000
ОтложитьЧитал
– Что до телесных сил, – возразил с улыбкой Нодаль, – то лучшего для них подкрепления, чем волшебный залидиолевый сон, просто не существует в Галагаре. Верно, тебе, наставник, не ведомы свойства чудесных набирских зерен, а я не однажды испытывал их на себе. Видишь улыбку, что играет на устах царевны? Прекрасная Шан Цот спит, и ее сновидения полны услад и восторгов. Она вкушает любимые яства, поглощает самые утонченные напитки из царских погребов, слушает небесные звуки стострунных крианских тантринов и упивается собранием желанных ее сердцу существ, торопливо исполняющих любое желание царевны. И хотя все эти призрачные события творятся только в безмерных владениях дурмана, они поддерживают в теле жизненный дух и освобождают любого от низменных нужд на несколько дней и ночей.
Покончив с трапезой, царевич положил между собой и царевной свой триострый цохларан, извлеченный из ножен, и мгновенно погрузился в сон. Неподалеку по другую сторону неохватного ствола векового габаля устроился Кин Лакк. Они с Нодалем условились попеременно стоять на страже, и Нодалю по жребию выпала первая половина ночи.
Как только его спутники пустились по волнам ровного дыхания, кромешная тьма обняла витязя на страже, и он ощутил во всем теле неодолимую теплую тяжесть. Но не привыкать было славному Нодалю бороться и с этой напастью. Скинув одежды, он омылся ключевою водой, затем извлек из-за пазухи пурпурный мешочек и, отсыпав часть его содержимого на ладонь, принялся натирать себе грудь и плечи. То был порошок, изготовленный из семян лестерца, называемый в Тсаарнии хуш-раш, или Черное Пламя.
Ветер усилился – и на небе вспыхнули звезды, будто угли ветром раздуло. Стиснув зубы, Нодаль стоял, запрокинув голову, и бормотал себе под нос какие-то страстные речи. Сна – как будто и не бывало.
Минула четверть ночи – и витязь в схватке с новым приливом сладкой сумрачной жажды потянулся было вновь к мешочку с ядреным хуш-рашем – как вдруг воздух наполнился шумом пугающих крыльев. Нодаль схватился за лук и выдернул из колчана стрелу, но в тот же лум руки его сами собой бессильно повисли. На нижние ветви габаля опустилась белоснежная степная сужица величиной в пол-агара, и вся она, словно изнутри, лучилась прекрасным радостным светом. Нодаль не приметил, как от ее крика пробудились Ур Фта и Кин Лакк. Меж тем, чудесная вестница сложила крылья и голосом, хрипотою напоминавшим голос последнего форла, быстро и отчетливо проговорила по-цлиянски:
– Льется ныне кровь недаром —
В безопасности Айзур.
Верх одержит под Фатаром
Над крианами Син Ур.
Путь на север выбран кстати:
Здесь проложен таруан.
Только завтра на закате
В годы Ло уйдет Су Ан.
Ночи хитрое творенье —
Дивноокая Шан Цот:
Тот, кому она – спасенье,
На беду ее берет.
С последними словами сужица развернула громадные крылья, взмыла над темною кроной габаля и растворилась в звездном небе.
Первым воцарившееся молчание прервал Нодаль.
– Что вы на это скажете, мудрый наставник и благородный царевич? Кажется, чудесная сужица принесла добрые вести?
– И добрые, и худые, как показалось мне, – отвечал Кин Лакк, – но можем ли мы вполне доверять словам таинственной птицы?
– Не сомневайся, учитель! – воскликнул царевич. – Правда, не все сужицы в Галагаре служат великому дварту Су Ану, зато нет ни одной, что служила бы его врагам.
– Ну что ж, в таком случае ясно: твоя родина, благородный Ур Фта, пока что вне опасности, хотя и ценою проливаемой братьями крови. Остается сожалеть лишь о том, что победа в битве под Фатаром будет добыта без нашего участия. Зато, если нам удастся осуществить свой замысел и повести Миргалию на Саркат, мы можем рассчитывать на подмогу и при благоприятном стечении обстоятельств соединимся с наступающим войском Син Ура…
– Беспощадный Кин Лакк уже заговорил о подмоге? – изумился царевич. – Разве мы не уговаривались накануне, что выиграем войну вдвоем?
– О, царевич, видит Фа Эль, мой воинственный пыл ничуть не угас! Но разве не противно полководческой мудрости – отказываться от содействия дружественных сил и рваться в бой наугад, доверяясь игре тщеславных стремлений? И разве мы по-прежнему вдвоем? Или ты забыл о славном Нодале? А может, считаешь, что нам должно отказаться от союза с ним?
– Ты прав, наставник, но если позволит благородный царевич, позволь и ты разъяснить, как я понимаю его тревогу.
– Говори, любезный витязь. Кто знает, быть может, мои тревоги понятны тебе более, нежели мне самому.
– Благодарю, великодушный Ур Фта. Я только хотел сказать наставнику Кин Лакку, что, соединившись с войсками непобедимого Син Ура, тебе, царевич, нелегко будет проявлять собственную волю в походе и в битве, волю арфанга, не так ли?
– Да, это так. Ты заглянул мне в самую душу, быстроумный Нодаль. Я готов подчиниться царю, но только после того, как докажу несправедливость слов, сказанных им на военном совете. Только после того, как во главе с собственным войском стяжаю победу хотя бы в одной великой битве!
– Да свершится по слову твоему, и не будем больше об этом, драгоценный Ур Фта, – смиренно проговорил Кин Лакк. – Тем более, что вещая птица подтвердила твою прозорливость в выборе нашего пути. Но не раскроет ли мне кто-либо из вас значения таинственного слова «таруан», произнесенного ею?
– Охотно, учитель, – откликнулся царевич. – Слово это знакомо мне с самого детства. В Айзуре часто говорят, провожая в дальний путь доброго друга: «Да будет дорога твоя таруаном!» Повелось так с незапамятных времен. Но таруан – не выдумка: в последний раз он был проложен великолепным Су Аном от Саина до Айзура, когда Белобровый Син Ур двигался по этой дороге с пышной свадебной процессией, увозя из Междуморья красавицу Дан Бат.
Мятежник Эн Лан, замышлявший во главе лихой дюжины напасть на процессию, погубить царя и завладеть Синезубой Дан Бат, испытал действие таруана на себе.
– Так значит, таруан – это чары, служащие защитой от врагов?
– Таруан – галерея невидимых сводов. Оказавшийся в таруане, двигается он или стоит на месте, поднимается в заоблачные выси или уходит в подводные глуби; спит или бодрствует, живет или умирает – для всех, кто враждебно настроен к нему, просто перестает существовать. Но таруан – средоточие силы Су Ана и не может сохранять свое действие слишком долго…
– Воистину чудо! – воскликнул Нодаль. – А я-то, глупец, истязал себя ядреным хуш-рашем! Очень надо было стоять на страже, когда никакому злоумышленнику не под силу нас обнаружить! Ведь так, царевич? Мы не существуем теперь даже для зловредного Ра Она и всех его оборотней, вместе взятых?
– Никакие злые чары не могут проникнуть под своды таруана, – с улыбкой подтвердил Ур Фта. – Ты мог бы спать себе спокойно.
– Мог бы, но не спал, и – клянусь первозданным яйцом – уснет теперь не скоро!
– Не смею возражать, но почему ты сказал то, что сказал, мудрый Кин Лакк? – в изумлении вопросил Нодаль.
– Неужели ты не помнишь сказанное вещею сужицей? Я затвердил слово в слово и могу повторить: «Завтра на закате в горы Ло уйдет Су Ан». Что это значит?
– А-а! Понятно, – со вздохом вымолвил Нодаль. – Это значит, что завтра на закате своды таруана рухнут. А чтобы их руины не погребли нас под собою…
– Мы должны продолжить поход немедленно и на завтра к вечеру постараться проникнуть за неприступные стены Эсбы, – добавил Кин Лакк.
– Ты прав, учитель, но пока мы седлаем гавардов, я счастлив был бы услышать твое и любезного Нодаля мнения о той части известия, в которой чудесная сужица упомянула Шан Цот.
– Ясно одно, – сказал Нодаль, в сердцах перетянув подпругу, – похитив царевну, мы выбрали единственно верное решение: царевна спасет тебя, царевич, стало быть, прозрение твое не за горами – на исходе первой брачной ночи.
– Кто знает, – проворчал Кин Лакк, уже вскочивший в седло, – спасти-то она спасет и, быть может, не одного царевича: похищали-то мы ее все вместе. Зато и несчастье она нам принесет непременно. Ведь птица сказала: «Тот, кому она – спасенье, на беду ее берет».
– Поздно теперь, учитель, раздумывать и гадать о грядущих бедах, сделанного не переделаешь, минувшего не воротишь, – воскликнул царевич и, прижав к могучей груди спящую Шан Цот, стегнул плеткой гаварда.
И гавард его умчался прочь из пятого урпрана книги «Кровь и свет Галагара».
ШЕСТОЙ УРПРАН
Крепость Эсба, в Миргалии известная также как Восемь Башен, была возведена в правление третьего из миргальских ванобов Зец Неда на громадном холме вблизи того самого места, где воды Таргара делятся на пять рукавов и так впадают в Дымное море. Стены Эсбы, сложенные из привозного темно-зеленого брабида, вздымались над склонами холма на две дюжины керпитов, а из них еще на добрый уктас к высокому небу вытягивались башни с остроконечными кровлями и узкими прорезями бойниц. Холм, на котором стояла крепость, был окружен бездонным рвом, заполненным вечно холодной водою Таргара. На север и северо-запад простирались казавшиеся непроходимыми заросли Лаймирской чащобы. Подойти к крепости с востока не позволял полноводный Таргар. Единственная дорога вела сюда с юго-запада. По ней и подъехал царевич Ур Фта со своими спутниками к небольшому подъемному мосту через ров. Здесь их остановили суровые стражники в простых кованых латах и грубых шишаках с низкими гребнями, вооруженные большими скругленными топорами и железными пиками. Стражники не потрудились поднять мост ввиду малочисленности представшего перед ними отряда, но проехать по нему вооруженным незнакомцам не позволяли. Нодаль без особого труда побросал бы их в ров вместе с пиками и топорами, но дорога за мостом, круто поднимаясь по склону, упиралась в такие ворота, стиснутые с обеих сторон чудовищными контрфорсами, что и Нодалю, и остальным показалось наиболее разумным вступить в переговоры уже здесь, у моста.
В здешних краях все немного умели по-криански, и объясниться с миргальцами было нетрудно.
Услыхав, кто перед ними, стражники вытащили откуда-то заспанного коротышку в лестерцовой рубахе и что-то крикнули ему на своем наречии. Тот не стал тратить времени даром, несмотря на малый рост, с великим проворством умчался по направлению к крепостным воротам и скрылся за ними, протиснувшись в предоставленную ему невидимыми привратниками узкую щель.
Спустя некоторое время из ворот, на этот раз открывшихся гораздо шире, выехали и спустились к мосту через ров всадники числом полдюжины. Одеты и вооружены они были довольно богато, особенно тот, что ехал впереди на черно-серебристом гаварде. На голове этого всадника не было шлема, отважное чистое лицо обрамляли длинные белоснежные волосы и борода; крепкое коренастое тело облегала дорогая тонкой работы кольчуга, укрепленная затейливо изогнутыми наручами и оплечьем вороненой стали. Подъехав вплотную к вытянувшимся стражникам, он приказал им посторониться и шагом пустил своего гаварда навстречь незнакомцам. За ним последовали остальные. Примерно на середине моста он едва заметно натянул поводья и остановился.
– Я – Дац Дар из рода лаалов, второй ортлиц Миргалии и комендант Восьми Башен, – сказал он на хорошем крианском. – Назовите и вы себя, честные агары.
– Здесь царевич Ур Фта, наследник цлиянского престола, и его походная свита – Кин Лакк, последний воин крылатого племени форлов, и славный витязь родом из Тсаарнии по имени Нодальвирхицуглигир Наухтердибуртиаль.
– Чего же ты ищешь под стенами Эсбы, царевич? Мы никогда не враждовали ни с форлами, ни с царством Цли, но Миргалия давно в союзе с крианами, а криане воюют с Айзуром. Наши братья в рядах крианского войска также скрестили сегодня оружие с твоими сородичами. Так не убраться ли тебе по добру, по здорову, покуда я не приказал моим воинам обнажить мечи и поговорить с тобою и твоими на языке военного времени?
Нодаль в этот лум улыбнулся чему-то своему и как бы невзначай похлопал гигантскою шестерней по рукояти своего посоха, сверкавшей серебристыми кольцами в лучах заходящего солнца над правым его плечом.
– Ты не сделаешь этого, отважный Дац Дар! – вмешался Кин Лакк, вытянув единственную свою руку в предостерегающем жесте.
– Отчего же?
– Ты не сделаешь этого по двум причинам. Первая. Ты ненавидишь криан так же, как мы, и ждешь только удобного случая, чтобы разрешить на языке оружия кое-какие разногласия с ними. И вторая причина. Ты, как и все твои, считаешь позором для наследника Миргальского царства сидеть наместником в Корлогане и кланяться крианскому царю.
– Вот в этом ты прав, последний из форлов, клянусь семиствольным видрабом! – воскликнул Дац Дар, и глаза его загорелись недобрым пламенем. – И этот позор тем обиднее, что сын и наследник несгибаемого Ар Гоца обрекает свой народ на сиротство из-за пары крианских сатьяр!
– И то верно! Разве подобает воину и царю забывать свой долг и менять престол на рабское место, хотя бы и в ногах крианской царевны? Но взгляни сюда, вот они, эти сатьяры, о коих ты ведешь столь гневную речь.
– Как? Ты говоришь правду, форл? Эта девчонка на руках твоего господина – царевна Шан Цот? Не в плену ли ты заблуждения?
– Уверяю тебя, отважный Дац Дар, он говорит правду, и заблуждения тут быть не может, – ответил за Кин Лакка царевич. С помощью моих верных слуг мне удалось похитить царевну прямо из дворца в Саркате, и теперь я намерен, свершив положенный обряд, войти к ней как можно скорее.
– И тем самым, заметь, о миргалец, – подхватил Кин Лакк, – раз и навсегда устранить причину вашего позора и повернуть законного наследника Гоц Фура лицом к миргальскому престолу. А кроме того, есть у нас смелые мысли и о том, как поставить на место крианских наглецов. Мы поделимся этим с тобою. И я уверен, найдем общий язык.
– Это полностью меняет дело. Я распоряжусь, чтобы наши женщины уже сегодня начинали готовить царевну к обряду. Молодым будут отведены лучшие покои. Я дарю лихую дюжину сарпов и сорок бочек рабады для пира. Завтра же сыграем свадьбу! Добро пожаловать в Эсбу, благородный царевич! Здесь вы будете в полной безопасности.
Комендант, оставаясь в седле, отвесил церемонный поклон царевичу и посторонился, уступая дорогу. Миргальцы, сопровождавшие его, подражали в этом своему предводителю. Когда Ур Фта и его спутники приблизились к крепости, ворота по знаку Дац Дара широко распахнулись и за ними открылась обширная площадь, окруженная каменными домами в два и три этажа. Кое-где в сумерках вспыхивали и плыли огни факелов, кое-кто с любопытством глазел на неведомых пришельцев, провожаемых самим комендантом, а иные проходили стороной, не обращая на них внимания. Тем временем небольшая процессия продвигалась в сторону Главной башни, откуда вскоре донесся размеренный гром большого данадзона. Так Эсба привечала нежданных гостей.
Разгоряченный стремительным ходом событий и обрадованный легкостью исполнения сокровенных желаний, Ур Фта внес царевну на руках в отведенные для нее покои и пожелал немедленно прервать ее забытье. Но Дац Дар убедил его прежде смыть дорожную пыль и надеть на себя одежды, подобающие случаю, каковые тут же были царевичу поднесены.
Какими бы прекрасными ни были залидиолевые грезы Шан Цот, – явь, представшая ей с пробуждением, тоже была недурна. Просторные покои под резным видрабовым сводом, открывшиеся ее взору, были украшены расстеленными и развешанными повсюду бело-голубыми шкурами миргальских килканов. Здесь и там сверкали прекрасной полировки бронзовые зеркала. Царевну окружали милейшего вида проворные девицы, готовые исполнять любую ее прихоть. Прямо перед нею на изящном столике из черной, резанной в кружево древесины блестели каменьями и золотистой оплеткой кувшины с ледяным зуриалом и драгоценным соком оэлы, теснились на прозрачном блюде нежные плоды белого сердцевника и алые как кровь, спелые ягоды бирциды, соблазняли сладостным ароматом слегка запотевшие пластики цумилиновой гарзилы. А еще рядом с нею был прекрасный юноша с гибким станом и четырьмя сильными руками. Лик его был отважен и чист. Одежды – подобающие царскому роду. Глаза его были велики, темны и неподвижны. Слова – ласковы и учтивы. Он робко притронулся к руке Шан Цот и назвался царевичем Ур Фтою. Капризная, избалованная царевна не могла подобрать слова, приличные случаю. Она была вместе напугана и очарована происходящим и молча приняла из рук царевича легкую чашу искристого зуриала, быть может, полагая, что все еще спит и видит сны, ниспосланные неведомым зельем.
Вскоре царевич, испросив на то дозволения, удалился, а ловкие служанки под руки увели Шан Цот за высокие темные ширмы, где омыли ей тело невесомой водою и умастили его драгоценными притираниями. Не успели они расчесать и убрать царевне волосы, как в покои, низко кланяясь и хихикая, вошла полногрудая темноволосая крианка, одеждами, да и всем своим видом походившая на бизиэру из тиолевых кварталов Сарката или Зимзира. Она принялась без умолку болтать, распаляя в сердцах царевны похоть удивительными историями. Беспечально провела Шан Цот в ее обществе полночи. Игры, песни и увлекательные россказни чередою заполнили время. Наконец, веселая подруга, прощаясь, прильнула устами к плечу Шан Цот и шепотом подтвердила свое обещание – назавтра обучить ее шестнадцати любовным клидлям.
Утомленная царевна откинулась на чуткое белоснежное ложе, смутно догадываясь, к чему ее ловко готовят, и в тот же миг сонным рассудком запуталась в милых сетях, расставленных поворотливой бизиэрой.
На следующий день царевич рассеял сомнения Дац Дара, без гнева и упрямства изъявив согласие взять в жены прекрасную Шан Цот по миргальскому обряду. В крепости вовсю шли приготовления к свадьбе. На бойне под ножами мясников ревели сарпы, обреченные для пира щедрым комендантом. Площадь перед Главной башней пересекли скоро сооруженные столы. Тут и там перекатывали бочки, связками носили битую птицу, снимали с возов корзины, наполненные таргарскими красноперыми жефдефами и пучеглазыми буктами вперемежку с пучками прибрежной зелени. Вскоре после полудня ударили в большой данадзон, загудели миргальские бьолы и рассыпались веселым звоном бубенцы из галузского серебра.
Кин Лакк и Нодаль в праздничных зеленых миргальских одеждах вошли в покои царевича. Ур Фта повернулся на их голоса, и оба увидели, что он уже готов к встрече невесты. Волосы вокруг его головы были заплетены в длинные тонкие косички и собраны на затылке в одну косу, убранную небесно-голубой лентой и четырьмя крупными альдитурдами. Одет царевич был в серебристо-черную куртку из отменного латката, расшитую крупными леверками и перехваченную по талии поясом с бахромой в виде корсовых колосьев. Широкие штаны из белоснежного цинволя были заправлены в синие тарилановые сапоги, доходившие царевичу до колен. Лицо его сияло как полная луна в безоблачном небе. Но уста были стиснуты в жесткую складку, и неподвижные глаза под густыми синеватыми бровями походили на окна, распахнутые в зимнюю ночь.
Следом за верными спутниками царевича на порог ступил Дац Дар, взявшийся вывести жениха навстречь невесте. С низким поклоном он вымолвил:
– Великий вечный солнца данадзон
Вниз покатил с полуденной вершины,
Сквозь заросли дремучие кручины
Влюбленным путь прокладывает он.
И прочие слова, обычные для миргальского свадебного обряда.
Когда он кончил положенные речи, взял царевича за руку и вывел за порог, там уже стояла дивная Шан Цот в окружении пышной ликующей свиты. Все, кто мог созерцать ее в тот афус – о, горе! царевич не мог! – вздыхали и отводили глаза, ослепленные свадебным нарядом и сияющей прелестью ее волшебного лика. Волосы Шан Цот, черные как застывшая смола мубигала, впереди свисали до бровей ровною, будто подрезанною ножом, прядью, а сзади вздымались тремя непокорными волнами, собранными на макушке и покрытыми густой клакталовой сеткой. Одета она была в черную фарьязовую кофту с глухим воротом, расшитую белыми и золотыми тиолями; на ее груди сверкали драгоценные амулеты и трехрядное альдитурдовое ожерелье; поверх кофты искрилась россыпью мелких тегаридов легкая чидьяровая накидка; из-под белой цинволевой юбки виднелись оборки полупрозрачных сатьяр и золоченые туфельки, украшенные серебряными бубенцами в виде едва раскрывшихся тиолевых бутонов. Лицо ее было белее, чем снег на вершине Галузы, брови изгибались как смертоносные луки, глаза, казалось, вобрали в себя все воды и бури Зеленого моря, губы раскрылись в улыбке, нежной как лепесток бирциды и победной как сияние рассветной звезды Караньяр. По правую руку царевны стояла давешняя бизиэра. Она шепнула на ушко Шан Цот последнее наставление и слегка подтолкнула ее навстречь жениху.
Празднество продолжалось положенным чередом. Все слова были сказаны, все обряды совершены. Солнце скрылось за крепостными стенами в самый разгар свадебного пира. Сумерки сгустились, но на площади не зажглось ни огонька до тех пор, пока не вспыхнул, как принято у миргальцев, единственный факел в руках Дац Дара, осветившего молодым дорогу в опочивальню. Как только провожатый вернулся и складно сообщил о том, что приблизился лум благополучного свершения главного дела между женихом и невестой, – от его факела по цепочке зажглись все факела и фонари, и на лицах пирующих заплясал мерцающий свет.
Не станем нарушать тайну брачных покоев и повествовать о радостях первой ночи Ур Фты и Шан Цот, промолчим о том, как царевна, распаленная премудрой бизиэрой, плела неумелые клидли, а царевич, обнаружив, что перед ним и впрямь несверленная саора, отважно кинулся в бой с афатовым дротом наперевес и вложил закаленный клинок в таранчовые ножны.
Скажем только о том, что черное вдохновение страсти, впервые отпущенной на свободу, не настолько затенило царевичу разумение, чтобы он забыл спасительные слова, заключенные в талисмане славного Нодаля. Нежною дланью Ур Фта зачерпнул кровавую росу с раскрытого им бутона и омыл в ней слепые свои глаза.
Но лишь наутро, когда солнце стало пригревать и зазвенели серебряные бубенцы и с дозволения царевны в опочивальню вошли проворные служанки с яствами на подносах и поздравлениями на устах, – царевич признался себе, что тьма его не оставила и, верно, оставит нескоро. Обманул талисман, рассыпалась прахом надежда.
– Что ты мрачен сегодня, отчего повесил голову, мой всадник и повелитель? – Молвила царевна, с ласками прижимаясь к нему. – Или ждал ты иного, и пришлась я тебе не по вкусу?
Ничего не ответил царевич, молча встал и потребовал одеваться. не видны ему были слезы в глазах прекрасной Шан Цот. И думать о ней он забыл, когда, призвав своих верных спутников, опустился в широкое кресло во главе щедро накрытого стола и закрыл лицо себе всеми руками.
– Полно, благородный царевич, – увещевал его Кин Лакк. – Жизнь воина всегда состоит из побед и поражений. Но пока я с тобой, горечь последних не часто будет тебя отравлять. Пользуйся моими острыми глазами, как будто они принадлежат тебе и не предавайся бесплодному унынию.
– И то правда, – сказал смущенный, но не поддающийся отчаянию Нодаль. – Прислушайся, царевич, к мудрому слову наставника. И знай, что мы не теряли времени даром даже за свадебным угощением – полночи вели беседу с комендантом Дац Даром и поведали ему о наших сокровенных желаниях. Он согласился быть на твоей стороне и нынче же призвать под стены Эсбы отряды лучников и косарей из Миргальской чащобы.
– Я рад, – негромко заговорил царевич и отнял от лица ладони. – И все же горькая чаша несбывшейся надежды отрезвила меня. Вспомним слова, произнесенные наставником прежде, в ту ночь, когда нас посетила чудесная сужица. Он говорил о том, что отказываться от содействия дружественных сил противно полководческой мудрости. Он был прав, и мы не станем этого делать.
– Что же ты решил, благородный царевич?
– Собрав миргальские отряды под своим началом, соединиться, как ты и советовал, учитель, с войском великого царя, чтобы идти к победе, следуя его указаниям.
– Но как мы достигнем этой цели?
– С твоей помощью, отважный Нодаль! Ты немедленно отправишься в цлиянское войско и поведаешь обо всем Белобровому Син Уру. А мы останемся здесь – дожидаться тебя и тех повелений, что передаст с тобою Великий царь, непобедимый полководец и мой отец.
– Я готов, о царевич, свершить этот трудный поход. Я помчусь на своем гаварде как стрела, перелечу через горы Шо как птица. И мне неведома такая сила, что могла бы меня остановить.
– Все же будь осторожен, – сказал Кин Лакк, – опасайся в пути не открытых ударов, а мудреных зловредных козней. И не забывай о нашей клятве в Бирцидовом саду.
– Поверь, наставник, это излишнее напоминание. Слово мое неотступно как смерть, – гордо вымолвил Нодаль и поднял хмельную чашу, выпрямившись во весь рост, а было в нем, если ты помнишь, полтора керпита от макушки до пят.
– Вот тебе перстень, его узнает любой цлиянин и обязательно тебе поможет. И великий Син Ур, взглянув на него, сразу поймет, что ты – мой посланец, а значит – окажет тебе подобающий прием.
Ур Фта снял перстень с левой нижней руки и протянул Нодалю. Но перстень не налезал ни на один из дюжины богатырских пальцев, и витязь обещал подумать, как лучше его сохранить в дороге. Ничего лучше он не придумал, как нацепить перстень на мизинец правой ноги. Пришелся как раз впору. «Не вполне учтиво, зато надежно!» – утешил себя Нодаль.
Недолгими были сборы. И когда у ворот крепости витязь с посохом, не тратя лишних слов, вскочил в седло, – царевич, услыхавший свист его плетки и рычание гаварда, крикнул вслед:
– Да будет дорога твоя таруаном!
Увы, но благому его пожеланию не суждено было сбыться.
***
Накануне вечером было на Буйном лугу под Фатаром. Горесть и уныние охватили стан крианского войска. И вот почему. С рассвета и до заката продолжались единоборства перед строем. Всего лишь троих юных витязей выставляли одного за другим цлияне. То были Бер Сан Остроглазый, Тан Заф Беспощадный и Тоб Мон Гора. И эти трое обрекли на позор или плен две дюжины и двоих богатырей, безуспешно пытавшихся защитить достоинство Кри. А в довершение трое криан по своей же вине избежали позора под сенью смерти. Среди погибших оказался ближайший друг и советник миргальского Гоц Фура по имени Лац Нор. Уединившись в своем шатре и прижав к горячему лбу амулет неотомщенного по смерти друга, корлоганский наместник в скорби и ярости проливал обильные слезы. И когда в шатер проскользнул незнакомый ему воин в длиннополом утане миргальского лучника, Гоц Фур не пытался скрыть своих слез – в Галагаре, да будет тебе ведомо, их не стыдятся. Он лишь поднял на незнакомца затуманенный взор и с трудом разглядел резкие черты его худощавого смуглого лица с глазами голодного порска и длинными тонкими усами, оттенявшими гладкий подбородок, раздвоенный глубокою складкой. И зло прикрикнул:
– Кто позволил тебе войти в мой шатер?
– Тот, кто мне позволяет беспрепятственно проходить везде и всюду, была бы на то его мудрая воля. Могущественный дварт Ра Он, коему служу я верой и правдой.
– И что же нужно теперь от меня – тебе или твоему господину?
– Мой господин, сочувствуя твоему горю, повелел, чтобы я, чем смогу, заменил тебе Лац Нора, павшего геройской смертью.
– По силам ли будет тебе, незнакомец, служить враз двум господам? И не много ли ты берешь на себя, смея предполагать, что способен хоть в чем-то равняться с незаменимым Лац Нором?
– Ты сказал, и да будет, как хочешь. Но выслушай прежде печальную весть, что принес я тебе по веленью Ра Она.
Пришелец поклонился, не опуская глаз, и синеватая искра, сверкнувшая в них, была настолько чужда всему его облику, что Гоц Фуру почудилась в ней сторонняя несгибаемая сила.
– Говори, нежеланный вестник. Уж лучше знать правду теперь, когда моя скорбь такова, что немногое в Галагаре может сделать ее глубже и горше.
– Воистину, наступил ледяной день в твоей жизни. Ты думаешь, что ныне потерял только советника и друга, а в действительности – враг отнял у тебя еще и возлюбленную.
– Что приключилось с моей дивноокой Шан Цот? Неужели и ей пришла пора плыть в тесном клузе в Бездвижный Пустой Океан?
– Нет, господин. То, что с ней приключилось, быть может, гораздо хуже, но лишь для тебя, а для нее – отрадно и сладко. Нынче ночью она сплетет любовные клидли и подарит свою невинность наследнику цлиянского престола, царевичу Ур Фте.
Гоц Фур вскочил, раздувая ноздри, и схватился за меч.
– Так ли я понял тебя, вестник несчастья? Царевна отдалась другому по доброй воле?
– Без всякого принуждения – и прежде позволив свершить над собою положенный обряд.
– В таком случае вероломная Шан Цот заслуживает лютой смерти!
– Если господин позволит мне остаться, я осмелился бы дать пустяковый совет.
– Будь рядом. Я назначаю тебя советником. И говори…
– Имя твоего ничтожного слуги – Цул Гат.
– Говори же, Цул Гат. Но знай, главное, что я хотел бы от тебя услыхать, – как бы мне поскорее отомстить неверной!
– Ты несомненно прав. Царевна Шан Цот заслужила беспощадной казни и в скорейшем времени будет лишена жизни по твоему справедливому решению. Но вспомни, твой главный обидчик – царевич Ур Фта. Он украл у тебя невесту и нынче справляет веселую свадьбу прямо в твоем доме, в стенах восьмибашенной Эсбы. А распорядителем свадебного пира у него – Дац Дар Среброволосый.
– Предатель Дац Дар! Неслыханное оскорбление! И он заслуживает худшей участи!
– И он, господин. Но прежде следует расправиться с наглым цлиянским стренком! Ур Фта слеп на оба глаза, а возомнил себя великим воином. Ты без особого труда заставишь его слизывать прах с твоих сапог. А изменнику Дац Дару повелишь собственноручно перерезать горло похотливой саркатской вейре.
– Да будет так! Немедленно седлай гавардов. Мы отправляемся в Эсбу.
– Гаварды уже оседланы, мой господин. И, кроме того, грузная дюжина миргальских воинов в полной готовности ждет твоего приказа. Они считают тебя своим царем и рады пойти за тобою в огонь и в воду.
– И я отдаю им приказ, которого они ждут. Торопись, Цул Гат! Каждый миг промедления мучителен для меня, ибо ярость испепеляет мне оба сердца!
***
В полночь в шатер Цфанк Шана ворвался крианский арфанг по имени Хад Синк и распростерся в пыли у его ног.
– Беда, государь! Форлийский наместник Гоц Фур спешно покинул лагерь и отвел за собой миргальскую грузную дюжину! Это измена! Тылы твои ослаблены и силы сокращены.
– Успокойся, Хад Синк! Грузная дюжина от звездной – не велика потеря. Верно, слабый сердцами наместник не выдержал переменчивых ветров войны и кинулся сломя голову в Лаймирскую чащобу. Да еще и сородичей прихватил! Известно, все миргальцы, хоть и мастера воевать, в душе – жалкие трусы. Пускай прячутся за кустами Лаймирской чащобы. Неужели тебе не ясно, что они никогда не осмелятся повернуть оружие против нас? А мы и без них поставим цлиян на колени.