000
ОтложитьЧитал
Глава 3
– Капитан, вы меня не уважаете, так уважайте хоть мой мундир! – услышал я голос позади себя и с интересом обернулся.
Передо мной стоял полноватый, с одутловатым лицом подполковник в такой образцово‑показательной отутюженной военной форме, что хоть сейчас ставь манекеном на выставку новинок обмундирования. Ба, новичок! Видимо, прибыл по очередной замене. Министерство обороны стремилось пропустить через войну в Сирии как можно больше народу, чтобы обкатать в боевых условиях. Сами военные стремились сюда для героической записи в личном деле и корочки участника боевых действий. К последней прилагались всякие бонусы типа бесплатного проезда на троллейбусе и двух тысяч ежемесячных рубликов – немного, но приятно. Так всегда бывает на войне – к незаменимым специалистам и окопным воякам обязательно присоседятся бесполезные тыловые и штабные крысы, бо́льшая часть которых, впрочем, относится к жизни философски и не лезет со своим уставом в чужой монастырь. Но есть и те, кто пытается отличиться бескомпромиссной борьбой за дисциплину и порядок, и им тут раздолье, поскольку воюющая армия имеет обычно вид, далекий от образцово‑уставного. Сирийская пыль и жара со временем это лечат. Но некоторые особо одаренные службисты продолжают упорствовать в своем стремлении, чтобы все было прямо и перпендикулярно, и становятся популярными клоунами, на которых собираются посмотреть со всей базы. Самое забавное начинается, когда клоуны обладают хоть сколько-нибудь весомыми звездами.
– Я с вами разговариваю, товарищ капитан. Вернитесь и представьтесь, – строго произнес новичок.
Я наткнулся на него, когда выходил из деревянной часовни, построенной сразу после прибытия русского контингента на базу Хмеймим. На этой сумасшедшей войне, в которой нашими противниками являлись религиозные фанатики со всего мира, я взял привычку, по возможности, ежедневно заходить в православную часовню, где ведет службу наш любимый войсковой батюшка, и ставить свечки. Этот ритуал помогал обрести душевное равновесие и четче осознать смысл всего происходящего. И я был не один такой – в часовне постоянно толпился народ. На выходе из нее, в задумчивости забыв натянуть на голову форменную кепку, я и наткнулся на этого рьяного службиста, которому не отдал воинское приветствие.
– Капитан Завьялов, командир прикомандированной технической группы. – Я напялил кепку, лихо козырнул, преданно пожирая глазами подполковника.
Обосновавшись четыре месяца назад на авиабазе ВКС, мы получили новые имена и звания. На погонах у меня теперь четыре звезды – целый капитан. Как ни странно, маленькие звездочки мне по душе – они вызывали ностальгию о далеких временах, когда я был молод, энергичен и горяч. Рад надел погоны прапорщика, что воспринял весьма кисло, потому что стал предметом шуточек – мол, все, что создано русским народом, принадлежит прапорщику. Остальные превратились в старлеев. Понижение в статусе особых неудобств не вызывало, зато позволяло затеряться среди бесчисленного количества таких же незаметных винтиков войны.
Мой преданный вид не размягчил суровое сердце образцового подполковника. Он, наоборот, распустил крылья от ощущения собственной значимости. М‑да, очередная дубина с головой, перфорированной статьями устава.
К дубам я отношусь терпимо и даже с долей уважения. Чем больше в армии дубов, тем крепче оборона. Для того чтобы цементировать сыпучую армейскую консистенцию, дубильные вещества просто необходимы. Какие латиноамериканские страсти, какие цветы могучего упрямства, какие драматические сюжеты только не взрастают на этой почве. Дуб в армии необходим. Так же, как и фрондеры, и нарушители дисциплины. Так что я ему подыгрываю, тем более что устав никуда не выкинешь. И нашу легенду я не имею права нарушать. Да и армия – это целый мир, местами смешной, местами зловещий, но в целом любимый мной – единственно возможная для меня среда существования.
Так что я подтянулся. Привел себя в порядок, перестал быть похожим на закрутевшего дембеля. И выдал:
– Виноват, товарищ подполковник.
– Доложите своему непосредственному командиру о замечании для получения взыскания.
– Есть.
– Кто ваш руководитель?
– Полковник Родченко из штаба. Подчиняюсь непосредственно ему.
– Я ему сам доложу.
Понятно, подполковник решил выслужиться. Продемонстрировать рвение. Жалко, не увижу продолжения. Зная Родченко, который терпеть не может, когда лезут в его епархию, выслужиться этому забавному субъекту вряд ли удастся. Зато матюгов, угроз и пророчеств о бесславной карьерной кончине он выслушает сполна. Я невольно улыбнулся.
– Вам смешно, товарищ капитан? – тут же отреагировал подполковник.
– Никак нет. Разрешите идти?
– Идите.
Настроение мое приподнялось. Все-таки в лицедействе, когда играешь чужую роль и находишь при этом зрителей, есть что-то донельзя притягательное. Недаром люди так стремятся в артисты. Ну а вся моя жизнь – балаган, и я в ней актер, а часто и режиссер.
Над головой загудело. На посадку заходило звено штурмовиков – отбомбились по очередным позициям боевиков, которых наша авиация перемолола многие тысячи, но конца и края им все не видно.
Мой путь лежал к авиаторам.
Два дня после завершения поисковых мероприятий мы собирали вещи, подбивали бабки, сдавали имущество – тысяча тыловых забот, которые за нас никто не сделает. Мы числились техническим подразделением, занимающимся непонятно чем – таких на базе немало из более чем тысячи человек личного состава.
Я прошел мимо дежурного, стоявшего у входа в двухэтажный серый бетонный корпус – логово летчиков. Мне нужно было выяснить насчет завтрашнего рейса на Чкаловский и проверить, включили ли нас в полетный лист. А то кто-то что-то забудет – и бегай потом. У летчиков такое часто бывает – когда Бог создавал дисциплину, авиация в воздухе была.
Тесный кабинетик на втором этаже был плотно заставлен сейфами и столами.
– Палыч, ты нас не забыл? – с ходу спросил я вялого, умудренного жизнью и пенсионными годами майора в технической авиационный форме, который сидел, сонно глядя куда-то перед собой, сжимая в руке молчащую эбонитовую трубку полевого телефона.
– О, здоровеньки. – Майор поднял глаза на меня и оживился. – Проблем с бортом нет. Но пока вас не вписал.
– Почему?
– Тебя Родченко хотел видеть, – майор тряхнул трубкой. – Только что звонил. Сказал, пока подождать.
Вот незадача! Что там еще за ситуация нарисовалась? Дай бог, если какие-то технические моменты. Но может быть и хуже.
– Так что дуй к нему, а потом звони – и я тебя включаю в полетный лист до Чкаловского. И твою братву.
Майор обеспечивал наши вылеты и прекрасно знал, в отличие от многих, кто мы и что собой представляем.
Я чертыхнулся. Вышел из домика. Поймал попутную «шишигу» – тентованный грузовик «ГАЗ‑66», доехал до штаба группировки.
Полковник Родченко, наш координатор, встретил меня как всегда дружелюбно. Строгий и резкий, к спецназу он относился как к родным, особенно с учетом нашей трудовой биографии, и готов был в лепешку ради нас расшибиться. Он не раз выручал нас очень по-крупному. Однажды для нашей эвакуации устроил масштабную войсковую операцию, вызвав дипломатический скандал. В общем, наш человек.
– В Москву собрался? – спросил он. Мы с ним давно уже были на «ты».
– Хотелось бы, – ответил я, думая, что сам не могу разобраться – стремлюсь ли я в столицу. Было у меня ощущение, что тут мы нужнее и много не доработали.
– Москва, блестят колокола, – протянул полковник. – Тебя тут гость столичный видеть хотел.
– Кто? – насторожился я.
– Увидишь. Он тебя ждет в «келье».
«Кельей» мы называли комнаты разведотдела группировки, где туча спецаппаратуры, средства связи, локальная компьютерная сеть и глухие сейфы с документацией под различными грифами секретности.
Я отправился туда, махнул пропуском часовому, открыл хитрый электронный замок. В одной из «келий» увидел по-хозяйски рассевшегося за письменным столом мачо Российской армии – будто сошедшего с агитационных плакатов, полковника Лукьянова. Ёкнуло тревожно сердце. Прямолинейный, как шпала, упрямый и исполнительный до мелочей педант, верная правая рука нашего куратора замначальника ГРУ Шабанова, этот тип появлялся, когда затевалось что-то по-настоящему серьезное.
– День добрый, Вилен Семенович, – произнес я.
Наши отношения были слегка натянутыми – иного не могло быть, у него они со всеми натянутые, но со мной чуть менее, потому что я к нему привык. По поведению Лукьянов чем-то напоминал того ярого уставника, который мне лечил голову полчаса назад, но на деле был человеком совершенно другой закваски. Его сдержанность и приверженность правилам шла не от напыщенного самомнения и самолюбования. Просто он был человек-функция, заточенный под решение задач, этакая электронная машина. У него все было по правилам не ради правил, а ради достижения цели. Уникальный в своем роде экземпляр.
– Здравия желаю, товарищ подполковник, – сухо отозвался Лукьянов, приподнимаясь и протягивая мне руку.
– Насколько я понял, возвращение откладывается.
– Надеюсь, ненадолго. Возникли некоторые обстоятельства.
От его слов повеяло пыльным ветром пустыни.
И я понял, что впереди не аэропорт Чкаловский и огни Москвы, а новая заброска. Новая прогулка по натянутому канату над пропастью…
Глава 4
Погода была обычной для октября в средней полосе России – серая и промозглая. Черный автомобиль марки «БМВ» несся по подмосковным дорогам, оставляя за кормой лесные массивы и аккуратные коттеджные поселки. Водитель привычно гнал, хотя в этом не было особой необходимости.
Генерал-лейтенант Шабанов расслабился на заднем сиденье, прикрыв глаза. Настроение у него было приподнятое. Он возвращался с полигона одного закрытого НИИ, устроившего презентацию перспективных средств радиоэлектронной борьбы.
Шабанов и раньше немало был наслышан об этих новинках. Вертолетные постановщики помех очередного поколения, которые способны на сотни километров ослепить противника, при этом определяя тип цели и необходимые средства противодействия, новая станция радиоэлектронной разведки, творящая чудеса. Аналогичные системы уже были в войсках, но новая аппаратура значительно мощнее, лучше и, значит, дает возможность идти на шаг впереди противника в бесконечной гонке вооружений, обеспечив в критический момент преимущество и победу.
Шабанов усмехнулся, вспомнив, как час назад, глядя на реющий под серыми низкими облаками беспилотник с перехваченным с земли управлением, спросил директора НИИ:
– А как с этим обстоят дела у вероятного противника?
– Они пускай пока в песочнице поиграют, – ответил ученый, дважды Герой Соцтруда, взгляд которого, несмотря на солидный возраст, продолжал оставаться цепким, ясным и лукавым. – Пусть потешатся с нелетающими чудо-истребителями пятого поколения за триллион долларов. А мы с напильничком и такой-то матерью работающее изделие смастерим.
– Вашими бы устами да мед пить.
– Они бюджеты пилят. А мы изделие. Вот вся разница.
В общем, технари генерала порадовали. Пока жив русский инженер, русскому солдату всегда будет чем удивить противника.
От сладостных дум Шабанова отвлекло деловито-настойчивое треньканье аппарата спецсвязи.
– Ну, ты где там прохлаждаешься? – послышался в трубке голос начальника ГРУ генерал-полковника Топилина.
– Как где? – удивился Шабанов. – На полигоне.
– Приедешь, сразу ко мне, экскурсант. Разговор есть.
– Скоро буду.
Они знали друг друга еще со времени обучения на разведфакультете Академии Советской армии Минобороны СССР, были друзьями и между собой общались по-простому.
– Прибавь-ка ходу, Саша, – приказал Шабанов водителю-прапорщику.
Тот врубил мигалку и с видимым удовольствием еще глубже втопил педаль газа.
Через полчаса Шабанов устроился в кресле в кабинете начальника ГРУ.
Двое старых друзей и сослуживцев внешне представляли собой полную противоположность. Если Шабанов, с его перечерченным глубоким шрамом лицом, очень крупный, с руками-клещами, внешне походил на предводителя шайки разбойников, то седой сухощавый Топилин больше напоминал чопорного английского лорда, зачем-то надевшего русскую военную форму с генеральскими погонами.
Как и предполагал Шабанов, срочный разговор был по Сирии. Главная болевая точка и для Министерства обороны, и особенно для ГРУ. Ведь от полноценной разведывательной информации зависел и порядок применения сил и средств, и точки приложения дипломатических усилий. Эта война затягивалась и высасывала серьезные ресурсы.
– Возникло несколько вопросов, – устало произнес Топилин, развалившись на диванчике. Он в молодости в Афганистане получил травму позвоночника, поэтому не упускал возможности расслабиться, и мягкую мебель для кабинетов всегда придирчиво выбирал сам. – Что там с Большим Имамом?
– Ликвидирован группой «Бриз».
– Твои любимцы опять отличились, и Шалгам Ахмед сейчас в раю. А мы не поторопились? Ведь нам так ничего и не известно о местоположении его архива.
Два месяца назад ГРУ получило информацию о том, что Большой Имам набрал убойный компрматериал на всех своих союзников, в том числе по спецоперациям США в Сирии. Поэтому вопрос поиска его архива стоял в числе приоритетных.
– Не поторопились, – возразил Шабанов. – Большого Имама пора было ликвидировать. А вот с его литературным наследием пока ничего не ясно. Работаем.
– Родион Матвеевич, это очень важно.
– Я же все понимаю.
Действительно, если в архиве даже половина от ожидаемого, открываются завораживающие перспективы – от вербовки противника до дипломатических демаршей. Так что архив нужен до зарезу.
– Сейчас внутри Халифата начинается раздрай, – произнес начальник ГРУ. – Крепнет недовольство полевыми командирами, которых подозревают в связях с американцами. Мы можем на этом хорошо сыграть и усилить хаос в рядах противника.
– Уже играем, – заметил Шабанов.
– Недостаточно. Кроме того, в войне разведок на Сирийском направлении противник слишком часто нас переигрывает. Настала пора убрать с доски наиболее юркие фигуры.
Мир я сравнил бы с шахматной доской —
То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой.
Подвигают, притиснут и – побили.
И в темный ящик сунут на покой.
Шабанов с выражением процитировал Омара Хайяма. Генерал, даром что бывший десантник, привыкший ломать о голову кирпичи, был человеком образованным, с теоретическим складом мышления, а также нездоровой страстью к изречениям классиков и философствованиям.
– Мы не пешки, а боевые слоны, – отозвался начальник ГРУ. – И побить мы должны таких же боевых слонов, расчистить немного доску, притом как можно быстрее. Ситуация сам знаешь какая.
– Знаю.
– Еще новости, – Топилин протянул своему заместителю бумагу с высшим грифом секретности. – Из СВР информация об утечке из нашей конторы.
Замначальника ГРУ ознакомился внимательно с текстом и с усмешкой произнес:
– Ну, вот и коллеги проснулись. Службу знают.
Служба внешней разведки России и ГРУ МО – конкурирующие конторы. Наверняка у СВР было желание навесить плюху конкурентам и совместно с контрразведкой повязать предателя в военной разведке. Но утечка была не в центральном аппарате, а на периферии, поэтому чекисты обязаны поставить в известность руководство ГРУ, чтобы то само разбиралось со своими подчиненными. Кроме того имелась резолюция кремлевского куратора разведслужб – согласовать мероприятия с ФСБ и ГРУ МО России.
– Молодцы, ничего не скажешь, – кивнул Топилин. – Что будем делать?
– Перекрывать кран. Чтобы не протекал. Уже пора.
– Хорошо. Активизируем операцию «Перекресток». С учетом предстоящих активных акций кого планируешь привлечь к операции?
– Группу «Бриз».
– Не слишком много валим на твоих любимчиков? – с сомнением произнес начальник ГРУ. – Они же только с поиска.
Действительно, группа «Бриз» относилась к шабановским любимчикам, главная привилегия которых – лезть к черту в пасть. Эти люди обладали фантастической способностью выпутываться из ситуаций, из которых не выпутался бы никто. Командира группы Шабанов подобрал на военном проекте «Мандрагора», о котором ходили самые смутные и пугающие слухи. Бойцы хотя и именовались группой спецназначения, к обычному армейскому спецназу имели весьма отдаленное отношение. Фактически они входили в структуру подразделения нелегальной разведки на правах оперативных сотрудников с несколько специфическими задачами. Им одинаково привычны были и смокинги, и камуфляж, они могли отлично работать ножом не только в ночном поиске, снимая караулы противника, но и на дипломатических раутах, разделывая рыбу.
– Нормально все, – твердо произнес Шабанов. – Сильных испытания делают сильнее… Да и роль охотников за скальпами для них мелковата. Пусть поучаствуют в нормальном деле.
Глава 5
Мы устроились с относительным комфортом в просторном подвале двухэтажного частного дома. Эта лежка была заранее подготовлена для нас. Там имелось все необходимое для жизни – запас провизии и воды, небольшой дизель-генератор, питавший тусклую лампочку и зарядные устройства для нашей хитрой техники.
Занимались мы тем, чем спецназ на боевом задании занимается основное время – ждали. Шла операция. А любая операция – это переплетение множества ниточек, из которых ткется нужный ее инициатору узор. Мы были лишь одной из этих нитей, правда, очень крепкой, превращающейся в удавку. И мы полностью зависели от искусства ткача.
– Вот, кажется, и клиенты, – Князь кивнул на монитор, куда передавалось изображение с установленных в поселке видеокамер.
К длинному глиняному забору подъехал мятый грязный пикап, из которого чинно вылезли два типичных абрека, увешанных оружием, как новогодняя елка игрушками. Они вытащили из машины металлический ящик и скрылись с ним за тяжелыми деревянными воротами. Машину загонять на территорию не стали – видимо, прибыли совсем ненадолго.
– Первая ласточка. Теперь будем ждать остальных, – произнес я.
Ожидание подходило к концу. Тот, кто держал в руке ниточки, видимо, дергал их правильно, потому что пока все минута в минуту укладывалось в предварительный план.
Вторая группа гостей вряд ли заставит себя ждать долго. Еще вчера мы засекли в этом поселке активность, которую можно было оценить как предварительную разведку.
Поселок располагался у трассы, по которой двигались неустанно автомашины, в том числе и гражданские, водители которых давно привыкли к тому, что рядом рвутся снаряды и ведутся боевые действия. Жизнь же не останавливается. Нужно работать, заниматься сельским хозяйством и торговлей. Все же не могут воевать. Кто-то должен просто жить. Но те, кто прибыл вчера на достаточно невзрачных, не бросающихся в глаза легковушках, приглядывались к обстановке, а не просто решили опрокинуть по чашке кофе в местной кофейне.
Мы заметили разведку противника, а она нас нет. Причина простая. Мы имеем обыкновение приходить раньше. Потому что ткач, который ткет этот узор, – он наш. И те, кому суждено на свою голову собраться в этом месте, – это его стежки и петли. А потому они лягут туда, куда положено. Если, конечно, мы не подведем.
– Слушай, Кулибин ты наш, на Горбушке камеры стырил? Все мутно, – сетовал Князь, пялясь в монитор.
Камеры были мелкие, практически незаметные, зато со слабеньким разрешением. Но в целом они картину происходящего передавали. А микрофоны улавливали звуки.
– Гуманитарная помощь, – хмыкнул Рад. – Из деталей со свалки.
– Оно и видно, – кивнул Князь. – Точнее, ни шиша не видно.
– Поднимите мне веки – в таком случае говаривал Вий.
Эти двое все время пикировались, устраивая цирк и балаган. Эта привычка у них неистребима. Даже в самых критических ситуациях они находили повод ввернуть шуточку-прибауточку и поддеть друг друга.
– Ты смотри, какие люди! – воскликнул Князь.
Одна из камер скинула изображение кавалькады тачанок – пикапов, джипов, украшенных пулеметами, которые лихо ворвались в поселок, едва не снеся единственную пальму рядом с арыком.
– А вот еще шайка-лейка! – продолжил Князь.
Еще несколько машин во главе с грузовым «МАЗом» заехали с другого конца поселка, взяв его в клещи. И на всей скорости рванули к огороженному глухим забором дому. Из машин посыпались боевики. Народу было столько, что можно перетряхнуть весь населенный пункт.
Изображение исправно приходило на монитор. Значит, никакие глушилки и средства РЭБ не использовались. Уже хорошо. Мы находились вне зоны визуального контакта, поэтому наши глаза – это видеокамеры.
Банда была до вульгарности обыкновенная – разношерстно одетые, увешанные оружием моджахеды, почти у всех за поясами тесаки, означавшие принадлежность к касте воинов. Действовали они слаженно. Быстро заняли огневые позиции. Отсекли возможные пути отхода врага. Расставили по поселку наблюдателей, если беглецы решат смыться по подземному ходу.
– Началось, – произнес я.
Грузовик «МАЗ» с разгону массивным бампером протаранил ворота и ворвался на территорию. В пролом рванула штурмовая группа, подгоняемая неизменным «Аллах акбар!». Застрекотали очереди. Басмачи били по окнам, чтобы не дать оборонявшимся в доме людям высунуться. Но из дома все же дали несколько очередей, и какой-то раненый моджахед истошно взвыл.
Камера, установленная нами на водокачке, давала возможность видеть, что творится во дворе. Басмачи рассредоточились по участку, укрываясь за строениями, грудами досок и уходя из сектора обстрела.
Один из моджахедов заголосил, призывая обороняющихся к переговорам. Предложение было щедрое – понятно, что защитники дома долго не продержатся. Похоже, нападавшим нужны были пленные.
– Вот и конец кино, – прокомментировал Князь. – Они сдадутся.
– Это какая-то короткометражка получается, – хмыкнул Рад.
– А ты, молодой, что, любитель эпических баталий?
– Ага. «Война и мир» рулит.
Я обратил внимание на статную фигуру рядом с пятнистым бронированным «Хаммером», затормозившим поодаль, вне зоны огня. Человек был экипирован в песочный камуфляж, с израильским автоматом «узи» на плече, в темных очках. Держался высокомерно, несуетливо.
– Вон, похоже, и куратор, – ткнул я пальцем в экран.
Рад, насколько мог, увеличил изображение. Хоть разрешение было не ахти, но мне показалось, что я узнал этого человека – по осанке, манере держаться, особенностям фигуры. Мы периодически просматривали имеющиеся изображения и описания наших противников, которые удалось добыть. И я готов был голову дать на отсечение, что этот тип фигурировал среди советников одной из антиправительственных сирийских группировок и работал на ЦРУ.
Значит, хозяева сами решили пожаловать. Не доверили операцию своим рабам. Выходит, мы сумели чем-то очень сильно заинтересовать их.
Эх, зря ты сюда приехал, американец. Очень даже зря.
Комбинация, которую мы разыгрывали, относилась к классике контрразведывательной деятельности, разыгрывалась со времен царя Гороха и практически всегда приводила к успеху.
Схема простая. Предположим, стало известно, что в твоих рядах предатель. Даже удалось очертить круг лиц, где его надлежит искать. Но как его взять за жабры? Как заставить проявиться? Тут нужно учитывать, что предатель устроился рядом с тобой ради того, чтобы сдавать врагу твои секреты и тайны. Вот ты и кидаешь наживку. Каждому из подозреваемых скармливаешь ненароком какую-то свою информацию, которую он обязательно сольет кураторам. А потом смотришь, на какую из обманок последовала реакция. Например, одному подозреваемому сообщаешь, что в ставке Гитлера советский шпион Ганс. Другому, что шпионом является Мюллер. И отслеживаешь, кого из них арестуют и потащат в пыточную. И сразу все становится ясно. Все эти игры профессионалам прекрасно известны. Но не играть в них нельзя, потому что они и являются сутью работы спецслужб. Тут важны два момента. Первое – информация должна быть такая, на которую противник обязан отреагировать немедленно. И второе условие – ты должен иметь возможность проконтролировать, клюнет ли противник на заброшенную наживку. Вот таким контролем мы и занимались.
Американцам толкнули информацию, что сирийские спецслужбы завладели чем-то очень важным, и агенты будут в такое-то время в таком-то месте – а именно в этом поселке и в этом доме. Думаю, было заброшено несколько таких наживок. То есть в это же время такие же ребята, как мы, сидят в убежище и смотрят, приедут ли за их подопечными басмачи на джипах. Ну что ж, приехали за нашими. Значит, предатель вычислен. И я ему не завидую…
Между тем на штурмуемой территории опять поднялся гвалт и крик. Потом из дома вышли трое – хозяин и двое его гостей. Все они были агентами сирийской контрразведки.
Эх, ребята-союзники. Не повезло вам. Использовали вас втемную. Вы, наверное, честно служили. Но такова судьба – стать разменной монетой. И с этим уже ничего не поделаешь.
Душманы вывели пленных за забор. Сбили с ног. Подубасили ногами некоторое время – азартно, с кряканьем и победным визгом. Окровавленных подняли.
Американец важно, с интересом наблюдал за экзекуцией.
Ну что же, пора.
Я нажал на кнопку дистанционной взрывной машинки.
Послышался грохот. Ощутимо тряхнуло пол.
На взрывчатку мы не поскупились.
Камера мигнула, но не выключилась. Было видно, как плеснуло пламя, поднялась пыль. А потом – как корчатся раненые, мешками лежат убитые. Микрофон улавливал крики, вопли отчаянья.
Эх, ребята сирийские контрразведчики. Прощайте. Надеюсь, вы попадете в свой рай. А американец и его прихвостни без остановок проследуют к чертям в ад.
Ну а нам пора уходить.
У нас заключительный этап – эвакуация. И это уж никак не время расслабляться…