа и за судьбу своей царицы. – Хорошо, что нет в твоём сердце страха, Ария, – сказал он, – а вот я боюсь за тебя, – прямо и просто сознался Феанор.
– Ты же на пиру сказал, что я справлюсь! – удивление было в её голосе. – А теперь что же, сомневаешься? А на пиру сказал мне неправду?
– Ты справишься, – уверенно ответил он. Отвёл прядь волос, упавшую ей на лицо, взял в свои пальцы, подержал, погладил и отпустил, – священные книги никогда не лгут, – добавил Феанор, – Дагона сразит последнее лунное дитя, рождённое от самой красивой любви, что когда-либо познала наша Земля. В тебе сокрыты тайные силы твоего небесного отца, Ария, и огонь горячего сердца твоей матери. Но когда я смотрю на тебя, – тревогу услышала она в голосе царя, – страх хватает меня за горло. Я забываю всё, что слышал прежде и чему верил, когда вижу тебя перед собой. Какой из тебя воин против Дагона, Ария? Ведь ты на соплях ещё поскальзываешься, царица моя!
– Верно, надо было сразиться с тобою, царь, чтобы ты понял! – вздохнула девушка. – Нешто надо превратить в ристалище эту комнату? Тогда крови здесь будет столько, что жрецы нам точно не поверят! – невесело рассмеялась она.
Феанор смотрел на неё, и волнение таяло в глубине его синих глаз, и Ария вдруг почувствовала неудержимое желание взять в свои ладони его израненные шрамами и расписанные хной руки.
– Я не хотел обидеть тебя, моя царица, – уверил Феанор, и, будто угадывая её мысли, сам взял её руки в свои и крепко сжал, – я знаю, Последний из Ордена Сов учил тебя, и твои ладони удержат самый тяжёлый меч. Ты не можешь быть слабым воином.
Теперь, когда он ничего от неё не требовал, и она ничего не должна была ему, её не пугали прикосновения его рук, напротив, были приятны.
– Ты ничего не знаешь о Дагоне! – вздохнул Феанор, глядя ей в глаза.
– Так расскажи мне о нём! – Ария придвинулась к нему ближе и он, хоть и слово давал не трогать её, обнял, привлёк к себе, так бережно, так мягко, что последнее недоверие растаяло в ней, и она прильнула головой к его плечу, слушая его рассказ.
– Дагон – это проклятие острова Форс, – царь опять слегка растягивал слова, но сейчас речь его звучала иначе, не с надменной издёвкой, а искренне, отбросив всё напускное, мелодично, плавно лилась, будто песнь скальда, – Дагона породил Посейдон в наказание людям. Человек возомнил себя в гордыне своей хозяином всего сущего и разрушал всё, до чего только мог дотянуться.
Будучи властелином того, что ходит по земле, он не насытил алчное своё сердце и обратил свой взор к морю. Без числа было множество выловленных им редких рыб и морских гадов, сундуки наполнялись отборными жемчужинами, ломались ветви кораллов ради дорогих безделушек, а обломанный коралл уже никогда не вырастет заново… Берега завалили гниющими трупами акул, убитых ради добычи акульего зуба и печени. Мёртвых китов бросали обратно в море, забрав китовый ус и жир, и чайки терзали зловонные, разлагающиеся на солнце туши.
Смотрел на эти бесчинства Посейдон, и гнев закипал в сердце Морского Бога. И когда возжелал тогдашний царь острова Форс – Асвальд Меднолобый получить трезубец Посейдона и на пиру бахвалялся, что станет вызывать морские грозы, чаша терпения Властелина Морей и Океанов переполнилась.
Ударил Посейдон золотым трезубцем в скалу в самом сердце Океана, и из огня, воды и камня породил Дагона – полурыбу-получеловека, чудовище со щупальцами осьминога вместо рук.
Страшную дань наложил Дагон на жителей острова Форс. Каждую весну требовал он дюжину самых красивых девушек и юношей, которых забирал с собою в море, и никогда уже не видели они голубого неба и весеннего солнца, и безутешны были родители их в горе своём.
И Асвальд Меднолобый, и все цари, что правили после него, поднимали свой флот против Дагона, но всякий раз терпели поражение. Никому не под силу было сразить его. Я тоже оказался бессилен со своими кораблями.
– Почему, Феанор? – у Арии слипались глаза, сказалась усталость напряжённого дня, и голос царя долетал до неё будто издалека. Она пригрелась в его руках и почти дремала.
– Он неуязвим, моя дорогая, – пояснил Феанор, – его не берёт ни меч, ни камень баллисты, ни копьё. В последней битве с Дагоном я погубил лучших своих людей и едва сам не лишился головы.
Я пробовал всё. Десять лет лучший кузнец Острова ковал самый прочный меч, а когда клинок был готов, он раскалил его докрасна и погрузил в грудь Кеннета – дьявола в человеческом обличии, самого свирепого пирата, что когда-либо орудовал в моих морях.
В последней битве мой флот потопил его корабли и пленён был мною Кеннет. Он был сильным воином, не знающим страха, не умеющим отступать, и его дух перешёл в меч, и клинок получил его имя – Кеннет…
Надеялся я, что, обладая таким духом – хитрым, изворотливым, злым и жестоким, храбрым до безрассудства, сразит меч Дагона, но тщетны были мои надежды. Клинок, откованный из дюжин полос закалённой стали, разбился о грудь чудовища, точно ледяная сосулька, сорванная с крыши сарая для забавы мальчишкой. Тогда я чудом остался жив, потеряв треть моего флота в битве с Дагоном.
И я обратился к Руанской королеве, встал перед нею на колени, умоляя дать мне Меч, что Закалён в Пламени Ада и Разит Без Промаха, тот меч, что принесла она из Белой Пустыни, когда вошла в Святилище Ангела Света с Последним из Ордена Сов. Но королева отказала в моей просьбе. Она сказала, что владеть Мечом может лишь тот, кто сумел взять его из сердца святилища Ормузда.
А потом она рассказала мне о тебе, Ария, о том, что ты – то последнее лунное дитя, о котором говорили древние книги, – рука его легонько коснулась лунной отметины на её плече – родимого пятна в форме полумесяца, – ты – та самая девушка, которая войдёт в море и сразит Дагона, освободив мой народ от страшной дани. Пришло твоё время, Ария – время решающей битвы.
– Какой он – Дагон? – спросила она, из последних сил борясь со сном.
Феанор бессознательно подтянул её к себе ближе, обнимая, устраивая удобнее, как засыпающую на коленях домашнюю кошку.
– Дагон страшен до отвращения, моя милая. У него лицо человека, белое, бескровное, как рыбье брюхо, и глаза тоже рыбьи, круглые, белые, пустые, мёртвые… И рыбий рот с множеством мелких, длинных, острых, точно иголки, зубов. Грудь у него тоже человеческая, но вся заросшая крепкой рыбьей чешуёй. Хотел бы знать я, из чего откована его чешуя, о которую разбиваются многослойные стальные клинки! Руки Дагона – это щупальца осьминога, длинные, серые, скользкие змеи. Он хватает, опутывает этими щупальцами, как верёвками, и тащит к себе, и впивается в горло своими длинными острыми зубами и пьёт кровь, покуда не выпьет всю, до последней капли… А вместо ног у него громадный рыбий хвост…
Громкий всхрап оборвал его на полуслове. Феанор удивлённо посмотрел вниз. Ария заснула в середине его рассказа, как это часто бывает с детьми, когда их валит с ног крепкий сон там, где застанет.
– Дагон, увидев тебя, со страху зароется головою в песок, – задумчиво протянул Феанор, поднял руку и стёр ниточку слюны, сползшую на подбородок царицы.
Подтянулся назад, откинулся спиной на шёлковые подушки, бережно притянул к себе новобрачную супругу, обнял, укладывая её поудобнее, подхватил край лёгкого покрывала, укрыл её.
Теперь ничто не мешало ему любоваться ею, рассматривать черты её лица, трогать кончиком пальца длинные ресницы, касаться нежной, покрытой пушком щеки, вдыхать запах чистого, юного тела.
Такая хрупкая спящая Ария рождала в его сердце смуту странных чувств: тихого, благоговейного восторга и протеста тому, что должно было свершиться вскоре. Если бы в его власти было не допустить той грядущей битвы!
Феанор не стал гасить светильники, не захотел вставать, пожалел тревожить сон своей царицы. Пусть горят, покуда не выгорит в них всё масло. Он наклонился и чуть коснулся губами виска девушки.
– Ария, – тихо прошептал Феанор, – это значит – «избранная».
Глава четвёртая.
В предроковой час
А свадьба гуляла до утра. Демира до рассвета просидела за свадебным столом. Старейшины и уважаемые люди города завладели вниманием руанской королевы, поднимали кубки во славу её, делились опытом, просили совета. Лишь под утро утомлённая музыкой, смехом и нескончаемыми здравицами, она оставила гостей.
Демира стояла на открытой террасе дворца, смотрела, как серыми сумерками, будто хитрый старый кот, вползает на берег острова рассвет. Тяжёлые злые волны шумно бились о скалы, поднялся холодный ветер, и с неба посыпал мелкой сухой крупой снег – огрызалась напоследок, уходя в свою берлогу, Зима-Морана.
– Тебя всегда манило одиночество, – Арий Конрад неслышно подошёл и встал рядом.
Демира молчала, смотрела, как шумно откатываются назад волны и вновь набегают на берег, заливая камни и оставляя пенные брызги на них.
– Вода шлифует камень, стирает его острые грани, делает его круглым и гладким, – сказал магистр, – всё, что нужно воде – это время. И камни обращаются в песок, и вода уносит его за собой…
– Чего ты хочешь, Бессмертный? – устало прозвучал её вопрос.
– Ты – моя, Демира, – голос его был наполнен глубокой страстью, и в серых глазах бушевала такая же неукротимость, как внизу, в волнах прибоя, – ты всегда была моей, как желание и боль. Мне нужно лишь время, ещё немного времени, чтобы ты смогла понять это, и чтобы моя любовь рассыпала чистым сухим песком камень в твоём сердце.
Руанская королева резко обернулась, смотрела на него холодно и зло.
– Я не люблю тебя, Арий Конрад! – её слова замораживали заживо. – Я не пойду с тобою одной дорогой! Я дала слово Чёрному Велору и буду с ним! Убирайся из моей жизни!
– Ты – свет тьме моих ночей, Демира, – хрипло прошептал магистр, – ты – больше, чем свет, ты – живой огонь, сжигающий тьму! Мы так боялись тогда не устоять, проиграть друг другу жизнь, лишиться своей цели, своего приза. Но теперь я не боюсь, и ты не бойся. Отступи перед бессмертием, Демира! Войди в жизнь, довольно бежать от неё! Войдём в неё вместе!
– Нет, Арий Конрад! – битым стеклом прозвенел её полный ярости голос. – Нет больше места в моей душе земным страстям! Уходи! Я всё тебе сказала! Твоей я не буду!
– Будешь! – усмехнулся он. – Всегда была, и всегда будешь! Прощай! Думай обо мне! Мы увидимся вскоре!
Арий Конрад поднял вверх руки, обернулся вокруг себя и обратился в большого оранжевого филина – тотемное животное Ордена. Демира прежде видела его лишь в обличие волка, но птицею никогда.
Филин посмотрел на неё круглым жёлтым глазом, щёлкнул кривым клювом, взмахнул широкими крыльями и вылетел через окно террасы, уронив в ладони Демире длинное перо с двумя чёрными ободками и белой каймой.
Она взяла его, не бросила на пол. Подошла к раскрытому окну, прижалась лбом к холодному ребру медной оконной рамы.
– И птицей может, надо же! – фыркнул за спиной знакомый голос первого министра.
– Ты опять подслушивал? – не оборачиваясь, спросила Демира. – Тебя же подсматривать поставили!
– Да я в дверях стоял! – отмахнулся Ливий. – Тоже шёл воздухом подышать, не знал, что ты тут с Конрадом… На хрена тебе это бессмертие, Демира? Что стоит тебе повернуть время вспять, дать шанс своему сердцу?
Королева молчала, стояла, смотрела на море. Сумерки рассеивались, и ясно виден был вдалеке на фоне розового неба силуэт большой летящей птицы.
– Аль прям там у тебя камень? – тихо вздохнул Ливий.
Демира обернулась. Бледное лицо её было искажено болью.
– Дай руку мне, – хрипло прошептала она, схватила министра за руку и прижала к своей груди.
– Что ты слышишь? – спросила.
Ливий вскрикнул и отдёрнул руку. Будто к кузнечному горну прислонил он ладонь, такой огонь шёл из груди Демиры, и гулким набатом билось в смертной тоске её измученное сердце.
– Боги всесильные! – ахнул министр. – Там не камень! Там кипящая лава, Демира!
– Моё сердце – не камень, Ливий, – с трудом проговорила королева, – моё сердце – мягкая красная глина, легко принимающая форму руки Арий Конрада…
– Так чего ты, Демира? – вскричал он. – Зачем оттолкнула магистра?
– Бессмертный Арий Конрад смертен перед Нортом Безликим, – Демира смахнула злые слёзы, – он пойдёт ради меня в самое пекло ада, в самое сердце Ледяных Скал Безвременья, но я не позволю ему поставить под удар свою жизнь. И все способы хороши, чтобы отвратить его от меня: ложь, клятвы Чёрному Велору, иллюзия каменного сердца…
– Но если ты выстоишь в битве и сокрушишь Норта… – Ливий не договорил.
– Я найду Арий Конрада, даже если мне придётся пройти всю Землю! – воскликнула Демира. – Я стану на колени перед ним и буду молить его о прощении! Но сейчас мне нужно только одно – чтобы он не пошёл за мной к Ледяным Скалам.
Арию разбудили слова молитвы. Она открыла глаза, огляделась в изумлении, не сразу вспомнив, где очутилась.
Солнечные лучи заливали комнату, курился дымок над остывающими светильниками, и близко перед собой она увидела смеющиеся голубые глаза Феанора. Улыбаясь, он протягивал ей золотую чашу, принесённую по обычаю жрецами, чтобы подкрепить силы молодых супругов после брачной ночи.