Составлено по «Кровавой книге», выпущенной
по благословению Высокопреосвященнейшего Сергия, архиепископа Самарского и Сызранского
издательством газеты «Благовест» г. Самара в 2001 году (автор-составитель Ольга Ларькина).
© Издательство «Зёрна», 2006 г.
Предисловие
О грехе аборта написано немало книг. Умных, порой горестных, с научными выкладками и страшными цифрами… Эта книга уникальна тем, что основу ее составляют покаянные письма женщин, в окаменении сердец погубивших во чреве собственных детей. Или – рассказанные журналистами подлинные истории грехопадения.
Страницы этой книги истекают кровью. Кровью наших нерожденных детей – тех, кому, быть может, Господь судил стать великими подвижниками и молитвенниками, или нести врачующее исцеление больным в госпиталях и больницах, или наставлять на доброе в школах тех счастливцев, которым их матери позволили появиться на свет Бо́жий. Эти рассказы попытка воззвать хотя бы к тем кто еще способен услышать такую простую заповедь Божию – не убий.
Дай-то Бог, чтобы хоть кто-то услышал голос совести – глас Бо́жий, хоть кто-то, оплакав в покаянии собственные грехи, решился сделать все для спасения нерожденных младенцев. Тогда – не напрасен наш труд. И малые дети придут в нашу вымирающую страну и наполнят ее звонким смехом и тихой молитвой, наполнят щедро изливаемой Божией благодатью.
И хотя невозможно человеку исправить столь великое зло, как убиение нерожденного младенца, но пока мы живы, есть еще возможность принести покаяние и слезно молить Го́спода о даровании благой участи отправленным нами в темную юдоль, чадам. Вот почему мы поместили в конце книги покаянный акафист жен, загубивших своих чад, и молитвы.
Составитель
И сердце омылось слезами
(Рассказы женщин)
Нерожденная Оленька
Жизнь свою заполняем всем, что только под руку попадется. Разборчивые в еде и одежде, мы порой так неразборчивы в средствах, которые избираем, чтобы достигнуть временного своего телесного покоя… Душа чернеет от осознания своего греха. Да ведь сама я, сама! – просила у Бога семью, детей…
Было мне уже 27 лет. Институт за плечами, работа интересная, друзья, а нет ощущения полноты жизни. Пришло понимание простой истины – женщина только в семье, в детях раскрывает свое предназначение.
Училась я тогда в Ростове-на-Дону на профессиональных курсах. Как-то поехали мы на экскурсию в Новочеркасск. В программе было и посещение храма. Заходила как в музей, а вошла – как на небо взошла: люди молятся, свечи горят… Я эту жизнь тогда не знала. Отыскала знакомую икону Николая Чудотворца (у меня отец был Николай), встала рядом. Свеча горит в руке, поставить некуда: нет пустого места на подсвечнике. Не зная ни одной молитвы, я стала молиться душой и слезами. Всю горечь своего женского одиночества излила перед святым образом. Я просила святителя Николая изменить мою жизнь, чтобы дал мне Бог мужа любимого и любящего, детей, семью, дом, чтобы не жила я одна-одинешенька, не катилась по миру как перекати-поле. И хоть я только просила, не умея благодарить за все, что уже дал мне
Господь, даже такая молитва стала для меня очищением души.
Вошла в автобус, а там все места уже заняты, кроме одного, рядом с незнакомым мужчиной. Разговорились… Он и познакомил меня вскоре с моим будущим мужем.
Жить бы и радоваться – родилась у нас доченька. Только квартиры у нас пока не было. И хотя посылал нам Господь деток, мы, озабоченные квартирным вопросом, отвергали безценный дар Бо́жий. Четыре аборта я сделала, и один из них – двойня. Одну родила, пятерых загубила!
Это теперь я ужасаюсь, а тогда нам с мужем казалось, что все у нас в порядке. То ли душа окаменела, то ли власть мира сего взяла верх над нами.
И лишь одну потерю по Божьей милости я оплакала еще в роддоме, сожалея о содеянном.
Было это 5 июля 1984 года. Все помню: и стоптанные сандалии, и белую сорочку – одеяние грешников в больнице, и как стояли мы вдоль стенки, слушая жуткие вопли тех, кто добровольно привел уже дитя свое на Голгофу. А ведь есть у аборта миг, когда криком исходит душа, – хоть ты губы в кровь кусай, хоть кричи и маму зови на помощь, – в этот миг нет мысли, только сгусток боли. И чувство это – та же смерть. Кажется, что вся жизнь твоя сейчас на тонкой ниточке. А это – миг вечной разлуки матери с ее неродившимся ребенком. И только ужас в голове и одна мысль: скорее бы все кончилось!
Скоро все и кончилось. Во мне казнили моего ребенка, а он так хотел жить! Мое тело стало лобным местом, плахой, местом смерти. Господь создал нас, женщин, храмом для чуда рождения жизни, а мы превратили тело свое в адскую мясорубку.
…После «экзекуции» вошла в палату – светлую, чистую, солнцем залитую. Я осталась совсем одна, и показалось, что это – навсегда. Осознав, что сделала непоправимое, я разрыдалась. Теперь уже я искренне жалела, что не оставила ребеночка. Я ощутила вселенскую потерю в себе, и ничего уже нельзя было изменить!
Это уже – как землю бросают на гроб. Но не будет на земле того места, где найдет приют тело моего ребенка, куда прийти бы с покаянием, поплакать. И нет покоя душе загубленного младенца, как не досталось ласки материнской, света Божьего. И будет он, твой первенец или просто лишний, навеки сирота. Мы давно привыкли задвигать подальше свою совесть в угоду общественному мнению: «Что скажет Марья Алексевна?!» Суда людского боимся – не Божьего! Но вечным сиротством убиенного чада навсегда пронзится и душа матери независимо от того, понимает ли она это или нет. А если осознает и покается? Милостив Господь к нам, грешным!
Вот и меня Господь не оставил, не пригвоздил мою душу за смертный грех, а пожалел за мое раскаяние и даже утешил. Откуда-то пришло ко мне имя: Ольга. Не голос сказал, а будто надо мной и во мне разлилось это слово. И поняла я, что убила дочкину сестренку. Это была моя навсегда неродившаяся дочь Оленька, которую я даже не видела, на руках не держала, не кормила, не дала ей света Божьего увидеть! Господи, прости меня, окаянную!
Открыл Господь мне имя загубленного мной ребенка, и я теперь молюсь за нее дома. Но почему именно Ольга? Мы бы сами так не назвали, у нас в роду другие имена. По святцам ли – впереди, 24-го июля, день святой равноапостольной Ольги, в крещении Елены, или потому что два имени – мое, Елена, и пришедшее мне от Бога Ольга, незримо связаны – только вот оно, это имя, в памяти и в самом сердце. Имя моей доченьки… Тайна сия от Бога.
…На другой день меня выписали. Я купила торт и ромашки. Дома меня ждала маленькая дочь Настя – в этот день ей исполнилось четыре года. Вчера я убила ее сестру, а сегодня везу ей торт и цветы. Только нет в душе праздника, на сердце кошки скребут. И я чувствую свою безмерную вину перед этим маленьким сокровищем за то, что у нее никогда не будет сестренки. Быть может, это главная моя потеря в жизни… Сколько же таких потерь у всего человечества!
Смотрю теперь на икону Вифлеемских Младенцев-мучеников, и кажется, что мои это дети впереди стоят, а в центре – моя Оленька. Прости меня, доченька моя, прости, научи покаянию. Ты, и неродившаяся, мудрее меня, живущей, ищущей свет во тьме грехов своих.
Прошу ваших молитв обо мне.
Елена, г. Самара
«Благодетельница»
В своей жизни я встречала много добрых, сердечных людей. Одним из таких «благодетелей» надолго стала для меня и Наталья Николаевна.
Мы почти не были знакомы, но, узнав о моей «проблеме» она утешила:
– Все это поправимо! Не можешь идти на аборт по месту жительства – понятно, зачем тебе «светиться». Приходи, я тебе дам направление в областную больницу. И не переживай ни о чем…
Дала мне карточку с домашним адресом и телефоном.
В назначенный день я приехала к ней – и получила направление, притом с уже вписанными будто бы сданными анализами. От принесенной коробки конфет врач отказалась наотрез:
– Своих деток корми! У меня и так всего вдоволь…
Когда «проблема» возникла снова, я уже не мучилась вопросом, что же мне делать. Набрала знакомый номер и вновь услышала приветливое:
– Помогу – о чем речь!
Наталья Николаевна встретила меня в домашнем халате.
– Подожди, я переоденусь, – она предложила мне присесть у журнального столика с дымящимся кофейником и двумя чашечками.
Выйдя из спальни уже в красивом модном платье, она пожаловалась:
– Беда с этим протезом. Только и следи, чтобы ровно лежал на теле.
И рассказала, что не так давно перенесла ампутацию груди. Возникла опухоль – и пока она из доброкачественной не перешла в неизлечимую степень рака, пришлось отнять грудь. Так что пышный бюст – не более, чем муляж…
Понадобились многие годы, чтобы мне, уже понявшей всю непоправимую тяжесть греха чадоубийства, вспомнился тот давний «визит» к Наталье Николаевне. И с ужасающей ясностью открылось: да ведь ее, врача-гинеколога, отнявшую жизнь у множества нерожденных детей, Господь лишил груди – символа материнства. Грудью вскармливаются младенцы…
Как же перевернулось все в наших душах, что мы благодетелями считаем палачей! И с умилением вспоминаем добрых тетенек, «выручивших» нас, посодействовав в убийстве собственных детей…
Ольга, г. Самара
Письмо батюшке
…Жили мы, помню, в Юнгородке – на рабочей окраине Самары. Как-то утром иду с завода после третьей смены, вижу – у домоуправления народ толпится, люди что-то рассматривают. Подошла и я. Смотрю – лежит голенький ребеночек, мертвенький, кожица местами слезла, сам мальчик весь синий… Говорят, утром машина очищала канализацию и вдруг «зачихала». Рабочий поднял шланг – висит ребенок! Головку в шланг засосало, а тельце не пролезло.
Сколько лет прошло, а я до сих пор помню этого мальчика: глазки закрыты, губки бантиком, носик аккуратненький – в жизни красавец был бы! Бабы его жалели, приговаривая:
– Что за дура – вовремя аборт не сделала! Дотянула, родила – и убила ведь уж человека!
Другая возразила:
– Аборт-то ведь тоже грех!
– Дак не доводи до двенадцати недель, как он шевелиться начнет, – избавляйся раньше!
Вот при такой «школе жизни» я жила – и впитывала в себя все «умные» советы… Убивала равнодушно, не чувствуя за собой вины. Те редкие семьи, где рожали много, считали – вроде они с простинкой. Куда нищету плодят? Подумали бы… Мгла царила в наших очерствелых сердцах.
Спираль – этой новизны в мою молодость еще не было, а вот уж в отделе молодые наши сотрудницы не скрывая открыто говорили, что поставили себе спираль. Хвалились – надежная. Уверены были, что уж это-то не грех…
А до каких грехов доходили мы – и вспомнить страшно. Лежала я на очередном аборте. Соседка по койке рассказала, что ее дочка сейчас у мамы в деревне.
– Когда я ее родила, то сон увидела, будто при кормлении вихрь вырвал ее у меня из рук и унес…
И похвастала:
– Мы теперь с мужем приладились – так удобно, никаких абортов делать не надо, по врачам ходить. Шесть месяцев я ношу, потом включаю приемник погромче, сама себе открываю роды и под шум рожаю…
– Как же ты здесь оказалась?
– По глупости… Муж сильно потянул ребенка за ножку – оторвал, испугался, что я умру, вызвал «скорую». Когда приехали, я уж родила, но они настояли, увезли…
Геройски рассказывала, мол, не раз уж так делала, от четырех или пяти, мол, сама избавилась.
…Прошло года два – три. Встретилась мне на улице беременная женщина и ведет за ручку малыша, еще плохо шагающего мальчика. Я узнала в ней ту самую соседку по койке. Разговорились, и она мне поведала:
– Тогда я пришла из больницы, а дома на столе телеграмма из деревни. Дочка умерла скоропостижно… Схоронили – ия дала Богу зарок, что двоих рожу подряд.
Больше я ее не встречала. Не знаю, как жила она дальше, после выполнения зарока. Двоих подряд родила, а потом?.. Дай-то Бог, вразумилась бы.
А я-то грешная! Что только над собой не вытворяла, лишь бы не родить. Как стемнеет, ношу ведра с водой в худую кадушку, с крыши сарая прыгала; в бане нажгусь-напарюсь (учили бабы) и такое зелье выпью, аж оглохну! – ан нет, без больницы не обходилось. Самой вытравить не удалось – иду к врачам…
На самый первый аборт решилась, когда дочка в четыре месяца стала грудь выплевывать. Проверилась я – беременная. В больницах тогда про медаборты не слышно было, но всегда можно было тайком, «по договоренности», сделать. Вот и я договорилась в Отрадном. Медсестра сделала, что могла, и ушла, наказав:
– Ходи, ходи, быстрее вылетит!
Хозяйка снаружи дом на замок закрыла, я одна. Хожу, как велено. Глянула в зеркало – синяя! Думаю, все: видно, внесла она мне заражение. Корчилась одна, не смела позвать на помощь – тогда строго было. Наутро надо было ехать домой. Кое-как добралась на вокзал. Ступеньки у поезда высокие, народу! – а у меня адские схватки. Но мне освободили место на скамье. Скрючилась и еду… Домой уже не шла – ползла по обочине, оставляя красные следы. В ночь поднялся жар. Вызвали «скорую» и увезли в больницу. Утром положили меня на кресло, сделали чистку. Ругали меня врачи на чем свет стоит! И поделом…
Но вскоре аборты разрешили делать, уже в ноябре 1955 года можно было смело идти в больницу… Хоть и считали нас грязными абортницами, держали в отдельных палатах и к «чистым» строго-настрого запрещали заходить.
Годы прошли, и слава Богу, слушая Ваши, дорогой мой батюшка, наставления – истину святую – осознала я свою огромную греховность, вину вовек непоправимую.
Простите, что уж очень подробно-то я все описала. Да разве мыслимо на исповеди вот так все излить?
Отче честный, помолитесь за меня окаянную Господу, да простит он меня, великую грешницу, а деточек моих неповинных, мною загубленных, да изведет из мрака и причтет к младенцам-мученикам, от Ирода убиенным…
Антонина, г. Самара