Батяня. Бой против своих

Глава 1

Лето девяносто девятого с самого начала выдалось хмурым и дождливым. Серое небо, частые ливни, пронизывающий до мозга костей ветер. Лишь изредка сквозь плотные тучи пробивались солнечные лучи, и тогда казалось, что вот-вот потеплеет, наступит настоящая летняя жара. Но ясные деньки надолго не задерживались, лишь дразнили: опять громыхал гром, рассекали небо высоковольтные разряды искристых молний. И пессимисты начинали поговаривать, что уже не распогодится, что все лето пройдет в дождях и сильных ветрах. Но у погоды свои капризы.

Один из таких капризов случился в конце августа. Обрушившаяся с неба жара буквально растопила угрюмые лица людей. Жители Нижнего Поволжья словно проснулись после долгой зимней спячки. Кто-то бросил все дела и уехал на дачу, кто-то отправился в деревню к родственникам, кто-то взял отпуск и просто наслаждался прекрасной погодой у себя дома. За пару дней все окрестные пляжи уже кишели людьми. То тут, то там вырастали, как грибы после дождя, небольшие кафешки, завлекающие посетителей прохладительными напитками и горячими чебуреками. Все в один миг словно ожило и расцвело – жаркое лето уверенно шагало по стране.

Но в военной части ВДВ, дислоцирующейся в Нижнем Поволжье, жизнь всегда шла по другим правилам, нежели на гражданке. Здесь время года сменялось только по приказу министра обороны, когда переходили на зимнюю или летнюю форму одежды и нормы расхода горюче-смазочных материалов. Будь то бесснежная зима, холодное лето, преждевременная весна или запоздавшая осень, десантники не отступали от планов подготовки. Это только на гражданке можно вставить в договор пункт о «препятствиях непреодолимой силы». В армии существование такой силы просто не принимается во внимание. Изнуряющие тренировки проходили при любых погодных условиях и температурах. Такая жизнь показалась бы привыкшему к гражданскому уюту человеку несправедливой и даже издевательской. Мол, зачем совершать кросс в изнуряющую жару, когда те же пять километров можно преодолеть по прохладе. Но только так можно было воспитать в молодых бойцах крепкую волю и твердый, не поддающийся суровым реалиям военной жизни дух.

Вот и в тот день, когда красная ниточка подкрашенного спирта на градуснике уцепилась за деление с отметкой «тридцать», а солнце смолило, будто паяльная лампа, на летном поле проходили зачеты по затяжным прыжкам с парашютом. Сегод– няшние испытания были особенными – нормативы сдавали не курсанты, а матерые офицеры спецназа ВДВ.

Почему офицеры? Они ведь и так уже все сдали во время учебы и умеют больше своих бойцов. Они элита и гордость вооруженных сил. Все имеют за плечами не менее сотни прыжков с парашютом, десятки боевых операций… Ответ банально прост – это не только проверка на сохранение навыков, но и традиция. А, как известно, в ВДВ традиции почитают и уважают больше, чем в других видах вооруженных сил.

Экзамены среди командного состава проводились регулярно. Десантники всегда подходили к ним с должной серьезностью и подготовкой, как и полагается настоящему российскому офицеру. Никто из командиров не хотел ударить в грязь лицом перед боевыми товарищами, а тем более перед курсантами. К тому же, если кто-то не сдавал норматив, то получал «неполное служебное…», а это автоматически означало конец карьеры. Поэтому атмосфера на земле, а особенно в небе, где каждый час раскрывались купола парашютов, была очень напряженной – каждый отстаивал право носить офицерские погоны и берет небесного цвета, а вместе с ними и свое право на будущее в элитных частях.

Деревянная трибуна, тянувшаяся вдоль кромки летного поля, походила скорее на трибуну футбольных фанатов. Сотни «голубых беретов» собрались на ней. Некоторые десантники вскакивали с мест, задирали головы и отдавали честь своим командирам, находившимся сейчас высоко в небе. Так они выражали свое уважение к ним.

Слева от трибуны, укрывшись в тени деревьев, на помосте расположились офицеры: бесстрастные лица, уверенные взгляды. Это были экзаменаторы, принимавшие нормативы по прыжкам с парашютом. Все, что происходило на земле, их мало волновало. Все внимание было приковано к небу, где один за другим открывались купола парашютов. Они сверялись со списками, делали пометки в блокнотах, присматривались то к одному, то к другому парашютисту, перешептывались. Сейчас судьба многих офицеров находилась в их руках.

«Ил-76», показавшийся из-за леса, описал круг над летным полем, зашел на посадку. Вскоре опустилась аппарель, чтобы забрать новую партию офицеров-десантников. Высокий мужчина с погонами майора протер рукавом рубашки запыленные линзы бинокля и закурил сигарету. Свой экзамен он сдал одним из первых – еще вчера, а теперь наблюдал за другими офицерами. Прыжки совершали не только его товарищи, но и офицеры других частей ВДВ.

Изучающий взгляд майора цепко, как объектив автоматической видеокамеры, зафиксировал в воздухе громадную тушу самолета, выплевывающего из своего металлического чрева офицеров-десантников. Они сыпались, будто косточки из переспелого арбуза. Это была предпоследняя группа, сдававшая затяжные прыжки.

Маленькие точки парашютистов возникали в небе одна за одной, как звезды в вечернем небе. Майор Лавров напряженно вглядывался в них, будто пытался рассмотреть с земли лицо каждого из офицеров. Он поправил на груди значок с изображением парашюта и цифрой «500». Такой значок выдавали лишь тем, кто прыгнул с парашютом более пятисот раз. Майор гордился им не меньше, чем боевыми наградами.

– Товарищ майор, разрешите обратиться! – раздался охрипший голос сержанта. – Если вы не сильно заняты, – это прозвучало уже не так официально.

Лавров криво усмехнулся и, не отводя бинокля от глаз, произнес:

– Ты бы ко мне еще строевым шагом подошел. Не на плацу. Свое и мое время попусту тратишь.

– Виноват, товарищ майор… – немного растерявшись, ответил сержант.

– Ну, вот опять, – Лавров сбил ногтем указательного пальца пепел на выгоревшую от солнца траву. – Обращайся!

Сержант облизнул пересохшие от палящей жары губы, обошел майора со спины, приблизившись к нему почти вплотную. Он попал в часть из учебки и знал этого высокого майора совсем недавно, но даже за короткое время успел увидеть в нем не грубого вояку, которых в учебной части было достаточно, а настоящего офицера ВДВ, сделавшего из службы смысл жизни. Все курсанты в части относились к комбату как к родному отцу и называли за глаза Батяней. Так и приклеилось к майору Лаврову это по-настоящему уважительное прозвище.

– Товарищ майор, – продолжал соблюдать субординацию сержант, – вы обещали провести внеплановые занятия по рукопашному бою. Ребята ждут.

Лавров, не отрывая взгляда от парашютистов, стремительно приближающихся к земле, незамедлительно ответил:

– Не волнуйся, сержант, сегодня на занятиях меня заменит старший лейтенант Барханов, он профессионал в своем деле.

– Товарищ…

– Сержант, – перебил майор, – кажется, ты что-то забыл.

– Разрешите идти?

– Построй личный состав для проведения занятий. До завтра.

– Есть, товарищ майор, – быстро проговорил сержант и побежал в сторону трибуны.

«Еще не уверен в себе, но далеко пойдет, – улыбнулся в душе Батяня, – научится сразу по делу говорить, и все с ним будет в порядке».

Не успел майор растоптать носком ботинка потухшую сигарету, как в небе стали раскрываться первые купола парашютов предпоследней группы экзаменуемых офицеров-десантников. Лавров приник к окулярам бинокля и напрягся, на его лице дрогнул мускул – один из офицеров по-прежнему продолжал падать, хотя остальные уже зависли на раскрывшихся куполах. Основной парашют, вытянутый вытяжным, трепыхался на фоне голубого неба светлым шлейфом – запутались стропы.

– Брезентовый «стол», живо! – крикнул майор группе курсантов, покуривающих за трибуной у запасного брезентового «стола».

– Товарищ майор, что случилось? – в недоумении спросил один из них, но уже готов был бежать, куда ему укажет командир.

– Живо! – на этот раз голос Батяни перекрыл гул самолета в небе.

Курсанты побросали сигареты и, ухватившись за брезентовое полотнище с крестом, со всех ног бежали за майором. Они еще не заметили, что происходит, но по напористому тону Лаврова уже понимали, в небе случилось что-то ужасное.

Батяня на ходу рванул тонкий ремешок бинокля – поднес окуляры к глазам. Теперь падающий офицер был виден так отчетливо, словно их разделяла какая-то сотня метров, а до падения оставалось секунд десять – не больше.

– Быстрее! – подогнал курсантов Лавров. – Вот здесь! Здесь он упадет! – командовал молодыми бойцами майор, указывая, где остановиться. – Растягивайте брезент!

Батяня точно определил место падения парашютиста.

– Двести… сто… пятьдесят… – тихо проговаривал Лавров, – тяните каждый на себя! Что есть сил, – он и сам уже вцепился в жесткий брезент.

Раздался хлопок, похожий на сильный удар ладоней друг о друга. Десантники пошатнулись, но удержались на ногах. Тело парашютиста попало прямо в центр брезентового круга, как и планировал Лавров.

– Как снег на голову, – рассматривая неподвижно лежавшего на «столе» парашютиста, произнес кто-то из курсантов.

Батяня коротко кивнул – молодые бойцы аккуратно опустили брезентовое полотнище на землю. Теперь парашютист находился в полной безопасности, если, конечно, остался жив.

– Где я? – подозревая, что он уже на небесах, прохрипел офицер-неудачник.

– На земле. Все в порядке. Я не ангел, а майор, – подмигнул парашютисту Лавров. – И угораздило же тебя, брат!

Офицер поморщился от боли, перевернулся на спину. Он уже хотел было приподняться на локтях, как майор Лавров отрицательно покачал головой. В таких случаях лучше пребывать в неподвижности, ведь сломанным может оказаться все что угодно – начиная от шейных позвонков и заканчивая лодыжкой. То, что ничего не болит, – еще не показатель. В первые секунды боли можно и не почувствовать.

– Не дергайся, браток, – Батяня осторожно опустил руку на плечо парашютиста.

Курсанты стояли в стороне, с изумлением наблюдая за коренастым мужчиной с монголоидными чертами лица, распластавшимся на брезентовом полотнище, – упасть с высоты в девятьсот метров и при этом выжить дано не каждому.

– Спасибо, что помогли, – бросил курсантам майор. – А теперь вызовите санитарный фургон, ему срочно нужна медицинская помощь.

– Пустяки! – отмахнулся парашютист и осторожно пошевелил ступней. – Спинной мозг не поврежден.

– Боль ниже пояса чувствуешь?

– Еще как!

– Тогда все будет хорошо.

Офицер прищурился, по его загорелому лицу пробежала чуть заметная дрожь.

– Холодно, – еле слышно проговорил он, – сигаретой не угостишь?

Батяня понимающе кивнул и достал из нагрудного кармана камуфляжной куртки пачку, прикурил, сунул сигарету в пальцы лежавшему.

– Что стряслось в небе? – спросил Лавров, хотя понимал, что вряд ли пострадавший способен сейчас анализировать, но надо было его отвлечь до прибытия медиков.

Парашютист глубоко затянулся табачным дымом и тут же зашелся кашлем.

– Со мной такое впервые, – вымолвил он, – даже не пойму, что именно произошло. Память отшибло. Помню, как пошел, а дальше…

– Не забивай себе этим голову. Вспомнишь. Главное, что все обошлось, – произнес Батяня, поглядывая в сторону трибуны, от которой уже катил санитарный фургон. – Сам-то ты откуда?

– Дальневосточный округ, – незамедлительно ответил офицер.

– Зовут как? – спросил Батяня, проверяя парашютиста на сохранность памяти.

– Майор Бутусов, – тяжело задышал офицер.

– Майор Лавров, – назвался комбат. – Где-то мы виделись и раньше.

Но продолжить расспросы парашютиста не пришлось, тот потерял сознание. Лавров вынул дымящуюся сигарету из его губ. Двое санитаров бережно погрузили на носилки неподвижное тело парашютиста и захлопнули дверцы машины. На просьбу майора взять его с собой медики ответили категорическим отказом, сославшись на нехватку места в машине. Но Лавров знал, что обязательно навестит пострадавшего парашютиста. Уж очень знакомым показалось ему лицо майора Бутусова.

Батяня раскрошил недокуренную сигарету и зашагал по летному полю, на ходу пытаясь вспомнить, где же он мог раньше видеть этого человека с неславянским разрезом глаз.

* * *

Тускло освещенный коридор госпиталя казался унылым и заброшенным. Стенки с волдырями отслоившейся краски, отваливающейся штукатуркой. Мерцающие, гудящие, словно мухи, лампы дневного света. Свисающие с пропитанного водой потолка провода. Кресла-каталки, брошенные прямо у дверей палат. Новое здание госпиталя обещали сдать вот уже три года подряд, потому в старом и не делали основательного ремонта. Отовсюду пахло медикаментами и хлоркой.

Майор Лавров мягко шагал по бесцветному линолеуму в непривычном для него, накинутом на плечи зеленоватом халате. Майор знал здесь каждый уголок – время от времени он навещал своих курсантов, получивших травмы во время учений или сдачи сложных нормативов.

– Здравствуйте, товарищ майор! – игриво заулыбалась дежурная медсестра.

– Привет, Маринка, – Батяня одарил девушку сдержанной улыбкой.

– Не припомню, кто из ваших ребят сейчас у нас?

– На этот раз моих здесь нет, – улыбнулся майор, опустив на стол коробку шоколадных конфет, – мне бы к майору Бутусову попасть.

– Это тот, у которого вчера парашют не раскрылся?

– Именно, – подтвердил Лавров. – Кстати, как он?

– Нога сломана, а в целом состояние удовлетворительное, – медсестра продолжала мило улыбаться, дольше, чем этого требовала простая вежливость. – Вам в двадцать первую.

Батяня не удержался и подмигнул девушке.

«Хороша, но, кажется, думает, что я на ней жениться собрался», – подумал Лавров и уже хотел было зайти в палату, как за его спиной раздался взволнованный голос медсестры.

– Может, завтра в кино сходим, товарищ майор? Мы с подругой собирались. Она не может. Жалко, если билет пропадет.

Батяня обернулся и не нашел в себе сил отказаться:

– Вообще-то…

– Тогда завтра в восемь у южного КПП, – девушка покраснела и тут же отвела взгляд.

Палата, в которую определили майора Бутусова, разительно отличалась от тех, в которых находились курсанты и сержанты. Здесь было все необходимое для больного человека – умывальник, отдельный туалет и даже небольшой телевизор, который разрешалось смотреть до полуночи. Да и место у дальневосточного гостя было самым лучшим, как принято говорить в больницах и госпиталях, «козырное» – у окна. Тут тебе и свет, и прохлада, особенно летом, когда в помещении стоит невыносимая духота, как сейчас. Вторая кровать пустовала. Майор оказался единственным старшим офицером, угодившим в госпиталь.

– Подфартило тебе, майор! – произнес Лавров, присаживаясь на угол койки.

Бутусов раскрыл глаза, отвернулся от стены и посмотрел в лицо десантника. На его губах заиграла улыбка, узнал:

– Думал, вновь медсестра со шприцем. Искололи задницу – не знаю, как сидеть потом буду.

– Как здоровье? – Батяня скосил глаза на загипсованную ногу офицера.

– Ерунда, врачи сказали, что через неделю смогу стать на костыли, а потом все срастется в лучшем виде.

Лавров с любопытством всматривался в лицо Бутусову. Вчера он так и не вспомнил, где встречал этого человека, даже начал сомневаться, мало ли бывает просто похожих. Теперь же, при тусклом освещении, он точно припомнил, что знал его раньше. Правда, где он с ним пересекался, оставалось пока для Лаврова загадкой.

– Ты чего так в лице изменился? – сказал Бутусов, ощущая на себе придирчивый взгляд Лаврова.

– Ты ведь «Рязань» заканчивал?

– А что же еще? Десантуру только там учат, – в недоумении ответил майор. – С тобой точно все в порядке? А то смотришь на меня, как новобранец на министра обороны.

– Ты в какой учебной роте был?

– В девятой. У нас еще ротный командир с еврейской фамилией. Как там его… – офицер из Дальневосточного округа нетерпеливо щелкнул пальцами.

– Капитан Берштейн, – как-то само собой всплыло из глубины памяти и слетело с языка у Лаврова.

– Вот-вот, – закивал Бутусов. – Погоди, и ты его помнишь?

В памяти Батяни словно прорвало дамбу воспоминаний. Человек, которому он спас вчера жизнь и который сейчас находился перед ним, был его однокурсником по Рязанскому военному училищу.

– Ты еще отличником был, тебя начальство в пример ставило.

Бутусов громко засмеялся – повстречать через много лет своего однокурсника при подобных обстоятельствах дорогого стоит.

– Точно. А ты в какой роте служил?

– У ротного Рылеева.

– Ну и зверь… – выругался Бутусов.

– Ты тоже, когда тебя командиром отделения назначили, своих любил погонять, – неожиданно припомнил Лавров, – тебя даже побить собирались. Или побили?

Бутусов изменился в лице и, немного помешкав, ответил:

– Побили. Но командованию я так и не сказал, кто. В жизни всякое бывает, – он не стал переводить разговор на другую тему.

Десантники добрый час вспоминали своих общих знакомых, ротных командиров, смеялись над курьезными случаями, происходившими во время их учебы в Рязанском училище ВДВ. Майор Бутусов и майор Лавров нашли в своей теперешней карьере много общего и уже вели себя так, словно знали друг друга всю жизнь.

– Ну, и как там у вас в Уссурийском крае? – спросил Батяня, не переставая при этом смеяться.

Бутусов приподнялся на локтях, его лицо вмиг сделалось серьезным.

– Знаешь, Андрей, неважно, – причмокнул он, – в скорой перспективе китайцы заселят всю территорию нашего Дальнего Востока. Они, как саранча – все на своем пути переваривают. Ползут и размножаются, размножаются и ползут. Когда количество населения КНР превысит критическое число, они начнут искать новые земли. А это большая часть востока России, – на одном дыхании говорил Бутусов, – даже третья мировая война может начаться. Пусть наши политики и военные твердят, что самый наш злейший враг США и Европа, но на самом деле все наоборот. Америка и европейские страны – единственные наши союзники в борьбе с китайцами. Только вместе мы сможем остановить эту чертову миграцию саранчи…

– Да брось ты, – махнул рукой Лавров, – мы все равно до этого времени не доживем, да и наши дети тоже. А там и у китайцев бум рождаемости окончится. Чем богаче люди живут, тем у них детей меньше.

Офицер из Дальневосточного округа чуть подался вперед и заглянул в глаза Батяни. Лавров мельком отметил в его взгляде азиатскую хитрость, с такой же с экрана телевизора смотрели восточные дипломаты и политики – гости России.

– Не знаешь ты реальной ситуации у нас на Дальнем Востоке. По телику такого не покажут, а по радио не расскажут. Просто никто об этом пока еще всерьез не задумывается, – ухмыльнулся Бутусов. – У нас в некоторых поселках и райцентрах – больше половины китайского населения! В Хабаре на рынках уже ни одного славянского рыла. Кто нелегально живет, кто вид на жительство за деньги покупает…

Лавров выставил правую руку вперед, поднялся с койки и распахнул форточку. В душную палату ворвался поток свежего ветра.

– Не понимаю я тебя, Игорь, – покачал головой Батяня, запуская руку в темный пакет, с которым пришел в госпиталь, – отчего ты на них зло держишь? – ему не хотелось продолжать скользкую тему.

Со славянином, может, и продолжил бы, но на него глядели раскосые глаза.

– Я сам кореец, родился в Казахстане: туда Сталин еще до войны всех корейцев сослал, – Бутусов тяжело вздохнул, – родители потом вернулись под Хабару. Ты не смотри, что у меня глаза все время щурятся, да и кожа не совсем белая. Можно кем угодно по крови родиться. Но я российский офицер в душе, и этим все сказано.

– Вот за это давай и выпьем, – торжественно заявил Лавров, извлекая из пакета бутылку «Столичной», – все мы граждане одной страны.

– Ты просто читаешь мои мысли, – радостно отозвался Бутусов, – со вчерашнего дня мечтал. Как только запах спирта на ватке почувствовал, сразу понял, чего мне здесь не хватает.

Батяня понимающе кивнул и незамедлительно разлил спиртное по пластмассовым стаканчикам.

– Погоди, а как же? В спецназ ГРУ всех претендентов через сито просеивали. Сам помню. В анкете приходилось писать, не было ли родственников на оккупированных территориях. А у тебя, по сталинской терминологии, предки – враги народа. При Советах об этом до последних лет не забывали. Да и брали в десант только славян: русских, украинцев и белорусов.

Офицер ухмыльнулся и принял из рук Лаврова стакан.

– Не ты первый задаешь мне этот вопрос, – ни на йоту не обидевшись, произнес Бутусов, – все очень просто. Еще с начала восьмидесятых в ВДВ начали создавать небольшие мобильные группы диверсантов, которые в случае локального конфликта с КНР должны были забрасываться в тыл врага, – офицер залпом осушил содержимое пластмассовой емкости и продолжил: – Группы в основном комплектовались из монголоидов. Естественно, бурятов, корейцев, удэгейцев в ВДВ было очень мало, потому такие люди и ценились на вес золота. Можно сказать, мне повезло. Из-за «морды лица» и приняли. А потом снова стали негласно учитывать «чистоту крови», вот и засиделся в майорах…

Батяня был настолько поглощен рассказом Бутусова, что чуть не забыл про внеплановые занятия по рукопашному бою, которые он обещал провести в своей группе курсантов.

– … в ЗабВо и ДальВо офицер-десантник с монголоидными чертами лица и знанием китайского был элитой. Повезло, – закончил свой рассказ Игорь.

– Интересно, – Лавров бросил взгляд на настенные часы, – давай еще по пятьдесят, и я побегу.

– Наверное, я тебя утомил, – Бутусов всмотрелся в задумчивое лицо майора Лаврова.

– Нет, что ты, – проговорил Батяня, пряча в пакет початую бутылку водки и засовывая ее за стопку журналов в тумбочке, – такое не каждый день услышишь. За твое здоровье! – подняв стакан, сказал он.

– За ВДВ! – откликнулся Игорь. – И за тебя. Ты ведь мне жизнь спас.

* * *

Как всегда бывает после ЧП, тут же приняли запоздалые меры безопасности. После случая с нераскрывшимся парашютом отменили сдачу нормативов последней группой офицеров. Со складов доставили новые парашюты, по нескольку раз их перекладывали, перепроверяли стропы, искали на материи малейшие дефекты, дабы не повторить печальный подвиг офицера из Дальневосточного округа. Хотя печальным он был отчасти, майор-то выжил.

Но, несмотря на общее напряжение и волнение, сдача нормативов окончилась без чрезвычайных ситуаций. Когда экзамены завершились и Поволжье покинули последние гости, военная часть зажила привычной жизнью: учения по рукопашному бою, стрельбище, изнуряющие тренировки, прыжки…

На майора Лаврова навалилось много дел. Но он все-таки улучал несколько свободных минут в своем плотном графике и обязательно заезжал к Бутусову в госпиталь. Сидя на краешке больничной койки, он выслушивал истории из жизни дальневосточного офицера, делился своими. Через две недели майору Бутусову наконец разрешили стать на костыли, и он отбыл поправлять здоровье по месту службы в Хабаровск.

Летели месяцы, проходили годы. Многое случилось в жизни нашего героя. Батяня все так же воспитывал и тренировал курсантов, изредка ходил с медсестрой в кино. А через пару лет даже чуть было на ней не женился. Казалось, чего еще надо хотеть от жизни? Разве что более высокой должности и очередного звания. Но Лавров не рвался делать карьеру. Для себя решил, что лучше быть хорошим комбатом, чем плохим командиром полка.