Глава 1
А те, за кого они будут пить летом, в январе 1942-го, отправились из Петьково, в сторону Можайска. Оставался вопрос не закрытый с Хрюкиным. "Трояны" докладывали, что Артур Макарович обосновался в деревушке Захнево и закосив там под контуженного дурачка, прижился в баньке сердобольного местного жителя. Сидит безвылазно.
– Поехали в Захнево,– предложил Михаил Сергею.
– Поехали. На чем? Верку с Леркой свистнем?
– А почему бы и нет? Два офицера на лошадях – нормально. Не ловить же попутки? А может, танк сюда выдернем? Заодно слегка тут повоюем,– Михаил потер ладони.
– Хватит, Миха, воевать за других. Мне кажется, что и в октябре мы тут напрасно засветились. Толку ноль. Всех, кого мы тормознули тогда и считай дивизию сколотили, эти мудаки в барашковых папахах, тут же под гусеницы немецких танков положили. Шапки бараньи и головы тоже. Не останови мы мужиков, так они ведь мелкими группами добежали бы до самой Москвы, глядишь, и живы бы остались. А так… Раскатали их траками, в один день. Ты веришь, у меня кулаки чесались, проехать по тылам нашим же и передавить там все штабы к чертовой матери, вместе с маршалами этими шизанутыми. Пользу бы принес Родине гораздо большую этим, чем несколькими днями боев у Колоцкого монастыря. Силиверстович с Павловичем еле отговорили. Знаешь, такое складывается впечатление, что войну мы выиграли вопреки этим говнюкам. И если армиями бы командовали не эти гниды, то она закончилась бы на пару лет раньше. Никогда, ни в одной войне Россия не побеждала с такими потерями по отношению к интервентам. Всегда был счет в нашу пользу по погибшим. И ведь что обидно-то… Если бы армия действительно была плохо вооружена… Сволочи звездастые.
– Не все. Были и настоящие люди, которые, сначала думали о стране, а потом о себе. Вот они-то и командовали… Вопреки… По штабам, говоришь, прокатиться хотелось? Без тебя скоро Иосиф Виссарионович так прокатится, что начнут командовать, как миленькие. На него потом, правда, лет пятьдесят все валить будут и врать, что у нас танков в начале войны меньше, чем у немцев было. А что им оставалось делать? Правду рассказать? Так их бы за такую правду бабы русские, взбунтовавшись, порвали бы в клочья. А так вон памятники конные им стоят. Кого ни возьми. Но и умирали все по-скотски. Возьми хоть Жукова. В коме месяц валялся, пока Господь прибрал, а перед этим пять лет паралича. Им колья осиновые через одного нужно было вбивать, чтобы души их черные из тел их гнилых выползти могли. Мы им, конечно, не Судьи, но и без нас есть кому Судить, так что оставь Ему это. Жаль, конечно, что столько народу угробили, не за понюх табаку, но судьбы народов, как и судьбы отдельных людей, самими же народами избираются. Наш, себе такую кровавую избрал.
– Да кто же его спросил? Погнали на убой, как скот.
– Ошибаешься. Выбор был предоставлен каждому. И каждый выбрал, а в результате мы получили, то, что получили.
Народ в какой-то момент, перестал быть народом. Забыл себя. Стал скотом. Вот и погнали его, в забытьи, как скот.
Так что, танк или лошади?
– В танке, конечно, комфортнее, а с лошадьми веселее,– Сергей полез в карман и достал монету.– Орел – танк, решка – лошади,– швырнув монету вверх, он промахнулся, пытаясь ее поймать, и она упала в сугроб, пробив в нем щель.
– Вот блин, похоже, что ребром вниз зависла,– Сергей начал разгребать снег и, добравшись до монеты, сплюнул: – Точно. Что делать?
– Примем среднеарифметическое решение – я на танке, ты на лошади,– предложил Михаил.
– Да ну тебя. Бросаю еще раз,– Сергей опять подбросил монетку и на этот раз поймав, шлепнул ее на запястье левой руки,– Орел. Танк, значит. Свастику не забудь изобразить, я звезду и надпись "За Родину" стирать не стал.
– Лень что ли было?
– Некогда, к тебе спешил.
– Ну да, вдруг бы опоздал,– Михаил огляделся по сторонам. Они уже вышли из деревни, и она темнела черными стенами изб из завалов снежных, дымя в лунном свете десятками труб. Танк появился на околице, выкрашенный в серо-белесые пятна, с синюшными оттенками и на фоне снега выглядел призрачно. Добавив на башню крест, Михаил вскочил на гусеницу и полез в люк: – Чего хлеборезкой щелкаешь?– спросил он у Сергея.– Ныряй на место механика.
– Я не щелкаю, я думаю. Может, все же лучше Верку с Леркой было вызвать? Они, в отличие от этого монстра, сами знают куда скакать. А этим рулить нужно. А?
– Б. Проехали. Жребий брошен, как Гай Юлий Цезарь любил говаривать,– откликнулся Михаил сверху.
– Нашел, кого вспомнить, в рот ему компот,– пробурчал Сергей, ныряя в люк механика-водителя.
Час спустя танк уже скрежетал гусеницами в сторону Рузы, прижимая к обочинам редкий в ночное время автотранспорт. Гремел фронт на востоке совсем близко, глухо ворочаясь в морозном воздухе, звуки падали на пределе слуха пока, доносясь отголосками ночных бомбежек и минометных обстрелов, по заранее пристрелянным площадям.
Двигатель танка урчал едва слышно и Сергей, сидящий за пультом управления, начавший дремать, предложил остановиться на привал и до утра покемарить.
– Загоняй в лес,– согласился с ним Михаил, у которого от мерного покачивания салона, глаза тоже начали слипаться.
Выбрав первую же встречную проплешину, Сергей резко свернул влево и вломился в мелкий еловый подлесок, торчащий едва верхушками из сугробов. Танк, не снижая скорости, проломил метров пятьдесят и, остановившись, медленно вполз в снежную гору, которую взгромоздил впереди себя, замаскировавшись в ней, таким образом, совершенно. А еще через час, северный ветер с воем припорошил следы траков, и выпрямившиеся сосенки снова облепило снегом.
Утро хмурое высветило дорогу на Рузу, совершенно не пригодную для передвижения, какого либо транспорта, кроме танков и привыкшие уже к русским зимним сюрпризам немецкие дорожные службы, именно их и запустили с обеих сторон, использовав трофейные КВ, с нацепленными на них бульдозерными ножами. Эти пару десятков километров стали своеобразной дорогой жизни, по которой в дневное время можно было перебросить с одного фланга на другой группы армий "Центр", материально-технические грузы, а также вывезти в Можайск к железной дороге раненых и обмороженных. Дорожники прилагали, просто героические усилия и каждому солдату здесь можно было выдавать крест за доблесть и самоотверженность, но крестов железных на всех не хватало, зато деревянных, березовых могло хватить на весь Вермахт. Просторы российские, пугающие масштабами своими, вгоняли в уныние немецкое командование, и армия продолжала воевать здесь по инерции, мечтая о том, как бы унести отсюда ноги. Из этого Ада. Немецкие солдаты, поняли что Ад – это не жуткая жара – а жуткий холод и Он не в загробном мире, а в этом – в России. Зачем ТАКОЕ пространство Германии они не могли понять и, выплевывая вместе с кашлем куски обмороженных легких, умирали на этом пространстве, проклиная своих начальников. Фюрера в частности. Именно здесь, в подмосковных полях заснеженных и заболоченных лесах, появилась короткая фраза из двух слов.– "Гитлер капут". Ее впервые произнес кто-то из немцев, сдаваясь в плен, подняв обмороженные руки. Только сам Фюрер с этим был не согласен и используя экономический потенциал всей Европы, пытался доказать, что это не так. Европа, якобы стонущая под каблуком оккупанта, напряглась, выдавая рекордные количества продукции военной, и пополнила ряды Вермахта миллионами своих граждан, которых не брали в Вермахт, но с удовольствием вербовали в Ваффен СС. Дивизии эсэсовские, как поганые грибы наполнили Европейские города, сформированные из кого угодно, русских, украинцев, эстонцев, голландцев, французов. Нет ни одной страны европейской, пожалуй, которая могла бы похвастаться, что не пополнила эти подразделения своими согражданами, в том или ином количестве. Даже джентльмены с кислыми лицами, с берегов загаженной ими Темзы, из Туманного Альбиона, не исключение и III-ий Рейх не оставил их без внимания.
БРИТАНСКИЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЙ КОРПУС. Сформирован по инициативе Дж. Амери в янв. 1943 под названием Легиона Святого Георга (St. Georgs-Legion) из добровольцев, выходцев из Великобритании и стран Содружества. В его состав вошло всего 54 британских добровольца. В янв. 1944 легион был переименован в Британский добровольческий корпус и в феврале 1945-го включен в состав III танкового корпуса СС. Б Д К фактически никогда в боях участия не принимал и лишь его небольшая часть сражалась в последние дни войны в Берлине (в составе моторизованной дивизии СС «Нордланд»). Военнослужащие носили германскую форму, обычные знаки различия и эмблемы СС, а также манжетную ленту с надписью готическим шрифтом «British Free Corps», нашивку с тремя английскими львами и шеврон с британским флагом.
Известные военнослужащие Британского корпуса:
– Англичане: унтерштурмфюрер СС Уильям Ширер, обершарфюрер СС Томас Хеллер Купер, Томас Фримен, Джон Эрик Уилсон, унтершарфюрер СС Франсис Поль Метон, Франсис Джордж МакЛерди, роттенфюрер СС Уильям Чарлз Бриттен, штурм¬ман СС Альфред Вивиан Минчин, Норманн Роуз, 1енри
Симондс, СС-манн Френк Экстон, Гарри Бэтчелор, Эдуард Кеннет, Блекман, Альфред Браунинг, Чепмен, Уильям Кларк, Фредерик Крофт, Джордж Крофт, Клиффорд Доуден, Рой Ральф Фат-чер, Сирил Нейнес, Роберт Хейд-жес, Уильям Хоу, Эдвуард Джейксон, Томас Киплинг, Роберт Генри Лейн, Джон
Лейп Денис Джон Лейстер, Фредерик Левис, Уильям Миллер, Эрнст Ничоллс, Гарра Найтингейл, Томас Перкинс, Эрик Плисантс, 1ер-берт Роулендс, Джон Уилсон;
– шотландцы: унтершарфюрер СС Хью Уилсон Кови, СС-манны Уильям Александер, Александр Мак-Киннон, Чарлз Манне, Джон Сомер-вилль;
– австралийцы: СС-манн Рональд Беркер, Роберт Чипчейз, Альберт Стоукс, Лайонел Вуд;
– новозеландец: унтершарфюрер СС Рой Николас Коурлендер;
– канадцы: Артур Джеймс Кридер-ман, Эдвин Мартин;
– южноафриканцы: СС-манн Элл-смор, Питер Лебашане, Ван Хеерден, Лоуренс Вилйоен, унтершарфюрер СС Дуглас Мердон. Это список тех кто попался. Конечно, пять десятков – не Бог весть какое количество, но это известные пять десятков. А фактически их было пять сотен. Число, конечно, тоже не ахти какое по сравнению скажем с французами, сумевшими внести вклад в Ваффен СС полнокровными дивизиями типа "Шарлемань (Карл Великий)". Или с бельгийцами, с их дивизией "Валлония". Но если учесть, что Франция и Бельгия были оккупированы, а Англия нет, то и понятно, почему вклад со стороны британцев столь незначителен. Однако именно эсэсовские дивизии продемонстрировали всему миру, что идея национализма – интернациональна. Смешное сочетание. Противоречивое оно какое-то. "Русише швайне", "Унтерменш" маршируют с рунами в ЭЛИТЕ, а истинных арийцев – немцев, сортируют по росту, копаются в их родословных до седьмого колена, выискивая иудейские корни, и на пушечный выстрел к СС не подпускают. Немцам должно было быть обидно. Но они миллионами замерзали до смерти в окопах под Москвой, выбрав молчаливо себе и своему народу эту судьбу. И ведь нельзя сказать, что народом себя на какое-то время ощущать при этом перестали. Наоборот им вдалбливалось пропагандой, что народ они будь здоров – Сверхлюди и при этом интернационализм в ЭЛИТЕ. А за линией фронта все наоборот – идет долбежка об ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМЕ, а победа становится возможной только тогда, когда руководство страны отпускает вожжи национальные, вспомнив вдруг, что есть Великий Русский народ и в срочном порядке, налепившем десяток художественных фильмов об Александре Невском, Иване Грозном, Кутузове и Суворове. Ордена в их честь учредила и прекратила "давить" Православие.
Михаил проснулся от запаха кофе и толчка в бок.
– Подъем, начальник,– крикнул Сергей, врубая песню про зарядку в исполнении Владимира Высоцкого и под его хриплое "… Очень вырос в целом мире гриппа вирус, три, четыре…"– Михаил, сдав назад, прокрутил танк вокруг своей оси пару раз, стряхивая с его башни сугроб. Выскочив на броню, он растер лицо снегом и, вернувшись, красный и взлохмаченный, ткнул Сергея в плечо:
– Освежись, лапоть сельский.
– Я уже,– ухмыльнулся Сергей,– принял душ, пополнил запас продуктов и боезапас. Смотался, короче, в пирамиду. Будить тебя не стал, уж больно сопел сладко.
– Считаешь, что это правильно? Вот так воевать? С душем и свежесваренным кофе? Тепличные условия создаешь себе,– проворчал Михаил, прихлебывая горячий кофе.
– Нет, я сейчас возьму винтовку Мосина, накручу обмотки и сяду задницей в сугроб. Если ты считаешь, что это лучше, то флаг тебе в руки, вперед. А я сзади проедусь и на видео сниму,– Сергей включил дисплей и принялся осматриваться.– Во, немчура, прямо подвиг совершают. Дорогу расчистили – загляденье. Хоть в три ряда шуруй. Приспособили КВ и снегопад им ночной по барабану. Выросли их дорожники в моих глазах за ночь на голову. Тебе шлепать с винтовкой по такой трассе будет одно удовольствие, заранее за тебя рад. А вот интересно, как немцы среагируют на тебя в обмотках?
– Нормально среагируют. Пристрелят на хрен. Только не дождешься. Я не это имел в виду, а душ.
– А что душ? Я проснулся, глядь, а аккумуляторы в "Оспах" на нуле, ну и смотался по-быстрому… А в душ уж попутно, пока системы заряжались. Полчаса времени всего. И учти, завтракать я там не остался, хоть меня и уговаривал Кондратий жалобным голоском Катюшиным. Икрой красной искушал, но устоял я, не поддался. С собой взял. На твоем месте я бы не ворчал, а благодарность объявил, за инициативность и моральную устойчивость. Я ведь мог и домой сбегать за это время на пару дней или недель. Сказал бы там, что ты тут решил задержаться, а я тебе мешал сосредоточиться. Но я ведь не козел, какой-нибудь, чтобы так тебе нагадить. Вернее Катюше, так что ты по любому не прав. Извиняйся, иначе сожру икру в одну харю.
– Что за сленг, Серега?– поморщился Михаил и, цапнув бутерброд с маслом и красной икрой, принялся его жевать, запивая кофе.
– Вот так всегда. Критика неконструктивная в ответ и полное игнорирование служебного рвения. Хреновый ты начальник, Миха. Тебе никто про это еще не говорил?
– Говорил и не один раз,– кивнул Михаил.
– Кто этот умница?– обрадовался Сергей.
– Ты. Задолбал своей критикой уже лет десять. С этой минуты ты командир этой лоханки и чтобы не отвертелся, получи погоны,– Михаил фыркнул и на плечах у Сергея засветились серебром и золотом генеральские погоны. А у него самого появились невзрачные – рядового танкиста.
– Вот ты как значит?– растерялся от такого подарка Сергей.– Сидишь тогда почему, рядовой, в присутствии хрен знает кого тут по чину?
– Генерала-фельдмаршала,– подсказал Михаил.
– Вот, вот.
– Потому что в танке, как и в бане, субординация ограничивается. Щелкать каблуками и вытягиваться "смирно" не принято. Остается только обращение, герр Генерал-фельдмаршал.
– Эх, блин! Жалко, что как в бане. А кресты где мои? Что это за Генерал-фельдмаршал без крестов?
– Прав… Виноват, исправлюсь,– Михаил щелкнул пальцами, и десяток крестов усеяли грудь и шею Сергея.
– Переборщил как обычно,– Сергей пощупал кресты и половину из них убрал, щелкнув, так же как и Михаил, пальцами.– Теперь в самый раз. Скромность украшает. Вперед за пульт, рядовой. Пора выдвигаться. Время уже восемь часов, светает. Немцы сейчас повалят сплошным потоком, не протолкаться будет.
– На нашей-то телеге? Обижаете, герр Генерал-фельдмаршал,– Михаил прыгнул на место механика-водителя и включил двигатель.– Погнали,– танк выпрыгнул из леса на расчищенную трассу, пока еще не заполненную транспортом и рванул в сторону Рузы. Скорость развил при этом такую, что через пять километров догнал дорожный КВ с ножом бульдозерным и обошел его, не снижая скорости. Врезавшись при этом в снежный наст, нанесенный за ночь, он скрылся из виду в снежном облаке, оставляя за собой широкую траншею и облегчая суровые будни немецких дорожных танкистов. КВ ревел, выворачивая на сторону снежные сугробы и когда их стало вдруг совсем мало, механик от неожиданности, остановил машину и высунув голову из люка, уставился на почти расчищенную дорогу. Танк проскочил мимо так быстро, что разглядеть он его в триплексы не успел.
– Что там у тебя случилось, Фриц?– крикнул ему в ухо сзади, подсевший обер-лейтенант.
– Снега стало меньше и следы траков, будто кто-то уже проехал, герр обер-лейтенант,– ответил механик, захлопывая люк.
– Проехал и проехал. Нам легче. Вперед,– прервал его размышления, над загадочным исчезновением сугробов обер-лейтенант.
– Яволь,– проорал в ответ механик, врубая передачу и КВ взревев, продолжил движение.
Не доезжая до Рузы пары километров, Михаил свернул опять влево, где была обозначена проселочная дорога и привязавшись к снимкам спутниковым, пустил машину на автопилоте в сторону деревушки Захнево, до которой было шесть километров. Танк зарылся в лесные трехметровые сугробы, то появляясь на взгорках, то ныряя в низины и исчезая из виду, а через полчаса, вывалился из очередного наноса и выкатился на деревенскую улицу, единственную и укатанную местным гужевым транспортом. Танк, с крестом на броне, пронесся по ней, в это время суток пустынной и остановился у избенки с заледеневшим флагом, на котором, сквозь изморозь, просматривалась посередине свастика, а в углу серп с молотом. Местный староста, не имея флага фашистского, использовал советский, замазав серп и молот и намалевав крест – гакенкрейц. Однако краска от мороза с серпа и молота обсыпалась и теперь симбиоз советско-фашистский, возможно единственный в своем роде, украшал конек крыши.
– Взгляни, Серега, какая замечательная идея пришла в голову здешнему старосте. Не хватает только профилей вождей – Адольфа и Иосифа,– обратил внимание друга на эксклюзивное творение Михаил.
– Это упущение следует исправить,– Сергей улыбнулся и профили вождей немецкого и советского народов, появились на полотнище, слегка потеснив свастику. Смотрелись они в паре вполне органично, оба усатые, оба целеустремленно уставившиеся в промороженное небо.
– Повесят старосту теперь наверняка. Первый же гестаповец, который здесь появится и поймет, что изображено.
– Да и хрен-то с ним. Пошли, познакомимся с кандидатом в висельники,– предложил Сергей, поправляя кресты и открывая люк.– Что-то он не спешит встречать Генерала-фельдмаршала.
– Спит, пади. Зима. Все на печках. А нет, вон бежит вприпрыжку. Напрасно ты о нем так пренебрежительно. Бдит,– на крыльце избенки появился мужчина с усами "а ля Сталин" и побежал к воротам, застегивая на бегу полушубок
Староста оказался мужчиной лет тридцати и выглядел вполне благообразно, с бородой черной как смоль. Он выскочил из ворот и, подбежав к стоящему рядом с танком Сергею, вскинул руку, заорав во всю глотку:
– Хайль Гитлер!
– Ты чего орешь, как резаный?– осадил его Сергей.
– Так ить положено, хер-р-р-р немец-офицер,– замер подобострастно староста.
– Хрен с тобой, ори, раз положено. Ты тут главный, в этой деревне?– Сергей требовательно взглянул на старосту, закусив нижнюю губу, и тому стало не по себе.
– Я сейчас, хер-р-р-р,– рык этот староста выдавал, очевидно, полагая, что так получается гораздо солиднее, чем просто "хер".
– Сейчас ты. А до этого кто был?
– До этого тоже я, но назывался Председателем.
– Почему на фронт большевиками не призван?– Сергей, продолжал разглядывать старосту так же пристально.
– Хворый я, белобилетник, хер-р-р-р. Плоскостопие. Родился такой,– принялся оправдываться староста, привычно. Очевидно, на этот вопрос ему приходилось отвечать в последнее время чаще всего.
– Значит, ты был при большевиках главным в деревне и теперь главный? Как же вышло так? Звать тебя как, хитрый русский мужик?
– Зовут Егорием,– совсем сконфузился староста, чувствуя, что виноват в чем-то, но, пока не понимая в чем.
– Егорий. Странное имя. Ты вот что, Егорий, народу много ли в деревне проживает?
– Да какой народ, хер-р-р-р? Бабы да ребятишки. Мужиков по мобилизации всех подчистую выгребли. Есть пару дедов. На печах сидят. Нету народу. У нас деревенька вон… Десять дворов.
– Это хорошо, что сидят на печках. А посторонние, приблудные, есть?
– Никак нет, хер-р-р-р,– староста не стал сразу выдавать "херу" придурковатого, контуженного, поселившегося в деревне.
– Значит, нет никого?
– Да, хер-р-р-р.
– Веди в избу, староста Егорий, и распорядись, чтобы покараулили наше транспортное средство. Говорят, тут по лесам партизан развелось, видимо-невидимо. Бандитов. Украдут еще,– распорядился Сергей и староста, получивший ясные указания, бросился их выполнять. Провел в избу, за стол усадил, а у танка выставил караул, собственную супругу с топором. Женщина приплясывала рядом с танком в огромных валенках, обвязавшись шалью так, что только глаза посверкивали, и верилось, что угнать бандитам-партизанам "транспортное средство" не позволит. В деревне, действительно, с мужчинами была напряженка и оружие, новая власть старосте, выдать не удосужилась. У него, правда, была собственная берданка, но патронов к ней все равно не было, так что и доставать ее из сундука Егорий не стал. Спрятал он ее туда лет двадцать назад, когда охоту повсеместно в лесах Советская власть запретила, а оружие приказала зарегистрировать или сдать. Бегать по милициям, за разрешительной справкой Егорию было лень, и он убрал берданку с глаз, от греха подальше.
– Угощай, Егорий. Мы сюда к вам надолго. Говорят в русских деревнях народ гостеприимный. Поживем вот, посмотрим,– Сергей присел на табурет, облокотясь на столешницу и Егорий засуетился, выставляя на стол из печки горшок и чайник.
– Каша вот, хер-р-р-р, только что супружница моя сготовила. Горячая, разваристая, из гороху,– обрадовал он Сергея.
– С мясом хоть?– поинтересовался Сергей, скривившись.
– Поста нынче уж нет, хер-р-р-р, стало быть с мясом вполне могла бы быть. Но откуда его взять? Армия сперва русская подмела закромы, а потом немецка. Так что без мясу.
–" Без мясу", Егорий, сам ешь. Это кто там головы с печи свесил?
– Детки мои, хер-р-р-р,– Егорий, промчался пулей к печи и пятью шлепками в лоб, убрал пять конопатых физиономий, задернув ситцевую занавеску. На печи зашептались, Егорий цыкнул и печь притихла.
Михаил, замерший у входа, как рядовому и положено, молчал, предоставив возможность Сергею самому наводить мосты с местной властью и решать проблему с обнаружением посторонних в деревне.
– Коммунистов, значит, нет в деревне, Егорий?– продолжил Сергей.
– Дак, откуда? И не было никогдась,– подтвердил староста.
– А дезертиры?
– И энтих, тоже нет. Не дай Бог,– перекрестился Егорий.
– В Бога веруешь, староста?
– А как же, хер-р-р-р. "Без Бога, не до порога", так у нас-то испокон говорят.
– А вспомни, что в заповедях сказано, Егорий. "Не лжесвидетельствуй",– Сергей обличающе ткнул, стоящего перед ним старосту пальцем в грудь.
– Так ни Боже-ж мой!– опять перекрестился тот.
– А придурок, который у тебя в баньке всю зиму живет? Это как?
– Так придурок же, хер-р-р-р офицер. Навроде, как убогий и не человек он вовсе. Ничего опять же не соображат. Так я про него и запамятовал. Живет себе, как птаха небесна. Ни кому от него, ни убытка, ни печали,– зачастил староста, оправдываясь.
– А документы при нем были, какие-нибудь?
– Нет, хер-р-р-р. Зачем сумасшедшему оне? На лице все прописано.
– Тащи его сюда, староста. Мы сами посмотрим на это лицо.
– Так некого таскать, хер-р-р офицер. Ушел он вчерась днем. Я ему кричал, кричал в след-то, а он и ухом не повел. Так в лес и подалси, в сторону Можайску.
– Ушел, значит, придурочный?
– Ушел, как есть. Вчерась,– староста преданно "ел" глазами начальство.
– Ладно. Верим, Егорий. Хотя жаль, что ушел этот человек. Ведь замерзнет в лесу. Снега нынче намело, так ведь и далеко-то не уйдет.
– На лыжах он подалси, хер-р-р-р офицер. Сам же и выстругал за месяц. Дурак, конечное дело, но вот лыжи смастерил однако. На них и подалси. Котомку на плечи нацепил и подалси.
– Лыжи смастерил? Не такой уж и придурок, значит. Однако в лесу-то голодно, волки и бандиты за каждым деревом. Все равно пропадет.
– Знамо дело. Потому и звал я его. Жалко дурня-то стало. Только он и не оглянулся. Такой вот дурачок.
– Что же, Егорий, с тебя спрос самый последний, раз дурачок, а вот скажи-ка ты мне, что это за стяг ты вывесил над домом своим? Что-то непонятный он какой-то. И гакенкрейц и серп с молотом комиссарский и еще Фюрер там изображен вместе со Сталиным. Это что за художества?
– Как Сталин?– разинул рот староста.
– Натурально, в профиль, с усами,– Сергей приподнял брови.
– Быть не может того,– щелкнул челюстью Егорий.
– Сходи, убедись,– разрешил ему Сергей и староста выскочил из хаты. Вернулся он бледный, как будто за минуту, которую отсутствовал, успел отморозить лицо. Флаг произвел на него впечатление соответствующее.
– Это, это, хер-р-р-р, непонятно как… Должно от морозу,– высказал он предположение.– Позвольте снять немедля?
– Снимай. Чего уж там, коль мороз у вас такие фокусы выкидывает, да сюда неси. Взглянем на эти чудеса природы вблизи,– староста полез на чердак, а из него выбрался на крышу и флаг, с профилями вождей содрав, вернулся с ним в руках. Остановившись перед Сергеем, он развернул его для демонстрации.
– Мороз это, хер-р-р,– убедительным тоном, подтвердил он изначальную версию.
– Вижу, что мороз. Другого объяснения просто и не найдешь. Разве что предположить, что это кто-то поглумиться над Фюрером решил и разместил его в обнимку с Иосифом Виссарионовичем. Ишь как глаза-то вытаращил. По-хо-ж, каналья.
– Ни в коем разе, хер-р-р-р офицер, мороз это. Боле некому. У нас так никто не сможет. Не учены такой премудрости,– пробормотал староста.
– Убери с глаз моих, Егорий. В печку вон брось,– махнул рукой Сергей в сторону печи.
– Слушаюсь,– Егорий метнулся к печке и поспешно затолкал тряпку в ее зев, захлопнув заслонку и подперев ухватом, будто опасаясь, что кто-то из вождей выскочит из огня.
– Спасибо за угощение, староста,– поднялся Сергей.– Живешь ты отвратительно, детей вон полна печка опять же. Как до весны дотянешь? Много гороха-то запас?
– Бочонок, хе-р-р-р офицер,– не стал скрывать количество запасов староста.
– До весны, значит, дотянете, а там глядишь, и лебеда с крапивой попрет на огороде,– усмехнулся Сергей.– Счастливо оставаться,– уже в танке он спросил у Михаила:
– Ну, как тебе, староста?
– Нормальный мужик. В деревне, кроме придурка Хрюкина еще десяток наших красноармейцев прячется. Из плена сбежали, ну а бабы их выхаживают. Партизаны тоже заглядывают, он тут ими и поставлен, так что флаг ты ему правильно сжечь велел. Повесили бы немцы Егория, а у него пятеро на печке сидят, ты правильно подсчитал.
– Ну вот, блин, опять я маху дал. Над нормальным человеком прикалывался,– огорчился Сергей.– Как вот они тут живут на одном горохе?– Сергей высунулся из башни и крикнув, стоящему с непокрытой головой старосте:
– Эй, Егорий, держи подарок от Фюрера, за то, что освободил его от компании сомнительной,– швырнул к ногам старосты два увесистых мешка. Танк, рыкнул на прощанье и, развернувшись, ушел обратно в сторону Рузы, а староста с супругой, проводив его взглядом, переглянулись и попробовали шевельнуть мешки. Однако оказались они неподъемными, и пришлось тащить их в дом вдвоем. Затащили и, развязав, застыли оба изумленно. В мешках оказались продукты. Сахар, крупы, масло. Фюрер не забыл и о детях, положил в мешки несколько килограмм конфет в блестящих обертках.
– Во, мать, это че тако? Как понять?– Егорий скреб в бороде, а вокруг уже столпились ребятишки и тянули руки к блестящим фантикам.– Цыц,– остановил их отец.– От немца, вдруг с отравой. Псу надобно сперва скормить, проверить. Нако вот, Петруха, сбегай живо,– сунул он конфетину сыну и тот, вытянув ее перед собой, унес во двор. Вернулся обратно с радостным криком:
– Полкан не сдох, хорошая, без отравы…
– Рано радуешьси. Может еще сдохнет. Отрава разна быват,– авторитетно заявил отец, и дети притихли, а потом через каждые пять минут бегали проверять, жив ли Полкан… До самого вечера. Полкан сдыхать не собирался и на следующее утро семья смело пила чай с конфетами.
– Может это и не немцы были?– сообразила старостиха.– Больно по-нашему чесали бойко.
– И не повесили за флаг-то,– скреб в затылке Егорий.– Немцы бы за Сталина враз бы вздернули, пади. Кто же тогда? Неужто наши разведчики переодетые? А что? Свободно могли. Танк опять же, вон какой. У немца я таких не видал в Рузе. Значит – наши. Вона, даже кашу есть не стали, постеснялись. Увидали сколько ребятишек и выдумали, что, дескать, без мяса не станут. Немец-то, пади умял бы за обе щеки весь чугун и еще добавки потребовал бы.
Последний довод показался семье самым убедительным, и она заулыбалась, с гордостью посматривая на главу семьи, который все так правильно разложил по полкам.
– Значит, всем рот на замок и никого мы тут не видали, ежели кто спросит,– закончил Егорий.
– Правильно, тятя, вдруг немцы их ловят,– пискнул Петруха и получил одобрительный подзатыльник за сообразительность.