Необходимое предисловие
Книга написана для развлечения и хорошего настроения, а не для глубоких раздумий о смысле цивилизации и тщете жизненных помыслов.
Магии в романе нет и не будет.
Действие происходит в альтернативном мире, а значит все совпадения с существовавшими личностями, названиями городов и улиц – совершенно случайны. Автор понятия не имеет, как управлять государством и как называется сменная емкость для боеприпасов.
Если вам вдруг показалось, что в тексте присутствуют так называемые «рояли», то вам следует ознакомиться с термином в энциклопедии и прочитать-таки, что это понятие означает, и не приставать со своими измышлениями к автору.
Ну а если вам понравилось написанное, знайте, что ради этого всё и затевалось.
Пролог
Генерал-лейтенант в отставке, Иван Александрович Гагарин, сидел на лавочке в Милютинском саду и довольно щурился, провожая взглядом бегающих по аллеям детей. Золотая осень в этом году выдалась как никогда тёплой, и Ивану Александровичу было даже чуть жарко в лёгком летнем пальто и шерстяном костюме.
Он немного ослабил узел галстука, закрыл глаза и откинулся на спинку лавочки, подставив лицо солнцу.
За девяносто два года Иван Гагарин успел увидеть столько, что хватило бы на три жизни, а может и больше. Родился и рос в маленьком городке на Донбассе, потом война, эвакуация санитарным поездом, гибель родителей под бомбёжкой и первая серьёзная школа в его жизни – филиал «Ленинской Технической», школа «Юность». Никаких гуманитарных наук, вроде ботаники или зоологии, а конкретные прикладные знания. Учили крепко. Три урока, затем физкультура два часа, потом ещё три урока и самоподготовка. Любые конфликты – под строжайшим запретом, а виновных сразу отправляли в закрытый интернат в Якутске.
Кого из них готовили? Да никого, если так разобраться. Скорее просто отрабатывали методики обучения, ну и подбирали тех, кто мог впоследствии перейти в ту же «Ленинскую Техническую», или пойти по линии многочисленных высших учебных заведений системы НКВД и министерства обороны.
Ивану повезло. Учился он хорошо, в конфликты не встревал, а когда на него «наехали» ответил так, что руководство так и не нашло виноватого, и даже сам наказанный не смог сказать, кто же в темноте нахлобучил его ведром с фекалиями. Конечно, опытные оперативники и контрразведчики мгновенно выяснили кто, что и зачем, но, и в этом был главный урок школы «Юность», если соблюдены общие правила – то можно. Многослойность. Так случилось и в тот день, когда местные хулиганы избили одного из учеников школы. Избили жёстко, едва не убив, а через неделю обоих обнаружили с перерезанным горлом. И вновь никого не нашли, а в личном деле Ивана Гагарина появилась справка от психиатра о полной нормальности и вменяемости подростка.
Позже, отучившись в военном училище, служил в разных местах и занимался в основном поиском тех, кто решил поднять своё благосостояние за счёт продажи секретов. Преподавал, а, выйдя в семьдесят девятом на пенсию в звании генерала, продолжил обучать и потихоньку пописывал мемуары, понимая, что они никогда не увидят свет.
Писал не для кого-то, а для себя, заново переживая самые яркие моменты жизни.
Вот и сейчас, сидя на лавочке в осеннем парке, он вспоминал, как в такую же яркую и тёплую осень подошёл к своей будущей жене с каким-то вопросом и как был поражён тонкой, фарфоровой красотой её лица…
Иван Александрович ещё раз улыбнулся и… умер.
Он не успел осознать момент перехода от физического существования к бестелесному. Перед ним всё так же был парк с яркой алой и жёлтой листвой, только вот самочувствие резко изменилось – не стало ни сильных, ни слабых болей, ни тянущего чувства в груди и прочих симптомов многочисленных болезней, накопленных к преклонному возрасту. Исчезли прохожие, не стало видно и слышно детей, и только невидимые глазу птицы создавали звуковой фон вместе с шелестом листьев.
Книжки о попаданцах он, конечно же, читал, и в большом количестве. А что ещё делать на пенсии? У внуков – правнуков своя жизнь, Вера давно покинула этот мир, так что ему только и оставалось – книги. Ситуацию Иван просчитал мгновенно, сочтя наилучшей тактикой подождать разъяснений, которые непременно будут.
– Для начала неплохо, – оценил диспозицию генерал и оглянулся. По пустой дорожке к нему шёл мужчина в элегантном костюме песочного цвета и таких же желтоватых замшевых туфлях. На голове у мужчины была белая широкополая шляпа, оттенявшая длинные волосы соломенного цвета, собранные сзади в хвостик.
– Я присяду? – учтиво спросил незнакомец и улыбнулся.
– Вы тут хозяин. – Гагарин улыбнулся в ответ. – Это мне пристало спросить у вас, могу ли я позволить себе сидеть в вашем присутствии.
– Что вы! – незнакомец негромко рассмеялся, показав идеально ровные зубы. – Это всё-таки ваше посмертное пространство. Я лишь чуть остановил его исчезновение.
Не меняя выражения лица, он присел, окинул генерала долгим взглядом и кивнул каким-то своим мыслям.
– Вы, я думаю, уже поняли, что в том, оставленном вами мире, ваш путь закончен, но пожили вы славно, и мы не раз следили за вами с огромным интересом. Мало того, приготовили для вас, можно сказать, Ирий, – место, где вы, старые вояки, сможете подождать божественного суда. Но я хотел бы задать вам один вопрос, и, поверьте, он совсем не праздный.
– Слушаю, – коротко произнёс Гагарин.
– Скажите, а вот в Советском Союзе образца начала семидесятых годов можно что-то изменить, чтобы уберечь от катастрофы?
Иван Алексеевич задумался. Он много раз сам с собой рассуждал на эту тему, и решил, что тот вариант, что произошёл в реальности, оказался наилучшим, несмотря на потери исконно русских земель. Но вот можно ли получить более приемлемый результат? Ведь уже к семидесятому году торгаши напрочь подкупили всю партийную верхушку за импортные тряпки и технику, а те в свою очередь их прикрывали от угрозы уголовного преследования. Все были в доле. И даже обычный опер районного ОБХСС[1] ездил на личной машине. Конечно, время от времени кого-то сажали, но скорее для галочки, и посаженные выходили на свободу вполне обеспеченными людьми. Вся партийная верхушка сгнила полностью, а отдельные честные люди лишь подтверждали правило. Такая же история происходила и с директорами заводов, и с министрами – производственниками. Профсоюзы и ОРСЫ (отделы рабочего снабжения) имели собственные склады дефицита и чётко выстроенную систему распределения. Торговцы наполняли склады товаром, а директоры распределяли дефицит, сделав его своеобразным премиальным фондом. За что? За приписки, списание брака и за прямые махинации. Заводы и предприятия втихаря поставляли ушлым торгашам неучтённый нигде товар, те его реализовывали, бывало, что и за валюту, ну и делились со своими благодетелями.
Таким образом образовалась плотная криминальная структура, пронизывающая всё советское государство сверху до низу – от Минторга, Минвнешторга и до ларька на пляже. Расплодились также разные нелегальные производства, например, ювелирных изделий из похищенного с приисков золота.
Деньги в системе крутились огромные, сотни миллиардов рублей по тем ценам. И конечно в стране, где покупка обычных штанов, чуть-чуть отличавшихся от модели «дедушке уже всё равно», превращалась в настоящий бег с препятствиями, все мечтали как-то прильнуть к этому сверкающему источнику благополучия, чтобы выглядеть немного лучше, чем с довоенной открытки. Конечно, можно шить вещи в ателье, но там не занимались ни джинсами, ни модными куртками, а предлагаемые модели, как правило, выглядели невзрачно, без лоска, даже устаревшими. Иногда удавалось через знакомых попасть к частной закройщице, у которой всегда были свежие иностранные журналы и модные ткани.
Проблема касалась не только одежды, – всего! Если люди узнавали, что где-то «выбросили дефицит», например, батарейки, то, отпросившись с работы, бежали купить этот дефицит, зачастую про запас. Весь этот хаос с поставками товаров был организован торговлей намеренно и ею же управлялся. При этом втихаря, через заведующего магазином, можно купить всё – от финской мебели до японской радиоаппаратуры. Торгаши, легальные и нелегальные, стали истинными хозяевами СССР тех времён, что бы по этому поводу не трубила пресса. Да и не нужна торгашам публичность. Им вполне хватало вилл на Рижском взморье и дач на побережье Чёрного моря ценой в несколько миллионов, и это при средней зарплате в стране в 120 рублей.
Правда, внешние приличия соблюдались жёстко. Директор магазина не мог себе позволить купить «Волгу». Нет, только Жигули, даже если у него денег хватало, чтобы обклеить стены. А вот начальник горторга уже ездил на Волге, но, как правило, скромного серого или кофейного цвета. На чёрных рассекали партийные функционеры, КГБ и высшее начальство.
Также нельзя было заявиться в городской ресторан одетым в дорогую джинсу. Ну, максимум позволялись импортные шмотки из соцстран. За соблюдением этих правил строго следили оперативники КГБ и ОБХСС и писали рапорта на тех, кто не соблюдал дресс-код или позволял себе неоправданные траты.
Для полного отрыва служили кабаки в Сочи, Ялте и других интересных местах. И хотя большинство людей в стране честно трудились, несли службу и вообще, жили, партийно-торговая ржавчина уже намертво въелась в тело страны, и весь этот гнилой клубок уверенно катился к обрыву.
– Я думаю, нет, – Иван Алексеевич покачал головой. – Если бы не было Хрущёва, то что-то можно было сделать, но проклятый кукурузник разгромил всё живое в нашем народном хозяйстве, оставив только то, что повязано с продажной верхушкой. К семидесятым годам уже вполне сформировалась торговая мафия в смычке с партийной, производственной и военной «элитой». Они все, фактически, уже сожрали СССР и думали только о том, как легально оставить наворованные миллионы своим детям и внукам. Плюс крайне низкая производительность труда, люмпенизация рабочего класса и огромные непроизводственные затраты привели к тому, что по состоянию на семидесятый год СССР уже был обречён.
– Ну а всё же, – собеседник генерала улыбнулся, – если на уровне командно-штабной игры?
– Не знаю. Ну, КГБ, конечно, всегда в деле. У них в целом всё хорошо, там умные ребятки, так что они понимали, куда дело движется. ГРУ – тоже, но им хватало армейской текучки, они в политику не лезли, что им в итоге обернулось горькими слезами, а Краснознамённая милиция большей частью тоже повязана, за исключением, конечно, оперов угрозыска и низовых подразделений, так что некому проводить люстрации.
– Но неужели вы, с вашим опытом и знаниями, не придумаете какой-нибудь вариант?
– А к чему эти разговоры? – Иван Александрович пристально посмотрел на собеседника. – Неужели хотите засунуть меня в прошлое? Так я против. Ещё раз наблюдать, как твоя страна разлетается вдребезги, разорванная кучкой охреневших партийных бонз…
– Но неужели не хочется попробовать? – мужчина, который так и не представился, чуть прищурился. – Я полагал, что вы предпочитаете сделать и ошибиться, чем не сделать и сожалеть.
– Оно так. Но и в бессмысленные драчки не влезал, – проворчал генерал.
– Да ладно! – мужчина громко рассмеялся. – А когда вы один вышли против восьмерых? Вы же не могли знать, что по улице приближается группа офицеров. Как вы тогда подумали? Троих-четверых завалю, а там и помирать не обидно.
– Вы в раю змеем не подрабатываете? – произнёс Иван Алексеевич и задумался. – А сколько мне будет в семидесятом?
– Да сколько хотите. Хоть сохраните свой нынешний возраст, но я бы не рекомендовал.
– Это понятно, – Иван Алексеевич мысленно быстро перебирал варианты, но ничего не приходило в голову.
«Да, чёрт возьми! – вдруг подумал он и провёл ладонью по лбу. – Что я теряю, в конце-то концов? Может и страну не спасу, но уж точно хуже не будет». Он посмотрел в глаза собеседнику и кивнул:
– Я согласен. Возраст лучше лет пятнадцать – четырнадцать. И конечно память обо всём окружающем и вообще основные моменты.
– Это понятно, – мужчина кивнул. – Реципиент вам подобран неплохой. Парень неполных пятнадцати лет, его сбила машина с пьяным водителем за рулём. Без вмешательства умрёт от кровоизлияния в мозг через три минуты после удара. Папа инженер-авиастроитель, мама химик – технолог, оба работают на авиационном заводе «Кулон»[2]. Парень хороший, но не повезло ему. Занимался спортом, гимнастикой и боксом, в принципе, мог бы отпрыгнуть, но засмотрелся на девчонку… – незнакомец виновато развёл руками.
– Кстати, если у вас всё получится, я имею в виду сохранение СССР, ну хотя бы в составе трёх базовых республик, у меня для вас будет достаточно ценный приз. Ну, а нет – проживёте ещё одну жизнь, надеюсь не последнюю, – он улыбнулся. – Ну что, поехали?
– Поехали.
1 глава
Перед тем, как приступить к задаче, вы должны определиться, хотите ли вы её решить, или хотите сломать.
Алексей Михайлович Сурнин (тульский мастер оружейного дела, прототип главного героя произведения Н. С. Лескова «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе»).
Боевые действия патриотов.
Ханой. (ТАСС). Народные вооруженные силы освобождения Южного Вьетнама (НВСОЮВ) продолжают вести активные боевые действия против американо-сайгонских войск и их союзников, нанося им больше потери в живой силе и технике. Как сообщает агентство ВИА, ссылаясь на агентство печати Освобождение, более 35.000 солдат и офицеров противника были выведены из строя подразделениями НВСО в период ожесточенных боев в мае. Кроме того, южновьетнамские патриоты сбили в воздухе и повредили на земле много самолетов и вертолетов, уничтожили 700 машин и другую боевую технику противника
Нью-Йорк, (ТАСС). Постоянный представитель Иордании при ООН Фарра направил председателю Совета Безопасности письмо, в котором по поручению своего правительства обращает внимание на израильское нападение на иорданский город Ирбид. 1 июня 1970 года, говорится в письме, израильские вооруженные силы подвергли артиллерийскому обстрелу город Ирбид с оккупированных ими сирийских Голанских высот. В результате этого преднамеренного нападения имеются человеческие жертвы, нанесен материальный ущерб.
«Правда», 5 июня 1970 года
– Скорую! Вызовите скорую! – Женский голос, визгливый и громкий, словно штопор вкручивался в голову, которая, судя по всему, и так была не в порядке. Ощутив себя лежащим на асфальте, Иван Александрович поднял руку и аккуратно коснулся головы. Он вдруг уже откуда-то знал, что теперь его имя Виктор Петрович Николаев. Всё выглядело не так уж плохо. Ссадина, конечно, присутствовала, но не страшная, больше похоже на шишку. Он помассировал голову ладонью, опираясь ладонью о дорогу, сел и осмотрелся. Вокруг стояла толпа из десяти человек, одетых сообразно этому времени. На мужчинах брюки и рубашки, женщины – в простых платьях. Обувь у всех, даже у девушек, явно видала лучшие дни. У многих в руках матерчатые сумки – авоськи, в которых тогда таскали всё на свете, даже учебники.
– Сейчас, парень, – произнёс полноватый мужчина в коричневом костюме, светлой рубашке и широком галстуке неопределённого цвета. – Я скорую вызвал.
– Спасибо, не нужно скорую, – Виктор встал и, проверяя баланс, чуть качнулся из стороны в сторону. – Точно не нужно.
– Ты смотри, это дело опасное, – мужчина покачал головой. – Сначала вроде всё нормально, а после люди ложатся и не встают.
Виктор посмотрел налево. Там, чуть перекосившись из-за колеса, въехавшего на высокий тротуар, стоял грязный и неухоженный ЗиЛ-130 голубого цвета с распахнутыми дверьми. На подножке, обхватив голову руками, сидел мужчина в засаленной рубашке, штанах и в кепке, низко надвинутой на лоб.
Не обращая внимания на людей вокруг, парень подошёл к мужчине и пальцем приподнял козырёк кепки, чтобы открыть лицо.
– Ты водитель?
– Ну… – мужик кивнул, и Виктор явственно ощутил запах алкоголя.
– Слышишь, урод, ты понимаешь, что чуть не убил меня? – парень чуть присел, чтобы видеть глаза мужчины. – Меня и ещё кучу народа: моих родителей, свою семью, которым пришлось бы дальше как-то жить, понимая, что их родич по пьянке задавил человека. Ты даже не обезьяна. Ты просто сраный обмылок, – Виктор вбивал слова, словно гвозди. – Надеюсь, ты до конца дней будешь ходить пешком и больше никого не угробишь.
Он повернулся спиной к водителю и увидел, как, расталкивая людей в стороны, в толпу врезаются два милиционера в серой форме, недавно введённой приказом министра Щёлкова вместо синей.
– Игнатов, опроси людей, составь протокол, – бросил капитан, и шагнул к Виктору. – Это тебя он?
– Да, товарищ капитан, – Виктор кивнул, – но удачно. Я рукой успел голову прикрыть и чуть отвернулся, иначе въехал бы башкой в столб. Я и так дурак, а тут такое дело…
– Шутишь. Это хорошо, – капитан кивнул, – но в больничку, всё одно, поезжай. Пусть посмотрят, рентген сделают или ещё чего. Травмы головы – они коварные.
Как раз в это время коротко гуднула сирена скорой, и бело-красная 21-я Волга – фургон притёрлась к тротуару. Два врача в белых халатах поверх одежды выскочили из машины, и капитан движением руки привлёк их внимание.
– Здесь потерпевший. Забирайте, – он качнул головой в сторону Виктора.
Медики быстро осмотрели голову и, посадив парня в машину, двинулись в сторону больницы скорой помощи. Ехали недолго. Через пятнадцать минут машина вкатилась в тенистый двор БСМП, и Виктора завели в приёмный покой.
Отпустили быстро. Убедившись, что кровоизлияния нет, обработали рану и даже не стали накладывать повязку, так что домой, в просторную квартиру на Ленинградском проспекте, он добрался, не сверкая бинтами, а вполне нормально.
Квартира встретила тишиной и знакомым сладковатым запахом. Он скинул ботинки и прошёлся по дому. Спальня родителей, его комната и зал обставлены не самой лучшей, но вполне приличной мебелью производства Венгрии и ГДР. Везде стояло много книг, особенно технической литературы и фантастики, которую в это время купить совсем непросто. А пахло в доме магнитофонной плёнкой, которая стояла на стеллажах в огромном количестве. Джаз, блюз, классика и даже французский шансон, который очень любила мама Виктора.
Отец работал одним из ведущих конструкторов КБ Сухого, и занимался системами управления самолётов. Поскольку боевые машины массово шли на экспорт, то ему вместе с бригадой ремонтников часто приходилось выезжать в соцстраны, где платили хорошие командировочные, и можно было привезти технику, одежду и даже мебель. На такое место всегда сущестоввала масса претендентов, но Пётр Алексеевич Николаев был не только высококлассным инженером, он ещё умел договориться хоть с чёртом, хоть с Богом, и знал пять языков, включая немецкий, английский, испанский, чешский и польский, что делало его действительно незаменимым. Очень часто руководство Минавиапрома и Аэрофлота приглашало его в состав советских делегаций на переговоры по вопросам закупки гражданских самолётов и запасных частей.
Мама Виктора тоже была непростым химиком. Специализируясь на полиарамиде, она работала над композитными материалами, которые медленно, но верно проникали в авиационную и космическую промышленность. По этой причине в доме у Николаевых стояло множество моделек самолётов от заводских моделистов, кусков разных тканей и прочего мелкого барахла с работы, из-за чего гостей к себе Николаевы почти не приглашали, делая исключение только для пяти – шести человек, проверенных и надёжных.
Ещё одной страстью Петра Алексеевича стал джаз, поэтому в доме было полно пластинок и магнитофонных записей. Аппаратура, стоившая немало даже по западным меркам, занимала главное место в зале: катушечный магнитофон «Сони», проигрыватель пластинок «Блаупункт» и телевизор, немецкий «Грюндиг», с небольшим цветным экраном, который смотрели редко, предпочитая вечерами слушать музыку.
С родителями прежний хозяин тела не очень ладил. Те вели себя жёстко и не понимали, почему их сын принимает в штыки любые попытки командовать им. Отношения в семье давно зашли в хорошо огороженный тупик. Виктор не давал родителям поводов вмешиваться в свою жизнь, а они делали вид, что всё идёт как надо.
В комнате у парня всё было скромно, но тоже довольно элегантно: узкий платяной шкаф за дверью, кровать – полуторка, секретер, пара кресел, небольшой журнальный столик со старым радиоприёмником «Телефункен» 1935 года, стеллаж с книгами и в углу боксёрская груша с промятыми боками. Как видно, прежний хозяин лупил по ней от души.
На стеллаже слева расположился маленький профессиональный кассетник «Сони» и пара коробок с компакт-кассетами. Витя не глядя выхватил из коробки кассету, открыв крышку, воткнул её в кассетоприёмник и нажал кнопку «play». В комнате негромко зазвучали первые такты вступления к альбому Битлз «Оркестр Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера».
Музыку бывший генерал любил и прекрасно разбирался в звуковой электронике, поэтому кивнул, словно здоровался со старыми знакомыми, и подошёл к зеркалу платяного шкафа. Рост у реципиента был почти такой же, около метр восьмидесяти пяти, сложение крепкое. Виктор скинул испачканную рубашку на пол и довольно улыбнулся. В зеркале отразилось прекрасно тренированное тело, с развитыми мышцами и образцовым рельефом. Реакцию и координацию ещё нужно будет проверить, но в целом всё не просто хорошо, а отлично. Лицо правильное, мужественное, не карамельный красавчик, но вполне тянет на героя – любовника. Зубы… – он шагнул ближе к зеркалу, – вроде в порядке. Пломб не видно.
Подняв с пола рубашку, Виктор покачал головой – это уже не починить. Он скатал ткань в плотный комок, и, пройдя на кухню, затолкал бывшую рубашку на самое дно мусорного ведра. Штаны – вольная импровизация немецких швейников на тему джинсов, только из плотной диагонали[3], практически не пострадали, и парень быстро привел их в порядок, смахнув пыль и застирав пару пятен.
Приняв душ и переодевшись, Виктор сел в кресло и расслабился, просматривая доступную ему память бывшего жильца тела и дома.
Жил комсомолец Николаев пятьдесят пятого года рождения самой обычной жизнью московского школьника. Учился в 144 средней школе, одной из лучших в столице, но не потому, что его устроили сюда, а просто жил рядом. Учился хорошо, на четвёрки и пятёрки, с девочками особых шашней не разводил, и собирался поступать в МАИ. Точнее, это папа собирался «поступить» сына в авиационный институт, а мнение самого Виктора никто и не спрашивал.
Пока родителей не было дома, можно было спокойно задуматься о будущем и о возможных путях решения поставленной задачи, хотя он не представлял себе, как взяться за этот воз проблем, не решаемых с момента зарождения советского государства. Тут и национальный вопрос, и вопрос окраин, которые не желали работать, а желали хорошо жить, и многое-многое другое.
Повторная молодость, так неожиданно приобретенная, сама по себе была роскошным подарком. Виктор подвигал чуть затёкшей шеей, и, покопавшись в памяти того, прежнего парня, понял, что рядом с домом есть неплохая спортивная площадка, вроде бы принадлежащая школе, но которой могли пользоваться все желающие, благодаря замечательному учителю физкультуры 144 школы Гусеву Вениамину Алексеевичу, участнику войны и энтузиасту физической культуры и спорта.
Переодевшись в спортивный костюм и лёгкие тапочки[4], Виктор повесил ключ на шею и, захлопнув дверь, шагнул к лифту.
На спортплощадке почти никого не было. Это позже, когда станет чуть прохладнее, сюда выйдут любители баскетбола, футбола и ещё те немногочисленные физкультурники, что любят качаться на брусьях, турниках и других немудрящих тренажёрах. А сейчас здесь только седой старичок Сергеич, мерно шуршащий тапками по гравию беговой дорожки, да стайка пионеров, гоняющихся друг за другом по полосе препятствий.
Разогрев мышцы коротким комплексом тай-чи, Виктор пробежал пять кругов по дорожке, а когда пионеры ушли, пару раз прошёл полосу препятствий, пробуя разные приёмы, которые когда-то подсмотрел у трейсеров[5]. Тогда он сильно жалел, что свободное перемещение на поле боя не преподавалось в советских военных училищах, а ему уже было поздно скакать по препятствиям, но сами способы прохождения он запомнил.
Тело хорошо откликалось и, судя по всему, имело большой резерв по скорости, но Виктор не нагружал организм до предела.
Позанимавшись пару часов, вернулся домой, и, достав по пути из почтового ящика пачку газет, поднялся в квартиру, предполагая, что почитает советскую прессу за ужином, но холодильник встретил искусственной стужей и пустотой. Ну не совсем шаром покати: были яйца, сметана, колбаса, остатки вчерашних макарон и что-то ещё неопознанное, с пробивающимися ростками новой жизни, но вот конкретно еды – не было, и Виктор, подхватив авоську и взяв денег из серванта, направился в гастроном.
На Ленинградском рядом с райпищеторгом находился один из «парадно-выставочных» гастрономов, так что продукты здесь «выбрасывали», но и набегали толпы народа, что скупали московские деликатесы с целью отвезти их в провинцию. В основном брали то, что не испортится за пару – тройку дней в пути: копчёную колбасу, шоколад, и деликатесные консервы. Виктор же взял два килограмма говядины, картошку, пряности, выбор которых оказался совсем невелик, и другие продукты, заплатив в общей сложности четыре рубля восемнадцать копеек.
Родители приезжали где-то к девятнадцати, и у Виктора было время приготовить отбивные, пюре, салат и компот из яблок, неведомо как завалявшихся в ящике под мойкой. Всё заняло меньше часа, и Виктор уже заканчивал ужинать, когда открылась входная дверь.
– Мы дома! – громко произнесла мама, и в прихожей послышались звуки снимаемой обуви.
– А чем это таким вкусным пахнет? – Пётр Алексеевич, высокий широкоплечий мужчина с ранней сединой, одетый в приличный светло-серый костюм от «Большевички», зашёл на кухню и удивлённо покачал головой. – Да неужто? – и как-то по-особенному взглянул на сына. – Спасибо, не ожидал.
– Чего уж сразу, – Виктор пожал плечами, – а вдруг тебе не понравится? Так что садитесь есть, а спасибо потом скажете.
– Ох, ничего себе! – Тамара Анатольевна Николаева, подтянутая моложавая женщина тридцати восьми лет, по-хозяйски вошла на кухню, и, подхватив вилку, одним движением наколола ломтик помидора из салатницы, прожевала, кивнула, затем той же вилкой подцепила кусочек мяса, забросила в рот, удивлённо округлила глаза и, практически не прерывая движения, зачерпнула пюре.
– Однако, – она с весёлым изумлением посмотрела на мужа, – Петя, может ну его, этот МАИ, отдадим парня в кулинарный техникум?
Виктор у себя в комнате разложил газеты, и внимательно прочитал всё от первой до последней страницы. «Правду», «Известия», «Вечернюю Москву», «Литературную газету» и «Науку и Жизнь», толстенький журнал половинного формата. Всё было как обычно. Социализм строился, вот-вот и построим, ещё больше надо́ев, ещё больше металла, и вообще всего, а особенно выполнения и перевыполнения планов. В общем, везде флаги, транспаранты и светлые лики членов Политбюро Центрального Комитета Партии, да-да, тех самых членов, что в девяностые за два года полностью разворовали всю немалую кубышку КПСС, копившуюся почти семьдесят лет.
За годы советской власти они так обросли семейными, политическими и экономическими связями, что представляли собой фактически одну огромную семью, приватизировавшую шестую часть суши. И что было делать с этим многоглавым и многоруким кадавром, было совершенно непонятно.
– Ты не занят? – приоткрыв дверь, в комнату заглянул Пётр Алексеевич.
– Нет, – Виктор сгрёб прессу и вопросительно посмотрел на отца.
– Я по поводу поступления, – он присел в кресло. – Сам-то ты чего хочешь?
– Пап, я сильно сомневаюсь, что из меня можно сделать хорошего инженера или химика. Это вот то, что я знаю. А чем я хочу заниматься конкретно – не имею ни малейшего понятия. Возможно, послужу в армии и как-то определюсь, возможно, за оставшийся год учёбы в школе что-то придумаю, но пока мыслей нет. А что за срочность в моём поступлении? – Виктор прямо посмотрел в глаза отцу.
– Ну, надо же переговорить с людьми, – тот виновато развёл руками.
– Ничего не нужно. Точные науки я и так сдам на отлично. Возможны варианты на сочинении, но это я за год решу. Да и остальные предметы подтяну до общего балла, так что можешь не переживать.
– Да я не за это переживаю, – Пётр замялся.
– Давай я попробую разложить ситуацию, – Виктор улыбнулся, – ты сейчас просто переживаешь, что мало уделял мне внимания, и хочешь гиперопёкой и повышенным вниманием компенсировать это. Но при этом забываешь, что в твоём порыве контролировать меня и мою жизнь – прямое желание прожить мою жизнь вместо меня.
– Неожиданно! – Пётр Алексеевич, покачал головой. – Неожиданно ещё и тем, что очень умно и по делу, – он улыбнулся и ладонью взъерошил волосы сына. – Но, ты прав, не буду больше приставать, но, если надумаешь поступать куда-то по инженерному профилю, дай знать. Может чем и помогу.
В отпуск глава семьи выбирался, когда получалось выделить окно в многочисленных делах, и не всегда это выпадало на лето. Но в этом сезоне им повезло. Удалось согласовать оба отпуска в августе и взять путёвки в Гурзуф, в пансионат от авиапрома. Но перед этим, Виктору ещё предстояло съездить на три недели в пионерский лагерь на Учинское водохранилище.
Никакого пиетета к пионерской романтике Виктор не испытывал и к будущей поездке отнёсся спокойно. Нашёл на антресолях небольшой чемодан, который было не жалко угробить, и, не слушая советов родителей, что старались снарядить его как на северный полюс, уложил туда пару штанов, пяток самых простых рубашек, сандалии, шорты и мыльно-рыльное барахло. Ещё взял на всякий случай фонарик, перочинный нож и кусок верёвки для сушки одежды, а в спичечный коробок положил намотанные на картон нитки и пару иголок. Такой набор можно было купить в «Военторге», но ехать ради такой мелочи не хотелось. Ещё он отжал у мамы старые лайковые перчатки и, обрезав пальчики, получил неплохую защиту для рук, чтобы отрабатывать удары.
– А почему не берёшь новые кроссовки? – спросил отец.
– А зачем? – Виктор пожал плечами. – Красоваться перед сверстниками глупо, завлекать тапками девочек ещё глупее. А если кого-то переклинит, он захочет их украсть и попадётся? Получается, я буду виновником того, что у человека вся жизнь может пойти под откос из-за такой ерунды. Так что похожу в кедах и в сандалиях, Виктор показал на пакет с купленными накануне полукедами подмосковного завода «Кимры» и сандалиями от «Скорохода».