И не таких гасили

1. Пассажир из Сочи

В десять тридцать утра под ажурные своды сочинского аэропорта вошел немолодой мужчина, одетый в старомодный коричневый костюм и полосатую рубашку с большим воротником. Роста он был невысокого, на ходу прихрамывал, одной рукой опирался на толстую из легкого металла трость, в другой нес красную дорожную сумку с надписью ОЛИМПИАДА-2014. Внимательный наблюдатель отметил бы его ярко-голубые глаза за стеклами дешевых очков в пластмассовой оправе. Волосы у него были светлые, давно не стриженные, взлохмаченные на затылке и над ушами.

Поискав глазами указатель туалета, мужчина направился прямиком туда, деликатно подождал, пока уборщица в форменном халате дотрет рябой мрамор перед входом и потянул на себя тяжелую дверь. Очутившись внутри, он некоторое время стоял перед зеркалом, приглаживая волосы, а потом скрылся в свободной кабинке. Минуту спустя в туалет вошла уборщица и принялась возить шваброй по плиткам, что-то бурча себе под нос.

Мужчина не прислушивался к ее недовольному бормотанию. Запершись изнутри, он поставил сумку на унитаз, достал зеркало и закрепил его на двери с помощью клейкой ленты. Затем, действуя быстро, но не суетливо, разделся до трусов, после чего поддел пальцами и стащил с головы парик, скрывавший его черные, жесткие курчавые волосы. Пшеничного цвета брови тоже оказались накладными – мужчина избавился от них резким рывком, каким обычно избавляются от пластыря, налепленного поверх раны.

По соседству смыли воду, кто-то вышел из туалета, вызвав тем самым неудовольствие уборщицы, которую не радовало также появление все новых и новых посетителей. По-прежнему не обращая внимания на происходящее снаружи, мужчина в кабинке приладил на живот широкий пояс с поролоновой прокладкой, натянул сверху яркую рубаху навыпуск и сразу сделался полнее и как-то солиднее. На этом перевоплощение не завершилось. В считаные минуты мужчина наклеил усы, натянул широкие джинсы и переобулся в кроссовки, подложив под ступни специальные прокладки, сделавшие его сантиметров на пять выше.

Разъединенная на две половины трость была убрана в сумку, оттуда он извлек пластиковую коробку с отделениями, в которых хранились кисточки, краски, кремы и прочие принадлежности для грима. Первым делом мужчина избавился от линз, стал черноглазым. Потом он замазал тональной пудрой темные полукружья под глазами. Наконец запихнул за щеки резиновые подушечки, чтобы лицо не выглядело слишком худым по сравнению с туловищем. Теперь он был лишен возможности нормально пить и есть, зато преобразился настолько, что никто не узнал бы в нем того немолодого человека, который зашел в мужской туалет десятью минутами ранее.

Некоторое время он смотрелся в зеркало, хмурясь, улыбаясь и гримасничая на разные лады, чтобы свыкнуться с новым образом. Усы при этом держались прочно, к тому же они были сделаны из настоящих волос и вполне естественно редели под носом. Их изготовил старенький художник-гример грозненского театра имени Лермонтова, преподававший мужчине азы своего мастерства. В настоящий момент старичок мирно гнил в могиле, а его благодарный ученик и думать о нем забыл, потому что не имел привычки вспоминать людей, которых был вынужден отправить на тот свет.

Поразмыслив, он надел очки с дымчатыми стеклами и остался очень доволен своим отражением в зеркале. Порывшись в снятом костюме, мужчина рассовал по карманам деньги, билеты, мобильник и всякую мелочь. Паспорт он заменил, а содержимое красной сумки переложил в черную, припасенную заблаговременно, как и все остальное.

Убедившись, что уборщица ушла, мужчина покинул кабинку и тщательно вымыл руки, пользуясь возможностью постоять перед большим, хорошо освещенным зеркалом. Затем подхватил сумку и, покинув туалет, направился прямиком к регистрационной стойке, куда пригласили пассажиров рейса на Санкт-Петербург.

Он был бы крайне удивлен и обескуражен, если бы видел, как уборщица, уже без форменного халата, без стука вошла в кабинет дежурного администратора, достала из кармана халата мобильный телефон и скороговоркой доложила:

– Брюнет в желто-зеленой рубахе. Усы, затемненные очки, черная сумка «Адидас». Прошел на регистрацию. Рейс SU 4380. Как поняли меня? Эс’ю, четыре, три, восемь, ноль.

Спрятав телефон, женщина выразительно посмотрела на хозяйку кабинета. Та всем своим видом и жестами показала, что будет нема, как рыба, а оставшись одна, быстро перекрестилась. Она казалась если не напуганной, то встревоженной.

* * *

Вечером того же дня подозрительный сочинский пассажир находился очень далеко от Черного моря и всего в сотне верст от Санкт-Петербурга. В кабинете, где он сидел, работали сразу два электрофумигатора, потому что один бы не справился с полчищами комаров и мошкары, летящих на свет. Из-за обилия фотографий, грамот и памятных сувениров кабинет походил на маленький музей. Гость уже несколько раз видел их и никогда не проявлял к ним особого интереса. Его внимание было сконцентрировано на хозяйке кабинета, расположившейся за массивным письменным столом.

Это была крупная, очень крупная женщина лет пятидесяти. Ее каштановые волосы, стриженные под горшок, сильно поредели на макушке, а глаза за мощными линзами очков были такими крохотными, что казались парой насекомых, шевелящихся за стеклами. Тем не менее взгляд этих глаз был настолько пронизывающим, что всякий раз, когда толстуха смотрела на гостя, ему казалось, что его просвечивают рентгеновскими лучами. Говорила она в нос, как будто страдала хроническим насморком.

– Как добрались, Шамиль? – спросила она, поблескивая стеклами очков.

Это не было обычным вежливым любопытством. Дама желала знать, не заметил ли Шамиль слежки.

– Нормально, – ответил тот с едва уловимым кавказским акцентом. – Как всегда.

Его поза не отличалась развязностью, но и скованной тоже не была. Он сидел забросив ногу на ногу и поигрывая металлической тростью, которую, сколько помнила хозяйка, всегда привозил с собой.

– Скажите, – молвила она, указывая взглядом на трость, – для чего вам эта палка? Насколько я заметила, вы почти не хромаете.

Шамиль погладил трость:

– Это мой талисман, Белла Борисовна. Палочка-выручалочка. Я с ней никогда не расстаюсь. Точка.

Его самоуверенный тон не понравился толстухе. Она надменно выпятила нижнюю губу.

– По-моему, мы договаривались, Шамиль. Никаких имен и фамилий.

Привыкший жить под кличкой, он пожал плечами.

– Извините… Белладонна.

Шамилями называли себя многие – в честь знаменитого героя, поднявшего горцев на священную войну с Россией. А вот прозвище, которое подобрала себе хозяйка дома, казалось Шамилю крайне нелепым. Он не поленился покопаться в Сети и выяснил, что так называется ядовитое растение, способное вызвать паралич дыхательного центра. Итальянские дамы закапывали сок белладонны в глаза для увеличения зрачков, а еще натирали ею щеки, добиваясь жаркого румянца. Отсюда и название: «bella donna» – «прекрасная дама». Собеседницу Шамиля не назвал бы красивой даже боевик, безвылазно торчащий в горах, месяцами не видевший женщин.

– А наш проект отныне будет называться «Цепная реакция», – заявила она.

– Цепная? – переспросил Шамиль.

– Именно, – подтвердила Белладонна. – Имеется в виду последовательность единичных ядерных реакций, каждая из которых вызывается частицей, появившейся как продукт предыдущей реакции.

С таким же успехом она могла бы сделать пояснение на китайском или полинезийском языке.

– Понятно, – сказал Шамиль и поспешил сменить тему. – У вас отличная вертушка. Домчала меня за каких-то пятнадцать минут.

– Да, – согласилась Белладонна, – вертолет очень хорош. Но, по-моему, у нас хватает других предметов для обсуждения. Это ваш последний визит сюда, и мы должны многое обсудить.

– Например, мой гонорар. Когда и как я его получу.

– И это тоже. Но в последнюю очередь.

Почему бы не в первую? Шамилю очень хотелось задать этот вопрос, но, взглянув в глаза Белладонны, он решил воздержаться. Когда деньги окажутся у него в руках, он с ней разберется и она ответит за высокомерный тон, за манеру брезгливо выпячивать губу, за то, что эта жирная свинья всячески подчеркивает свое превосходство.

– Как хотите, – сказал Шамиль. – Я могу подождать.

– Конечно, можете, – подтвердила Белладонна.

Это прозвучало, как если бы она небрежно обронила: «А куда ты денешься, дружок?» Шамиль молча проглотил очередное оскорбление. В настоящий момент он зависел от этой жирной свиньи. Надо отдать ей должное, башка у нее варила здорово. План Белладонны был безупречен, но затраты окупались лишь после завершения операции. После успешного завершения.

Подождав, не захочет ли гость что-нибудь возразить, хозяйка кабинета решила задать первый вопрос по существу.

– Какова степень готовности наших групп?

– Они готовы, – ответил Шамиль. – Во всех трех точках.

– Я хочу, чтобы вы еще раз провели подробный инструктаж.

– Я недавно вернулся из Ростовской области. Завтра-послезавтра встречусь с местной группой. Потом Тверь. Думаю, неожиданностей не будет.

– Многие великие начинания проваливались из-за человеческого фактора, – наставительно произнесла Белладонна. – Очень жаль, что я не имею возможности взглянуть на ваших людей лично.

– На них можно положиться, – заверил собеседницу Шамиль, немного рисуясь, потому что давала себя знать тщательно скрываемая, горячая кавказская кровь.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Смертники не предают и не отступают. Они поклялись отдать жизнь за Аллаха и сделают это, если понадобится.

– Фанатизм, – понимающе кивнула Белладонна.

– Не только, – возразил Шамиль. – У каждого из них есть родственники, которых они не захотят подвести. Кроме того, им выплачены авансы. Деньги потрачены, возвращать долги нечем. – Он лучезарно улыбнулся, обнажая свои белые зубы. – Таким образом, деваться им некуда. Обратной дороги нет.

– Выходит, деньги сильнее самой неистовой веры, – пробормотала Белладонна.

С этим можно было поспорить, но Шамиль не был настроен вести религиозный диспут.

– В любом случае, – сказал он, – все эти девять человек вас не подведут. Но, как вы помните, я нашел их не на пустом месте. Они были подготовлены и переданы в мое распоряжение весьма влиятельными организациями.

Уточнение «террористическими» произнесено не было, однако сути это не меняло. Кресло под Белладонной жалобно пискнуло, когда она откинулась на высокую спинку, переплетая и расплетая пальцы на внушительном животе.

– Помню, – обронила она.

Шамиль подался вперед, опершись локтями на стол.

– Тогда, – сказал он, – вы должны понимать, что эти организации беспокоятся по поводу возврата потраченных средств. Подготовка смертников стоит недешево.

– Все участники нашей маленькой акционерной компании получат причитающиеся им доли. – От того, что Белладонна старалась говорить мягким, увещевающим тоном, ее голос звучал особенно гнусаво. – Не сомневайтесь.

– Да, но где гарантии? Меня торопят и постоянно спрашивают о гарантиях!

– Смело давайте их, мой друг. Какие угодно гарантии. Это ведь лишь слова, не более того.

Шамиль почувствовал, как лоб его делается холодным от выступившей испарины. Только теперь он осознал по-настоящему, в каком незавидном положении находится. Три тройки смертников были предоставлены в его распоряжение организациями, названия которых были внесены в черный список не только Россией, но и многими странами Запада. Однако все переговоры вел он сам, тогда как Белладонна оставалась в стороне. В случае неудачи эта жирная жаба отсидится в своем болоте. А с него, Шамиля, шкуру снимут в буквальном смысле с живого.

– Что значит лишь слова? – вскипел он. – Вы собираетесь кинуть наших партнеров?

– Ваших, друг мой, ваших. Я их знать не знаю. – Белладонна выдвинула вперед нижнюю челюсть. – Год назад вы предложили мне посреднические услуги и попросили пятьдесят процентов. Я согласилась.

– Половина этой суммы уйдет на оплату смертников!

– Меня это не касается.

Так оно и было. Шамиль заставил себя отпустить подлокотники кресла, в которые он впился с такой силой, что ногти оставили отметины на полированном дереве. Ни в коем случае нельзя было проявлять свои эмоции перед этой толстой женщиной, которая с любопытством дожидалась его реакции. Сначала Шамиль получит от нее деньги, а уж потом…

Он развел руками и примирительно сказал:

– Я не возражаю, Белладонна. Каждый отвечает сам за себя.

Она вознаградила его за покладистость величественным, как ей казалось, наклоном головы:

– Правильно, Шамиль. Я тоже так считаю.

Он поднес к глазам пальцы, разглядывая сломанный ноготь.

– Не пора ли нам перейти к делу? – сказал он, не поднимая глаз. – Хочется поскорее покончить с этим вопросом.

– Уже скоро, – произнесла Белладонна, расплываясь в многообещающей улыбке. – Очень скоро.

2. Испорченный уик-энд

Рабочая неделя закончилась, Москва с ее заторами и предвыходной суетой осталась за дверью. Знаменитый дом на Котельнической набережной встретил Антонова долгожданной тишиной и прохладой. Войти в пустынный подъезд с дремлющей консьержкой было все равно что очутиться на островке посреди бушующего океана.

Поднимаясь в лифте на свой этаж, подполковник ВДВ Антонов повертел шеей, разминая затекшие позвонки. Командированный в Антитеррористический центр, чтобы обучить тамошних сотрудников беглой стрельбе, рукопашному бою и другим премудростям десантуры, он целый день провел в спортзале АТЦ и покинул его ровно в 18.00 с сознанием выполненного долга и с чистой совестью. Наградой за усердие была одна аппетитная брюнетка, принявшая приглашение наведаться в «холостяцкую берлогу» Антонова ради бокала настоящего шампанского, горстки конфет и приятной беседы. Что ж, ее бюстгальтер едва не лопался под напором грудей, так что беседовать с ней он был готов хоть всю ночь напролет. А дальше маячила долгожданная суббота, когда можно будет валяться в постели до полудня, лениво щурясь на солнечные лучи, пробивающиеся в щель между шторами. И целое воскресенье, которое Антонов решил начать с мелких домашних дел, а завершить полным бездельем.

Переступив порог, он первым делом сунул в холодильник бутылку «Периньона» – самой дорогой шипучки, изобретенной человечеством. Затем он включил настенный плазменный телевизор, а сам отправился в ванную комнату, где принял сначала обжигающе горячий, а потом ледяной душ и докрасна растерся махровым полотенцем.

Бреясь, он отстраненно наблюдал за своим отражением в затуманившемся зеркале. Его выскобленный до блеска череп странным образом контрастировал с волосатым торсом, а приплюснутый нос и губы выдавали в Антонове любителя пускать в ход кулаки. Но куда сильнее он любил наслаждаться маленькими радостями жизни, о чем свидетельствовала и двуспальная кровать в холостяцкой спальне, и настенная карта мира, на которой были отмечены все места, где ему довелось побывать по долгу службы.

Страсть к женщинам и путешествиям была побудительным мотивом, толкавшим Антонова навстречу все новым и новым опасностям. Профессия давала ему некоторые привилегии, и он беззастенчиво ими пользовался. Что касается угрызений совести, то они Антонова не беспокоили. Он не верил в Страшный суд, рай и ад. Бог, по его мнению, существовал, но был слишком занят другими делами, чтобы контролировать человеческий муравейник. Из этого вытекало, что каждый добивается всего сам и отвечает за свои поступки уже в нынешней жизни, а не в какой-то там мифической, загробной. Это подстегивало, дисциплинировало и заставляло действовать решительно.

Антонов успел облачиться в легкие кремовые брюки, сине-белую рубаху и разношенные домашние мокасины, когда его мобильный телефон заиграл тревожную мелодию, которую сразу узнали бы знатоки джазовых аранжировок Джона Барри. В окошке высветился красный, пульсирующий номер.

Сердце Антонова екнуло. Звонили из Антитеррористического центра, а именно из СМРТ – Службы международного розыска террористов. Начальник службы имел генеральское звание и был настолько засекречен, что пользовался не фамилией, а псевдонимом – Второй. Из его кабинета, как успел убедиться Антонов, были видны кремлевские звезды. И все же вместо гордости, что такой высокий человек вспомнил о его скромной персоне, Антонов почувствовал раздражение. «Оставит ли он меня когда-нибудь в покое или нет?» – подумал он.

Подавив желание грубить и хамить, Антонов взял телефон, продолжавший исполнять его любимую музыкальную тему. Звонок руководителя СМРТ вечером в пятницу не мог быть вызван его желанием поболтать с подчиненным о том о сем. Случилось что-то из ряда вон выходящее. Если только Антона не отзывали обратно на место прохождения службы. Хорошо бы. Признаться, надоели ему антитеррористические секреты хуже горькой редьки.

– Да, – сказал Антонов в трубку.

Как и следовало ожидать, ответила ему Белянкина, секретарша начальника СМРТ, женщина неопределенного возраста, обладающая массой достоинств, среди которых преобладали все же деловые качества.

– Старик хочет тебя видеть, – произнесла она безмятежным тоном.

– Когда? – спросил Антонов.

– Десять минут назад.

– У меня нет машины времени.

– Не прибедняйся. У тебя есть кое-что получше.

В АТЦ широко обсуждалось транспортное средство Антонова: белый «Порше» 911-й модели. И лишь немногие знали, что автомобиль обошелся ему в пять раз дешевле реальной стоимости, потому что был куплен не в салоне, а на месте аварии, помятый, изуродованный, облупленный. Прежнему владельцу срочно требовались деньги, чтобы оплатить ремонт совсем уж крутой тачки, в которую он имел неосторожность врезаться. Антонов обзвонил всех знакомых, собрал нужную сумму, а потом отволок «порш» в автомастерские Минобороны, где из него снова сделали конфетку. Кое-кто косился на роскошный автомобиль с неодобрением, но Антонову было плевать. Совесть у него была чиста, а это, по его мнению, было важнее всего.

– Я не волшебник, – буркнул он. – Представляешь, сколько времени займет поездка в пятницу вечером?

– Я-то да, – посочувствовала Белянкина, – а шеф нет. Ты срочно ему понадобился.

– Тогда пусть вышлет за мной вертолет, – сказал Антонов.

– Хочешь, чтобы я передала ему твое предложение?

Антонов не хотел, а потому пять минут спустя уже сидел за рулем «Порше», в плотном потоке машин продвигаясь в сторону Китай-города. А в это время неестественно оживленный голос диджея тараторил из радиодинамиков:

– Привет всем, всем, всем! С вами опять я, Саша Пушкин, и сейчас вы узнаете самые горячие новости о самых горячих событиях на самой горячей волне радио «Москвадром»!

После такого многообещающего вступления, не делая пауз и не переводя дыхания, ди-джей сообщил, что кто-то там из так называемых звезд разводится, а кто-то, наоборот, женится. Поморщившись, Антонов переключил радио на другую станцию и снова положил руку на руль.

Москва погружалась в сиреневые сумерки. Все ярче светили хвостовые огни идущих впереди машин. Поток из рубиновых огней то срывался с места, то замирал перед светофорами. Антонов покорно тормозил и газовал вместе со всеми, пока все движение не застопорилось, образовав сплошную пробку на пересечении Ильинки и Лубянского проспекта.

Вывернув в ближайший проулок, Антонов погнал «Порше» известным только ему маршрутом, состоящим из сплошных поворотов и проездов на запрещающие знаки. Развить скорость выше семидесяти километров в час здесь не удавалось, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать себя безумным гонщиком. Вняв голосу разума, Антонов убавил газ и продолжил слалом без риска задеть бортом о стену или не вписаться в очередной поворот.

Несмотря на бодрую музыку, наполняющую салон, в ушах звучал возмущенный голос брюнетки, воспринявшей перенос свидания как личное оскорбление. Встречаться завтра она наотрез отказалась. Не то чтобы ей не было замены, но все же Антонов испытывал досаду, что он упустил возможность с ней переспать. Другой на его месте клял бы шефа СМРТ на чем свет стоит, но Антонов помалкивал, ибо любил его как отца родного.

Поначалу Антонова удивило, что начальника даже мысленно следовало называть Вторым и никак иначе. За одно только произнесение его фамилии вслух можно было загреметь сразу под три статьи Уголовного кодекса, а именно: «Государственная измена», «Шпионаж» и «Разглашение государственной тайны». В АТЦ часто рассказывали случай, как один любопытный журналист, попытавшийся выяснить и обнародовать биографию Второго, был осужден на четыре года, и никто не считал, что он пострадал невинно. Слишком много врагов было у руководителя СМРТ. Может быть, даже больше, чем у Первого, которому был подчинен весь Антитеррористический центр. Во всяком случае, покушения на Второго совершались регулярно, тогда как Первый находился слишком высоко, чтобы надеяться достать его пулей или взрывчаткой.

Антонов отлично понимал, каково это жить под прицелом, потому что за его головой охотились с неменьшим рвением. Сетовать на это не было смысла. Антонов сам выбрал свою судьбу. Порой в его обязанности входило убийство людей. Он не получал от этого удовольствия, однако выполнял свою работу на совесть. В этом не было ничего похожего на патологическую страсть. Антонов воспринимал это как свой профессиональный долг. Мрази на земле меньше не становилось, однако и не увеличивалось, что уже само по себе было приятно.

Чтобы поддерживать себя в форме, Антонов каждое утро совершал пробежки, плавал и отжимался, дважды в неделю упражнялся в тире, а один раз выходил на татами или боксерский ринг. Это не считая ежегодных тренировок на базах специального назначения, откуда Антонов возвращался не только похудевшим, но и помолодевшим лет на пять. Плюс к этому постоянные командировки во все уголки земного шара, которые сами по себе являлись отличной школой выживания.

Зачем его опыт и навыки понадобились столь срочно? Вот о чем спрашивал себя Антонов, приближаясь по безлюдному коридору к владениям Второго на девятом этаже.

Белянкина встретила его загадочным взглядом. Первый признак того, что за стеной приемной происходит нечто важное.

– Привет, Роза, давно не виделись, – сказал Антонов, попрощавшийся с Белянкиной часа два назад.

Издав сдержанный смешок, она показала глазами на дверь:

– Тебя там заждались.

Антонов и Белянкина испытывали друг к другу симпатию. То, что они удержались от искушения переспать вместе, придавало их отношениям особый накал. При встречах эти двое перешучивались и поддразнивали один другого, как подростки, скрывающие взаимное влечение.

– Шеф не один? – спросил Антонов, приподняв одну бровь.

– У него какой-то тип из ФСБ, – ответила Белянкина. – Большая шишка. Мне было велено угостить его кофе. С сахаром. Можешь себе представить?

Оставаясь один на один, они могли позволить себе подтрунивать над Вторым, известным своей скупостью и педантичностью. В присутствии посторонних они не позволяли себе этого никогда.

Услышав про кофе с сахаром, Антонов скорчил завистливую мину:

– Ну и дела. Меня в вашем учреждении только водой угощают. Подозреваю, что из-под крана.

– Ничего, – утешила Белянкина, – к окончанию твоей командировки уже припасена бутылочка минералки.

Однако долго зубоскалить им не пришлось. На столе ожил интерком, издал недовольное хрюканье и жестяным голосом Второго велел Антонову немедленно зайти в кабинет. Прежде чем сделать это, он воздел глаза к потолку и сложил руки на груди, словно узник, отправляющийся на плаху. Роза Белянкина прыснула в ладонь, но, когда Антонов скрылся за дверью, выражение ее лица изменилось, и находись кто рядом, он услышал бы ее тихий горестный вздох. Так вздыхают люди, понимающие бесплодность своих грез.