Об авторе
Посвящается моим детям Наталии и Александру
Среди жителей Петербурга найдется не так уж много тех, кто бы не любил свой город, не гордился бы им. Но чаще всего наша любовь к Петербургу – любовь поверхностная, торопливая. Да, конечно же, мы сумеем объяснить приезжему человеку, как пройти к Исаакиевскому собору, расскажем, чем отличается Мариинский театр от Александринки, припомним, кто был автором Зимнего дворца, но вот стоит тому же приезжему человеку поинтересоваться историей и судьбой какого-нибудь старого петербургского дома или, скажем, уже едва различимым гербом на его фасаде, или, например, странной башенкой, венчающей кровлю здания, и тут большинство из нас наверняка зайдет в тупик. А ведь душа города живет, и проявляется она не только в знаменитых исторических дворцах и музеях, а порой скрывается в каком-нибудь невзрачном проходном дворе, на ныне запущенной лестнице, знавшей иные времена, в чугунных завитках решетки…
И история города, и его судьба оказались бы неполными, обедненными, если бы среди нас не появлялись люди, чья любовь к городу становится любовью деятельной. К таким людям, несомненно, принадлежит и автор книги, которую вы сейчас держите в руках, – Георгий Иванович Зуев. Я даже не знаю, как его правильнее назвать – коллекционер? Исследователь? И то и другое будет верно. Как истинный, одержимый своей страстью собиратель, он отыскивает факты, документы, открытки, рисунки, воссоздающие историю Петербурга, как настоящий исследователь, он скрупулезно изучает пришедшие к нам из прошлого свидетельства, мемуары, сопоставляет их, размышляет над ними… Но этого мало. То, что ему удается собрать, найти, он стремится донести до тех, кому это интересно, кто тоже любит свой город. А потому он не только коллекционер, не только исследователь, но еще и литератор.
Он умеет рассказать обо всем, что узнал, увлекательно и просто. И вот мы уже видим, как прогулка по одной только петербургской улице вдруг превращается в целое путешествие по российской истории, где соседствуют драматические судьбы и амбициозные планы, яркие события и не менее яркие характеры. Одним словом, история оживает, оборачивается выразительными картинами, наполняется голосами – и вот тебя уже невольно тянет пойти взглянуть на те самые дома, мимо которых ты еще совсем недавно пробегал торопливо и равнодушно, постоять возле них, вглядеться в их окна, за которыми вдруг так отчетливо угадывается давно прошедшая жизнь. Прочтите эту книгу, и вы наверняка испытаете подобное чувство.
Борис Никольский
Главный редактор
литературного журнала «Нева»
К читателю
И, белым облаком скользя,
Встает все то в душе тревожной,
Чего вернуть, увы, нельзя
И позабыть что невозможно!..
Николай Агнивцев
Необычайно интересно рассматривать старые иллюстрированные почтовые открытки, запечатлевшие неподражаемый облик нашего города, на них документально зафиксированы исторические моменты и события, канувшие в Лету. Давно уже нет людей, изображенных на снимках, умер и мастер, сделавший эти замечательные фотографии. Навсегда исчезли из повседневной жизни петербуржцев чопорный патриархальный быт, нравы, мода, старый городской транспорт. На открытках же, пожалуйста, – полные человеческого достоинства и мужества лица солидных отцов семейства, с холеными бородами, усами и эспаньолками, которых сейчас уже не встретишь. А разве не вызывают восхищения милые петербургские дамы в умопомрачительных туалетах, обольстительные красавицы в платьях с перетянутыми осиными талиями и широкими буфами рукавов. Как прекрасен и выразителен на старых фотографиях облик горожан, словно их специально отбирал для съемки взыскательный режиссер.
О многом могут рассказать почтовые иллюстрированные открытки. С удивительной документальной точностью передают они неповторимые моменты и приметы времени. Трогательно очарование жанровых городских сцен с пролетками, лакированными колясками на «дутых» шинах, конками, первыми городскими трамваями и неуклюжими автомобилями.
Почтовые открытки нередко хранят важные сведения об уникальной архитектуре нашего города, его старинных особняках и сооружениях – обо всем, что сегодня составляет золотой фонд старого Петербурга. Многое из этого фонда, к сожалению, не дошло до наших дней, в силу разных обстоятельств навсегда исчезло из повседневной жизни и, что уж тут поделаешь, даже из нашей памяти.
Особенно значительный ущерб городским постройкам нанесен в XX веке. В первые годы прошлого столетия многоэтажные доходные дома начали энергично теснить ампирные особняки Северной столицы. Творения великих зодчих безвозвратно гибли в лихолетьях двух русских революций, в годы блокады Ленинграда. Иные же объекты города безжалостно разрушили недобрые руки и жестокие сердца наших сограждан при антирелигиозных перегибах и массовом типовом жилом строительстве. К счастью, сохранились почтовые открытки и фотографии с изображением уничтоженных архитектурных сооружений города. Иногда именно эти старые, пожелтевшие от времени «открытые письма» являлись единственными сохранившимися документами, по которым можно было не только судить о старых петербургских домах, но и реставрировать их, и даже восстанавливать утраченные памятники отечественной архитектуры…
У прилавков букинистических магазинов города нередко можно услышать обращенные к продавцу странные просьбы:
– Покажите «артистов», пожалуйста!
– Есть что-нибудь новое по «малым городам»?
– Разрешите посмотреть «головки»!
Иногда слышатся радостные возгласы и оживленные рассказы по поводу интересных находок. Подобные вопросы и приступы искреннего восторга принадлежат филокартистам – фанатичному племени собирателей старых «открытых писем», или «почтовых иллюстрированных открыток», с завидным упорством обходящих магазины с тайной надеждой найти наконец заветное сокровище, о коем они так долго мечтали. А если почтовая открытка содержит еще и небольшой рукописный текст, то впридачу вы можете получить интересную информацию, проливающую свет на малоизвестные вам стороны жизни города.
У каждого собирателя бывали ситуации, когда его сердце начинало учащенно биться при прочтении всего лишь лаконичной надписи на открытке, каковую саму по себе он никогда бы не отнес к числу интересных коллекционных экземпляров. Однако случается так, что именно этот небольшой текст, написанный аккуратным каллиграфическим почерком, давал начало для интересных размышлений и исследований, выводил собирателя на цепь чрезвычайно любопытных исторических связей.
Как-то в один из дождливых осенних вечеров в хорошо известном всем петербуржцам букинистическом магазине на Литейном проспекте, просматривая объемные пачки старых почтовых открыток, я неожиданно обнаружил среди них три экземпляра, не вызвавших первоначально особого интереса. Они не имели прямого отношения к моей морской коллекции. Открытки могли бы, безусловно, заинтересовать собирателя так называемых «типажей» из различных стран и времен. Однако, к счастью, я вовремя заметил, что на лицевой стороне каждой из них были сделаны четкие короткие надписи на русском языке. Почтовые открытки, датированные 1904–1906 годами, отправлялись из Египта, Владивостока и Индокитая в Санкт-Петербург, на Офицерскую улицу, в дом № 57 «Ее высокородию Анне Андреевне Михайловой». Первая открытка, изображавшая двух водоносов из Египта, от 28 декабря 1904 года, содержала достаточно тревожный и лаконичный текст: «Сейчас уходим в Красное море. Надеюсь, до свидания». Вторая, с выразительной фигурой бурятского шамана, в сентябре 1905 года извещала жительницу Офицерской улицы о том, что «адрес мой – Владивосток, крейсер, Алмаз“». Наконец, третья отправлена моряком крейсера «Алмаз» из Цейлона и помечена 31 декабря – 13 января 1905–1906 годов.
С этих открыток начался поиск…
Совершенно очевидно, что отправитель «иллюстрированных открыток» совершил неблизкое и небезопасное путешествие по морям и океанам. Даты писем совпадали с началом и окончанием трагической для России русско-японской войны и гибелью 2-й Тихоокеанской эскадры адмирала З.П. Рожественского. Автор коротких путевых заметок – офицер крейсера «Алмаз», вероятно, стал непосредственным свидетелем нашей национальной трагедии в Цусимском проливе.
Расшифровка этой части текста на почтовых открытках мне, историку флота, большого труда не представила. Даты и наименование крейсера действительно полностью соответствовали маршруту перехода русских военных кораблей из Петербурга на Дальний Восток. Крейсер 2-го ранга «Алмаз» 14 мая 1905 года в составе Балтийской эскадры принял неравный бой в Корейском проливе с японскими крейсерами и оказался единственным кораблем, выполнившим приказ адмирала и прорвавшимся сквозь строй японских броненосцев во Владивосток.
К сожалению, это все, что я тогда смог припомнить о боевом корабле Балтийского флота, ставшем участником гибельного для России перехода 2-й Тихоокеанской эскадры из Петербурга на Дальний Восток.
Но, к великому стыду, я, коренной ленинградец, ничего толком не знал об Офицерской улице. Распространенные на Руси фамилия и имя Михайловой Анны Андреевны, проживавшей в 1904–1906 годах по указанному на открытках адресу, являлись для меня «тайной за семью печатями». Сплошные вопросы и неспособность толком ответить на них повергли меня сначала в стыдливое уныние, а затем настоятельно потребовали неотложной реабилитации в собственных глазах и глазах моего помощника – внука, свидетеля этого позора. Правда, в своем невежестве я оказался не одинок. Мало кто смог мне тогда ответить, где находится Офицерская улица и чем она примечательна в истории нашего города. Подобное обстоятельство, однако, меня не успокоило. Наоборот, подвигло на решение найти исчерпывающие сведения об одной из главных улиц Коломны, доме № 57 на ней, его жительнице Анне Андреевне Михайловой и о боевом пути героического крейсера «Алмаз».
Пришлось с головой уйти в захватывающую и интересную работу, превратиться на время в своеобразного детектива, с азартом поработать в архивах и библиотеках. Начались бесконечные переговоры и консультации с различными организациями и частными лицами. Поиск вывел не только на любопытные малоизвестные исторические материалы, но и на прекрасных людей, наших современников – скромных работников музеев, архивов, библиотек, щедро и бескорыстно делящихся информацией, советами с теми, кто занят розыском исторических материалов и документов, кто посвящает себя увлекательному делу – истории нашего замечательного города.
Цепная реакция этой человеческой щедрости позволила в конечном итоге успешно ответить на большинство интересующих вопросов, связанных с одной из печальных страниц истории российских военно-морских сил, со старейшей улицей Петербурга и с жизнью людей, некогда населявших ее дома.
Передо мной, как в многосерийном фильме, прошли нелегкие судьбы поколений наших сограждан, втянутых историей в водоворот трагических событий и потрясений. Поколений, которым все было отпущено полной мерой: счастье и горе, победы и поражения, известность, забвение, слава и бесславие. На их долю выпали времена величайших национальных смут и трагедий. В годы великих отечественных войн, при геноциде и терроре они страдали, голодали, подвергались тяжким преследованиям и репрессиям, но стойко переносили все испытания, не ожесточились сердцем, без ропота и особых обид несли тяжкий крест неимоверных унижений, нищеты и незаслуженного общественного остракизма. Многих из них не миновала вечная разлука с отчим домом, близкими и друзьями. Некоторым пришлось доживать свой век на чужбине, надеясь до последнего своего часа на возвращение к родным очагам, в Коломну, на Офицерскую улицу, чтобы умереть на родине.
Старинная улица, ее особняки и дома внезапно заговорили. Прошлое Офицерской, осознание, что именно здесь когда-то жили и творили известные государственные деятели России, великие русские писатели, поэты, композиторы и артисты, наполнило сохранившиеся здания духовным содержанием, особой значимостью и красотой.
Три простые, казалось бы, невыразительные старые почтовые открытки, годами лежавшие в старом альбоме или старинном комоде, стали поводом для интересного поиска, позволили из дымки забвения извлечь малоизвестные эпизоды жизни граждан России, «имевших свое местожительство в Офицерской улице», – людей, своими делами и поступками формировавших историю России. Нас многое связывает с ними, и, вероятно, по великому чувству сопричастности и уважения к нашим предкам и их делам нам дорого все, что они оставили в наследство, все, с чем соприкасались в своей жизни, что до сих пор хранит следы их благородных искренних деяний.
В предлагаемую вашему вниманию книгу включены некоторые фрагменты произведений автора, опубликованных ранее. Соединенные воедино, значительно дополненные и уточненные материалы содержат малоизвестные широкому кругу читателей и любителей исторической литературы сведения о нашем городе.
Автор искренне надеется, что его скромный труд, как и работы его коллег-краеведов, будет способствовать развитию исторической памяти петербуржцев.
Глава 1
«В Коломну, к Покрову…»
Оказалось все довольно банально и просто – улицу переименовали за десять лет до моего рождения. Не зная об этом, я неоднократно бывал здесь, часто проезжал по ней, в бестолковой суете повседневных дел и забот не замечая в современном облике улицы Декабристов величественные черты былого великолепия старой Офицерской. В привычной суматохе буден, в постоянной спешке мы, к сожалению, не обращаем внимания на сказочную красоту и удивительную гармоничность архитектурного облика этой оставленной нам в наследство улицы, с ее домами, особняками и строениями, созданными некогда великими трудами и талантом русских зодчих.
Район Офицерской улицы относится к числу интереснейших исторических мест города. Отдаленный ранее от центра столицы, он считался ее окраиной, представляя собой своеобразный заповедный уголок, сохранивший характерные черты этой старейшей петербургской местности с ее удивительным сочетанием разнообразных архитектурных стилей и насыщенностью биографий каждого дома.
На плане Петербурга эта часть города появилась уже в первой половине XVIII века и была названа Коломной.
Одна из городских частей Северной столицы, узкая полоска между Фонтанкой и Мойкой, от Вознесенского проспекта до устья Невы – именно так спланировал когда-то Коломну архитектор П.М. Еропкин.
Говорят, что название Коломна произошло от слова «колонны» – так именовал некогда прорубленные здесь просеки первый архитектор Петербурга Доминико Трезини.
Знаток истории этой части города А.Ю. Иванов полагает, что название произошло от подмосковного села Коломенского, откуда в новую столицу переселили мастеровых людей. Исследователи считают, что изначально основанием для подобного наименования скорее всего стали русизмы «коло» (около) и «мна» (меня). Иначе говоря, около столицы, около великого князя, царя, императора – «Коломна».
До сих пор существуют самые разнообразные версии и мнения о происхождении названия Коломна. Суждений много, но единого, достаточно обоснованного мнения наименования этой старинной петербургской местности до сих пор нет. На страницах исторических книг и журналов периодически появляются все новые и новые гипотезы, догадки и домыслы (и не более того) о возможном возникновении Коломны, которые, как правило, начинаются со слов «вероятно», «возможно», «полагают» и т. д.
Р. Вербицкий в заметке «Почему – Коломна?», опубликованной в «Панораме» от 14 мая 1987 года, ссылаясь на словарь В. Даля, сближает слова «Коломна» и «коломень» (окрестность, околоток), полагая, что окраинное положение этой части города могло послужить причиной появления столь необычного для Санкт-Петербурга названия городского района.
В. Антонов в шестом выпуске «Панорамы» за 1985 год, внимательно изучив старинные выпуски газеты «Санкт-Петербургские ведомости» и купчие документы XVIII века, отстаивает версию историка Санкт-Петербурга П.Н. Петрова о происхождении названия Коломна от итальянского «колонна» – межевой столб, просека, улица, слобода (по мере бытового расширения функционального значения слова). И действительно, в объявлении, помещенном в «Ведомостях» (1762. № 23), читаем: «На Адмиралтейской стороне между Глухою и Чухонскою речками в 21 коломне под № 1 желающим купить деревянный двор…» (Чухонская речка – старое наименование реки Пряжки).
Помимо итальянского слова «колонна» широко употреблялось и другое, с тем же значением, но заимствованное уже из немецкого языка – «колюмна»; например, в купчих 1780-х годов то и дело встречаешь это слово: «…в большой колюмне, между Фонтанкою и Глухою речкою.» или: «…на Адмиралтейской части, за Мьею речкою, в новопостроенных слободах колюмнах…».
Вот этот-то сплав из чужеземных слов «колонна» и «колюмна» и был, вероятно, переосмыслен русскими людьми в привычное ныне слово Коломна.
Любопытно, что в XVIII веке в столичном городе Петербурге, оказывается, существовало несколько районов, называемых Коломна. Та же газета «Санкт-Петербургские ведомости» в двадцатом номере за 1784 год поместила объявление о продаже частного жилого строения следующего содержания: «В Московской части в Коломне, по Басманной улице, продается дом под № 135 на жилых каменных погребах.».
Как известно, Московская часть находилась между Невским проспектом, Фонтанкой, Царскосельским (ныне Московским) проспектом и Лиговским каналом. Басманной называлась некогда нынешняя Колокольная улица, а весь район вокруг Владимирской церкви занимала с 1740-х годов Дворцовая слобода, населенная придворными, стремянными, свечниками, кузнецами, поварами и т. д. (Для них-то и была построена вначале деревянная, а затем каменная церковь. Кстати, Басманной улица звалась потому, что ее населяли басманники – придворные пекари.)
В купчих документах тех далеких времен периодически встречаются знакомые слова «колонна» и «колюмна», обозначающие будущее местоположение Кузнечного, Поварского, Свечного и иных переулков. О Стремянной улице, например, писалось: «.в Московской части в первой коломне, что ныне называется Стремянная.».
Существовали «коломны» и в других частях города. При этом можно совершенно отчетливо проследить превращение «колонны» в «коломну». Так, например, в газетном объявлении от 12 сентября 1749 года читаем: «Коллегии иностранных дел секретарь Степан Писарев продает деревянной свой двор. состоящий во второй колонне от Невской першпективы… (имеется в виду нынешняя Итальянская улица)». Спустя четыре года этот же адрес звучит уже так: «На Адмиралтейской стороне во второй коломне от Невской першпективы. продается. секретаря Писарева дом». Со временем безымянная «колонна-коломна», снабженная лишь порядковым номером, обретала свое имя и становилась уже целой улицей: «В приходе церкви Вознесения Господня в третьей Коломне в подьяческой улице продается. дом». Из этого объявления, опубликованного в 1761 году, видно, что недавно возникшее название улицы еще не воспринималось современниками как имя собственное и потому пишется с маленькой буквы, а вот «колонна» уже стало таковым, превратившись в Коломну.
Итак, название Коломна существовало в различных частях города, где некогда прокладывались регулярные улицы, поэтому версии о перенесении этого слова на петербургскую почву выходцами из подмосковного села Коломенского или о его происхождении от слова «коломень» не подтверждаются.
Но возникает вопрос: почему оно уцелело только применительно к одной части города? Вероятно, причиной тому может быть то обстоятельство, что другая Коломна, в Московской части, уже имела более употребительное наименование – Дворцовая слобода. В остальных же случаях речь идет не о собирательном названии целого городского района, а лишь об отдельных улицах, которые, приобретя собственное имя, переставали называться «коломнами». (Исследования и поиски более определенного ответа о происхождении названия Коломна продолжаются.)
Коломенские земли, между Мойкой и Екатерининским каналом (ныне – канал Грибоедова), при Петре Великом составляли предместье столичного города, топкое и болотистое. Историк В.Л. Михневич писал, что «.в дурную погоду не было по ним ни проходу, ни проезду. Тут же, около нынешней Вознесенской церкви, было кладбище. Что же касается пространства между Фонтанкой и Екатерининским каналом, то оно было совершенным тогда пустырем и глушью. Впрочем, по берегу Фонтанки находилось в лесу несколько дач царских сановников…».
До 1740 года северную часть Адмиралтейского острова, с одной стороны омываемую Невой, а с другой – рекой Мьей (Мойкой), заселяли адмиралтейские чины всех рангов. Территория между Мойкой и Фонтанкой в основном была лесистой и болотистой. Страшный пожар в 1737 году уничтожил здесь почти все постройки. Власти города спешно переселили жителей южнее, к Глухому протоку и Фонтанке, в район теперешних Старо-Калинкина и Ново-Калинкина мостов. Сюда переместились и некоторые государственные ведомства, такие, как строения пенькового и каторжных дворов с их многочисленными службами. Слобода в районе этих мест и территория Матисовой деревни составили основу Коломны. Протекавшую у Матисовой деревни речку Чухонку в 1737 году переименовали в Пряжку, так как неподалеку от нее располагались прядильные амбары.
В первой половине XVIII века местность, ограниченная Невой, Мойкой, Английским проспектом, Екатерининским каналом и Фонтанкой, получила наименование Малой Коломны, в отличие от Большой Коломны, расположенной несколько южнее и восточнее. Заселение Малой Коломны шло интенсивно. Здесь обосновались мастеровые адмиралтейского ведомства, отставные нижние чины, мелкие торговцы. Улицы долго оставались немощеными и застраивались вначале деревянными домами в один-два этажа, реже встречались каменные строения. Центром Малой Коломны стала площадь, ограниченная нынешними Упраздненным и Дровяным переулками, Псковской и Витебской улицами. В то время она являлась у жителей излюбленным местом для выпаса коз, которые и определили ее столь необычное неофициальное прозвище – «Козье болото». Долго еще, вплоть до 1849 года, площадь сохраняла это наименование, пока наконец официально не превратилась в Воскресенскую, по названию церкви – двухэтажного храма, напоминавшего творения архитектора К.А. Тона – создателя эклектического «русско-византийского» стиля.
Церковь во имя Воскресения Христова на Воскресенской площади сооружалась по распоряжению императора Николая I в связи с избавлением Петербурга от холеры и в честь рождения его младшего сына, великого князя Михаила.
Первоначально на отведенном для церкви месте поставили небольшую часовню для сбора пожертвований, строить ее начали 16 декабря 1845 года, а освятили 8 марта 1846 года. В конце следующего года состоялась закладка церкви по проекту академика Н.Е. Ефимова. Строителем ее избрали служившего в Главном управлении путей сообщения архитектора А.И. Шевцова, его помощником – архитектора В.Ф. Небольсина. 10 января 1848 года последовало высочайшее соизволение и благословение Синода на устройство временной церкви. В том же году при часовне устроили и освятили временный деревянный храм во имя Рождества Христова, разобранный в феврале 1861 года. В 1848–1850 годах строительство каменной церкви продолжалось, но лишь в 1857 году началась окончательная отделка интерьера храма, установка иконостасов, отливка колоколов, изготовление утвари и т. д. 28 февраля 1859 года церковь освятили. 4 октября того же года освятили боковой придел Тихвинской Божией Матери, а 8 ноября 1861 года – второй боковой придел, во имя святого архистратига Михаила.
Церковь во имя Воскресения Христова на Воскресенской площади.
Фото Н.Г. Матвеева. 1900-е гг.
Трехпрестольная церковь Воскресения Христова имела два этажа, три придела: главный, во имя Воскресения Христова, и названные боковые устроили в верхнем этаже. В нижнем располагались вертеп Рождества Христова по образцу Вифлеемского и еще два боковых придела. Интерьеры нижней церкви выполнили в 1870-е годы по проекту архитектора С.В. Садовникова.
Спустя восемь лет после освящения церкви в главном куполе открылась течь, вследствие чего началось экстренное исправление всего здания. Работы проводились в 1867–1869 годах под наблюдением архитектора К.Я. Маевского.
Все иконостасы и царские врата церкви мастерски вырезаны из соснового дерева. Иконы во всех иконостасах писаны маслом на холсте. Церковная утварь отличалась особым изяществом.
Близ храма обосновалась богадельня для бедных женщин. В феврале 1870 года при церкви образовалось Общество для вспоможения приходским бедным, в его ведение поступила и богадельня. При обществе открыли приюты для девочек и мальчиков. Обществу оказывала покровительство великая княгиня Ксения Александровна.
Храм Воскресения Христова безжалостно разрушили в 1932 году, а место, на котором он был сооружен, переименовали в 1952 году в площадь И.П. Кулибина, увековечив этим актом память русского изобретателя. Великий механик-самоучка приехал в столицу Российского государства в 1769 году по повелению самой Екатерины II – уж очень поразили царицу мастерство и талант Ивана Петровича.
Издавна Коломна, один из самых низменных уголков города, страдала от сильных наводнений. После дождей на ее улицах обычно подолгу стояли огромные лужи, и сюда, на мшистое «Козье болото», приезжали охотиться на уток и бекасов петербургские жители.
В царствование императрицы Елизаветы Петровны отец светлейшего князя М.И. Кутузова, Илларион Матвеевич Кутузов, представил государыне свой проект «О проведении канала для предотвращения жителей столицы от гибельных последствий наводнения». Проектом опытного военного инженера предусматривались работы по созданию сквозной водной артерии от Мойки до устья Фонтанки, комплекс инженерно-технических работ по капитальной расчистке, расширению, значительному углублению реки Кривуши на всем ее протяжении и превращению водоема в эффективное гидротехническое сооружение. Проектом тогда же предусматривались работы по выпрямлению русла реки и уничтожению ее больших излучин, а также по отделке тесаным гранитом берегов и набережных. Однако решение о проведении работ по сооружению нового канала приняли лишь после вступления на престол Екатерины II.
7 апреля 1764 года генерал-фельдцейхмейстер А.Н. Вильбоа преподнес новой императрице доклад «Об очищении Глухой речки на пользу и украшение столицы». Ознакомившись с документами, 17 мая того же года Екатерина II утвердила их, высказав при этом свои замечания и пожелания. В частности, она повелела: «Соединить канал при устье с Мойкою, вычистить, углубить, расширить и сделать удобным для проезда барок». При этом императрица указала на необходимость «дать каналу везде глубину от уровня не менее одной сажени, а ширину между набережными – восемь сажень, а где место дает – то шире, сохраняя только чтобы по обеим сторонам проезд свободным был».
Екатерина II категорически отвергла предложение строителей о спрямлении русла речки Кривуши и уничтожении ее больших излучин. На представленном докладе рукой императрицы было начертано: «Речку, названную Глухою, чистить по натуральному ее течению». Таким образом, по повелению Екатерины II естественные изгибы русла реки Кривуши остались неизменными, старинный водоем сохранил свою первоначальную форму и большие излучины.
Императрица Екатерина II.
Художник Д.Г. Левицкий. 1783 г.
Императрица утвердила также смету расходов на строительство нового городского канала. При этом предполагалось, что на очистку берегов Глухой речки, а также на строительство «всех мостов, крылец, съездов и перил» понадобится 368 906 рублей 49 копеек. Утверждая смету, императрица указала, что «для избежания лишних расходов предусмотреть, чтобы все подряды и закупки производились с должною бережливостью, строго по указам и регламентам канцелярии Главной артиллерии и фортификации, без посредства особых комиссионеров».
Именным указом императрица утвердила и штат чинов, необходимых «для производства работ, письменных дел, содержания казны и материалов». Надзор за работами возложили на инженер-полковника Назимова. Все необходимые строительные материалы доставлялись в пакгаузы канцелярии Главной артиллерии и фортификации. Общее наблюдение за производством всех работ на новом канале осуществляли генерал-фельдцейхмейстер А.Н. Вильбоа и князь Григорий Орлов. Их общее руководство строительством будущего Екатерининского канала императрица закрепила 24 марта 1765 года своим именным Высочайшим указом.
3 июня 1766 года Глухую речку (она же река Кривуша) Высочайшим повелением переименовали в Екатерининский канал, имевший общую протяженность 4 версты 318 саженей. Планами строительных работ Глухую речку разделили на пять рабочих участков, освоение которых в общей сложности заняло более 25 лет.
Строительство канала по его завершении (со всеми мостами, парапетами, спусками к воде) обошлось казне приблизительно в 1 165 950 рублей при стоимости каждой его сажени в среднем в 500 рублей.
Интересно отметить, что расходы на строительные работы по прорытию и обустройству Екатерининского канала поступали не только из казенного ведомства, но и за счет специальных налогов от населения.
Императорским указом от 17 июня 1769 года предписывалось: «В рассуждении, что оные каналы имеют быть для здешних городских жителей, на сделание оных собрать с здешних жителей, имеющих свои домы; почему о сборе как с купечества, так и с разночинцев распоряжение учинено быть имеет». Аналогичное распоряжение содержал и Высочайший указ от 25 июля 1785 года, повелевающий «построенные берега Невы, Фонтанки и Екатерининского канала отдать в ведомство Санкт-Петербургской управы благочиния с тем, чтоб оная предоставила содержание и починку впредь оных берегов с принадлежащими к ним протоками обывателям по дистанциям, каковые лежат противу каждого дома».
Столь продолжительный период работ по обустройству Екатерининского канала зависел прежде всего от его значительной протяженности и от затруднений, возникавших при его проходке. Строителям приходилось на некоторых участках засыпать многочисленные пустоты и забивать сваи «в местах широкого разлива воды». В иных же местах землекопы вынимали из русла бывшей речки Кривуши значительное количество грунта, достигая установленной глубины канала. На зыбких участках почвы, плывунах в границах предусмотренных проектом берегов перед выемкой земли приходилось укреплять болотистые места деревянными щитами, выкачивать воду и уже после этого приступать к земляным работам. При прорытии русла водоема рабочие сталкивались с целыми залежами крупных валунов, оставшихся в земле от ледниковых периодов. Строителям пришлось также вручную выкорчевывать огромные пни многолетних деревьев.