Книжный вор

Возможно, после этой рецензии меня убьют, но молчать я не могу.Настолько отвратительного языка я не видел, наверное, никогда. Невозможно читать книгу, от одного созецания которой постоянно дергается глаз. Я всегда знал, что некоторые люди умеют придумывать истории, а некоторые – обличать сюжет в ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ язык. Маркус Зузак точно не относится ко второй категории. Даже самый гнусный переводчик не смог бы настолько испоганить хорошую книгу, поэтому на него я не могу «валить» все плюшки.Это ужасно. Это надо подарить филологу, больному неизлечимо, чтобы его муки не продлились долго. Я молчу про страшное каверканье немецкого языка, который, перед тем, как употреблять, не помешало бы выучить.Не буду голословен – приведу примеры. В скобках комментарии, чтобы слегка разрядить обстановку. Никто не заметил.Поезд несся вперед.Кроме девочки.(Как в учебнике русского языка. «Проезжая мимо перрона, в поезде блевал человек».)Одним глазом глядя, а другим еще видя сон… (и, через 5 строк опять)Один глаз открыт. Один еще во сне.Еще несколько минут, и мать пошла оттуда со священником.(Пошла ты, мать… Оттуда. Со священником.)День стоял серый – цвета Европы. Вокруг машины задвинули шторы дождя.(Они были ярко-красные и с цветочками.)Волосы у нее были сорта довольно близкого к немецкому белокурому, а вот глаза – довольно опасные.(Исчерпывающая характеристика. Интересно, автор знает слово «цвет», или он с детства работал в мясном отделе?)Кафель был холодным и недобрым.(Он казался агрессивным, еще когда его положили. Никакого воспитания.)Когда Ганс Хуберман в тот вечер зажег свет в маленькой черствой умывальне, Лизель обратила внимание на странные глаза своего приемного отца. Они были сделаны из доброты и серебра. (А по краям радужки обделаны бриллиантами.)Папин хлеб с джемом лежал недоеденным на тарелке, выгнувшись по форме откусов, а музыка смотрела Лизель прямо в лицо. (Иногда она пыталась ласково дать Лизель в дыню, но девочка уворачивалась. Хлеб ластился к ней.)Школа, как вы можете представить, оказалась сокрушительным провалом.(Подойдя к глубине пролома в земле можно было увидеть разбросанные по котловану парты и ошметки тел учеников.)Лизель как девочку записали во что-то под названием БДМ. (На входе ей выдали плетку и наручники.)Жена его целый день сидит сложа руки, сквалыга, огонь развести жалеет – у них вечно холодрыга. (Талант стихотворца детектед.)Дверь открыл банный халат. А внутри халата оказалась женщина с испуганными глазами, волосами как пух и в позе забитого существа.(Я сейчас заплачу)Когда они проходили, Руди показал Лизель пуленепробиваемые глаза, злобно зырившие из окна лавки.(и котэневыцарапываемые. однозначно.)Через четыре года, когда она станет делать записи в подвале, ей в голову придут две мысли о травме намоченной постели. (в самом деле. в намоченной постели и подскользнуться недолго.) – Прости, Лизель. Сейчас мы не можем себе позволить.Лизель не огорчилась. Не захныкала и не застонала, не затопала ногами. (Героически подавила в себе эпелептический припадок, вызванный непокупкой новой игрушки. Это в войну-то. Ага.)Не успела Лизель и слова сказать, как деревянная ложка опустилась на ее тело, словно пята Бога. (Пауло Коэльо повесился на люстре.)Во сне у меня по-прежнему живут страшные сны. (И не поспоришь.)Ганс Хуберман, закончив укреплять здание, обернулся и увидел его у себя за спиной – старик стоял и спокойно ждал, пока Ганс обернется.(Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть не оглянулся ли яяя… )Когда Руди споткнулся и рухнул на униженный манекен, девочке стало и легче, и разочарованнее.(Воистину неисповедимы пути Господни..)Вообщем, вот так. Не знаю, как это можно вдумчиво читать, правда. Игра на жалость в книге такого уровня, что вызывает отвращение. Вызови сострадание к герою, а потом убей всех его друзей – это не есть рецепт хорошего произведения. Даже мой ворд говорит – «слишком много орфографических и грамматических ошибок, чтобы их можно было отобразить». За сим и я умолкаю.

Если на обложке моей любимой серии название написано с опечаткой («The Book Thrief» – «Книжный врор»?), а аннотация обещает историю с героем «аккордианистом», то у меня есть два варианта объяснения происходящего. Первый вариант: книга настолько дрянная, что на редактуру её «лица» махнули рукой. Но зачем тогда издавать эту книгу в замечательной серии, где процент книг «не очень» крайне и крайне мал? Второй вариант: издатели так торопились напечатать скорее дополнительный тираж, что просто не успели всё нормально вычитать (кстати, в самом тексте произведения тоже много опечаток, что не может не огорчать). Ещё очень умилила фраза «Этот роман можно не только читать – в нём стоит поселиться». Всегда мечтала поселиться в фашистской Германии, пожить в атмосфере голода, нищеты и промывания мозгов, когда идут бомбёжки, а люди живут в постоянном страхе. (Маленькая пометка для тех, кого «тяжесть» подобной темы может напугать и для тех, кто книги про войну не переносит: это совсем не такая книга, не военная литература).Такое ощущение, что этот роман зацепил меня крюком за шею и проволок за собой по каменистой дороге все 560 страниц. Повествование ведётся от лица Смерти, что уже само по себе поначалу привлекает внимание, но вскоре рассказчик совсем забывается, иногда только напоминая о своём присутствии отдельными беседами, в основном же мы вертимся вокруг юной Лизель Мемингер, которой за свой юный возраст пришлось многое пережить, так что даже по ночам ей теперь снятся кошмары… Удивительно. Про фашистскую Германию изнутри написано очень много хороших и интересных книг, но именно как жилось в то время ребёнку… Я не встречала такого. И сразу параллель с советскими книгами про ужасы и лишения войны глазами детей, забываешь сразу, что Лизель по другую сторону баррикад. Этот мир описан потрясающе, Маркус Зузак проделал огромную работу, чтобы достоверно изобразить то время, в котором он никак не мог жить. Неудивительно, что его работа производит впечатление того, словно он сам всё это прочувствовал: всё же много деталей сюжета он взял из биографии своей матери, которая, надо думать, и является прототипом Лизель. С детства она рассказывала ему про бомбёжки, воровство и фашистскую пропаганду, которая отравляла её молодость, а Маркус постепенно «отрясал слова» и вынашивал эту книгу. Кстати, очень интересно было бы почитать его другие романы, особенно титулованного The Messenger, которого на русский так и не перевели. Не думаю, что стоит говорить здесь про сюжет книжки, потому что он многогранный, кипучий и охватывающий сразу много тем. В романе понравилось всё: герои, каждый из которых уникальный и действительно живой; форма подачи – необычная, сложная структура глав с комментариями рассказчика, с вкраплениями подкниг, подысторий, а как потом показывает сюжет, ещё и «книги в книге»; спойлеры понравились, которыми автор умело дразнит читателя, и ты всё ждёшь, когда же случится то или иное событие, о котором говорилось в начале главы, пока совсем об этом не забудешь и вдруг это событие всплывёт. На каждую тему, затронутую в романе, можно написать целый подробный реферат на сотню страниц. Как ни странно, «Книжный вор» напомнил мне «Дом, в котором…» Мариам Петросян, хотя они совсем не похожи. Но остаётся впечатление, что на эту книгу написать рецензию невозможно, хочется только сказать: уважаемые книголюбы, это прекрасное произведение, пожалуйста, прочитайте его сами и вы увидите массу, массу всего, что заставит вас задуматься, улыбнуться, взгрустнуть, вздохнуть, в гневе потрясти кулаком и… Да что угодно. Роман нещадно терзает все струны души и разума, которые только есть в человеке, заставляя его реагировать. Многогранный и полный, как сама жизнь… Или как сама смерть, коль скоро он/она тут рассказчик.Однозначно в любимые книжки. Куда ещё можно определить роман, после прочтения последней страницы которого тут же возвращаешься обратно: перечитать и переосмыслить первые главы?

Никогда не ставьте оценку рецензии на книгу, которую не читали. Именно так я когда-то сделала по глупости и невежеству – заметила где-то на главной странице Livelib'а самый рейтинговый, но самый отрицательный отзыв о «Книжном воре», и, спотыкаясь о вырванные из контекста цитаты автора, одиноко зависшие в воздухе, обсмеянные и нелепые без окружающего их мира книги, поставила ему плюсик. После такой рецензии (которая теперь вызывает у меня сплошное недоумение и ощущение, что ее автор просто не понял задумку Зусака, атмосферу произведения, его героев) я крайне долго не решалась прочитать эту книгу. Она много раз вливалась в мои планы, но потом я снова вспоминала пресловутую мегаотрицательную и суперрейтинговую рецензию, и «Книжный вор» вылетал из списка книг, за которые я собиралась взяться в будущем.Не знаю, почему я все-таки решила ее прочитать. Конечно, в принципе нельзя составлять мнение о книге по одному отзыву, но эффект от него был слишком силен и пагубен. Наверное, дело в том, что я очень трепетно отношусь к затронутой в книге теме и поэтому в итоге не смогла пройти мимо неё. «Книжный вор» давно был закачан в телефон, он всё терпеливо ждал своего часа, и на этот раз я не смогла ему отказать. Так я и встретилась душной майской ночью с историей о маленькой девочке, заключившей в себе трагедию многих народов, миллионов людей, десятков стран. И теперь я хочу извиниться перед Маркусом Зусаком. И перед книгой. И сказать им обоим спасибо. Слова благодарности и восхищения грудятся где-то внутри большим теплым комом – «Книжный вор» останется со мной надолго (или я с ним?..). Читалась книга на одном дыхании, оторваться было реально совершенно не возможно. Безумно интересная, необычная, глубокая, атмосферная, пронизывающая до костей и в то же время убаюкивающая, пронзительная и ошарашивающая, она засасывает с первых строчек и буквально липнет к рукам, преследует тебя, ходит по пятам и не отпускает до самой последней строчки. Наверняка, у кого-то с этой книгой были иные отношения, но у нас с ней всё было именно так. Я «в ней» засыпала и «в ней» просыпалась. Я и правда там буквально поселилась.Мне на удивление понравилось в книге всё. От оформления – всех видов обложек, удивительно тонких и своеобразных рисунков, специфических заглавий, до содержания – необычного рассказчика, героев, улиц, книг, звуков… Но главное достоинство «Книжного вора» – именно авторский стиль. Просто необыкновенное попадание. За все пять сотен страниц я ни разу не споткнулась о его образы, сравнения, прилагательные. Я бы с радостью прочла еще пять сотен подобных страниц. Всё настолько гармонично, что даже не верится – но придраться мне абсолютно не к чему. Каждая фраза в этой удивительной книге – на своём месте. Слова Зусака завораживают, сбивают с ног, потрясают, умиляют, пугают, обнадеживают, вдохновляют – они заставляют думать, они делают тебя лучше, человечнее, милосерднее. Зусак оказался очень чутким, мудрым и внимательным человеком. А еще добрым, потому что такие книги рождаются только от большой доброты и любви – к этому миру и населяющим его людям.Маркус Зусак создал ни на что не похожий, ни с чем не сравнимый мирок. Я полюбила эту улочку и ее жителей. Я обитала где-то там, рядом с ними, в подвале дома №33 по Химмельштрассе. Спала на холстинах, жгла керосинку и рисовала белой краской на стене солнце с облаками, читала вслух, играла на аккордеоне, готовила гороховый суп, бранилась на чем свет стоит, бежала стометровку, перебирала пальцами корешки сотен книг, грызла один леденец на двоих и, конечно, воровала яблоки, картошку, печенье и книги. Но еще я вскидывала руку, репетировала «хайльгитлер», пряталась в бомбоубежище, вскакивала от звуков сирены, боялась всего на свете, оплакивала свои потери, провожала глазами вереницу евреев, получала удары хлыстом, падала лицом в грязь, не смела дышать, удивлялась горячим снежинкам и качала на руках аккордеониста с застывшим серебром в глазах… Спасибо, Маркус. Спасибо, книжная воришка. Просто спасибо вам всем. Мы обязательно встретимся снова.Обязательно.