Позывной «Партизан»

Колонна внезапно остановилась, и Сергей очнулся от размышлений. Сидевший рядом боец поморщился, как от зубной боли. В его наушниках слышался сильный треск.

– Что там? – спросил Морин солдата.

– Остановка на обед. Можно сойти с брони, перекусить и оправиться. Кухня разворачиваться не будет.

Экипажи неторопливо спрыгивали с брони, закуривали и делали замысловатые движения, разминая затёкшее тело. Присаживались, кто где, и вспарывали ножом банки с кашей или тушёнкой, тянулись к термосам с горячим чаем. Укрыться было негде и всё здесь происходило одновременно: ели, пили, курили, смеялись, ругались, сидели на корточках, справляя нужду, механики осматривали машины. Один из бойцов, стесняясь справить нужду на виду у всех, сокрушался:

– До гор рукой подать, ё-моё, дотерпели бы. Там хоть валуны и кусты есть. А тут и задницу пристроить негде, садись на показ всем.

– Дурак! Боишься, что ветер насифонит в отверстие? Прыщами покроется твоя бледная красавица? А то, что душман распишется на ней из «калаша», ты не подумал? Навалить не успеешь, как к Аллаху отправишься вместе с г…!

– Ну да! – не соглашался солдат. – В этом районе «духи» не появляются, сам слышал.

– От них самих? – подтрунивал старослужащий. – Или по рации передали?

– Да пошёл ты… – выругался первый и принялся стаскивать штаны.

Отработанная пища требовала выхода.

Обед с перекуром длился недолго. Послышалась команда: «По машинам»! Механики заводили моторы, прапорщики ругались и что-то кричали. Рык первых взревевших машин заглушал их голоса и они, плюясь и матерясь от злости, взбирались на броню.

Колонна двинулась дальше. До вечера сделали ещё несколько остановок. Наконец, на горизонте показались горы. Они медленно подплывали к колонне и когда очутились совсем рядом, бронированный караван свернул в степь. Пройдя с полкилометра, он остановился на ночлег.

Впереди, у головной машины выстроилась группа офицеров. Посовещавшись, они разошлись, отдавая приказания. Вдоль колонны выставили часовых. Стало тихо. В небе горели далёкие звёзды, подмигивая продрогшим людям. При заглушенном двигателе в машине стало совсем холодно. При работе он давал всё-таки хоть какое-то дополнительное тепло.

Сергей достал из сумки свитер из козьей шерсти и поддел под бушлат. Немного потеплело. Прикорнул у стальной стены, прикрыл глаза. Сон не шёл. День пребывания в железке усталости не принёс, и в теле чувствовалось странное возбуждение. Все, кто был в машине, еле-еле скоротали её.

Ещё толком не рассвело, когда в шлемофоне радиста послышался треск, шум, потом среди этих звуков прорезался командирский голос. Пробуждение не требовало длительного промежутка времени. Быстро завелись моторы бронемашин, и колонна двинулась в путь. Бронированная змея, изгибая по дороге неповоротливое туловище, тащилась неравномерно по времени. Машины то ускоряли свой бег, а то вдруг переходили на замедленное движение, останавливались и подолгу стояли перед входом в ущелье. Никто не понимал, с какой целью это делалось.

Рядовые солдаты слушали непосредственных командиров, а те, в свою очередь, исполняли команды вышестоящего руководства. Одним словом, механизм подчинённости замыкался на начальнике колонны. Ему, в конечном итоге, доверил свои судьбы и жизни личный состав большого каравана. Никто не роптал, все повиновались беспрекословно.

Перед тоннелем на Саланге вновь остановились. Передний дозор проверял безопасность движения. Люди в машинах знали, в значительном большинстве, насколько опасен этот участок. Сидели в молчаливом ожидании.

Получив приказ двигаться дальше, в тоннель зашла одна машина, за ней другая, третья… Будто неповоротливый варан, колонна заползала в большую нору. Спустя некоторое время, хвост колонны выполз из тоннеля. Наступило всеобщее облегчение.

К концу третьего дня показались вершины высоких холмов-ориентиров близости Кабула. Ещё небольшой бросок – и вот уже окраины города.

– Слышь, Серый, перебирайся на броню, предложил Миша Новиков. – Поедем по Кабулу, как наши предки по Берлину.

Сергей принял предложение и выбрался наружу. На первых улицах города завертели глазами по сторонам.

– Смотри, Серый, и запоминай. Магазины, базарчики, фрукты и овощи. Плакаты и реклама. Ты у себя на Урале видел такое? – спросил Новиков друга возбуждённо.

– Врежется в память, факт! Как на киноэкране, честное слово!

Пестрела необычными цветами одежда афганцев. Слышались разноголосые крики уличных торговцев.

– Миша, а для чего дрова на улице? – удивился Сергей.

– Как для чего? Продают. Большой дефицит и хороший бизнес. Не раз ещё вспомнишь о них.

Сергею Морину – таёжному жителю, слышать такое было необычно. Слышались русские слова. Их выкрикивали афганцы. Несколько лет пребывания «шурави» сделали своё дело. Словарный запас афганцев пополнился русскими выражениями, в том числе и солёными. Колонна приостановилась на перекрёстке, к машине подбежали подростки. Они что-то кричали на своём языке, и только два слова, одно из которых русское, повторялось несколько раз.

– Купи чарс! Купи чарс! – кричали пацаны.

– Что они хотят продать нам? – спросил Сергей у Новикова.

– Чарс. Видишь, у них в руках тонкие чёрные сигаретки?

– Вижу.

– Это наркотики. Анаша или опий.

– Откуда ты всё знаешь?

– Через месяц и ты будешь знать всё. Я ведь как-никак второй раз в Афгане. Правда, не успел толком повоевать, но вот жизнь познать успел…

Он помолчал, думая о чём-то своём. Потом продолжил:

– Дурь распродают здесь повсюду. Среди солдат две болезни: летом – желтуха, зимой – наркота. Хотя и летом башку одурманивают.

– Ты пробовал? – полюбопытствовал Сергей.

– Было дело. Один раз.

– И что? Как?

– Хреново. Потом как с похмелья, только ещё хуже. И жрать хочется до одури, всё подряд: хлеб, консервы, рыбу, сладости – лишь бы забить брюхо.

– На кой чёрт курят, если плохо, – не удержался Морин.

– На кой чёрт пьют? – поддел его Новиков.

Оба расхохотались.

– Ты тоже попробуешь от искушения. Захочется хоть раз попробовать. Как бы наяву увидеть обнажённую женщину, послушать сногсшибательную музыку, плывущую непонятно откуда. А больше всего будешь ржать. Без причины вовсе. Хотя, у каждого – свои глюки.

– Ты это серьёзно? – удивился Сергей.

– Поживём – увидим, – неопределённо ответил Миша.

За Кабулом колонна разделилась. Группы спецназа направились к склону недалёкой горы. Там, в двух десятках палаток, обнесённых колючей проволокой, располагалась рота. Машины остановились. Механики, газанув раз, другой, заглушили моторы. Прибывших разведчиков окружили кабульские «аборигены». Солдаты принялись искать земляков. Офицеры подходили друг к другу, знакомились через рукопожатие.

Вскоре, загнав машины в автопарк – кусок территории, обнесённой по периметру всё той же колючей проволокой, – и сдав их под охрану, разместились в палатках. В прорезиненном замкнутом пространстве – дым и копоть. Дневальный, матерясь, ковырялся в «системе отопления». Печка – буржуйка по причине дефицита дров работала на солярке. Благо такого топлива было предостаточно. Над ней висел бачок с горючим, вниз опускалась медная трубка. Прямо в топке стояла обыкновенная солдатская миска, наполненная песком. Туда по капле стекала солярка. Система была настолько примитивной, что её эксплуатация не требовала особых навыков, тем более знаний. Всё наглядно, на виду. Главное – вовремя чистить дымовую трубу, быстро обрастающую сажей. Иначе нарушалась тяга.

– Твою мать! Салабон грёбаный! Я тебе покажу, как дневалить нужно! – чихвостил дневальный какого-то солдата из предыдущего наряда. – Сделаю из тебя классного трубочиста! Это ж надо – деда нагнул! Долго помнить будешь, сучара!

– Перепачканный сажей служивый стучал по трубе металлическим прутком, надеясь таким способом отбить наросты сажи. Офицеры сгруппировались в углу палатки, на тумбочке появилась бутылка виски.

– С прибытием! – произнёс один из офицеров с короткой стрижкой. Он давно ждал замены и сейчас, увидев воочию прибывших их Термеза, был безмерно счастлив. Как же, на дублёра уйдёт недели две, не больше, и он улетит в Союз. Война для него закончилась, и памятью о ней останется лишь глубокий шрам на подбородке. Отрада – таков был позывной офицера – посмотрел в лицо Сергея и спросил:

– Позывным проштампован?

– Зови Партизаном, – ответил Морин неожиданно для себя.

– Ну что, Партизан, скажи что-нибудь, – обратился к Сергею Отрада.

– Чтоб пройти нам свой срок без смертей, – Сергей поднял кружку перед собой.

– Война без смертей не бывает, – заметил Суванкулов. – Если нет погибших, значит, войны не было, а имело место всего лишь урегулирование конфликта.

– Философ, – отметил Отрада, не подозревая, что попал в точку с позывным Суванкулова.

– А я предлагаю выпить за удачу, – добавил Костя Данилов своё пожелание. Разведчики выпили, выдохнули, крякнули, закусили.

– А ты как обзываешься, прапорщик? – спросил Костю Отрада, задавшись целью окрестить всех прибывших.

– Пока не определился, – пожал плечами Данилов, кожа на лбу собралась в комок задумчивых морщин.

– Мужики, быть нашему прапорщику Удачей. Баста, – заявил новый знакомый.

Офицеры допили бутылку и легли спать. Через минуту Костя-Удача повернулся к Новикову и спросил:

– Миш, а почему тебе не нашлось позывного у старлея?

– Почему, почему – по кочану! Спи.

– Нет, Миша, без позывного ты не заснёшь, – не отступался прапорщик. – Я видел, как ты протопал по палатке. Пыль до сих пор не села. А коли так, значит, ты кто?

Новиков молчал и не шевелился, никак не реагируя на болтовню Кости. Тому явно не хотелось спать.

– Слон ты, Миша, вот кто.

Марат и Сергей тихо хохотнули. Новиков не реагировал. Он уже спал. Впереди у них была полная неожиданностей служба в Афганистане.

Первый бой.

Горячий и душный афганский день, смердящий запахами солярки, едкой хлорки и вонью раскалённых прорезиненных палаток, пропитанный жёлто-серой пылью, медленно угасал. Воздух был недвижим, но едва уловимый свежий поток уже скатывался с гор и мягко струился по земле.

Три друга – два офицера и прапорщик – лежали ничком, голова к голове, ноги разбросаны по сторонам и с высоты птичьего полёта, вероятно, являли собой замысловатую трёхконечную звезду.

– Партизан, что ты думаешь о сегодняшней засаде? – вяло, словно спросонок, спросил один из лежащих.

– Завтрашней, – поправил другой.

– Пусть завтрашней, – согласился первый, – какая разница, если выходим сегодня.

– Операция начнётся завтра, не унимался второй. Ему явно хотелось подзудить товарища, немного взвинтить того и вывести из полусонного состояния.

– Отвяжись, Философ. Вечно ты влезаешь в разговор со своими ненужными поправками.

– Что молчишь, Партизан? – настаивал на ответе Удача.

– Ничего. Ровным счётом – ничего. Засада, как засада. Такие у нас уже были и предстоит ещё много, ей подобных.

– Задача уж больно простенькая, настораживает… Ротный изложил её, как прогулку в горы.

– Костя, ты чего клювом по сторонам водишь? Отсыпал тебе капитан горстку зерна на завтра – вот и клюй её по зёрнышку до конца, и не заморачивайся, – вновь вступил в разговор Философ. – Ротный доверил тебе подгруппу, а он знает, что делает.

Данилов перевернулся на спину, посмотрел вверх в ослепительно синее небо, прищурил глаза и совсем тихо, бесцветным голосом произнёс:

– Тревожно как-то на душе…

– С чего вдруг? – спросил Сергей Морин.

– Группа у нас сводная, часть солдат из молодняка. Они ещё вчера стояли перед нами с вещмешками и шинелями в скатку. Есть определённые сомнения.

– Какие ж они молодые, если прошли учебку в Союзе. Шесть месяцев полной программы бойца спецназа, – не согласился Марат. – Такие же пацаны, как и ты, если уж на то пошло.

– Это кто пацан? Я!? – Костя вскочил на ноги, принял стойку, глаза блестели гневом.

– Стоп-стоп, мужики, – поднялся Сергей и вовремя встал между спорщиками. Марат уже готов был к поединку.

– Вы что, очумели? Остыньте, горячие парни!

Сергей ухватил Данилова за локоть и спокойно произнёс:

– Чего взбеленился? По возрасту ты старше их всего на пару лет. Это и имел в виду Марат. И ничего другого, понял?

– Да, конечно, ничего другого, – со злой усмешкой повторил Костя.

– Партизан прав. Только это я и имел в виду, – примирительным тоном пробурчал Суванкулов. – А ты сразу в занозу полез, как дворовой забияка.

– Да пошёл ты… – хмуро ответил прапорщик и побрёл в палатку.

– Знаешь, что его тревожит? – Сергей пристально посмотрел в лицо Суванкулова.

– Что?

– Завтра у него первый самостоятельный выход. Возможен встречный бой, и ему придётся распоряжаться жизнями этих парней.

– И что?

– Косте западло сломаться. Два года в десанте учили выживать, убивать. Шесть месяцев – в спецшколе. Тоже учили. А завтра – экзамен. Понимаешь?

Суванкулов неопределённо пожал плечами.

– Раз учили – будет убивать, – спокойно произнёс Марат. – Для меня все душманы – это бараны. Их надо резать и точка.

Сергей смотрел на друга и не узнавал его. Совсем недавно тот говорил тоном рассудительного человека, жизнелюба, и вдруг в глазах его появился незнакомый блеск, похожий на холодный огонь в глазах волка.

«Что это? Неужели он и был таким – холодным, расчётливым, жестоким? Или я совсем мягок и нерешителен»? – подумалось Сергею.

– Пошли готовиться к выходу, – буднично произнёс Марат и, хлопнув Сергея по плечу, весело улыбнулся. Взгляд был обычным, доброжелательным, чуть с прищуром.

– У меня всё готово, – так же спокойно сообщил Морин.

Когда из-за гор появилось бледное лицо луны, из парка выкатили БМПэшки. Офицеры приказали грузиться, и солдаты впрыгнули на броню, получая последние наставления. Гусеничные машины, изрыгнув несколько облачков чёрной гари, ушли в ночь.

Морин посмотрел в звёздную бездну неба и вспомнил ту, последнюю свою ночь в родном посёлке Лисьи Гнёзда. Вот также смотрел он в небо, и звёзды были теми же самыми. Видел Венеру. Вот она здесь, светит ярче других, переходя за ночь с одного края неба на другой. Но те ли тут звёзды, что были там? Вернее, такие же или нет? Сергей вглядывался в небо, задрав голову. Какие-то чужие, холодные. От них исходят пустота и тревога. Небо казалось плотным и тяжёлым. Оно, словно живое, медленно опускалось к земле и готовилось раздавить своей тяжестью горы, технику, людей. И луна, как и остальные звёзды, являясь одной из частиц этого чёрного тяжёлого бархата, смотрела на людей безрадостно и даже устрашающе, как бы напоминая о предстоящем бое и возможной смерти. Лица солдат хмурые и такие же бледные, как сама луна.

Чёрное небо и смертельно-бледная луна мгновенно сделали ночь тревожной, и она напрочь выветрила из голов солдат напутствие замполита роты. Он очень старался наполнить сердца бойцов бесстрашием, хотел, чтобы ему верили, брали с него пример.

Когда над вершинами гор ещё догорал закат, старший лейтенант неторопливой походкой выплыл из палатки. На нём полевая форма, хромовые сапоги начищены до блеска. Лицо выбрито до синевы и было сродни его хромовым сапогам, так же блестело, только не давало отражения. Портупея затянута на талии. На погонах ярко блестели три звезды старшего лейтенанта. Старший сержант Самсонов в полную силу могучих лёгких орёт:

– Равняйсь, Сми-ирна-а!

Строй замирает, Самсонов подбегает к замполиту с докладом. Замполит поднимает ладонь к козырьку панамы, выслушивает доклад, здоровается. Разноголосый хор молодых лужёных глоток отзывается эхом. Старлей подаёт команду «Вольно». Самсонов дублирует. Начинается завоевание сердец воинов-интернационалистов. На фоне серого уныло-мрачного пейзажа степи и гор звучит пламенная речь.

– Солдаты! Через несколько часов вы отправитесь на выполнение боевой задачи. Лёгких операций не бывает. На каждом шагу вас подстерегает опасность. Она смертельная, потому как враг жесток, изворотлив и коварен. Но, что бы не произошло на вашем пути – помните: вы здесь, в дружественном нам Афганистане, с добрым намерением, с доброй волей. По просьбе афганского народа все мы исполняем священный интернациональный долг, мы защищаем интересы революции. Сегодняшний выход может быть труднее предыдущих, может быть, придётся очень горячо. Но запомните: советский воин отличается бесстрашием и умением воевать. Я глубоко уверен, что ни один из вас не струсит, не смалодушничает. Поверьте, трусость можно преодолеть и изжить совсем, а в бою не страшно. Тот, кто идёт в засаду не в первый раз, согласится со мной, что при стычках с душманами появляется азарт боя, когда о смерти человек не вспоминает вообще.

Замполит говорил много, а строй потихоньку позёвывал. Наконец, подана команда «Разойдись!», и солдаты разошлись по палаткам, став смелее, бесстрашнее, презирая боль и смерть. Довольный чётким исполнением своей миссии старший лейтенант уплывает обратно в палатку. На боевых операциях он не был ни разу, видимо, не позволяла фамилия – Совразов. И не понять таким людям, что страх смерти непреодолим, потому что живёт он в человеке наравне с радостью и весельем и точно так же ожидает лишь своего часа.

А группа спецназа продолжала двигаться в сторону гор.

– Слушай, Катай, – пытаясь перекричать злобное урчание мотора, обратился к соседу по броне молодой Шерстобитов.

– Чего тебе? В сортир приспичило? – недовольно отозвался Катаев.

– Не-е, не могу врубиться в одну деталь.

– В чё ты не въезжаешь? – без особого интереса задал вопрос старослужащий.

– Почему мы прём на БМП и гремим на весь Афган, когда должны тихариться? Нас уже слышно в каждом кишлаке.

– Расслабься и не пори хренотень. Первый раз идёшь?

– Первый.

– Оно и видно. На замену желтушечникам прислали?

– Не знаю. Наверно. А вообще я в Термезе парился.

– Из блатных?

– Почему?

– Жаргон уркаганный.

– Там все так говорят.

– И командиры?

– Ага. Там бардак, здесь лучше.

– Дурак ты, Шерстобитов.

– Это почему же? – с обидой спросил доброволец из Термеза.

– Стреляют частенько, однако. Бывает, и убивают.

– Почему ты здесь?

– Я – другое дело. И вообще, Шерстобитов, заткнулся бы ты. Потеряю голос из-за тебя, потому что ору громче мотора. Мне его не перекричать, он железный.

– А почему идём с потушенными фарами? – не унимался солдат.

– Заткнись, я сказал!

Сергей слышал разговор двух солдат и отлично понимал, почему он затевается. Если молчать, сидя на броне, начнут мерещиться душманы за каждым валуном и пригорком.

Шерстобитов попал в группу случайно, такое бывает даже в спецназе. Накануне отправили в Кабул с желтухой – бичом летнего периода – сразу девять человек, вот и восполнили пробел такими бойцами, как солдат Шерстобитов. К сожалению, рядовой состав комплектовался не всегда командирами групп и даже рот. При желтушечном периоде – тем более. Эта стерва – болезнь валила людей без разбора. Не помогали и десятикратные дозы хлорки. Шерстобитов – новичок, ему навязчиво кажется, что тишина в горах вот-вот взорвётся выстрелом из гранатомёта и вспорет ночь ослепительной вспышкой. Либо свинец брызнет, словно дождь по броне, приглушённый рёвом машины, и посыплются люди на каменистую землю. Кто знает, что сейчас у него в голове. Одно доподлинно известно – страх. Он сидит в каждом новичке. Но и потом страх не пропадает. Перед каждым поиском каравана он появляется вновь, притуплённый, загнанный далеко вглубь сознания.

Бронемашины, достигнув предельной высоты, сбросили с брони разведчиков, присосавшихся к ней, как большие насекомые, и ушли обратно, не включая фар. Некоторое время ещё был слышен звук удаляющейся бронетехники, затем он пропал. Солдатам разрешили сделать пятиминутный привал, офицеры провели рекогносцировку. До нужного кишлака, откуда могло исходить предполагаемое нападение, оставалось километров шесть. Проверили снаряжение, попрыгали на месте, похлопали друг друга и скорым шагом направились к кишлаку.

Двигались бесшумно, переговаривались шёпотом при крайней необходимости. Как и было сказано командиром роты, в полутора сотне метров от дувала стоял разрушенный дом. Едва различимо забелели его стены.

– Партизан, занимаешь позицию здесь, – распорядился Суванкулов. – Отличное место для наблюдения.

– Добро, командир, – отозвался Морин.

Уже несколько месяцев каждый из офицеров носил позывной, но Сергей никак не мог к этому привыкнуть и называл Марата Философом лишь в радиоэфире или на хмельной вечеринке. Данилов же, в отличие от него, кажется, совсем забыл настоящие имена и фамилии. Все у него были под кличками, и солдаты в том числе. Он числился мастером своего дела и если уж наделял бойца прозвищем, то делал это метко и не оскорбительно.

– Мы в спецназе, а не в колонии. У нас кличка – позывной, у воров – погоняло, – внушал прапорщик. – Зарубите себе это, где посчитаете нужным, хоть ножом на заднице.

Солдаты его побаивались, но уважали за справедливость. На задание шли двумя подгруппами, общее руководство капитан Оборин, командир роты, возложил на Суванкулова. Подгруппы возглавили лейтенант Морин и прапорщик Данилов.

– Я с двумя четвёрками буду в полукилометре левее тебя, по другую сторону дороги. Видишь над горизонтом холм? Мы будем за ним.

– Понял, командир, – ещё раз серьёзно ответил Сергей.

– Да будет тебе, Партизан, – фыркнул Марат. – Командира нашёл.

Сергей не отреагировал и, решив уточнить информацию Оборина, спросил:

– Как считаешь, колонна вовремя двинется?

– Партизан, я слышал то же, что и ты. Уж не трухнул ли? – тихо спросил Марат, чтобы не услышали солдаты.

– Вроде нет, может, позже очко сожмётся, когда «духов» начнём мочить, – спокойно рассудил Морин.

– Тогда всё будет яхшы, я надеюсь. Пора. Я пошёл. До встречи.

Философ пожал руку.

– Удача, – прошипел он в сторону прапорщика. – Ты чего в стороне затихарился?

– Хочешь за мосёл подержаться? На! – Костя протянул руку.

– Ну, ты и заноза, Костян. Всё ещё дуешься?

– Ничуть. Просто ты как командир группы обязан был разъяснить мне детали операции, а ты что-то не договариваешь. Вот я и дорабатываю в сторонке, домысливаю.

– Трепло, но тихое, – обронил Суванкуов незлобиво. – Вернёмся – позывной переиначим. Идёт?

– За что? – изображая недоумение, спросил Данилов, улыбаясь.

– За всё. Хотя бы за то, что хочешь быть хитрее всех. Вон, в кроссовки переобулся. Думаешь, ночь, оно как бы и не видно, не так ли?

– Как усмотрел, Философ? Они же чёрные.

– Солдаты завидовали, подслушал.

– Ну, джигит! Настоящий разведчик, наблюдательный.

– Всё, кончаем трёп. Ещё раз обращаю ваше внимание: сидим и ждём, замерли и не высовываемся, – назидательным тоном проговорил Суванкулов. Друзья повторно пожали руки и растворились в ночи.

Партизан расположил солдат таким образом, чтобы исключалась малейшая возможность засветиться. Все замерли, дожидаясь рассвета.

На войне страшнее всего ждать. Неизвестность давит, заставляя долгие часы находиться в напряжении.

«Лишь бы ночь прошла спокойно, лишь бы «духи» не обнаружили раньше времени», – не единожды думалось Сергею.

Через два часа он подозвал радиста, проверил связь с Философом. Обстановка оставалась спокойной. Слух был обострён настолько сильно, что Морину на миг показалось: проползи сейчас рядом какой-нибудь жучок, он услышит его передвижение. Ножки насекомого будут стучать в ушах, как цокот лошадиных копыт.

Часы до рассвета тянулись неимоверно долго. Стрелка на командирских часах, казалось, сократила свой бег и двигалась по кругу медленнее в несколько раз.

«Надо полагать, моджахеды действительно очень хитры и изобретательны, раз наше командование в срочном порядке увеличивает количество отрядов спецназа», – думал Сергей, коротая время. На нескольких вылазках в поисках караванов с оружием, где Морин ходил дублёром, фигурки душманов виделись маленькими оловянными солдатиками. Они всегда успевали сниматься с позиций раньше, чем туда ступала нога разведчиков. Почему так происходило – для Сергея оставалось загадкой. Либо командиры, отвоевав по полтора года, инстинктивно желали остаться в живых и специально планировали засады так, чтобы «духи» могли отойти в горы, либо у тех был нюх особый, как у горного хищника.

Правда, на этот счёт имелся ещё один вариант: не было просто-напросто серьёзных караванов на контролируемом участке. Но всё это в прошлом. Сейчас цель засады совершенно иная. Ждать до рассвета, ждать сутки до следующего восхода солнца, ждать до посинения, до отупения, но ждать и дождаться, когда душманы, как шакалы, выползут из скал. А они обязательно выползут, почуяв лёгкую добычу – пацанов на бензовозах с одним «калашом» на коленях, уставших за многокилометровый марш из Термеза и заторможенных перед Кабулом от перегрузок.

Капитан Оборин сказал:

– Если вдруг духи вздумают напасть на колонну бензовозов – уничтожьте, мужики, слуг Аллаха, всех до единого. Никакой речи о пленении. Таков приказ из дворца. Вы поняли? Всех, любым способом! Мы пацанов своих теряем, их матерям скорбные вести шлём.

Комроты намекнул ещё на одно возможное обстоятельство, но не озвучил, что оно собой представляет, сославшись на преждевременность.

– Всё будет зависеть от ваших результатов, дополнительные распоряжения получите по связи, – сказал он.

А время тянулось медленно. Где-то рядом затаился Удача со своими бойцами. Сергей поводил взглядом по сторонам, надеясь что-либо обнаружить. На горизонте брезжил рассвет, но ночь прочно цеплялась за окружающее пространство. Ничего настораживающего.

«Вот уж кто рискует жизнью постоянно, – подумал Сергей о водителях автомашин с топливом. – Всегда под прицелом душманов, настоящие смертники. Сидят на топливозаправщиках, как на пороховой бочке».

После пяти часов утра показалась колонна. Вот она поравнялась с тем местом, где укрылась группа Философа. Машины двигались с большой скоростью. Водители, по всей вероятности, достаточно хорошо изучили повадки моджахедов и старались быстрее проскакивать опасные участки. Сергей внимательно наблюдал за колонной. Было тихое афганское утро и, казалось, ничего не предвещало опасности. Нервничавшие поначалу бойцы понемногу успокоились.

И вдруг впереди колонны раздался взрыв. Первый «КАМАЗ» резко затормозил. «Духи» появились словно из-под земли и начали обстрел из гранатомётов. Вторая граната попала в цель. Сквозь облако взметнувшейся пыли мелькнуло пламя, и стало ясно, что головная машина загорелась. Бойцы зашевелились и Сергей так же, как и его подчинённые, ощутил в себе непреодолимое желание помочь водилам.

– Лежать и не высовываться! – негромко скомандовал он. – Мы им ничем не поможем.

Команду передали по цепочке. Вторая машина, чуть сбавив скорость, обошла горящую и, немного виляя, пыталась скрыться за поворотом под свисающими скалами.

«Молодец солдат, – отметил про себя Сергей. – Давай жми, парень, прячься скорее в нише».

Загорелась ещё одна машина. Её также обходят стороной остальные и рвутся за поворот. Разведчики, наконец, засекают моджахедов и по команде Морина скрытно продвигаются к ним.

– Человек пятнадцать, – бросает на бегу Данилов. – Захожу слева, Партизан.

– Давай, Удача, я сажусь на хвост. В бой не ввязывайся.

– Понял, Партизан, шарю слева.

Колонна, потеряв четыре машины, удачно улизнула под отвесную стену и остановилась. Смелые водители, выскочив из кабин, дали по несколько очередей в сторону «духов». Потом, поняв всю бесполезность затеи, прекратили стрельбу. Моджахеды исчезли так же внезапно, как и появились.

Сергей связался с Суванкуловым:

– Философ, слышишь меня?

– Слышу и вижу. Иду следом.

Моджахеды ушли недалеко. Они чувствовали себя безнаказанно. Облюбовав полянку, не таясь, расположились на ней. Ближе всех к ним был Удача со своей четвёркой.

– Атакую, – подал он сигнал Морину.

– Поддержу с фланга, – показал жестом Сергей.

Моджахеды в грязных черно-зелёных «пакистанках» сидели и оживлённо разговаривали.

«Победу празднуют, суки аллаховские», – пронеслось в голове Сергея.

Разведчики одновременно открыли огонь из всех стволов и начали расстреливать людей в «пакистанках». Части моджахедов удаётся скрыться за ближайшими уступами скал. Удача с бойцами пытается зайти им наперерез и огибает скалу сбоку. Но когда схватка, казалось бы, завершилась и солдаты, отойдя от горячности боя, возбуждённые, стали стягиваться к месту начала атаки, происходит непонятное. В спины разведчикам раздаётся автоматная очередь, за ней другая, третья, и поляна заполняется лаем «калашниковых». Разведчики упали на землю, кто где, лихорадочно соображая, что же произошло.

– Твою мать! Это был всего-навсего дозор! – догадавшись, прокричал Морин Данилову.

– Так точно, Партизан! Мы попали в клоаку! Я сейчас свяжусь с Философом, он где-то близко.

Радист быстро связался с Суванкуловым.

– Я вижу их, человек сорок. Зашел с тыла. Продержитесь чуток, мужики. Ща мы им нашпигуем свинца!

Через несколько минут показалась первая десятка моджахедов. Пригибаясь, они перебегали от укрытия к укрытию. За ними двигалась вторая группа, человек пятнадцать, чуть правее, обходя с фланга четвёрку Данилова. Пять стволов прапорщика лупанули в сгрудившуюся группу «пакистанок». Четыре человека остались лежать, остальные спрятались за валунами.

«Почему медлит Философ? – недоумевал Сергей. – Сейчас «духи» очухаются, и тогда хрен их выкурить из-за камней». Он успел заметить гранатомётчика, скрывшегося за уступом в скале. Удача тоже увидел его и, прикинув в уме сложившуюся ситуацию, крикнул:

– Партизан, прикрой!

Пригнувшись, побежал вправо. Оттуда было легче достать гранатомётчика. Отбежав метров двадцать, прапорщик залёг. Послышались одиночные выстрелы.

«Молодец, – подумал Сергей, – перевёл огонь на одиночный, значит, бьёт прицельно».

Гранатомёт высунулся из-за камня и тут же раздался одиночный выстрел Данилова. Гранатомёт упал на землю.

«Завалил», – удовлетворённо отметил Сергей.

«Духи» переползли за холм и замолчали. Потом, поняв, что перед ними «шурави» в небольшом количестве, открыли по позиции Морина плотный огонь. Два бойца – Шерстобитов и Катаев, – лежали, уткнувшись лицом в землю.

– Отходим! – прокричал Сергей и выпустил две короткие очереди по высунувшимся «духам».

Шерстобитов и Катаев вскочили в полный рост и, стреляя из автоматов по холму, побежали к прапорщику.

– Идиоты! Ложись! – прохрипел Сергей. – Жить надоело, вашу мать!

Но солдаты не слышали его. Азарт боя вперемежку со страхом захватил их. Шерстобитов бежал и что-то орал. Вдруг он остановился. Закачавшись, медленно опустил автомат и упал. Вслед за ним зашатался Катаев и, развернувшись, почему-то побежал назад, к Сергею. Добежал и упал. Изо рта появилась кровавая пена. На правой стороне груди, медленно увеличиваясь, виднелось красное пятно.

«Салабоны, твою мать! Начитались боевиков, стрелять от пупа вздумали, засранцы»! Внутри у Морина кипела злость и бессилие.