Уходящий тропою возврата

1

– Я искренне признателен, уважаемая Парсбит-хатун, и вам и вашему сыну, Ябел-беку, за то, что позволили остановиться в вашем поместье. Приютили и обогрели. Ночевать в степи в такое время для моих старых костей сущее мучение.

– Не надо лишних слов, ребе. Как можно было поступить иначе?

В жарко натопленной зале, относившейся к женской половине дома, где полноправной хозяйкой была мать местного феодала, родового князя Ябела, Парсбит, в креслах перед открытым пламенем печи сидели мужчина и женщина, оба в преклонном возрасте. Морщины на когда-то красивом лице женщины, одетой в дорогие одежды из тонкой ткани и цветной шерсти, отмечали ее земной путь. Мужчина в одежде священника – иудея, с покрытой куском белого полотна головой, с рисунком каймы по краю, обладал длинной седой бородой. Его старческие в прожилках вен руки опирались на перекрестье инкрустированного костью, покрытого лаком деревянного посоха. Подавшись вперед и придвинувшись к собеседнице, священник взглядом прозрачных голубых глаз заглянул ей в лицо, понизив голос, сказал:

– Парсбит-хатун, я принадлежу к религиозному течению нашей церкви, именуемому ловцы снов. Видимо, Господь наш, не зря привел меня к вашему порогу. Под сенью этого дома мне кое-что открылось.

Хозяйка поместья рукой остановила речь священника.

– Акшана, – обратилась она к сидевшей у окна девушке, – иди, посмотри, милая, что там с обедом. Можешь не торопиться.

Встав с табурета, девушка кивнула хозяйке и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

– Так о чем вы хотели сказать, святой отец?

– Ах, да! – старый раввин умостился поудобнее в кресле, облокотился левой рукой на подлокотник. – Во сне мы чувствуем себя как рыба в воде. Время от времени мы выныриваем из сна, окидываем взглядом собравшихся на берегу и опять погружаемся, торопливо и жадно, потому что нам хорошо только на глубине. Это мистическое искусство поглощает нас полностью, боимся мы только одного, что, однажды вынырнув на поверхность, не сможем вернуться назад. Тому, кто подошел к концу пути, больше некуда двигаться. Уважаемая Парсбит-хатун, не хочу вас пугать, но под крышей этого дома я увидел для себя конец земного пути. Опасность грозит и всем вашим близким. Что-то должно произойти в самое ближайшее время.

Высказавшись, священник умолк, смотрел, как мысли и чувства после услышанного отразились на лице хозяйки большого дома.

– Неужели пачинаки?

– Я бы так не сказал. Сон дал четкую информацию, что опасность придет с востока, тысячи желтых, хищных рыб с узкими глазами заполонят степной океан.

– Я ненадолго покину вас, – взволнованно произнесла старая женщина, поднимаясь на ноги. – Я должна переговорить с сыном. Ах, как все не вовремя. Савар вот уж день прошел, как ускакал на охоту. Это значит, вернется не сегодня, скорее всего, даже не завтра.

Последнее она говорила, кажется, только для себя. Вышла из залы, оставив раввина одного у открытого огня.

За день, по приказу бека, была проверена готовность к отражению нападения, назначены дополнительные караулы на стенах поместной цитадели.

Вышедший вечером подышать свежим воздухом старый священник с легкостью успел заметить косые взгляды воинов, бросаемые на него исподлобья. Усадьба князя на глазах превращалась в военное поселение, которым оно и являлось при соседстве степняков. На луки хазарские воины набросили тетивы, колчаны по максимуму наполнились стрелами.

– Акшани, – услышал раввин голос одного из родственников князя, шада Иосифа, – проскочите с десяток верст на восток и возвращайтесь. Если увидите войско или отряд чужаков, в бой не вступайте, сразу отходите. Лучами рассыплетесь по степи, не нужно врагу указывать дорогу к поместью.

– Слушаюсь, шад! – прижал ладонь к груди здоровяк, уже сидевший в седле. Рядом с ним, готовые в путь, стояли ещё четверо вооруженных людей бека, их лошади переминались с ноги на ногу, танцуя на месте, предчувствуя скорую скачку в степи.

Обитые медными полосами ворота со скрипом разъехались в стороны. Всадники, с места пришпорив лошадей, галопом вынеслись на простор, беря направление на восход солнца, а вскоре уже издали слышались только глухие звуки копыт да понукания всадников: «Гха-а, гха-а! Гик-гик!»

Весенний ветер донес от берега реки влажные запахи перепревшей за зиму травы и тины. Ночная мгла заполонила собой все пространство большого двора родового поместья хазарского бека, со всех сторон закрытого высокими, саманными стенами, охранявшими спокойный сон домочадцев и челяди, состоящей из дальней родни феодала. Между домов с узкими улицами прошли четверо вооруженных, одетых в кольчуги воинов, неся в руках факелы, негромко переговариваясь о чем-то своем. Старший среди них взмахнул факелом, привлекая внимание караульного на обитой деревом, угловой вышке охранного периметра.

– Все спокойно, шад Иосиф, – раздался с вышки голос стража. – Если б не этот ветер с реки, то можно считать, что с дежурством мне сегодня повезло, а так, холодно, даже притом, что на мне шерстяной плащ надет.

Из-за угла одного из сооружений выбежали сворой псы, пристроились к ночным обходчикам. Позадирали морды вверх, уставились в темноту, но слыша знакомый голос, лаять не стали.

– Ты мне на ветер не отвлекайся. Особо смотри в сторону ворот. Конечно, печенеги только пришли на свои пастбища, но могут попытаться что-нибудь украсть. Будь внимателен, – оглянувшись на сопровождение, распорядился: – Двинулись. Глянем, что там у западных ворот.

Полная луна закрылась плывущими по небу облаками, превращая ночную мглу в кромешную темень. В просветах между облаками пробивалось бледное мерцание звезд. Караульный, облокотившись на деревянный поручень высокого насеста, бросил взгляд внутрь ограды, пытаясь разглядеть в сплошной массе стен узкие проемы окон-бойниц на строениях. Скучно. Даже шум идущей ночной стражи растворился в мареве ночи, гырканье псов, ушедших следом, тоже было не слыхать. До утра ещё ой как далеко. Хорошо зимой, кочевники с летних пастбищ уходят к теплому морю, перегоняя стада лошадей и рогатого скота, отары баранов. Можно слегка расслабиться и жить спокойной жизнью до следующей весны. Жизнь в Диком поле приучила хазар к готовности в любую минуту встретить непрошеных гостей и соседей – печенегов – с оружием в руках, защитить свою жизнь и имущество. Вскоре вслед за печенегами с юга на исконные пастбища, веками закрепленные за родом, пригонят стада лошадей родичи. Эту зиму скотоводов возглавлял средний брат бея. Младшего Парсбит-хатун, мать бея, не отпускала от себя. Дай бог ей здоровья. Сильная женщина, иногда, кажется, что это не бей, а его мать управляет всем в роду, хоть бею уж самому давно перевалило далеко за тридцать лет.

Отвлекшийся своими раздумьями и умозаключениями от охраны ночного поместья воин, приходя в деловой режим, приподнялся с локтей, развернулся к внешней стороне стен. В это время луна выпорскнула из-за облаков, осветила долину перед поместьем. Шелест в ночи негромко разнесся на близком расстоянии.

– Ха-а! – короткий выдох.

Тело стража отбросило назад к поручню вышки, уперев его спиной о дерево, смягчив звуки шерстью плаща. Широко открытые глаза уставились в пустоту. Стрела негромким щелчком вошла в лоб, проломив кость, торчала из черепа, ветерок раздувал оперенье на тонком древке. Караульный был мертв. За стеной послышались сопение, шепот и шорохи. Вскоре через саманный забор внутрь поместья соскочили тенями неизвестные враги, рассчитывая пробраться к воротам незамеченными. Где-то за домами, за стоявшей вдали большой конюшней, прорезал ночь протяжный вой дворовой собаки. Сколько безысходности чувствовалось в этих звуках. В ответ послышался лай целой своры, и из темноты друг за другом выбежали сразу десятка полтора разномастных шавок. Поднявшийся гвалт и рычание в сторону неизвестных привлекли ночную стражу, послышался приближающийся топот ног.

Гортанно прозвучала команда, и, не обращая внимания на собачий брех, тени бросились бежать к воротам. Цель была одна – сбросить щеколду и открыть створы. Со стен посыпались новые тени, эти были уже вооружены посолиднее, прикрывались круглыми щитами из дубленой кожи. Часть из них развернулась в сторону приближавшегося хазарского дозора, другие побежали вправо, к воротам, вдруг потребуется помощь или поддержка.

Со стороны темных окон-бойниц в неизвестного неприятеля полетели стрелы, тетива на луках монотонно запела. Хазары – прирожденные лучники, мало кто сравнится с ними по умению обращаться с этим оружием. В один миг нападавшие были расстреляны, не помогли ни щиты, ни защита. А у ворот уже корчились от боли те, кому не повезло умереть сразу.

– Все к стенам, прикрыть ворота! – громкий голос бея Ябела раздался из ночи.

Поселение словно очнулось ото сна, отовсюду слышались звуки беготни, говора, стуки прислоняемых к стенам стоек, звон металла, пока ещё не боевой. На стены поднялись все мужчины рода, только рабов загнали в подвал и задвинули засов на тяжелой двери.

Снова голос бека:

– Иосиф! Иосиф, ты где?

– Слушаю тебя, бек!

– Разберись, кто на нас напал? Может, печенеги? С них станется.

– Нет, господин. Проверили трупы нападавших, на степняков-печенегов эти люди не похожи. Лица узкоглазые, одежда по крою совсем иная.

– Так кто это?

Выглянувшая снова луна показала нерадостную картину за стенами. С южной стороны укрепления, на расстоянии в полверсты, плотным строем стояли всадники, и число их внушало ужас. Над головами колыхались наконечники копий, щиты прикрывали половину корпуса каждого пришлого воина. Небольшого размера степные лошади защитных нагрудников не имели. Одно было понятно, что к имению князя Ябела подошли племена кочевников, но это были не печенеги.

– Бек!

– Чего тебе, Макадас?

– Там к восточной стене, почти вплотную подгоняют большие повозки. Очень большие. Я таких никогда не видал, их тащат быками.

– Так чего ждете? Если их подведут вплотную к стене, забросайте горшками с зажженным маслом. Подожгите их! Жгите землю перед быками.

– Слушаюсь, мой господин!

Ябел окинул взглядом плотный строй неприятеля. Ему стало ясно, ясно, как и каждому воину в поместье, наблюдавшему врага, встретить рассвет в этом мире не удастся многим. Видно, прав был раввин, предсказавший опасность, нависшую с востока, ошибся только в одном, опасность явно переросла в понятие «гибель» для всего рода.

Задрожала земля под копытами тысяч лошадей, неизвестное воинство двинулось к сравнительно невысоким стенам поместья. А за восточными стенами уже вовсю шел бой, зарево горевшего масла подсвечивало округу.

– Стрелами бе-ей! – рычал бек, сам натягивая тетиву лука.

Тугие хазарские луки выплеснули стрелы в конную массу. Не было нужды целиться, промахнуться было невозможно. В ответ к стенам прилетели тысячи стрел, в свою очередь, выбивая защитников, заставляю умирать их десятками, валиться со стен на землю. Лавина на скаку подошла вплотную к стенам, и в хазар полетели копья, жалами пробивая саман на стенах, вонзаясь в плоть. Крики, стоны, гомон, шум боя слышались отовсюду. Ворота были открыты, в самом периметре бушевала битва. Ночь подходила к концу, вот-вот загорится заря. Усталый, выдохшийся бек, истекая кровью, с трудом ворочал потяжелевшей непомерно саблей. Свесившийся с седла кочевник ударил в спину копьем, пробил металлическое плетение кольчуги, вгоняя наконечник между ребрами в сердце.

Знатная добыча досталась племени в этом краю. Бескрайняя степь, разделенная рекой и ее притоками, обещает родам сытую жизнь. С молоком матери воины впитали любовь к ней, к лошади, к оружию и походу. Уйти в набег вместе с родственниками, под началом родового вождя – разве это не счастье? Разве это не праздник для человека, рожденного шары-кипчаком?

После захвата этого поселения можно будет искать переправу на другой берег реки, придется потеснить чужие племена, зовущиеся печенегами, своему племени необходимы выпасы, необходима своя территория. Конечно, печенеги не отдадут без боя свое, но племя, приведенное ханом Баркутом, насчитывает одних только воинов до сорока тысяч сабель. Великая орда. Как хитро они просочились в эти земли. Сначала спустились из степей по священной для племен кипчаков реке вниз, к полуденным землям, потом прошли в сторону захода солнца. Разведали кочевья простоватых печенегов, и теперь, о Великий Тенгри, это все должно быть нашим. По слухам, если идти дальше на полночь, то попадешь в леса на землях племени урусов. Говорят, они сильны. Ничего, закрепимся, навестим их. Растрясем жирок у лесных людей, нельзя быть жадными, делиться надо. Да и для молодых воинов наука не лишней будет. Кроме того, еще одно племя обустроится рядом. Хан Селюк, думаю, тоже будет не против сходить в набег.

Тарсок, старейшина рода в племени хана Баркута, прервал свои раздумья. Тронул коленями бока коня. Подтянул узду, не давая животному дотянуться до облюбованного куста травы, заставляя двигаться за проходившим вдоль реки кочевьем. Стоявшая у порога кибитки старость еще не вошла в нее, зато вошли опыт и удача в управлении родом и набегах, а это немало для жизни в чужом краю, который необходимо сделать своим.

Солнце медленно скользило по небосводу, погружаясь в кроны деревьев левого берега. Могучие дубы-исполины вытянулись к небу на все тридцать метров. Савар, стоя на правом берегу у самой воды, смотрел на поваленное прямо в реку дерево, огромный ствол перекрыл течение, сотворил запруду. В этом году в степи было много снега, а жаркое солнце марта, растопив его, подняло уровень воды так высоко, что вода подмыла корни этого дерева и обрушила его в водный поток. Савар уже не раз в своей жизни видел такое, знал, что, если вода пророет себе новое русло, то в этом месте может образоваться озеро.

Вечерний холодок наползал с реки на легко одетого молодого мужчину. Поежившись, он обернулся к тропе, замечая, как в ветвях деревьев, растущих по низкому восточному берегу, устраиваются на ночлег птицы, шебаршась и хлопая крыльями. Пройдет совсем немного времени, и вся долина Донца погрузится в сон, настанет время охоты сов, да, быть может, к водопою потянутся дикие кабаны.

Савар протиснулся между веток кустарника, покрывшихся молодой ярко-зеленой листвой, поднялся на пригорок и тут же спустился в овраг, чтобы снова подняться вверх. Берега Донца часто пересечены оврагами, с этим приходится считаться, не стоит использовать лошадей в таких местах. Наверху у тропы Савара встретил Аваз, один из троих воинов, сопровождающих княжича на охоте. Он выглядел обеспокоенным.

– Шад, по степи у самой кромки леса воинство проходит, похожее на степняков. Идут со стороны поместья.

– Пачинаки? Что-то не понятно, почему идут по этому берегу, ведь их кочевья обычно по другую сторону реки стоят.

– Нет. На пацинаков не похожи. Лица узкоглазые, волосы цвета соломы и одежда иная. Медленно идут. Кибитки не схожи с телегами степняков. Эти прямо дома на колесах, каждую тащат по два десятка быков, а колеса огромные, оплетены прутьями, да и сами кибитки похожи на шатры, только из войлока. Пищу варят прямо на колесах, дымок от кибиток стелится, и запах съестного мы учуяли. Нет, это не пацинаки.

– Наши где?

– Следят. Едва успели схорониться и спрятать лошадей.

– Это мы уже четвертый день охотимся. Пора домой показаться. Ладно, веди, гляну, кто там пожаловал на нашу голову.

Подобравшись к опушке леса, хазары затаились, наблюдали, как уже в сумерках неизвестные кочевники ставят кибитки в круг, тем самым образовывают целый город в степи. Скрип колес далеко разносился в вечернем воздухе. Мимо хазар, сидевших тихо в листве кустов, по замеченной тропе мелкой рысцой в сторону реки проскакало два десятка узкоглазых всадников. Переговариваясь, подшучивали друг над другом, смеялись. Савар отметил про себя, что он слегка понимает гортанный язык пришельцев, один из диалектов, на котором говорили хазары, был чем-то схож с их языком. Между тем со стороны реки раздались возгласы, с интонацией ругани и смех.

– Кажись, кто-то из них серьезно навернулся в овраг. Нельзя же в потемках по нашим местам ездить на лошадях, не зная дороги, да еще и рысью. Шад, вам не кажется, что нам пора покинуть эти места?

– Пора.

Все четверо прокрались к лошадям и повели их за узду одним им знакомой тропой в сторону Донца. Не нужно испытывать судьбу, пробуя обойти скопление степняков по этому берегу, тем более не имея кроме луков и ножей другого оружия.

Переправившись, прошли через лесок, встали на дорогу и, не дожидаясь утра, уверенно поскакали по знакомым местам. Кони недовольно всхрапывали, обижались на седоков, заставивших ночью преодолевать путь. К стремени у всей четверки были привязаны за копытца потрошеные, но не разделанные дикие козы, результат недавней охоты. Всадники торопились.

К рассвету, переправившись через брод, четверка хазар подъехала к воротам усадьбы. Савар соскочил с лошади, в рассветном мареве оглядывая неприглядную картину. Ворота нараспашку, одна воротина, сорванная с петель, лежала на земле прямо в проходе. За стенами на узких улочках в засохшей, запекшейся крови валялись погибшие воины и убитые женщины и дети. Кочевники полной мерой поживились в имении. Многие трупы были раздеты, с мертвых мужчин поснимали даже порты и сапоги, женщин, по всей видимости, сначала раздели, затем убили, надругавшись над ними. Хазары будто пришибленные ходили между домов. Каждый из них вначале бросился к тем строениям, где жили их семьи, потом, выскочив из домов ошпаренными кошками, безумными глазами смотрели друг на друга. Живых людей в поселении не оказалось.

Савар зашел на женскую половину своего дома, проходя по комнатам, отмечал про себя, что враг вынес из комнат все, оставив голые стены. Он нашел, что искал, в самой дальней комнате. Мать и сестры голыми лежали на деревянном полу. Парсбит-хатун, раскинув руки, смотрела в пустоту одним глазом, второй вытек, сабля убийцы рассекла череп старой женщины, оставив на лице рубленую рану. Сестер закололи, младшей перерезали горло от уха до уха.

– У-у-у-у! Пх-хы-пхы! – завыл, зарыдал в голос молодой шад, слезы градом катились из глаз. Помогло то, что сознание помутилось, и он на какое-то время выпал из реальности, быть может, даже потерял сознание.

Придя в себя, рукавом вытер мокрое от слез лицо, взглянул на мать последний раз, вышел из комнаты.

– Аваз, Бран, Мошег! Где вы, нечестивцы? Все ко мне.

Собрав понурых воинов у крыльца умершего вместе с хозяевами дома, произнес:

– Предать огню всех погибших не сможем, похоронить – тоже. Они уже дня три лежат не погребенными. Снимайте седла с лошадей. Перевезем покойников к оврагу, уложим всех в одну могилу и осыпим грунт.

– Шад, как бы потом кто из них не встал, чтоб кровь у живых пить, – выразил свое мнение Мошег.

– Глупости. Мне отец поведал, еще когда жив был, русы считают, и это так, что люди, погибшие в бою, никогда не превратятся в нечисть. Здесь все погибли в бою, – с раздражением произнес Савар.

Родичей и челядь свезли и захоронили только к вечеру. За погребальным делом никто не вспомнил о еде, да и вообще заикнись кто об этом, у Савара кусок бы в горло не полез. Вот теперь поместье было по-настоящему пустынно. Трое воинов разожгли костер прямо напротив ворот, уселись вокруг него, тупо глядели, как языки пламени, потрескивая, отправляют в небо частички пепла, а ветер, подхватывая их, уносит в сторону реки.

Савар вошел в комнату отца, прошел к стене, примыкающей к очагу, и охотничьим ножом расковырял кирпичи. По всей видимости, стена под побелкой была выложена на другом растворе. Вскоре кирпичи посыпались на пол, их можно было, не прилагая особых усилий, вынимать из кладки. Савар спихнул в сторону на пол мешающие кубики из обожженной глины, расширил проход и вошел в небольшую кладовую. Постоял, заставил глаза пообвыкнуться с теменью, хватая охапками, выносил к окну все, что было уложено на полках. Очистив кладовую, ногой вышиб оконную раму, высунулся по пояс, крикнул воинам:

– Идите сюда!

Каждому сунул в руки по увесистому кожаному кошелю с монетами.

– Мы лишились родни, но не жизни. Нам предстоит еще какое-то время выживать в этом мире, строить новые отношения, вживаться в быт. Эти деньги помогут вам стать на ноги.

– Шад, вы сами куда направитесь? – спросил Бран.

– Сейчас есть только одна земля, на которой можно выжить, не имея за плечами родни. Это Русь. Варягами приходят на службу к князьям воины, мало кто среди них становится изгоем. Я ухожу на Русь.

– Я с вами, шад. Прошу разрешить присоединиться.

– Я тоже.

– И я.

– Ну что ж, надевайте кольчуги, подбирайте оружие по руке. Утром уходим.

Оставшись один, Савар закутался в шерстяной плащ, прикрыл глаза и забылся тревожным сном. Усталость взяла свое.

Проход между деревьями, спускавшийся к реке, как будто специально предназначался для переправы большого скопления народа, путешествовавшего с телегами и кибитками. В этом месте извилистое русло реки заросло камышом и лозой, да и берега здесь были пологими. В этом месте не раз уж проходили печенежские сотни с одного берега на другой. Конец апреля месяца, половодье давно схлынуло, оставив в русле два лысых песчаных острова-отмели. Вот в этот-то проход и вошел передовой дозор кипчаков, не один день разыскивающих место для переправы орды с правого на левый берег. Низкорослые лошадки сами прибавили ход, услышав близкий плеск воды в реке и почувствовав запахи влаги. Кочевников было десятка два, не больше. Узкими щелочками голубых глаз они, приблизившись, осмотрели наконец-то найденное удобное место. Тронув пятками бока животных, заставили их войти в воду. Медленно, боязливо стали переправляться через Донец, следуя в колонну по два. Когда первым до противоположного берега оставалось метров двадцать пять, а задние только вошли в текущую воду, с противоположного берега в передовых полетели стрелы, с завидной периодичностью разрывая тела тяжелыми боевыми наконечниками.

– А-а-а-а! И-и! – крики и стоны раненых прорезали относительную тишину на переправе.

Вскоре в спину задним тоже полетели стрелы, сбивая узкоглазых воинов под ноги лошадям, на дно мелкой в этом месте реки. Ржание лошадей и затор из оставшихся без седоков животных привели их ещё и в крепкое замешательство. Чужаки все еще не поняли, откуда приходит смерть. Вдруг прямо из воды, у самого стремени выпрыгнул крепкий малый, отбросил в сторону камышовую трубку, вырвал из седла ближайшего кочевника. Плюхнул его задом о воду и от всей души врезал по макушке кулаком, размером с глиняную кружку. После чего обмякшее тело поволок в заросли камыша.

Только один из узкоглазых разведчиков сообразил, чем может все закончиться для них, и, пригнувшись к луке седла, заставил лошадь, поднимая грудью волну и разбрызгивая по сторонам воду, скакать по течению реки.

– Ах, стервец, ну и ловок! – вырвался возглас из камыша.

Сразу две стрелы вошли в лошадиный круп, но животное, жалобно заржав, выносило хозяина из-под обстрела. Кипчак, умело спрятавшись под лошадиный живот, принимая водные процедуры, хлебая донецкую водичку, почти вырвался из лап смерти. Аваз, прицелившись, выпустил стрелу, всадив ее в бедро хитрецу, а вскоре тот скрылся за изгибом реки. Ушел.

– Собрать лошадей – пригодятся! Добейте живых, – распорядился Савар.

Он вышел из кустарника на берег, сжимая в руке тугой хазарский лук.

– Бран, ты где?

– Здесь я, шад.

– Пленник жив?

– А чего ему сделается-то?

– Тащи его на берег!

Зашуршал камыш под напором сильного тела ломающего его человека, а вскоре появился и сам Бран, легко несший на правом плече сомлевшего от крепкого тумака кочевника. Выбравшись из воды, сбросил болезного на песок, ничуть не заботясь о нем. Савар сам стянул на запястьях и лодыжках кипчака кожаные ремешки, и уже вместе с Браном они забросили пленного поперек одной из захваченных лошадей, привязали ноги к рукам вокруг туловища животного.

– Уходим по течению! Следов нам оставлять совсем ни к чему.

Караван, ведомый Саваром цепью, преодолевая течение, двинулся вдоль камышей по речной воде, а через какое-то время свернул в рукав речушки, примкнувшей к основному руслу Донца, поросший труднопроходимой порослью, составлявшей старицу. Распугивая уток и другую пернатую живность, в конце концов, вышли на печенежский берег. Перешли на рысь, а вскоре поскакали галопом, держась поймы реки. Сменяя лошадей на кипчакских, скакали до самой темноты, с заходом солнца скрылись в плавнях.

Спрыгнув на землю с добытой у степняков, мелкой мохноногой конячки, Савар, разминая затекшие ноги, распорядился:

– Мошег, оглядись по округе.

Расседлали лошадей, стреножив, отпустили пастись тут же на найденном поросшей травой пятачке твердой земли. Подошел Бран.

– Шад, что вы хотели узнать от пленного?

Савар кивнул, думая о чем-то своем.

– Аваз, разводи огонь, жарь мясо, с голоду умирать нет смысла.

Весело заплясал огонь в костре, пожирая сухие ветки и дрова. Запах жареного мяса встал над низиной пойменного полуострова, составлявшего сорок-пятьдесят метров площади, скрытой камышом и лиственным лесом у воды. Со страхом вращая глазами, бросая взгляды на хазар, кочевник лежал на спине неподалеку от костра. То ли от переживаний, то ли от того, что вовремя не сводили оправиться, от его портков шел резкий запах мочи. Присев рядом и нависнув над головой врага, Савар задал вопрос:

– Кто вы такие? Откуда к нам пришли?

Вопрос, заданный на одном из наречий, пленник явно понял.

– Мы из племен шары-кипчак, кочевья наших родов были далеко отсюда за рекой Итиль.

– Действительно далеко. Зачем же вы откочевали из родных степей?

– Стало тесно на родине. Прошлой осенью ханы Баркут и Селюк увели свои орды на полдень. Переправившись через Великую реку, орды пошли за солнцем и перезимовали в степях Тавриды, но там тесно, пришлось воевать со многими родами печенегов, а в конце зимы кочевья повернули на полночь и вошли в эти степи. Здесь хорошо, много выпасов и рядом река. Теперь это будет наша степь.

Хмыкнув, Савар невесело посмотрел кипчаку в глаза. Ему захотелось всадить нож в грудь узкоглазого, поразившего шада такой непосредственностью и простотой суждений. Видите ли, им понравилось, и они решили остаться!

– Так это обе орды кочуют вдоль реки?

– Нет. Это кочует наша орда, хана Баркута. Нас много. Очень много воинов у хана.

– Где же тогда другая орда?

– Хан Селюк повел своих ближе к стороне, в которой заходит солнце, а потом, так же как и мы, повернет на полночь. Он тоже ведет сотни родов. Зачем мешать друг другу в большой и сытной степи?

– А как же печенеги?

– Они уйдут или покорятся.

– Да-а!

– Мы сильны, много молодых воинов хотят испытать себя. Вождь нашего коша, пусть Тенгри даст ему ещё много зим силы, говорил, что ханы уже этим летом поведут в набег воинов. Мы победим и захватим большую добычу. В кочевьях не останется бедняков.

– Куда ханы направят набег?

– Вождь говорил, что урусы обладают большим богатством, но прячут его в своих лесах.

Савар поднялся на ноги, в раздумье отошел к крохотному песчаному пляжику, примыкавшему к стремнине, где высокая поросль камыша расступилась по сторонам. Отблески костра оставили просвет на бегущей реке. В раздумье тянулось время. Менялся первоначальный план действий. С самого начала молодой шад хотел добраться до Киева, попытать счастья, поступив в дружину к тамошнему князю, добиться почета и уважения, осесть в стольном граде. Разговор с кипчаком повернул мысли вспять, неожиданно судьба предоставила возможность отомстить за погибший род.

Много лет тому назад, еще в юности, шад Савар сын Кофина помог вырваться из степей Дикого поля горстке русов. Всего три десятка русских воинов навели шороху в степи, уничтожили много печенежских кочевьев, сотни воинов нашли свою гибель на своей же земле. Вождя русов до сих пор помнят в печенежских станах, называют его не иначе как Степным Лисом. Сотник Горбыль еще тогда приглашал шада приехать погостить. Раньше не было времени, да и повод был отдален пролетевшими годами. Теперь повод был, нужно навестить русича.

– Шад, мясо готово, – Аваз подошел, встал у плеча. – Пленник вам больше не нужен?

– Аваз, он нам сейчас нужен, еще как нужен. Накорми его, сами поедим и спать. Ночь делим для охраны на четверых.

– Шад, отдыхайте. Мы сами покараулим.

– Нет, завтра предстоит трудный день.

День за днем лошади измеряли пройденный путь подковами своих копыт. Позади остались берега Северского Донца, реки, которую русы называют Доном, а греки – Танаисом, меловые горы и степь с ее балками и длинными переходами оврагов. На пути встало березовое царство и показались пышные лапы светлого соснового леса – русское пограничье. В этих местах Савар еще не был. Вспомнил объяснения сотника, принял левее, выводя свой маленький караван к окраине северянской деревни, прилепившейся к окруженной лесной порослью неизвестной Савару реке, прикрытой со стороны степи частоколом маленькой крепостицы. Направил лошадь к потемневшему частоколу, издали обходя стену по кругу, уже зная, что со сторожевых вышек их приметили.

У открытых ворот укрепления хазар встретил крепко сбитый витязь, молодой, но с повадкой умудренного опытом воина, одетый в кольчугу, с саблей у левого бедра. Рассмотрев приезжих, оскалился белозубой улыбкой. За его спиной стояли воины в доброй броне, со щитами в руках, такие же молодые, как и воевода.

– Никак в гости пожаловал? – Витязь шагнул к соскочившему с лошади шаду, облапил его крепкими руками, прижимая к груди, похлопал по спине ладонями удивленного таким приемом Савара. – Да ты никак и не помнишь меня, княжич? Я – Людогор, пятидесятник в сотне Горбыля. Ну, вспомнил? Я-то тебя сразу признал, еще только с вышки глянул, понял, кто к нам пожаловал.

Савар, присмотревшись, вспомнил, улыбнулся в ответ.

– Ну, здравствуй княжич! С какими вестями к нам в Рыбное?

– Беда у нас. Чужая орда в степи. Нет больше моего рода. А на Русь по лету они тоже в набег придут. Нам бы к вашему сотнику попасть, языка везем.