Жизнь дается всем, а удается немногим.
А. Г. Звягинцев
© Звягинцев А. Г., 2020
© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2020
Последний идол
Сцены из современной жизни
Сейчас народ лютый пошел, былые заслуги не в счет.
А. Г. Звягинцев
Действующие лица
Семья Иконниковых:
Вера Александровна – мать, вдова Николая Николаевича Иконникова, известного деятеля прошлых времен.
Виктор – старший сын.
Максим – младший сын.
Дунька – дочь Виктора.
Семья Юсиных:
Геннадий Алексеевич – друг покойного Николая Николаевича Иконникова.
Таисия (Тася) Семеновна – его жена, подруга Веры Александровны.
Клава – сторожиха дачного поселка.
Инга Завидонова – детская подруга Максима, коммерческий директор администрации дачного поселка.
Игорь Неволин – друг Максима.
Шофер.
Гастарбайтеры.
Сцена представляет собой радрез старой деревянной двухэтажной дачи советских времен – две комнаты вверху, две внизу, лестница – и часть участка, где видны кусты, деревья…
В даче темно. Снаружи осеннее утро, туман, сырость, голые ветки, листья под ногами. Звуки дождя, ветра, крики птиц…
Действие происходит то в одной, то в другой комнате. То снаружи на участке…
Время от времени внутри дачи слышны какие-то звуки, неразборчивые голоса, стуки, шаги. Открывается сбоку дверь, сцена несколько высветляется. Из двери появляется мужчина. Он что-то долго ищет, потом поднимает с пола ломик. Несколько секунд помедлив, с трудом раскрывает с помощью ломика скрипящую дверцу большого стенного шкафа – что-то вроде чулана. Там в темной глубине вдруг проступают контуры громадной человеческой фигуры – голова, плечи…
Откуда-то раздается женский крик: «Господи, ты где!?..»
Мужчина оборачивается и торопливо закрывает шкаф. Быстро уходит.
Через какое-то время появляется женщина. Когда она проходит мимо шкафа, дверь его вдруг сама со скрипом распахивается. Женщина видит неясную фигуру, испуганно вскрикнув замирает перед ней. Раздаются чьи-то шаги. Она быстро закрывает дверь, но та снова распахивается. Шаги все ближе. Женщина с силой захлопывает дверь и прислоняется к ней спиной, не давая раскрыться. Появляется мужчина с молотком в руке.
Это Вера Александровна и Виктор.
Виктор. Вот ты где… Что ты тут затаилась?
Вера Александровна. Я? Я ничего… Просто голова закружилась… Я сейчас…
Виктор. Может, тебе прилечь?
Вера Александровна. Да нет сейчас все пройдет…
Виктор (внимательно посмотрев на нее). Опять рыдать собралась?
Вера Александровна. Я? Нет, я просто…
Виктор (настойчиво). Пошли-пошли, полежи немного, успокойся.
Вера Александровна. Ты иди, я сама… Я могу сама…
Виктор. Сама… Знаю я тебя. Пока не свалишься, будешь колготиться тут, изводить себя…
Виктор чуть ли не насильно уводит Веру Александровну. Какое-то время в комнате стоит тишина, потом дверь шкафа снова со скрипом начинает распахиваться. Опять возникают очертания фигуры.
Влетает Виктор с молотком и ожесточенно заколачивает дверцу несколькими гвоздями. Заколотив, переводит дух и уходит. Опять тишина.
Снаружи появляется группа молодых азиатских гастарбайтеров в спецодежде с надписью на спине «Спецремупр № 28». Они останавливаются напротив дачи и что-то оживленно обсуждают, указывая на дом руками.
С другого конца сцены выходит Неволин. Он останавливается в нескольких шагах от гастарбайтеров и слушает их разговор. Заметив его, они смолкают и быстро уходят. Неволин смотрит им вслед, а потом долго рассматривает дачу, словно припоминая что-то. Потом идет в дом.
Опять ветер, шум дождя, крики птиц…
Редкие, грубые звуки – что-то ломают, ведут по полу, бухают об стену…
Испуганный женский крик: «Я тебя умоляю, не надо!.. Погоди!» Опять что-то ведут, роняют, двои бьющихся стекол…
«Господи, что ты делаешь! Ну, зачем? Зачем ты это делаешь!?»
В темноте слышен грохот, что-то, видимо, летит по лестнице, испуганный крик… Тишина.
В большой нижней комнате становится светло – то ли свет включили, то ли позднее осеннее утро прояснилось…
Вера Александровна стоит внизу и с ужасом смотрит на обломки какой-то мебели у своих ног. Виктор стоит наверху, кривя губы, смотрит вниз.
Вере Александровне уже давно да шестьдесят, но она еще легка и подвижна, сохранила какую-то девичью способность реагировать на происходящее, не скрывая эмоций. Иногда кажется, что она уже абсолютно покорна давлению своих сыновей и только подстраивается под них. Но в другие моменты вдруг становится ясно, что она умеет решать и брать ответственность на себя – скрадывается трудная и долгая жизнь, в которой было многое – и бедность, и одиночество, но было и благополучие, и власть.
Виктору уже да сорок. Он нервно истощен, в нем идет постоянная внутренняя работа, о которой можно догадываться по яростным вспышкам, причиной которых бывают поводы совершенно того не да – служивающие.
Вера Александровна. Ну, вот… Господи, я же говорила тебе: подожди! Один ты все равно не сможешь! Этот трельяж, он был такой тяжелый…
Виктор (орет). Да пропади он пропадом этот ваш трельяж! Все равно его некуда девать! Некуда! Нельзя тащить с собой все, хоть от чего-то нужно избавляться. Хоть от чего-то!
Вера Александровна ( видимо, вступая в какой-то уже давний спор). Конечно, ты бы избавился от всего. Будь твоя воля…
Виктор. Моя воля! Будь моя воля!
Вера Александровна. Представляю себе. Ты бы просто все сжег.
Виктор. Вот именно! Сжег! Все и к чертовой матери! Но разве ты дашь!
Вера Александровна. Ну, зачем ты все пытаешься сделать сам? Один? Кому ты хочешь что доказать?
Виктор. Никому и ничего. Просто хочу как можно быстрее убраться отсюда. Здесь нам нечего делать. Все кончено. Нас выгнали отсюда. И сделать ничего нельзя. Так зачем длить мучения? Зачем? А ты только этим и занимаешься!
Пауза.
Вера Александровна. Давай дождемся Максима… Он уже сейчас приедет. Он сказал, что приедет с другом, который нам поможет…
Виктор. Давай подождем… Но сколько надо ждать? Я имею право знать, сколько мы будем ждать. Час? Три? День? Год?.. Двадцать лет, как коммунизма?.. Или всю жизнь? Вы хоть предупреждайте, сколько надо ждать этого счастья. На что надеяться?
Вера Александровна. Не говори глупости. Он уже давно выехал.
Виктор. Выехал. Они соизволили выехать. Интересно – куда? В Малаховку? В Питер? В Париж?
Вера Александровна (вдруг теряя уверенность). При чем здесь Париж? И зачем ему Ленинград? Он туда и не собирался… кажется…
Виктор (саркастически). Кажется! Ты уверена? А может, все-таки в Париж?
Вера Александровна (с оскорбленным достоинством). Да уж будь спокоен – в этом я уверена. Хотя с некоторых пор – и ты сам прекрасно знаешь с каких! – мне трудно быть в чем-то уверенной… Я живу, не зная, что будет со мной завтра… Где я окажусь?.. Кому буду нужна?
Виктор (пытаясь сменить опасную тему). Нет, ну, сколько можно быть таким идиотом!? Я же заранее знал, что все будет именно так. Именно так, как было сто, тысячу раз до этого! Он подводил меня всегда, каждый раз, когда от него что-то зависело! Эти люди заняты только собой. Он даже на похороны родной бабули сумел опоздать. Бабуля, которая любила его больше всех. И он знал это. И пользовался этим всегда, деньги у нее выпрашивал. А на похороны опоздал – не до нее было. Нашлись дела поважнее!
Вера Александровна. Он опоздал совсем немного…
Виктор. Ну, конечно, какая радость. Ведь мог и вообще не появиться. Просто забыть. Надо спасибо сказать, что вспомнил!
Вера Александровна (беспомощно). Он твой брат, между прочим.
Виктор. Да ну? Что ты говоришь? А может, ты скажешь, где он сейчас, брат мой? Мой обаятельный братишка, убежденный, что у него есть право от всех получать, но никому не быть должным. Шалунишка, прощающий всем свои долги. Ты знаешь, что он должен всем – тебе, мне, своим друзьям, твоим друзьям! Он умудрился назанимать у всех, но не собирается никому отдавать. При этом – какая удовлетворенность собой…
Вера Александровна (растерянно). Про кого ты говоришь? Я не понимаю…
Виктор. Все ты понимаешь. И все знаешь. Только не хочешь знать и видеть.
Вера Александровна. Зачем все так преувеличивать?
Виктор. Они еще не дожили до таких понятий, как долг и совесть. Их оберегали от них. И уберегли. Можете быть довольными… Но почему я верю ему? Зачем опять связался с ним? Вот это мы умеем – верить. Нас вы этому научили. Успели. Все на что-то рассчитываем, на кого-то надеемся…
Вера Александровна. Можешь говорить теперь что угодно, но мы всегда хотели вам, своим детям, добра.
Виктор. О, вот в этом я не сомневаюсь!.. В том-то и ужас, что вы хотите только добра! А вы хоть знаете, в чем оно заключается? Что это такое?
Входит Тася с коробкой в руках. Она чуть моложе Веры. Из тех женщин, что постоянно озабочены каким-то неотложным делом, поглощены им и потому на все остальное переключаются с трудом, хотя это могут быть вещи несоизмеримо более важные. Поэтому объяснить, доказать что-либо ей очень тяжело – в это время она все равно занята своими соображениями.
Тася. (озабоченно). Ну вот, книги все сложила… А Максима так до сих пор нет? Вот паршивец! Никогда вовремя не придет. Даже на свою свадьбу опоздал… Я тогда начну посуду складывать…
Вера Александровна. Тасенька, дорогая, спасибо. Что бы мы без тебя делали! Отдохни. Ты и так уже все собрала, пока я тут…
Тася. Веруня, дорогая, мне нетрудно. Пойду займусь посудой.
Тася уходит.
Виктор (негромко). А ее ты зачем сюда притащила? Без нее бы не обошлись!
Вера Александровна (тоже шепотом). А что я могла сделать? Ты же ее знаешь! Заладила: я поеду с тобой, я обязана быть рядом, в такую минуту… Что я могла сделать? Это наши самые старинные друзья… Других уже не осталось…
Виктор. Потому и не хочется перед ними душу выворачивать. Зачем?
Вера Александровна (как бы не слыша его). Геннадий Алексеевич столько лет проработал с твоим отцом…
Виктор. Я знаю – друг и соратник. Одно слово – дядя Гена! Я все знаю. Но все равно они чужие люди! И выворачивать перед ними свою требуху, выглядеть жалкими неудачниками… Зачем тебе это?
Вера Александровна. А для меня они – не чужие люди. Они хотя бы помнят, кто был твой отец… И столько хорошего он для них сделал…
Виктор машет рукой.
Вера Александровна. И потом ты сам все время говоришь: быстрее, быстрее, скоро машина придет! А она вон, как пчелка с самого утра крутится…
Виктор (молчит, потом с неожиданным смехом). Мать, да ты, я смотрю, – эксплуататор! Капиталистический хищник.
Вера Александровна. Как же – нашел хищника!
Виктор (продолжает смеяться). Не просто хищник, а еще и циничный…
Вера Александровна (с невольной улыбкой). О-о-о… Если бы все были такими циниками…
Входит Тася с ящиком. С удивлением смотрит на них.
Тася. Смеетесь?
Виктор. Кто смеется? Этот смеху нас стоном зовется…
Виктор уходит, подмигнув матери.
Тася и Вера Александровна смотрят друг на друга. Тася начинает плакать.
Тася. Как тяжело, как несправедливо все! Как я тебя понимаю! Если с Геннадием Алексеевичем что-то случится, я не смогу жить. У тебя хотя бы дети, а я останусь одна…
Вера Александровна (вяло). Не надо об этом думать. Зачем?
Тася. Я уже какую ночь не сплю…
Вера Александровна (в отчаянии). Господи, и так голова кругом, а тут ты еще плачешь. Не надо.
Тася. (всхлипывая). Тебе хорошо говорить…
Вера Александровна. Да, мне как раз хорошо! Просто лучше всех!
Тася. (с непонятной увлеченностью своей мыслью). Тебе хорошо, потому что ты – права. Тебе мучаться не надо. Тебе тяжело, но тебя все жалеют, потому что ты – жертва. И это всем понятно. Никому ничего не надо объяснять, доказывать…
Вера. Что ты говоришь? Я ничего не понимаю…
Тася. (упорно). Жертвам всегда сочувствуют, их жалеют. Им есть, чем утешаться…
Вера. Какое счастье – тебя все жалеют! Умереть можно от такого счастья! Повеситься!
Звонит телефон. Рад, другой. Тася всхлипывает, Вера молчит, погруженная в свои мысли.
Спускается по лестнице Виктор, хватает трубку и тут же кладет – звучат длинные гудки.
Виктор. Вы что, трубку снять не можете?
Тася, хлюпнув носом, уходит с коробкой в руках.
Виктор. Что это с ней?
Вера Александровна. Не знаю, вдруг стала молоть какую-то ерунду. Что нам хорошо, потому что мы жертвы и нас все жалеют… Представляешь себе?
В дверях появляется Неволин, стучит костяшками пальцев в дверь и откашливается. Вера Александровна и Виктор оборачиваются к нему.
Вера Александровна. Вот он и приехал. Я же говорила!
Неволин. Здравствуйте, Вера Александровна. Привет, Виктор…
Виктор. Здорово, Неволин. А где твой друг?
Вера Александровна. Да, а где Максим?
Неволин. Он будет позже. Во всяком случае он мне так сказал… Мы договорились встретиться на вокзале, но он позвонил и сказал, что задерживается и чтобы я ехал сам, он подъедет позже… Вот я и приехал. Готов помогать. Что надо делать?
Виктор (зло). Я так и знал! Ну, здорово, Неволин. Дружки у тебя те еще!
Неволин. Какие есть.
Виктор (оборачиваясь к матери). Спорим, он вообще не приедет? Или появится, когда уже все будет сделано?..
Вера Александровна. Глупости! Он сейчас будет…
Виктор. Да что с тобой говорить!
Виктор берет ломик и по лестнице поднимается наверх. Вера Александровна и Неволин остаются вдвоем.
Вера Александровна (подходит к окну). Знаете, Игорь, моя мама несколько лет просидела в кресле у этого окна. Она уже не могла ходить, как говорится, обезножела… Вы ее помните?
Неволин. Галину Евграфовну? Нет… Я ее уже не застал.
Вера Александровна. Странно, а я думала, вы появились у нас в доме, когда она была еще жива… Так вот один раз она сказала мне: «Смотри, как раскачиваются сосны под ветром – как маятник. Отмеряют мою жизнь». А теперь они отмерили и мою. Почему-то здесь вдруг все стало другое… Даже эти сосны. Даже воздух… Виктор называет меня ненормальной. Может, я действительно просто схожу с ума? Как вы считаете, я уже окончательно похожа на сумасшедшую? Вам со стороны виднее, мы не виделись столько лет…
Неволин. Три года.
Вера Александровна. Три года. А Николай Николаевич умер семь лет назад… Вы же теперь живете за границей?
Неволин. Да. В Германии. Работаю в университете.
Вера Александровна. И как вам там? Нравится?
Неволин. По-разному.
Вера Александровна. А возвращаться не собираетесь?
Неволин. Честно говоря, пока было просто некуда. И потом, таких условий для работы как там, здесь мне никто не предлагает… Предложат – посмотрим.
Вера Александровна. А на немке еще не женились?
Неволин. Пока нет.
Вера Александровна (думая о чем-то своем). Да, как интересно… Извините, мне надо кое-что найти, а то потом забуду…
Вера Александровна уходит и Неволин остается один. Подходит к окну, за которым раскачиваются сосны, смотрит на них…
В комнате неожиданно появляется Дунька. Она хищно, на цыпочках подкрадывается к Неволину и буквально вспрыгивает ему на спину, обняв за плечи и не давая обернуться. Ошарашенный Неволин пытается повернуть голову и разглядеть, кто это, но она не дает ему это сделать. Потом Неволин делает слишком резкое движение и они мягко валятся на пол. Дунька оказывается внизу. Он какое-то время смотрит на нее, а она, призывно улыбаясь, обнимает его за шею. Неволин разнимает ее руки, встает. Отходит на безопасное расстояние. Дунька остается сидеть на полу, обняв руками колени, и с усмешкой смотрит на него.
Дунька. Испугался, да?
Неволин. А если твой отец войдет? Что он подумает?
Дунька. Да какая разница! Ты еще бабушку вспомни!
Неволин. А ты тут как оказалась?
Дунька. Аживеммытут! Вернее, жили. Или забыл?
Неволин. Да нет, не забыл… Как раз вспоминал, как ты носилась тут в одних трусишках с ободранными коленками… Мы пиво дули, а ты из-за кустов подглядывала!
Дунька. Ну и подглядывала! Но вы ж тут не только пиво дули… вы еще и парнуху, в тайне от бабули посматривали. Я все помню… Помню, как ты меня в речке спасал, когда я тонула… Наверное тогда я в тебя и влюбилась. И наверное на всю жизнь.
Неволин. Лучше б я тебя не спасал…
Звонит телефон. Неволин кивает Дуньке – возьми трубку. Но та лишь показывает ему язык.
И тут в комнату вваливается Максим. Ему уже к тридцати, но выглядит гораздо моложе. В нем есть природное обаяние, которым он пользуется совершенно автоматически, не задумываясь, по привычке.
Максим. Вы что ненормальные? Трубку взять не можете?.. Алло, да, да… Ах вот оно как… И насколько? Ага. Ясно. С вами не соскучишься.
В комнату влетает Вера Александровна, услышавшая его голос.
Вера Александровна. Где ты пропадаешь? Виктор в ярости. Он все разобрал сам. Почему ты не ночевал дома? Где ты был? Ты же сказал, что будешь ночевать дома?
Максим. Мать, я должен сообщить тебе радостное известие!
Вера Александровна (испуганно). Боже мой! Опять?
Максим. Только возьми себя в руки и постарайся удержаться на ногах.
Вера Александровна. Опять что-нибудь придумал, чтобы снять с себя вину?
Максим. Какую там вину? Тоже мне преступление века!
Появляется Виктор. Тащит на спине матрац от тахты. Молча проходит мимо, чуть не сбив нарочно Максима с ног.
Максим (отскакивает в сторону, кричит вслед). Убить же так можно, ненормальный!
Вера Александровна (горячо). Нет, это ты ненормальный. Через час приедет машина, а у нас еще ничего не собрано!
Максим. Ах, машина… Какая машина? Расслабьтесь и получайте удовольствие. Машина будет после обеда. В лучшем случае.
Вера Александровна. Может, у кого-то машина будет после обеда, а у нас – через час. И не морочь мне голову.
Максим. Хозяин – барин. Наше дело предупредить.
Вера Александровна. Откуда ты это взял?
Максим. Звонили.
Вера Александровна. Кто звонил? Откуда? Опять твои идиотские шуточки.
Максим. Ты видела, как я разговаривал по телефону? Или ты своим глазам не веришь?
Вера Александровна. Своим глазам я верю. Я тебе не верю.
Максим. Увы, мне!.. Так вот, звонили, между прочим, из конторы. Сказали, что машина ушла утром в другой поселок, а по дороге сломалась. Сейчас ремонтируется. В лучшем случае будет после обеда. Так что отбой, граждане.
Вера Александровна (трагически). Виктор!.. Витюша!
Снова появляется Витюша. Вид демонстративно недовольный.
Виктор. Ну что еще? Можно спокойно делом заниматься? Машина через сорок минут…
Вера Александровна. Машина будет только после обеда. В лучшем случае.
Виктор. Интересно. И кто это сказал?
Вера Александровна. Максимка говорил по телефону… Она уехала, а потом сломалась, и теперь ее чинят…
Виктор, постояв, бросается к телефону.
Виктор. Сейчас я им устрою… Сломался он, чинит! Потом будет темно, поздно и выпить уже пора… Знаем мы эти совковые штучки! Сломался! Пусть дают другую машину!
Вера Александровна. Если бы был жив Коля, они бы не посмели…
Виктор. Мама!.. Может, не надо сегодня! (Швыряет трубку). Никто не подходит. Все как обычно. Отвечать некому.
Максим (поддакивая). Полный маразм.
Виктор. Маразм – это договариваться с тобой о чем-то! Где ты был? Сколько можно? Тебя три часа ждут!
Максим. Вы же слова не даете сказать! Больные какие-то… Мне пришлось ночевать у Светки!
Вера Александровна (вужасе). Неужели тебе не с кем переспать, кроме твоей бывшей жены?
Максим. Мать, что за выражения! Интересно, что такого? Что такого необычного в том, чтобы переночевать у собственной жены? Как тебе известно, мы не разведены.
Дунька (хлопает в ладоши). Дядя, нуты, блин, даешь! Трахаться со своей бывшей супружницей! Это жест доброй воли или так – от нечего делать?
Максим. Дура, она ждет ребенка… Она мне справку показала!
Вера Александровна. От кого?
Максим. Мама, что за вопрос?
Вера Александровна. Тактыунее бывал все это время!?
Максим. Ну, бывал. А что такого?
Вера Александровна. После всего, что она сказала об отце!?.. После всего, что она вытворяла дома? Она же грозила меня убить.
Максим. Мать, ну мало ли что бывает в семейной жизни… Ты, знаешь, тоже не подарок! Ты про нее тоже такое говорила…
Вера Александровна. Значит, теперь вы будете жить вместе, и она вернется к нам?
Максим. Посмотрим…
Вера Александровна. Я так и знала! Я знала, что этим все закончится…
Вера Александровна не глядя ни на кого уходит.
Дунька. Эй вы, сыновья и братья! Она на себя руки не наложит?
Виктор и Максим тяжело смотрят друг на друга.
Виктор. Идиот! Ты же ее убил просто! Другого дня не нашел, она и так еле ходит! Она же Светку твою не переносит. Они не могут жить вместе!
Максим (язвительно). А твою жену она переносит! С ней она жить вместе может? Может? Тогда давай поменяемся. Вы будете жить с матерью, а я отдельно…
Дунька (наклоняясь к Неволину). Это называется контрольный выстрел.
Виктор бессильно молчит.
Максим. Устраивает? Ну, давай меняться! Я тебе давно предлагаю. Она, между прочим, и твоя мать… Так что давай – решай. Ты же теперь у нас глава семьи. Прямо вождь и учитель. Давай, вперед!
Виктор тяжело дышит, но с гадать ничего не может.
Максим. Что испугался? Страшно? Страшно с собственной матерью под одной крышей жить? Не в кайф?
Кажется, сейчас они бросятся друг на друга. Неволин встает между ними, отталкивает Максима.
Неволин. Слушай, кончай… Нашел время.
Дунька (хохоча). Ничего себе семейка! Сдохнуть можно! Неволин, ты смотри далеко не уходи, а то они тут изуродуют друг друга. Тут кровопролитием пахнет. Мне с ними без тебя не по себе.
Вдруг входит Вера Александровна. Все смотрят на нее, не зная, чего от нее ждать.
Вера Александровна (неожиданно спокойно). Смотрите, что я вчера нашла! Я и забыла совсем. (Покадываетлисток бумаги). Меня вызывают в суд. Вот повестка. Явиться…
Максим. Мать, ты кого-то убила? Или гробанула? Сознавайся, все свои.
Вера Александровна. Если я кого-то убью, то только себя.
Виктор. Да ты можешь, наконец, объяснить, в чем дело! Просто объяснить.
Вера Александровна. Это по поводу дачи. Требуют немедленно освободить. Так что можно уже и не являться, ведь мы уезжаем…
Виктор. Что-то не похоже.
Максим. О! Я сейчас в контору схожу! Узнаю, что да как. Может, знакомых кого встречу, они с машиной помогут…
Максим уходит.
Виктор. Все понятно – похмеляться пошел… И мы будем ждать его теперь до ночи. Все заранее известно! Учтите все! Мы все равно уедем сегодня. Хватит! Иначе тут с вами сума сойдешь.
Виктор уходит, и тут же сверху раздается грохот передвигаемой мебели. Вздохнув, идет на кухню Вера Александровна.
Неволин и Дунька остаются вдвоем.
Неволин. Слушай, что тут у вас происходит?
Дунька (небрежно). А… Распад империи. Вернее, падение дома Иконниковых, акт последний… После смерти деда этот дом остался единственным, что нас соединяло… А теперь – кранты… Скоро и видеться перестанем… Деда, который был главой рода, нет. Бабуля – потерявшийся во времени человек, который всем теперь только в тягость. Вот увидишь, кончится тем, что они, ее любимые сыновья, сдадут ее в дом престарелых. А она это предчувствует и страшно боится…
Неволин. Ладно, не клевещи. Они ее сыновья и никогда на такое не пойдут.
Дунька. Ха! Сыновья-то сыновья, да полные неудачники. Папаша мой – свихнулся на ненависти к советской власти. Коммуняки, как выясняется, всю жизнь его погубили, вот он до сих пор только об этом и думает… А Максим, дяденька мой родимый, как был законченным раздолбаем в шестнадцать мальчишеских лет, так им и навсегда остался…
Неволин. А ты?
Дунька. А я… Я… Отрезанный ломоть. Но ломоть очень даже ничего себе… Вот сижу и жду своего тевтонского рыцаря, который вернется из дальних стран и заберет меня с собой…
Неволин (делая вид, что намек не понял). Так отец твой живет теперь с новой женой…
Дунька. Живет. А мать моя родная оказалась на Украине и ни с ним, ни со мной видеться особо не желает, у нее там своя семья имеется… Говорю тебе – распад. Куда ни ткни – тлен… Ладно, ну их, надоели! Ты лучше про себя расскажи? Что ты теперь делать будешь? Ты же теперь у нас свободный человек – богатый вдовец.
Неволин. Вдовец… Дурацкое слово
Дунька. Так она, твоя жена, все-таки пьяная была, когда разбилась на машине?
Неволин. Да какая теперь разница? Не все ли равно…
Дунька. И все-таки?
Неволин. Ну, пьяная…
Дунька. И не одна…
Неволин. И не одна. Все – допрос закончен?.. Кстати, почему ты решила, что я теперь богатый? Откуда такие сведения?
Дунька. Так ты теперь после смерти жены единственный владелец квартиры на Фрунзенской набережной… А это сумма!
Неволин. Но почему ты решила, что я буду ее продавать?
Дунька. Ну сдавать можно, тоже вариант… Жить-то ты будешь в Германии. И возьмешь меня туда с собой… (Дунька вдруг жалостливо и дурашливо затягивает песню). «Миленький ты мой, возьми меня с собой… Там, в краю далеком, буду тебе женой…»
Они смотрят друг на друга. Неволин несколько растерян Дунькиной откровенностью. Она смотрит на него спокойно, без всякого стеснения.
Тут появляется Клава – местная сторожиха. Платок надвинут на глаза, понять, какого она возраста, трудно.
Клава. Здравствуйте, кого не видела… Погоди, это ты что ли, Неволин?
Неволин. Я, Клава, я.
Клава. Сколько же лет я тебя не видела?
Неволин. Много.
Клава. А ты ничего, почти не изменился… Макса-то, твоего дружка, вон как разнесло – чистый боров. А чего ему – жрет да пьет, да горя никакого не знает. Ему хоть кол на голове теши – все одно. А ты, видать, переживаешь, душаутебя есть…
Дунька. Зато хорошенький какой, да, Клава? Прямо хоть в мужья бери…
Клава. А ты уже присосалась, бесстыжая!
Дунька. Ничего себе рекомендация!
Клава. А то мы тебя не знаем! Сызмальства такая была.
Дунька (уже чуть зло). Значит, жизнь научила.
Клава. Жизнь она всех учит, только каждый от нее свое берет… А в тебе добра отродясь не было… Мне Вера Александровна нужна, поговорить надо, где она?
Дунька. На кухне, кажется…
Клава уходит.
Неволин. Знаешь, как ее тут звали? «Глас народа»! Потому что правду-матку резала в глаза кому угодно.
Дунька. Да знаю я!.. Вот только еще если бы она знала, где правда, а где матка!
Неволин. И все-таки она никого тут не боялась.
Дунька. Давно это было. Времена теперь совсем другие изменились, ее уже никто не боится. Режь свою матку сколько угодно, никто даже не обернется…
Кухня. Среди разора у окна сидит растерянная Вера Александровна. Входит Клава.
Вера Александровна. Это вы, Клава… Попрощаться пришли?
Клава. Чего уж так сразу. Прощаются с покойниками, а мы с вами еще живые.
Вера Александровна. Живые, говорите…
Клава. А то нет! Вы вон какая дама… представительная!
Вера Александровна (с невольной улыбкой). Представляю себе.
Клава. А чего вы убиваетесь-то так? Ну, дачу отняли, так вам что – жить негде?
Вера Александровна (про себя). Не с кем…
Клава (не расслышав ее). Так люди всю жизнь без дач живут. И ничего, не убиваются… Я же вам говорила тогда: приватизировать надо, тогда все приватизировали…
Вера Александровна. Не разрешили нам, не дали…
Клава. Значит плохо просили, по начальству не ходили… Надеялись, что вас не тронут… А сейчас народ лютый пошел, старые заслуги не в счет. Конечно, Николай Николаевич тут все построил, землю под поселок выбивал, только сейчас об этом никто не вспомнит. Народ стал другой… А что на вас так насели – съезжайте и все тут! – значит, кто-то на вашу дачу глаз положил, кому-то ее отписали…
Вера Александровна (беспомощно). Отписали?..
Клава. Вот именно. Я имею в виду – уже отдали. Тут теперь так просто ничего не делают. Да, нынче так – ты еще живой, а из-под тебя уже тащат. А ты не моргай – все равно не пожалеют… А вы бы с Инкой Завидоновой поговорили, она же теперь в конторе работает.
Вера Александровна. А кто это? Я не помню… Хотя, погодите, это девочка тут жила… Или я что-то путаю? Мне кажется, Максим ее знает…
Клава. Еще бы ему Инку не знать! Она же за ним бегала как собачка!
Вера Александровна. Что вы говорите!
Клава. Что было, то и говорю! Инка она же местная, у нее мать бухгалтером была… Она в Максима вашего влюблена была – страсть. А он что…
Вера Александровна. Что?
Клава. А то… Если приедет сюда один – то, глядишь, приласкает от нечего делать, побалуется… А если приезжал с друзьями да с девками городскими, то на нее и не глядел, вроде как брезговал перед своими-то… Так Инка так из-за этого переживала, что однажды в петлю полезла, едва спасли… Ее, кстати, знаете кто из петли вынул? Неволин!
Вера Александровна. Игорь?
Клава. Он. Увидел, как она висит, веревку перерезал, людей позвал, врача вызвали… Если бы не он…
Вера Александровна. Какой ужас! А я ничего не знала…
Клава. А чего вам было знать? У вас тогда другая жизнь была, своя… Вы за границей, отдыхаете, а Максим тут колобродит… Вы тогда за границу часто ездили, а Максим тут без вас совсем распустился…
Вера Александровна. Вы хотите сказать, что сегодня это все – расплата? За то, что когда был жив Коля, я слишком хорошо жила? Что пришла пора заплатить?
Клава. А кто ж его знает? Тут каждый сам решает – расплата или божья воля…
Пауза.
Клава. Вера Александровна, да не убивайтесь вы так? На то она и божья воля, чтобы принимать со смирением и жить дальше?
Вера Александровна. Как? Зачем?
Клава. А там видно будет, жизнь подскажет, бог научит… А ведь я к вам по делу… Вы памятник Николаю Николаевичу ведь с собой в город не повезете?
Вера Александровна. Памятник? Какой памятник?
Клава. Ну, статую эту… Белую такую…
Вера Александровна. Ах, бюст! Вы о нем говорите… Не знаю, не решили еще, что с ним делать…
Клава. Да на кой он вам? Что я не знаю, что вы его не знаете, куда теперь девать?
Вера Александровна (выпрямляется). Клава! Давайте договоримся, что это не ваше дело. И не надо мне указывать!
Клава (спокойно). Ну, смотрите, решайте… Я тогда попозже зайду.
Клава уходит. Вера Александровна какое-то время сидит, опустив голову, потом вдруг бросается к стенному шкафу, пытается открыть, но у нее ничего не получается. Появляется Виктор.
Виктор. Я забил дверь. Гвоздями.
Вера Александровна. А зачем? Зачем ты это сделал? Чего ты хочешь этим добиться? Хочешь сделать вид, что его нет?
Виктор. Я хочу уехать отсюда. Сегодня. Нам тут нечего делать. А ты думаешь только об… этом (Колотит кулаком по двери шкафа). Что я тебя не знаю? Если его не спрятать от тебя, ты будешь думать только о том, что с ним делать. Всех заставишь думать только об этом! Как будто у нас других забот нет. Нашла себе проблему!
Вера Александровна. А ты хочешь уехать, а его оставить здесь. Просто оставить. Бросить! Забыть. Чтобы его выбросили на свалку и лили на него помои… Он будет лежать в грязи, под ногами у всех, и каждый сможет плюнуть на него!
Виктор (пытаясь быть спокойным). Мама, единственное, что я хотел, это чтобы сначала собрали вещи, а потом спокойно решили, что делать с этим (стучит по шкафу).
Вера Александровна. Ты все время оправдываешься… Знаешь, почему? Потому что это выглядит как предательство.
Виктор. Мать! Я тебя прошу!
Вера Александровна. Предательство! Предательство!