День -1
На побережье длинной реки, идущей в никуда, стоял юнец, смотрящий своим пустым взглядом на что-то вверху. Еще долго он будет видеть там две исчезающие фигуры, растворяющиеся в небе. Он уже пытался рассказать об этом хоть кому-нибудь, но никто не верил. Для веры нужна неопределенность в сердце, а в этом месте все сомнения были унесены вверх.
Иногда так бывает, что ты становишься частью чего-то еще до своего рождения. Так случилось и с тобой, мой юный друг. Ты начал свое повествование с середины, так позволь мне начать его с самого начала. Я знаю, что ты найдешь эти строки в свое время. Ты обязательно это сделаешь. Прости меня, за любые отступления в сторону или, возможно, грубые формулировки. Пишу все это с огромной тоской в душе по человеку, который стал моим другом и частью семьи всего за три паршивенькие недели. Возможно, это позволит тебе наконец найти искомое.
Начну издалека. С необъяснимой человеческой природы, которая всегда будет тянуться к тому, что она не способна осознать. Существовала эта неприятная для многих вещь еще в те веселые времена, когда мысль о том, чтобы дернуть корову за вымя считалась абсурдной. Уже тогда многие люди отходили от банального цикла выживания и тянулись к вечному. Они складывали камни в пирамиды, они рисовали на скалах, они убивали и умирали, они двигали человечество вперед. Никто не знает, когда возникла первая подобная мысль, но это и не важно. Моя личная теория состоит в том, что один из пещерных жителей как-то раз слишком долго смотрел в темноту, копошащуюся в углу его жилища. Он смотрел так долго, что погрузился в пространство, которое хранило нескончаемый поток образов и мыслей. В самого себя. Но это лишь догадки обычного деревенского инженера. Прошло несколько тысячелетий, наступила эпоха огня и металла, а потом наступила эпоха микропроцессоров и длинных телефонных линий. Людей стало больше, и многие отказывались от соприкосновения с чем-то вечным в пользу комфортной жизни, удобного холодильника и прочего-прочего-прочего. Какие-то попытки остались, но про них лучше написать дальше.
Именно во время такого очередного технологического бума в столице нашей замечательной страны родился мой близкий друг с довольно запоминающимся именем – Василе. Бабушка Василе еще в восьмидесятых урвала на непонятном торговом пятачке книгу с названием «Семантика букв и слов». В недрах страниц этой книги планировалось сушить мяту, корешки и другие нужные в быту вещи. Что-то пошло не так, и эта книга таинственным образом была прочитана. Именно эта книга дала имя Василе. Поначалу он поправлял всех насчет ударения. А затем устал, и в школе начал величать себя просто Василий. Так его и называли всю последующую жизнь все, кроме него самого. Но моего юного друга это совсем не волновало. В школьной библиотеке он брал журналы про всю сверхъестественную лабуду на свете. Прости, Василе, но по-другому описать их никак не могу. Вечерами он наблюдал за небом, надеясь увидеть там хоть что-нибудь необычно летающее. А когда бабушка брала его к себе на летние каникулы, он надеялся встретить в ближайшей безымянной речке хоть какого-нибудь, пусть и малюсенького криптида. Продлилось это хоть и долго, но в один момент закончилось. Примерно в седьмом классе. Какие тут необычайности, когда в голову бьют гормоны, под носом начинает прорезаться непонятно что, а девушки становятся для затуманенного подросткового разума такими отдаленно-привлекательными. Трагичная первая любовь, болезненное расставание, попытки понять себя, лазание по заброшенным зданиям вместе с непонятными субкультурами и поступление в не самый престижный университет на филологическое отделение.
К сожалению, отец Василе ушел еще до его рождения. Низкий и гнусный человек, он оставил своему сыну лишь огромную дыру сомнений и половинчатую неясность в восприятии мира. Воспитывать Василия пришлось бабушке, маме и уличным друзьям, но теперь эстафету перехватил университет. Василий даже очень активно посещал лекции. Мир букв, семантические неопределенности различных выражений и древняя литература завораживали его. Ему казалось, что это именно то, чего он искал в этом мире, но, к сожалению, это был лишь еще один виток неопределенности. Именно там, на одной из потоковых лекций по предмету, похожему на "Безопасность жизнедеятельности", он встретил своего проводника в мир самодеятельного ремесла. Прошу прощения за мое внутреннее технарское выражение. Хотелось бы сказать, что лучше бы ты увлекся машинами, но тогда мы никогда бы не встретились, и это было бы упущение. Василий, не потерявший с детства такую великолепную вещь, как интерес к людям, решил узнать у одного из скучающих студентов, что же он так активно записывает в столбик на огрызке листа. Ответ был следующим:
«Я хладен, как мышь,
И грустен ужасно,
К первой паре
Нужно идти.
Передо мною
Лист вырван из тетради,
И душу мою уже не спасти.
Руки мои печальны ужасно,
Ноги мои подкосились слегка.
Мне не до шуток,
И чувства отпали,
Ведь в сердце зияет дыра пустота.
Кануло в лету еще пять минут,
Прокляты были все вещи на свете.
Радости нет,
И не будет во мне,
Её поглотило пространство и время».
После такого даже моя полная рациональность побежала вслед за этим грустным поэтом подальше от скучной пары. В ответ на это Василий написал свое стихотворение, которое понравилось его новому товарищу и стало входным билетом в новое общество для молодого студента. Так на втором курсе Василий попал в поэтический кружок, названный именем М.В. Ломоносова, где он терялся вместо длинных и скучных непрофильных предметов. Там возобновился его путь к чему-то вечному, давно забытому современными людьми. Но дело не в самом кружке, который был совсем незаметным, а в том, что Василий снова начал интересоваться тем, что не сводится лишь к выживанию. Больше всего его почему-то задевали стихи одной девочки с четвертого курса, которые, прости меня, мой юный друг, мне совсем не нравятся. Ну они какие-то урезанные. Все стихи этой девушки были о деревне. Она сама там ни разу не была, даже в рамках полевой филологической практики, но она активно писала о глубинке. Вот, например:
"Тополечек мой любимый,
Распустился чуть сонливо,
Рядом с хуторком красивым,
Вот уже в десятый раз.
И не нужен здесь мне город,
Несмотря, что все тут вторят, Мол,
Езжай туда скорее, Будет там уж веселее".
Не знаю, что тут задело Василия, но это и не важно. Может, его цепляет наивное искусство? Как-то не удалось спросить. Важно то, что после этого стихотворения Василий, ночью лежа в своей удобной мягкой кровати в квартире на пятом этаже дома, находящегося в самом спальном из всех районов, начал смотреть куда-то в темноту. Он смотрел и смотрел, пока сознанием не провалился в нее. Что произошло там – мне неизвестно, но известен результат этого провала. Василий решил, что он что-то ищет, а то, что он ищет, находится явно не здесь, а где-то извне. Где-то извне города. Где-то там.
В холодные городские будни начала пробиваться весна, а вместе с ней наступала и практика для молодых студентов филологического направления. Василий выбрал направление "Полевая практика", которая заключалась в сборе и систематизации различных преданий жителей далеких деревень, хуторов, поселков и станиц. Молодой руководитель практики выбрал для, по его мнению, уже взрослых студентов взрослый стиль работы. "Ребята, вы можете там к бабушкам в свои деревни съездить, а можно ко мне поехать на дачу в Уфу, там весело будет, я туда уже завтра рвану. Главное – предоставить отчет. А если вы ко мне поедете, то вы позвоните, как в Уфу приедете, я за вами заеду. А дорогу вам должен оплатить университет. Возьмите только с собой теплую одежду и все необходимое. Договорились?" – сказал он на собрании своим шестерым подопечным. Иными словами, полная творческая свобода в определенных рамках. Василий не стал выдумывать что-то и решил поехать на полевую практику именно в Уфу и именно на поезде, потому что поезда завораживали его еще с давних времен. Мама Василия была только рада оплачиваемому путешествию своего сына и взяла с него обещание звонить ей почаще. Все-таки родительское волнение никуда не девалось.
Вплоть до самого своего выезда Василий очень плохо спал. Бывало, что он просто лежал, глядя в потолок. Ему самому непонятна была природа бессонницы. Или дело было в предвкушении чего-то захватывающего или в страхе перед неизвестностью. Он даже перестал посещать стихотворный кружок, настолько разительными казались ему возможные перемены от такого далекого путешествия.
Прекрасным ранним апрельским утром, плохо выспавшись, Василий взял свой гигантский походный рюкзак, надел свои лучшие походные штаны, футболку, на которой была изображена реплика картины "Спортсмены" Малевича, и свои новые походные ботинки, которые он урвал прямо с картонки возле метро всего за каких-то тысячу сто рублей, и, обняв предварительно маму, твердым шагом пошел в сторону вокзала. Выйдя на перрон, Василий ощутил себя строителем вавилонской башни. Вокруг него звучали фразы на абсолютно разных языках, его носовые рецепторы ежесекундно атаковали невероятные спектры запахов, а сквозь него проносились мириадами люди самой интересной наружности. Томительное ожидание поезда было прервано протяжным звуком гудка, который, кажется, мог вывести из транса любого человека. Василий вошел в свой вагон и сразу же почувствовал вязкий кислый запах. Как водится, в народных поговорках, носки пахнут более всего по весне. Побег от вездесущей урбанизации, судя по количеству людей в плацкарте, пользуется большим спросом. Вот только парадокс – людей в городах становится меньше.
Но Василий не думал ни о каких побегах. Он скорее думал о чем-то, что можно найти. Вот и глаза его в тот момент были заняты поиском нужного места. Поиску, к слову, активно мешала маленькая собачонка, бегавшая по вагону, это никого не удивляло. Удивительно было то, что Василий все же нашел свое место, но оно было занято бездыханной тушей. Василий попытался начать коммуникацию с телом, занявшим его, но это было больше похоже на разговор испанского конкистадора с жителем джунглей:
– День добрый, извините меня, у меня на это место билетик есть, а вы, наверное, перепутали – начал было разговор робкий студент.
– Я… ничего никогда не путаю – ответило тело.
Василе почувствовал, как поезд начал двигаться.
– Вы меня извините, но вот мой билет, здесь указано 15 место, вот 15 место. А вон, по-моему, друзья ваши, вы, наверное, перепутали – вновь попытался пойти на здравую коммуникацию Василе.
– Друзья? Нет друзей у меня. Место тюти, пшел отседова туда вот – окончил разговор злостный нарушитель пространственных норм.
После этих слов собеседник Василе вцепился в стол обеими руками, обвил ногами ножки стола, начал скалиться и рычать. Соседнее место целиком было забито вещами, а на верхней полке спал молодой парень, одетый так, будто едет он в этом поезде уже не первый день. Василе не воин, но дипломат. Решение проблемы началось с разговора с предположительными друзьями узурпатора места. Они сидели в дальнем конце вагона и выглядели как типичные мужчины-труженики, едущие с вахты. К ним не хотелось навязываться, но компания выглядела до того колоритно и задорно, что даже самый робкий из юношей не побоялся бы спросить у них мнения насчет современной молодежи или устройства жизни. Проблему Василе они поняли сразу.
– Дружище, это хамло село вот только недавно. Дружбу водить с таким – себя не уважать, обижаешь. А че он? Покусал тебя? Или еще чего хуже? Мы это мудло быстро в рог бараньи скрутим, выкинем прямо с окна – ответил самый лысый и поджарый из них.
– Да нет, ребята, все нормально, давайте без насилия. Просто думал, может человек от веселой компании отбился, нехорошо же-ответил Василе.
– Не дай бог, чтобы он к нам прибился. Парень, ты, если что, нам говори. У нас на четверых опыта общения с такими достаточно. Если хочешь, можешь с нами присесть, у нас все с собой, не обидим, – выступил с предложением пухлый мужчина, сидевший у окна.
– Спасибо вам еще раз. Я лучше пойду скажу проводнице.
Решение обратиться в высшие инстанции – это всегда рабочий метод, и пытливый ум юного студента прекрасно об этом знал. Голос рыжей короткостриженой проводницы, лет сорока трех, придал моему юному другу душевного спокойствия. После недолгого совещания со "своими" в каморке проводников, она вышла и торжественно объявила Василе:
– Почему вы сразу не сказали? Высадим на следующей же остановке. А пока, пройдём, молодой человек, в качестве извинения за неудобства предлагаю проехать до Новгорода в купе, – улыбаясь сказала она.
Василе был рад такому стечению обстоятельств и сразу же согласился. Наконец-то в движущемся вагоне можно было присесть и отдохнуть после такого долгого ожидания на перроне. Купе было полностью свободно. Удовлетворившись своим везением, Василе задремал, но блаженство продлилось совсем недолго. Сну помешал звук трости, бьющейся об металл. Дверь открылась. В проеме стоял опрятного вида старикан, его лицо украшали борода и очки в квадратной оправе, на его голове была плоская шляпа, волосы его были больше светло-русыми, нежели седыми. Довольно часто лица людей отражают их желания незаметно от них. Лицо старика отражало явное намерение хоть с кем-нибудь поговорить:
– Доброго времени суток и бытия, молодой человек! – довольно веселым голосом проговорил старикан.
Василе, немного отдохнув, решил не отказывать старику в общении. Довольно странно для жителя большого города, но не странно для моего друга.
– Доброго! Вернее, здравствуйте, – присев на полку, ответил Василе.
– Эх, молодой человек. Еле успел сюда, вы не представляете. Все уже подчинили себе, а время все никак. Вы куда путь держите? – с каким-то явным и интересным говором спросил старик.
– Вообще до Уфы, а там уже смотреть буду.
– Ох, по работе едете? Ну нет. Какая уж там работа. Путешествуете, видимо?
– Да, можно и так сказать. А вы куда путь держите? – отзеркалил вопрос старика и сказал Василе.
– Ох, далеко, молодой человек. Очень уж вы любезны. Давно такого не слыхивал в своих скитаниях, если можно их так назвать. А вас зовут то как? – с явным странным интересом спросил старик.
– Васил…
Василе почему-то осекся, он уже давненько не задумывался о том, как именно ему представиться собеседнику. Ему казалось, что именно этот приятный дедуля все поймет, так оно верно и было бы, но он решил представиться, как обычно.
– Василий. А как можно к вам обращаться?
– Федор. Федор Кузьмич.
Новый попутчик сделал акцент на букве "У". Василе это заметил, от его внимания не ускользнуло и то, что говор старика был явно южный.
– Очень приятно познакомиться. Извините, разрешите поинтересоваться, вы, случайно, не с юга? – спросил Василе.
– Нет, совсем нет. Родом я из северной нашей столицы, просто жил уж долгое время то там, то сям. Повидал многое, повидал многих. Правда, иногда совсем из жизни выпадаю, вот к примеру, о чем пишут сейчас? – спросил в ответ его новый попутчик.
– Вы про литературу? Современных почти не читаю, извините. В попсе сейчас одни слабодушные писатели, которых принято освистывать в интернете. Один раз брал книгу чью-то, очень мне она понравилась, а потом мне объяснили, что именно вот эту книгу нужно всей интернетной ватагой топтать ногами наотмашь. Тогда и начал что-то проверенное временем читать.
– Молодой человек, где-где сейчас одни слабодушные писатели? – с неподдельным интересом спросил Федор Кузьмич.
– Ну, в попсе, в области популярной литературы.
– Ах, англицизмы, прекрасно. Новые времена рождают новую кровь для языка. Но это совсем не то. Какие темы сейчас новые в толках разных людей? Что чаще всего обсуждают?
Василе немного замялся и задумался. Что вообще происходит? Вот даже спроецировать эту ситуацию на себя сложно. Подсядет ко мне какой-нибудь старик и начнет спрашивать какие-то общие фундаментальные вопросы о жизни и что делать? До этого их не спрашивали, да и выглядит это как минимум странно. Но любую странность всегда можно списать на неловкость при первом общении.
– Все сейчас говорят про самоопределение. Вот, например, заходишь ты новости почитать с утра, а там на весь экран реклама очередной онлайн лекции от безработной женщины, пирующей на средства мужа, под названием "Обрети себя". И учат там понимать себя, слушать себя и другой ерунде – довольно злостно о наболевшем сказал Василе. – Так если помогают, то чего плохого? – с искренним удивлением спросил Федор Кузьмич. – Помогают, но за деньги ведь. – За деньги?! – Да. Вот и пользуются обездоленными, в духовном плане, людьми.
Диалог был поставлен на паузу. Обе стороны обдумывали что-то свое. Тишину прервал Федор Кузьмич, глядя в окно: – А вы хотите себя понимать?
Василе вновь замялся. Его собеседник вызывал системные сбои один за другим.
– А кто не хочет? – ответил юный студент. – Каково ваше имя? – задал еще один странный вопрос старец. – Ой, извините, мне кажется я говорил. Меня зовут Василий. – Не извиняйтесь, Василий. Вы просто не поняли моего вопроса. Я спросил про ваше имя. Вас зовут Вася? – Ну да. – Но вы же сказали, что вас зовут Василий. Имен не может быть два. Иначе это попросту два разных человека. Современные люди настолько часто употребляют в своем обиходе слова совсем не по их значению, что совсем забылись. Имя – это то, как называет себя человек сам, и как к нему обращается Бог. Зовут меня Федор Кузьмич, но имя мое совсем не таково.
Василе немного напугал этот короткий монолог, но вместе с тем он вызвал в нем неподдельный интерес. Намечался отличный материал для практики.
– А как узнать свое имя? – спросил Василе. – Вот тут-то и нужно прислушаться к себе. Один режиссер как-то мне сказал, что он узнал свое имя тогда, когда жена позвала его во сне. Но это был не просто набор букв. Имя – это целая наука. Не думаю, что вас зовут "Вааасииилииииий". Федор Кузьмич с гробовой интонацией протянул каждую гласную, а потом довольно ехидно улыбнулся.
– Это довольно интересно, а сколько можно узнавать свое имя? Нужно же время рассчитать, долгий же процесс, наверное. – вновь с интересом спросил молодой студент. – Имя можно узнавать всю жизнь. Только вот лучше бы, чтобы вы только его и знали. – загадочно ответил старик. – Почему? Извините, а зачем его тогда вообще знать, если только ты и будешь к себе обращаться? – парировал вопросом Василе.
Старец задумался и хмыкнул: – Вы же знаете, что в древности имя главного животного племени хранилось под строжайшим секретом? – издалека начал свою мысль Федор Кузьмич. – Если честно, то только сейчас узнал, извините. – со стыдом ответил Василе. – Не за что извиняться, молодой человек. Делали это потому, что тот, кто знал имя, мог управлять.
Василе вспомнил что-то из старой сказки про Румпельштильцхена. Про историю и тотемных животных он совсем не знал. Да и сказки он не помнил. Помнил лишь мультфильм.
– Что-то вроде голосового пароля? – сделал предположение Василе. – Возможно, но все намного проще. Речь про обычное взаимодействие. Вот смотрите, Василий, подайте мне подушку с верхней полочки.
Василе механически потянулся к верхней полке.
– Спасибо, Василий, не нужно. Присядьте. Как вам? Только вот человек отзывается на множество слов. А теперь, представьте существо, у которого всего одно имя. Его не зовут громовой орлик или громовой орелище. Племя может звать его только Ку УнхВа. То бишь, Громовая Птица. Только на это имя он отзывается, только назвав это имя к нему можно обратиться, только сказав это имя его можно разгневать. И вы только представьте, Василий, соседний клан молодых угарелых ребят под предводительством старого мудрого вождя вдруг узнает имя вашего священного божества. Они ходят вокруг, выкрикивают всякое и хулят в самых разных оскорбительных высказываниях. Василий, ну просто вообразите себе, у вас есть любимый пузатый кот по кличке «Тёма», которого вы просто боготворите. Иногда кажется, что он управляет вами. И вот, проснувшись рано утром, вы под своим балконом обнаруживаете группу неприятных личностей с плакатами – «Тёма, твои предки сдали Египет, труслявая ты тварь». А потом эта же толпа начинает скандировать – «Тёма! Тёма! Тёма!», естественно, кот решит проверить, что там да и как. Аналогия, конечно, пошлая и неточная, зато крайне понятная. Более того, во время первобытных захватов территорий в первую очередь разрушался тотемный столб. Понятно почему. – Не дай, конечно, бог такое пережить хоть кому-то. Согласен. Если бы знал, что какие-то упыри будут так про моего кота писать, в жизни бы нигде его имени не упомянул бы. А как это связано с познанием и обретением себя? Может послушаю Вас и свои курсы по познанию себя открою? – иронично спросил Василе.
– Если вы свои курсы откроете, то познание вам закроется сразу. Откроются двери к деньгам и другому мирскому, но разве это счастье без познания? – ответил вопросом на вопрос старец.
– Сейчас, кстати, активно пишут про деньги и приумножение своего капитала.
– Ох, бедные люди. Рано или поздно, у них будут все деньги мира, а потом что? Вот встанут они в огромной янтарной комнате, забитой деньгами. Справа будет красивый чайник, на столе будут стоять фаянсовые тарелки с явствами. А дальше что? Вроде, добились своего. Остается только, прости господи, руки накладывать. В такие моменты люди осознают, что не деньги были их целью, а что-то другое. А некоторые не осознают и продолжают бесконечно складировать фаянс в свои бездонные клозеты. Не представляете, все это тоже относится к обретению себя. Вот такие молодые люди пытаются себя просто купить. Задарить самого себя подарками, чтобы настоящий их "Я" вышел наконец-то и сказал что-то вроде: "Лешенька, та зачем оно тебе все сдалось? Ты не видишь, как простой люд живет? Шел бы просто в монастырь, а все остальное отпиши хорошим людям". Тактика иногда действенная, конечно. У Льва Николаевича Толстого вот получилось, да жалко поздно. Ну что я все про себя и свои методики, вы лучше, Василий, расскажите, что предлагают там у вас для познания. Вы же, наверное, в университете учитесь.
– Эмпирические методы, наблюдение там, индукция и дедукция – Пока Василе говорил, старец копался в своей сумке. Вопрос был явно задан для получения пространства под маневр.
– Эх, молодой человек. Это все не то. Позвольте познакомить вас с самым главным источником познания себя.
На этих словах Федор Кузьмич поставил на стол полуторалитровую стеклянную бутыль без всяких этикеток.
– Алкоголь? – с неприятием спросил Василе.
– Ну, вы скажете, Василий, это слишком пошло. Главный источник познания себя – приятная беседа. Ее, кстати, можно вести и с самим собой. А это просто кагорчик, я сам делал, кстати, – ответил старик.
– Вы меня простите, но я не пью.
– Понимаю, но вы же не против будете, если я слегка? Тут и осталось немного.
За окном проносились кустарники, деревья, реки, дома, людские жизни и тени. Столица была оставлена позади, впереди ждала первая остановка на долгом пути Васили к его настоящему и будущему.
Слово за слово, и коммуникация была налажена. Из купе повалил раскатистый хохот. Василе понравился его новый попутчик. С ним они спорили, смеялись и грустили на протяжении вот уже трех часов. Обсуждались фундаментальные философские постулаты.
– Василий, я же вам говорю, ну если бы я этому Зенону камень кинул бы в голову, то он бы и увернуться не успел бы! – говорил Федор Кузьмич.
– Думаете? А мне кажется, что они там в Древней Греции всему были научены и имели опыт. Не вы первый подумали о проведении такого эксперимента, – отвечал Василий.
– Ох, так и представляю. Сажает перед собой Зенона его учитель и говорит так вполголоса: "Зеня, ты бы головушку поберег. После твоих слов только и хочется, что камушек в тебя кинуть".
Далее беседа перетекла в область литературы, потом кинематографа, а затем кагор кончился.
Далее беседа перетекла в область литературы, потом кинематографа, а затем кагор кончился. Василе предложил взять что-нибудь в вагоне-ресторане или еще где-нибудь поблизости. Провиант тратить совсем не хотелось, а его собеседник был совсем не против. В вагоне-ресторане было не слишком людно. Сидел там лишь узурпатор старого места, покачиваясь в такт стука колес поезда с закрытыми глазами. Василе хотел подойти к прилавку, чтобы хорошенько разглядеть ассортимент, но узурпатор остановил его движением руки, затем широко улыбнулся и открыл глаза.
– Мне вот эти четыре нижних зуба узбек в армии выбил. Я тогда спал, а он хвать душку и того. Проснулся я, сплюнул зубы-то мои и пошел его лупить, че поделать, да? – начал разговор со странного заявления мужчина.
Василе уставился на него, как на полоумного, одобрительно хмыкнув.
– Малой, ты прости меня, я просто человек такой вот уставший, ну че поделать со мной, да? Ну вот так, житья нет просто, садись рядом. – снова попытался пойти на контакт мужчина.
– Вы меня извините, меня там друг ждет. – тактично пытался откланяться Василе.
– Да не ссы ты, я тебе возьму что-нибудь. Тебе какой чай? Ай, возьму черный, да? Тебя как зовут, паря? Ты меня еще раз извиняй, такой уж я вот, да? – странно начал беседу мужчина.
– Вася. – решил ему подыграть Василе.
– Вася, слушай, вот еще, да. Было дело, парень бинтом руку свою обмотал в армейке, а потом лупанул по стене, она у него и обмякнула, ну а че поделать, да? Хочешь жить – умей вертеться, хехе. Он потом в санчасти за жопы щипал этой рукой самой медсестер еще месяца три, пока его домой не отправили, ну приколист был парень, что еще сказать. Дело было, кстати, за три дня до того, как меня мышь укусила за ухо в этой же части, ты приколи? Вот прям мышь, вот прям за это вот ухо, ну да.
Василе было трудно терпеть этот словесный понос, сдобренный постоянными бесцельными вопросительными предложениями. Он совсем не мог оценить мотивацию и душу простого русского парня, спрятанную за сложными коммуникационными надстройками, поэтому было принято решение ретироваться:
– Вот это ужас. Надеюсь, сейчас все хорошо. Я пойду, наверное, меня там правда ждут.
– Вот все вы так – "я пойду, меня там ждут". "Ой, херовенький из тебя муж, пойду я, наверное, меня там ждут". Никто нихера вас нигде не ждет, ждут вас только мрак и смерть, да и то не особо. Думаешь, интересно твоей смерти смотреть за тем, как ты помирать будешь? Нет! Сначала может и будет у нее там какие ожидания, мол, ох, ну вот этот точно помрет хорошо, броситься на танк там или дитя спасет с горящего дома. А хер там плавал, чипсов обожрется и резко со стула встанет. Пару таких человечков, да и смерть ждать перестанет. Поэтому, Вася, понял я, что нужно договора заключать с духами, вот они точно ждут. Моя от меня ушла, я месяц по рыгаловкам чалился, пока другана толкового не нашел. Он мне все объяснил, разъяснил, книжку дал и еще вдогонку пивка купил. С тех пор вот езжу, подношения делаю. Сейчас вот поеду задабривать духа леса. Ты на меня, как на шизика не смотри-то, я сразу все понимаю. Дебилом то меня считай, да это мне хоть какую-то веру и надежду дает, понял? Это вас там, ваше поколение, отбили полностью. В плане веры, конечно. Одни бабы с их гороскопами спасают, дай бог им здоровья, хоть какая-то преемственность. А где у парней вера в чудо? В жопе она, Вася. Вот ты веришь во что-нибудь?
– Ну допустим, верю. Даже много во что.– сдержанно отвечал молодой студент.
– Ох, значит ты парень толковый, из тебя много что выйдет. Глядишь, будешь сидеть на моем месте лет через десять, хехе. Шучу, не дай бог. О, Вась, Рязань походу проезжаем- ответил мужчина.
Василе уже встал изо стола, держа в руках две котлеты в панировке и чай, но его вновь остановили:
– Настучал на меня?– спросил мужчина
– Нет- твердо ответил Василе.
– На твоей совести, малой. Все, иди. Иди куда там шел— пробурчал мужчина, вновь закрывая глаза.
Федор Кузьмич активно рассматривал книгу, которую ему вручил Василе. Дверь в купе распахнулась. Непонятно, кому больше был рад Федор Кузьмич, своему попутчику или обеденному перекусу. Разговор продолжился, но уже совсем по-другому. Происшествие в вагоне-ресторане не прошло незамеченным. Василе тут же доложил обо всем.
– Так, вера говоришь? Духам подношения делает? Ну это дело благое, кушать всем надо, кто-то вот курицей подпитывается, а кто-то верою. Как бы не исчезло это все— начал разговор Федор Кузьмич.
– Да нет, не бойтесь. Сейчас модно все вот это, верить в звездных проводников, заниматься медитациями, бегать. Мне кажется, не прав он совсем, просто с грусти ляпнул.
– Вера— это вещь мощная, скажу я вам. Вот гостевал я дорогой недавно у мужчины одного, он пирамиды построил, значится, почти как в Египте, место то в нижегородской области. И вот этот мужчина верил там в какое-то гиперболическое поле, конец света и многое другое. Совершенно адекватнейший человек. На любой мой вопрос отвечал. Вот спрашиваю-«А как вы поняли, что есть оно это ваше поле?», а он мне и отвечает-«Ну как его быть не может?» и сразу понял я все, Василий. Так звучит только человек, уверенный в себе. Мы с ним побеседовали еще чуток, а затем он меня со своим сподвижником познакомил, а тот уже был математик, помогал ему с поиском этого поля. Вот в нем веры особой не было, скорее просто ремесло. Это их и отличало. Один верил и зиждился на вере своей, а другой, если разрешите выразиться, камень тесал и помогал.
–А вы много где были! Вот бы и мне так, у меня, извините пожалуйста за такую историю пошлую, из подобного было только то, что в одном московском подвале я нашел надпись-«Леша, где алименты?», мне показалось, что написано была эта надпись кровью. Страшно мне тут же стало. Почему именно в подвале? Может надпись и не для меня совсем предназначалась. Может это была точка спиритического контакта с потусторонними силами, бедная женщина старалась там. Наверное, алиментов никаких не нашла, а ее послание прочитал не вожделенный дух Леши, а какой-то там любопытный Вася с четвертого подъезда. А я все давно хотел увидеть что-нибудь эдакое, столкнуться с чем-нибудь. Вы извините меня, что я жалуюсь, но скучно совсем. Может и поехал я для этого
Федор Кузьмич после этих слов невероятно задумался. Так сильно он еще не погружался в раздумья за все время пребывания в поезде. Скорее всего, этот момент и был переломным для дальнейшего путешествия
–Давно хотели бы? Ну ничего, у вас еще впереди много чего, дай бог.– задумчиво сказал старик.
Поезд тронулся со станции «Рязань-1», Василе увидел, как сотрудник в полицейской форме за окном уводил пьяного узурпатора его места номер пятнадцать в плацкарте. На секунду они пересеклись взглядами. Лицо у него было разочарованное.