000
ОтложитьЧитал
Мальчик пытался уснуть, но сначала не затихавший ветер постоянно стаскивал с него шкуру, потом ко всему прочему его стал засыпать снег, но вдруг произошло что-то совсем странное. Справа от него послышался грубый, чуть хрипящий голос:
− Будь я на твоем месте, я бы положил свой плащ на землю и лег бы уже на него. Пока тебе конечно тепло, но довольно скоро холод идущий по земле передаться и тебе, − Кэй, помня слова Эрика, старался не замечать голос, но тот не утихал, – решать то конечно тебе, но если ты замерзнешь, то согреться ты уже не сможешь.
Открыв глаза мальчик посмотрел на своего спутника, тот лишь ответил коротким взглядом и вновь продолжил возиться с лошадьми. Тогда, осторожно привстав Кей резко повернул голову направо, ожидая увидеть лишь очередной бархан снега, но в ужасе замер.
В шаге от него стоял человек, хотя слово стоял в этом случае было не совсем подходящим. Во-первых, у человека не было ног, да и на человека он скорее был похож нежели являлся им.
Начиная от пояса его тело казалось таяло, медленно расплываясь и превращаясь в густой молочно-белый туман, струившийся до самой земли. Лицо его имело пепельно-белый оттенок, и вся его поверхность была покрыта рытвинами. Его кожа скорее походила на зернистую муку, слепленную в форме головы. Седые волосы, зализанные назад были в тон коже, но чуть более темного оттенка. Холодные, словно замерзшие, белые глаза неотрывно наблюдали за мальчиком. Тонкие, словно коряги старых деревьев руки, замерли в неестественной позе, а длинные, похожие на кривые сучья пальцы гладили жесткую седую бородку.
− Бедные животные, но так им, наверное, все-таки будет лучше, − вновь прохрипело существо, переведя взгляд за спину Кэя.
Туда же посмотрел и Кэй. На снегу, без движения лежали обе лошади и над головой одной из них нависал Эрик. Он что-то шептал в ее ухо, а по его правой руке тянулся белый густой дым, проникавший в нос, глаза и рот животного.
− Что ты делаешь? – в ужасе прокричал мальчик.
Эрик же не обращая никакого внимания на выкрики своего спутника продолжал шептать, но как только он убрал свою руку от головы животного, лошадь брыкнулась и возмущенно проржав встала, отряхиваясь от налипшего снега.
− Убиваю их, − холодно процедил он и встав, подошел ко второй.
− Они бы все равно замерзли, а мучительная смерть от мороза гораздо хуже жизни после смерти, − склонившись к Кэю прохрипело существо.
Подскочив, мальчик отбежал от своего прежнего места и не желавшего исчезать незнакомца. Вплотную приблизившись к лежащей лошади и Эрику он вновь лег на снег.
− Тебе холодно что ли? Так бы и сказал. У нас не так много времени на отдых, а ты его тратишь в пустую, − произнес Эрик, как только вторая лошадь поднялась, отряхиваясь от снега. – Иди сюда, − он снял свой плащ и постелил на снег подле себя. – А теперь спи. Иначе ты не справишься с дорогой.
Метель стихла лишь под самый вечер, оставив после себя уже знакомый ветер, гоняющий под ногами хлопья снега. Вернувшись в седло Кэй чувствовал себя довольно бодро. Существо, шептавшее ему на ухо днем, к счастью пропало, исчезли и облака, окутывавшие небо прошлой ночью белым саваном. Лишь одинокая луна простиралась над искрящейся пустыней.
Впереди вновь маячили замки. Сейчас, когда снег не прятала их от взгляда, Кэй ясно видел, как они появляются там, где мгновение назад был снежный бархан и растворяются без следа, уступая месту накатывавшему снегу. Некоторые из них до боли напоминали родной Тиретхолл, другие обладали причудливой архитектурой и казались уродливыми или наоборот необычайно красивыми. Кэй видел проходящих мимо людей, отряды воинов, караваны купцов. Мальчик стал привыкать и уже с интересом наблюдал, гадая что же появиться в следующий раз, но счастье сменилось ужасом, когда в очередной толпе он заметил знакомый силуэт.
Существо стояла в потоке бредущих людей и молча наблюдало. Его оплывали остальные, словно скалу, встретившуюся перед косяком рыб. Люди исчезали, сменялись другими, но существо, словно преследуя мальчика, всякий раз появлялось вновь и продолжало неотрывно следить. Кэй в ужасе узнавал очертание неестественной фигуры и рядом с замками и крепостями.
− Стой, − вдруг послышался голос Эрика.
Он, быстро спрыгнув с лошади, направился вперед, где всего ярдах в десяти стоял высокий, худощавый человек, облаченный в одежды гвардейцев крепости Хостраш. Он что-то бормотал, смотря невидящим взглядом куда-то перед собой. Его некогда каштановые борода и усы покрылись инеем, всклокоченные волосы застыли ледяной колючкой, а глаза и вовсе побелели, превратившись в два замерзших шарика.
− Это кто-то из отряда, вышедшего до нас? – крикнул Кэй, уже обнажившему меч и осторожно подходящему к гвардейцу Эрику.
− Видимо да. Он замерз, я полагаю, − остановившись шагах в десяти от мужчины, ответил Эрик.
− Мы можем ему чем-то помочь?
− Помочь? Я сказал, что он замерз, а не замерзает. Он мертв. Внимательно посмотри на него. Видишь белое, похожее туман облако под его ногами?
− Да, − выкрикнул Кэй, всматриваясь в густое белесое облако. Белый дым казалось бы стекал с человека, образуя под его ногами скорее не облако, а лужу.
− Этот “дым” дает ему жизнь, мог бы давать, точнее. Но сейчас он вытекает словно кровь из раны, − Эрик выставил правую руку вперед, защищаясь мечом, а левой легко взмахнул и из молочного облака ему на встречу потянулась туманная струйка. Как только она достигла его руки, белый тонкий поток превратился в вихрь, бешено закружившись вокруг его пальцев.
В то же мгновение человек издав подобие крика, с хрипом ринулся вперед, но ловким пинком был повален на спину и быстрым ударом меча приколот к земле. Все его движения были угловатыми и неестественными. Негнущиеся ноги бились о землю, замерзшие скрюченные пальцы тянулись к противнику.
Встав над поверженным мужчиной, Эрик почти касаясь его головы рукой, что-то тихо прошептал. И в то же мгновение к его левой руке, вокруг которой уже вертелся слабый белый вихрь, потянулись новые струйки дыма. Как только последняя из них покинула тело человека тот издал тихий хрип и затих. Юноша с сожаление закрыл глаза воина и сжал руку в кулак. С приглушенным хлопком вихрь разлетелся, растворяясь в воздухе.
− Что мы теперь будем делать? – Кэй слез с коня и подошел к лежащей без движения фигуре гвардейца.
− Да будь ты проклят! Неужели ты меня бросил, снова?! Опять… Тварь… Какая же ты тварь, отец! – Эрик словно взорвался. Он то бежал к лошадям, то резко разворачивался и бежал обратно к Кэю, хватался за голову руками, пинал сугробы. – Ты вернешься в Хостраш и будешь ждать меня, − взяв себя в руки, он подошел к мальчику и больно схватил его за руку. – Скажешь, что я угрожал тебе и у тебя не было выбора. Скажешь, что сбежал от меня сразу как смог. Попросишь помощи. Дорогу лошадь знает, так что просто подгоняй ее и уже завтра будешь в крепости, и я советую тебе бросить ее сразу как отчетливо увидишь стену. Пройдешься немного пешком, зато не будет лишних вопросов, почему твоя лошадь сдохла сразу после прибытия в крепость. Понял? А теперь убирайся и жди меня в крепости! Я скоро за тобой вернусь…
19
Голова болела так словно бы в нее воткнули острый кинжал, к горлу то и дело подступала рвота, в глазах двоилось, а очертания любых предметов расплывались. Тайя с трудом приподнялась на дрожащих руках, но тут же рухнула обратно.
Закрыв глаза, она провела рукой по земле, ощупывая окружающие ее предметы. Она лежала на неком подобии плетенной лежанки, располагавшейся прямо на голой земле. Почва здесь была сухая, скорее напоминающая песок.
Заставив себя открыть глаза и сконцентрироваться, она осмотрелась, изо всех сил стараясь не обращать внимание на никак не желавшую затихать головную боль. Ее окружали плетеные стены сероватого оттенка, через которые пробивались солнечные лучи, отчего в крошечном домике было довольно светло. Всего в шаге от лежанки располагался низкий столик, представлявший из себя несколько тонких бревен оплетенных и скрепленных вместе все той же сероватой лозой. В противоположном от лежанки конце дома стоял плетеный сундук, больше напоминавший корзину, в которой дядя Халэн хранил привезенные фрукты и овощи. Над ним, на нескольких натянутых веревках сушили какие-то травы и коренья. Входом и выходом из дома служил невысокий проем, занавешенный грязной, когда-то белой тканью.
Тайя медленно, делая передышку через каждые два-три движения, подползла к чуть развевающейся занавеске и осторожно отодвинув ее край, выглянула наружу. Яркое солнце тут же ослепило ее, отозвавшись резкой болью где-то в затылке.
Уткнувшись головой в землю, она перевела дух, наслаждаясь темнотой, но вновь заставив себя разомкнуть глаза, сощурившись, осмотрелась. Дом, в котором она находилась, казалось располагался в самом центре какого-то наспех построенного лагеря. Замерев, со всех сторон на нее в ужасе смотрели люди. Казалось время остановилось. Мужчины, несшие на вид тяжеленые корзины, доверху набитые разными фруктами, женщины, сопровождавшие их, дети, от почти взрослых до совсем маленьких – все замерли без единого движения. Лишь десятки широко открытых, испуганных глаз говорили о том, что время все еще продолжает свой бег.
Девушка тут же отпрянула от выхода, старясь отползти обратно к лежанке и спрятаться как можно дальше от этих незнакомых, совсем чужих и возможно опасных людей, но было уже слишком поздно. Снаружи четко раздавались неумолимо приближающиеся шаги и вскоре под грязной занавеской показались две ноги, обутые в, искусно сплетенные из листьев акавы, сандалии.
Отодвинув занавеску в дом вошел низенький, худой старичок в набедренной повязке и хлопковом плаще. Все его лицо, руки, грудь были изрезаны глубокими морщинами. Оказавшись внутри, он развязал тугой узел на шее, соединявший два конца прямоугольной ткани и сложив плащ в несколько раз, убрал его в плетеный сундук. Порывшись за ним, он достал еще одну лежанку, точь-в-точь такую же как ту, на которой лежала девушка, и осторожно развернув ее на земле, располагая прямо перед столиком, сел напротив Тайи.
– Меня зовут Тцаситлаль, – представился он и тут же замолчал, внимательно осматривая незнакомку.
Его лицо напоминало старую сушеную сливу. Десятки морщин тянулись от почти лысой головы до беззубого что-то жующего рта. А нос походил на одинокий утес меж бесчисленных складок гор, чуть выше которого тянулись две морщинки – два живых, заинтересованных глаза.
Вдруг занавеску, прикрывавшую вход, резко одернули и в дом втолкнули мальчика лет шести-семи. В его руках была миска с каким-то зернистым густым содержимым. От страха ребенок застыл в проходе, боясь пошевелиться. Только после того как старик легонько щелкнул его по ноге, указывая на стол, мальчишка, ожив поставил миску на указанное место и тут же сломя голову вылетел прочь из дома.
– Это каша, – старик указал на стоящую перед ним миску. – Ты проспала больше двух дней и должна была изрядно проголодаться. Головная боль и тошнота являются последствиями яда. Чуть позже я все тебе расскажу, а пока, – старик вновь встал и покопавшись в сундуке вернулся к столу, – вот это, – он положил на стол, рядом с миской маленький мешочек, – добавляй в кашу. Это снимет боль и поможет тебе скорее восстановиться. А вот это, – старик достал еще один мешочек и привстав положил его поближе к девушке, – яд. Будь осторожна и храни его у себя. Никому не давай. Я уже высчитал приемлемую для тебя дозу и в нужном количестве нарезал лепестков. Не сегодня, главное не сегодня, запомни! Ты должна будешь их принимать, но только по половине одного лепестка. Я специально их порезал пополам чтобы ты ничего не напутала. Все, а теперь отдыхай. Поешь, как сможешь сидеть. Я проведаю тебе вечером, – встав, старик достал свой плащ из сундука, набросил его на плечи, вновь связав два конца ткани на шеи и вышел, оставив девушку одну.
– Два дня, неужели она здесь уже два дня, – думала она про себя. – Зачем ее здесь держат, кто этот старик, что за яд он ей принес и зачем ей его уже давал? – вопросов было множество, а ответов ни одного. Единственное в чем она была полностью уверена так это в том, что есть ей сейчас совсем не хотелось. От любой мысли о еде к горлу сразу же подступали рвотные позывы, да и пробовать незнакомую пищу она совсем не хотела и уж тем более добавлять в нее что-то неизвестное.
Отбросив мешочек с ядом ко второму, лежащему на столе, Тайя отползла как можно дальше от выхода и без сил повалившись на землю, уснула.
Проснувшись вечером и вновь услышав топот босых ног десятков людей, их голосов, переговаривающихся меж собой на непонятном языке, она в ужасе поняла, что все это не один большой дурной сон, а кошмарная реальность. Даже находясь в караване “пузыря” у нее еще была надежда вернуться домой. Рядом был дядя Халэн, беспокоящийся о ней. Эллирион придумывал план ее освобождения, но сейчас она осталась совсем одна.
Солнце садилось и яркие светлые лучи сменялись темным, красным закатом. Острая головная боль, мучившая ее днем, медленно отступала, но все еще ощущались болезненные уколы, вызываемые резкими движениями или ярким светом. От тошноты не осталось и следа и, наконец, о себе громко заявил голод. Каша, принесенная днем мальчиком, все так же стояла на столике, где тот ее и оставил. Тайя уже была готова забыть обо всем и съесть, принесенную пищу какой бы мерзкой она не оказалась на вкус и какие бы последствия она не вызвала, лишь бы утолить стремительно нараставший голод, но услышав снаружи тихие шаркающие шаги в панике прижалась к плетенной стенке.
В проходе вновь появился старик, войдя в дом, он, как и утром снял с себя плащ и аккуратно сложив его, убрал в сундук. Вернувшись на место перед столиком, он сел на плетеную лежанку и внимательно посмотрел на девушку.
– Хорошо, – произнес он, пошамкав беззубым ртом. – Голова все еще болит, наверное. Ты что совсем не ела? – старик осмотрел полную миску подсохшей и покрывшейся желтоватой корочкой каши. – Странно, это очень странно. Ты должна быть очень голодной. Микцли поил тебя пока ты была без сознания, но кормить то не мог, а ведь уже два дня прошло. Странно… – задумавшись, старик замолчал, не переставая что-то жевать. – Я сейчас попрошу принести тебе свежую, – он встал и, забыв про свой плащ, вышел из дома, но вскоре вернулся ведя за собой все того же мальчишку, что приносил еду днем. Мальчик вновь поставил миску на указанное стариком место на столике и стремительно покинул дом. – Я думаю, что сейчас уже нет смысла добавлять снадобье. Ты почти оправилась, так что ешь без него.
Голод мучил девушку по хуже заправского палача. За те короткие мгновения что прошли с момента ее пробуждения, голод уже не просто напоминал о себе, а надрываясь орал изнутри. Живот крутило, а горло словно драли когтями. Тело умоляло дать ему хоть кусочек пищи.
Гордо встав, чуть пошатнувшись, Тайя подхватила свою лежанку и расположив ее перед столом села напротив старика. Взяв теплую миску в руки она попыталась отпить густую кашу.
– Ох, прости, – поднявшись, произнес старик и прошаркав к сундуку извлек из него небольшую грубо вырезанную из дерева ложку. – Вот возьми, – вернувшись к столу он протянул ее девушке. – Сейчас еще светло так что мы посидим здесь, а позже, как стемнеет я провожу тебя в твой новый дом. Наверно, мне стоит объяснить кто я такой и что ты здесь делаешь. Как я уже сказал меня зовут Тцаситлаль. Ты ешь, не смотри на меня. Когда-то я жил в небольшой деревушке, но это было далеко отсюда, – старик взмахнул рукой, словно отмахиваясь от надоедливой мухи, – хотя я мог жить и в самом Тлапоко. Я был жрецом Нейк Зааля. Но все изменилось, когда на нашу землю пришли люди из-за моря.
Первое время они были дружелюбны. Они строили крепость на берегу, а мы с ними торговали. Но закончив строительство, они предали нас и обокрали. Явившись в мою деревню с мечами и огнем, они убили всех, кого я любил и знал. Не многие пережили ту ночь – лишь те, кто по их мнению имел для них какую-то ценность. Нас, в том числе и меня, привезли в их крепость, где начали пытать, выспрашивая о несуществующих богатствах. В отличии от моих соплеменников мне удалось избежать мучительных пыток, так как их планы поменялись и меня просто бросили в темное подземелье. А в это время мой народ восстал и началась война, вновь объединившая наши племена в единую империю.
Я провел в заключении несколько долгих лет и успел выучить ваш язык, в большей степени благодаря одному человеку. Он прибыл в крепость спустя годы после моего пленения. Как я позже понял он оказался их тонаалем – правителем. Он велел перевести меня из подземелья в крепость, и впервые за долгое время я, наконец, снова увидел свет. Он часто навещал меня с тех пор мы много разговаривали с ним. Иногда он приходил с первыми лучами солнца и проводил со мной весь день до глубокой ночи, а потом он приказал отпустить меня.
Я направился в Тлапоко, ведь больше пойти мне было некуда, от моей родной деревни остались одни обгоревшие останки. Но, к сожалению, великий город не провоевав и пяти лет проиграл войну и покорился людям из-за моря. Когда я пришел, они уже во всю разрушали наши храмы и разбивали древние идолы, а на руинах возводили свои. Тогда я решил покинуть Тлапоко, уйти и не видеть, как гибнет мой дом.
В дорогу со мной отправились несколько десятков фермеров, каменотесов, лесорубов – обычных людей, кому теперь каждый день грозила гибель из-за законов наших завоевателей. Они последовали за мной целыми семьями и, я думаю, нам бы так и не удалось вырваться из покоренного города живыми если бы не отряд Ксочими-Итсуни. Благодаря смелости его воинов, прорубавших нам путь на свободу, и защите Темных Богов мы достигли земель Нау Тонааля – первого бога.
Теперь мы живем здесь, и наша деревня окружена священным лесом Кашамли – бога охоты. Он стережет земли создателя от непрошенных гостей. Не один живой человек не может пройти через лес Шочамалько. Любой, попадая в него становится его частью. Многие охотники на закате своей жизни приходят в него чтобы передать свои души богу и тем самым уплатить долг за его покровительство в течении жизни, но об этом я расскажу тебе в другой раз.
А теперь послушай меня внимательно. Власть Кашамли не столь безгранична и ей можно сопротивляться. Те лепестки, что я дал тебе утром даруют возможность пройти через его лес не подчинившись его воле. Но сами по себе они крайне ядовиты и нужно быть очень внимательным и осторожным, соблюдая грань между смертью от яда и смертью в руках бога. Ты должна принимать только те половинки лепестков, что я тебе нарезал, не больше и не меньше иначе ты умрешь. Запомни.
Здесь, несколько дней назад, ко мне явился сам Нау Тонааль. Он был слаб и истощен, но разгневан уничтожением храмов и идолов. Он сказал, что вскоре совсем близко пройдут люди. В их плену, словно маленькая зверюшка, будет девушка, которою я должен спасти и о которой я теперь обязан заботиться. Обо всем я рассказал Ксочими-Итсуни, и он устроил засаду на одно из проложенных людьми дорог, а два дня назад он привез тебя…
– И что теперь со мной будет? – впервые Тайя решилась заговорить, перебив старика.
– То, что пожелает Нау Тонааль, – мгновение промедлив, ответил Тцаситлаль.
Тайя тут же вспомнила о кровавых жертвоприношениях, чудовищных ритуалах, о изуродованных людях, вернувшихся с чужого континента. Она вспомнила все те страшилки, что они с сестрами любили пересказывать друг другу по ночам. А что если все эти, даже самые неправдоподобные истории, не вымысел? Что если героиней одной из следующих страшилок станет она?
– Он бог жизни и нового дня. Он не пожелает, чтобы тебе причинили вред, тем более после того как приказал спасти, – распознав страх на лице девушки, прошамкал старик, попытавшись улыбнуться.
Пожевав беззубым ртом и глубоко зевнув, он привстал и высунув голову наружу, осмотрелся.
– Стемнело, – произнес он, повернувшись к своей гостье, – Иди за мной. Я отведу тебя в приготовленный специально для тебя дом, а завтра утром зайду за тобой, – старик встал и, набросив на плечи плащ, тут же вышел.
Тайя в нерешительности замерла. Пойти за ним? А можно ли ему было доверять? До сего момента с ней обращались хорошо, но что если все это приготовления к какому-нибудь жуткому обычаю. Дрожа от волнения или может быть от страха она поставила пустую миску на столик и, выпрямившись, встала. “Пусть лучше я сама выйду гордо и бесстрашно, чем меня выволокут на потеху всей деревни и словно пойманного зайца поведут на смерть,” – сказала она про себя, силясь набраться смелости и отваги. Широкими, быстрыми шагами девушка выбежала наружу, но в ночных сумерках не было никого кроме шаркающего впереди старика. Остановившись перед небольшим плетеным домом с травяной крышей, он развернулся к девушке и поманил ее к себе.
Впустив ее внутрь, он зашел следом за ней сам. Обстановка в доме была до боли знакома. Та же лежанка, тот же низенький маленький столик и маленький сундучок – все было в точности таким же, как и в доме самого старика.
– Это не дом в Тлапоко или на худой конец не барак в Тимачлипане, но это все что мы можем предложить тебе, – старик потер свой нос, немного пошмыгав. Вновь что-то пожевал беззубым ртом и добавил: – Я зайду утром. Одежду тебе, я думаю, тоже принесут утром, – развернувшись он уже собрался выйти, одной рукой отодвинув хлопчатую занавеску, но вдруг остановился и отвязав что-то от своего пояса, развернулся к Тайе. – Забыл совсем. Вот возьми лепестки. Сегодня не принимай. Не сегодня, – погрозил он пальцем, протянув знакомый мешочек. – Завтра ты должна быть бодрой, иначе я не смогу тебе все здесь показать, – девушка протянула руку на встречу старику, понимая, что пока она не возьмет его мешочек, он не уйдет. Тцаситлаль аккуратно положил его на протянутую ладошку и улыбнувшись вновь пошмыгав носом, ушел.
Солнце пробивалось даже сквозь сомкнутые веки, окрашивая их в красные тона. Тайя попыталась скрыться от ярких лучей, заслоняя газа рукой, но они казалось проникали всюду. Смирившись с мыслью, что пора вставать, она со вздохом поднялась и потерев глаза, потянулась. Ее окружала все та же аскетичная обстановка – низенький столик, плетеный сундук и… мальчик.
Ребенок, прислуживавший старику, сейчас, сидел подле входа, поджав ноги. Его глаза были широко открыты. Словно маленький зайчонок, он набрав в грудь воздуха боялся лишний раз двинуться или просто вздохнуть.
– Привет, – попробовала заговорить с ним Тайя.
Услышав голос, мальчик подскочил на месте и тут же сломя голову помчался к плетеному сундучку, но споткнувшись упал, распластавшись на земле. Быстро поднявшись, чуть прихрамывая и шмыгая носом, он дошел до сундука и покопавшись в нем извлек стопку одежд, которую положил на стол перед девушкой и тотчас выбежал прочь из дома.
Следующим утренним гостем, навестившим ее стал старик. На этот раз он не стал снимать свой плащ и садиться за стол, как делал это в прошлые визиты, а сразу войдя произнесc:
– Доброе утро, как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – ответила Тайя, – тот мальчик…
– Микцли, – подсказал старик.
– Да, Микцли… Чем я его так напугала?
– Пойдем за мной, – старик отодвинул занавеску и вышел из комнаты.
Тайя промедлила. Она отчетливо слышала голоса и топот снаружи, а встреча с остальными жителями деревни ее крайне пугала. Подкравшись к одной из стен, она припала к щелке меж сплетенных прутьев, стараясь хоть что-то разглядеть.
Снаружи и вправду было множество народа. Некоторые таскали большие корзины с фруктами, некоторые стоя, возле своих хижин, весело переговаривались друг с другом. Бегали дети, звонко смеясь и мешая взрослым. Старик же остановился в нескольких шагах от костра, наблюдая как большая мясная туша медленно вертится над пылающими поленьями.
Несколько раз она подходила к занавеске, но тут же разворачиваясь возвращалась обратно, так и не решаясь все-таки выйти. Наконец, сжав кулаки и глубоко вдохнув, она с разбега вылетела наружу, боясь что в последний момент может снова передумать.
В первые мгновение казалось люди не обращают на нее никакого внимания, но шум толпы стал утихать. Разговаривавшие стали прятаться в хижинах, уводя за собой своих собеседников. Переносившие корзины с фруктами мужчины осторожно меняли свои маршруты, стараясь обходить незнакомку стороной. Крики и детский смех совсем пропал, как и сами дети. Деревня погрузилась в напряженное молчание.
Только сейчас Тайя смогла оценить ее размеры и бедность племени. Всего несколько десятков маленьких плетеных хижин с крышами из травы, окружавших щелкающий костер в центре. Наверное, этот очаг был самой большой ценностью этих людей. Мужчина, готовящий большую мясную тушу, с невероятной заботой и осторожностью следил за огнем и тремя белыми камнями, меж которых пылали поленья. Он аккуратно стирал капли жира, капающие на камни и всякий раз, словно вознося молитву, подбрасывал в яркое пламя очередное полено.
За некоторыми домами виднелись грядки, где колосились зеленые побеги. Здесь были и плетеные клетки, где надменно расхаживали разного вида птицы. Перед одним из домов стояла большое каноэ, доверху наполненное водой, а в нем вроде бы плавали толстые змеи.
– Мы живем здесь уже почти три года, – осмотревшись, со вздохом произнес старик, обернувшись к Тайе. – Живем как изгои. Тлапоко пал, Тимачлипан ведет войну. Маленькие деревни, как некогда моя, теперь все сожжены или разорены. Народ бежит в столицы, ища защиты и крова. Наш мир, вся наша прежняя жизнь уничтожена. Лишь здесь, в землях Нау Тонааля мы в безопасности, но в них нет карьеров для добычи камня, в них не водятся звери, на которых можно было бы охотиться.
Но мы приспособились, мы научились жить не имея ничего. Часть пищи мы выращиваем здесь, а воины Ксочими-Итсуни, с риском для жизни, добывают для нас мясо. Земли когда-то принадлежавшие Тлапоко теперь наводнены людьми из-за моря. Они всюду – они охраняют дороги и бродят по лесам, теперь каждый охотник стал еще и добычей.
Но и Нау Тонааль не бросил нас. Он подарил нам дома, даровал оружие. Мы не могли рубить священный лес и гневить Кашамли, у нас не было камня, но зато нам даровали… – старик направился к каноэ, в котором Тайя видела змей. Остановившись прямо перед ним он поманил девушку рукой и дождавшись, когда та подойдет к нему, опустил руку в воду. – Мы нашли лианы, – старик осторожно поднял из воды толстый стебель растения. – Из целых мы делаем луки для охотников и опоры для хижин. Разрезав их вдоль на две половинки мы используем их при постройки домов, а из порезанных на совсем тонкие нити мы делаем лежанки, столики, сундуки и корзины. Сейчас, пока они свежие, их легко изгибать и придавать нужную форму. Но если их достать из воды и оставить на воздухе, они вскоре начнут засыхать, становясь прочными и упругими, сохраняя при этом заданную форму, – он аккуратно опустил обратно в воду стебель растения. – Идем.
Старик уверенной походкой покинул деревню, углубляясь в лес. Вскоре их дорога стала круто подниматься вверх, но его это казалось совсем не останавливало. Тайя уже успела выдохнуться, а он не сбавляя хода продолжал восхождение.
– Мы научились выращивать множество ценных трав. Иногда воины Ксочими-Итсуни, даже приносят птиц котль. Словом, наш почтек мог бы многое предложить. И шкуры животных, и перья птиц, и какао бобы, многое… но торговля стала опасной. Люди из-за моря хватают всех без разбора и тащат в свою крепость. Да даже если бы наш почтек и добрался до того же Тлапоко с ним бы никто не стал говорить, – старик уже был высоко. Остановившись, он посмотрел на запыхавшуюся девушку, отстающую от него уже на ярдов десять. – Нам хватает всего, что у нас есть, но в сравнении с тем, что могли бы нам предложить столицы в обмен на наши товары… Эх… Мои люди. С их умениями и талантами. В прежние времена они могли бы обладать многим больше, чем имеют сейчас, – старик, дождавшись Тайю, продолжил подниматься в гору. – Совсем не много осталось.
Больше он не разговаривал, пока они не достигли небольшой полянки с несколькими одиноко стоящими деревьями. Поляна располагалась на небольшом утесе, с края которого открывалась панорама на казалось бескрайний лес, простиравшийся на многие мили в разные стороны.
– Красиво, – рядом с Тайей встал старик. – Вот там, – он указал на темное, зубчатое строение, окруженное огромной стеной на самом берегу моря. – Это их крепость, людей из-за моря. Моя деревня была совсем близко, чуть дальше в лесу. Каждый день наши рыболовы выходили к лагуне, куда спускалась река, проходившая по землям Тимачлипана и подчас возвращались с завидным уловом. Но это было очень давно. – А вот там, посмотри, – он указал на яркую, блестящую на солнце гору глубоко в лесу намного севернее крепости ордена, – это великая пирамида Тлапоко.
Внимательно присмотревшись к блестящей постройке Тайя стала различать очертания плоской вершины и ровные, словно ступени огромной лестницы, стороны горы.
– Четырнадцать эпох назад мы были одной большой империей. Столицей тогда был Тимачлипан. Его окружало множество более маленьких деревень, и соседних племен. Периодически разгорались войны и очередное племя было вынуждено покориться, но единственной настоящей угрозой был… – старик замолчал, что-то обдумывая, – Миктлан – город Тонааля, или библиотека герцога. Я могу ошибаться… я не плохо изучил ваш язык, но могу путать слова. Так, если мне не изменяет память, называл ее тонааль людей из-за моря.
– Библиотека? Герцога? Здесь? – удивленно переспросила Тайя. – Там хранятся книги?
– Да, да, – вдруг оживился старик. – Миктлан очень древний город, существовавший еще до образования нашей империи, он содержит знания первого народа. – Четырнадцать эпох назад юный тонааль Тимачлипана решил захватить… библиотеку… но жрецы стали его отговаривать. Они твердили ему, что боги против и для сражения сейчас не подходящее время, но юный Аутсотль вопреки возражениям все же выступил войной. Она длилась не долго. На десятый день одно из сражений было прервано чудовищной тряской земли. Войску Аутсотля пришлось отступить в столицу, но это поражение оказалось лишь малой частью всех последующих бедствий, обрушившихся на империю по велению разгневанных богов.
Наши предания гласят, что земля дрожала многие дни. Тимачлипан был в руинах, люди гибли под обломками собственных домов. Но и на этом все не закончилось. Начался сезон ливней. Вода смывала посевы, растения гнили прямо в земле, животные покидали родные места и империю стал охватывать голод. В одну из ночей дамба, обеспечивающая город притоком воды, не выдержав напора стремительно наполняющегося озера, обрушилась, направив разрушительный поток прямо в Тимачлипан. К утру вода отступила, но погибших было уже не вернуть, а от города остались одни лишь руины.