Об этой книге
В этой повести есть несколько ясно звучащих тем-партий – как, впрочем, во всякой сонатной форме. Эмиграция, собаки, семья, музыка. Животное поет вместе с Гленом Гульдом. Эмигрант-инженер моет посуду – он счастлив: он устроился на работу. Женщина повторяет мужу один раз, два, три раза то, что, по ее мнению, он не услышал и не запомнил: это как реприза в музыке. А Рахманинов, в свое время эмигрировавший в Америку, и Бетховен, который никакой Америки не видел ни при какой погоде, через века подают друг другу руки. А над ними стоит и смеется Бах в кудрявом парике, который все знает про советских людей, и про счастливое последнее десятилетие двадцатого века, и про ужасы и горести века грядущего, и это именно Баха будет на гастролях в Бостоне играть сын героя: да, так и должно быть, ведь музыка, как и собака, друг человека. О нет, музыка – голос Бога, Бог на ее языке говорит со своими детьми… Повесть Гари Забелина покоряет всюду, в каждой строчке звучащей пронзительной нотой человечности. Эта щемящая нота сродни ветру, шуму дождя и звону капели – вечной музыке природы… Все, что с нами происходит, уже записано на нотных станах черными букашками нот и уже спето лаем и воем наших верных собак, быть может, знающих о нас больше, чем мы сами.
Елена Крюкова
(Международный литературно-художественный
бумажный журнал «Зарубежные задворки» (Za-za)
№9(39), сентябрь 2017)
Поющий пёс Глен
Глава 1. Гизела
Афганская красавица Гизела сверлила взглядом глухую дверь изнутри. Она твердо знала, что вот прямо сейчас дверь взлетит кверху и перед глазами появится летящий на сумасшедшей скорости красный искусственный заяц. Больше всего на свете Гизеле хотелось догнать этого зайца. Догонит, и потом будет стоять на пьедестале рядом с другими двумя афганами, только выше! Они будут посматривать на нее снизу и украдкой – чтобы она не увидела, и фотограф будет снимать, но в основном ее, но чтобы Она в этом не сомневалась, что именно ее и, что важно – тоже снизу. Других афганов тоже, но лишь поскольку они рядом… Впрочем, никто не знает, о чем в точности думала афганская красавица Гизела. И какое это имеет значение для того, кому через десять минут стоять на пьедестале?
На последней дорожке стоял молодой красавец – афган Глен. Перед ним тоже была глухая дверь, но на дверь Глен внимания не обращал. Глен глядел налево в сторону, где стояла Гизела. Их разделяло пять других перегородок, да еще по борзому за каждой. К тому же афганы не отличаются особым чутьем но, среди океана запахов, Глен пытался не упустить этот неповторимый на всем свете запах Гизелы. И его афганская морда была в точности направлена на ее хвост…
Удар стартового колокола, взлетевшие к небу заслонки клеток и возникший над дорожками убегающий искусственный заяц – все это случилось в одно и то же мгновенье, и без задержки шесть афганских борзых рванулись вперед со скоростью урагана – улетели, как подхваченные смерчем, не оставив на старте и следа. Впрочем… На старте даже не шевельнувшись, стоял афганский красавец Глен. Его горящий взгляд был устремлен на то место, где еще мгновение назад была Гизела. Но место было пусто, а ее тонкий запах быстро улетучивался… Прошло несколько секунд прежде, чем до Глена дошло, что красавица бегунья пролетела уже полкруга. Глаза Глена зафиксировали Гизелу уже на противоположной стороне стадиона и, лишь только тогда афган сорвался с места. Глен полетел вдогонку, игнорируя беговые дорожки и разделительные линии, наперерез, через все поле… Он был необыкновенно красив, этот песочно-рыжий афган, с развевающейся на бегу блестящей длинной шерстью, в ярко синей попоне с номером, летящий по зеленому полю. Стадион ревел и визжал от смеха в едином визге. Тон визга тоже быстро менялся и вскоре перешел в восторженный, почти истерический гул…
На дорожках бегуны разделились на две неравные группы. Красавица Гизела возглавляла гонку, практически вися на хвосте у искусственного зайца. Основная группа отстала, как минимум на 50 метров. Но, вослед Гизеле нос в хвост, встроился, и, казалось, не прикасаясь к земле, парил Глен, не отставая, но и не опережая, опять-таки, нос в хвост. И всем на трибунах было видно, что у Глена значительный запас в скорости, но это его не интересует! Трибуны продолжали неистово поглощать зрелище…
В тот день Гизела стала чемпионкой, впрочем, как обычно, а Глен пришел вторым. На пьедестал почета по понятным причинам он не попал. Пашенька, хозяин Глена, ждавший возле финишной черты, бросился обнимать пса. Вокруг порхал тренер, внушавший Паше, что у этого пса большое будущее, чтобы он не перестал посещать тренировки. Тренер что-то быстро писал в блокноте, и спрашивал, и непрерывно трещал о том, что… для пса нет предела, такой запас, чемпион, будущее, деньги, слава. Но Пашенька только счастливо обнимал афгана, а тот все время увертывался, пытаясь не потерять из виду Гизелу, которую чем-то поощряла, как говорят собачники, какая-то женщина.
А в следующее воскресенье состоялась лишь рутинная тренировка – ни соревнований, ни призов и… Гизелу не привезли. Когда заслонка подскочила над ящиками, открывая борзым путь к улетающему зайцу, афганцев со стартовой черты как сдуло. Но Глен, вместо того, чтобы бежать, характерно принюхался, так на всякий случай, а потом разыскал взглядом на трибуне Пашеньку и неторопливо затрусил к нему, перепрыгивая через скамейки для зрителей. Скамейки были низкие, и Глен перемахивал их с полуметровым запасом, отчего выглядел очень смешно. Потом подошел тот же самый тренер и сказал, что из пса ничего не выйдет. Почему, – спросил Паша? – У нас гонка за зайцем, а не за суками. Неперспективный… – добавил тренер.
Паша с Гленом вернулись домой. Дома было пусто и очень грустно. А потом позвонил папа из Америки и сказал, что в Союзе произошел государственный переворот. Папа был очень взволнован. Но связь, как только папа произнес “переворот” прервалась… – подслушивали… и папин голос исчез, как будто его и не было. Паша выглянул в окошко. Там сияло солнышко, и зелень чуть разбавило золото – в Одессе начиналась осень. Было все спокойно в природе за окном и никакого переворота видно не было.
Глава 2. Эмигранты в Законе
Это было счастливое время. Советы уже вывели войска из Афганистана, а Штаты ещё не ввели. Советы сравнительно легко выпускали убегающих от них граждан, а Штаты сравнительно мирно их не выгоняли. К тому времени Максим получил разрешение на работу в Штатах (work permit), который почему-то отождествлялся с немедленным получением работы. Работы здесь как раз не было. Это общество болело законной для него рецессией. И, Максим не мог знать, что страну очень скоро ждет необыкновенный подъем – интернетный взлет, на котором, как на корабле будущего из Соединенных Штатов работа улетит на Восток и начнется очередное падение.
Стояло последнее десятилетие Двадцатого Века. Такое же обещающее и мирное, как последнее десятилетие девятнадцатого. Совпадение не настораживало. Максим искал работу и в своих поисках мигрировал с севера на юг восточного побережья. Начав со штата Main, он добрался до Pencilvania Philadelphia. Английского он пока не знал, так что работу приходилось искать неквалифицированную, и он ходил пешком по холодному и пыльному городу, разыскивая надпись “Help Wanted”, но его помощи никто не хотел. Он пришел из другого мира, где помочь можно было – решить задачку, то есть дать списать, поднести девочке из класса портфель, подсадить старушку в трамвай, ну и так далее… И уж во всяком случае, бесплатно. Кроме того, Макс пришел из НИИ, где на триста сотрудников тогда лишь один знал английский. На этого одного смотрели со смешанным чувством восторга и подозрения. Но, но – это был не Максим. Так прошло 2 месяца. Максим, вооруженный разрешением на работу, по десять часов в день слонялся по городу в надежде увидеть заветную вывеску о том, что он кому-то нужен, а вечером возвращался к друзьям, как побитый помоечный кот, таким же безработным, каким ушел с утра. Все же о вывеске “Help Wanted” Макс знал лишь понаслышке, и уже начал сомневаться – может, друзья что-то перепутали и надо искать другие английские слова. Друзья, у которых по-счастью работа была, периодически просили Макса написать “Help Wanted”, боясь, что он мог уже забыть – на что следует обращать внимание. Максим писал уверенно, но каждый раз спрашивал – может надо искать синонимы. Друзья говорили – синонимы не нужны, эта вывеска продается во всех магазинах. Другая не продается… Help – Помощь! Такое ясное, благородное и однозначное понятие, где не замешана никакая личная выгода, а если она замешана – это двойной стандарт, а где двойной стандарт там подлость, двуличие. Но здесь это нормально и не так, как в том мире. И нет подлости, хотя слово справедливость почти нигде не звучит. Мир справедливый и реальный одновременно, и жизнь по его законам – это совершенно другая жизнь, о которой Максим лишь думал, будто хоть что-то понимает в ней. Пока не понимал настолько, что даже поначалу подумал, что это ошибка в англо-русском словаре, впрочем – в англо-советском…
Раннее утро первого високосного дня Максима было восхитительно, в меру морозно и ветрено, но главное… Еще вчера днем ему заплатили за прошлую работу, где он дежурил по ночам у постели человека, который упал с высоты 40 футов на бетон строительной площадки и был пока жив. Был wanted человек с русским языком, хотя непонятно зачем – первое, что потерял бедняга – был язык, и говорить тому было нечем. Уже после Макс узнал, что жена бедняги не знает английского. “А могут позвонить из страховой компании”. Английского Макс тоже не знал, но на job interview та же жена экзаменовала Макса и решила, что он справится за пять долларов в час. У нее был опыт. Прежде, она уже приглашала человека на пять долларов, тоже с университетом, так тот справился. На вопрос Макса, с каким факультетом, она не знала, что ответить. Может быть с факультетом английского, подумал Максим, но решил вслух не говорить. Он вдруг понял, что эту женщину и его – Макса, что-то объединяет, и это что-то было 5 долларов в час – она не могла дать больше, а он не был способен претендовать на большее. Ночами Максим сидел с раненым и пытался помочь ему и помог, потому что через неделю выяснилось, что страховочной компании, в которой тот работал, ничего не удастся сделать, кроме того, что оплатить его госпитальное содержание. Неделю, что Макс сидел с раненным, компания пыталась выкрутиться, чтобы этого не делать… Собственно, потому Макса и наняли, на время, пока компания соображала, как надуть беднягу. Для Максима это был первый положительный опыт познания новой страны. Пострадавший, частная компания, старающаяся его обмануть и государство, которое его защитило! И, Макс выучил первый лозунг на английском: “God Bless America”…
Невиданная до этого куча долларов – сто пятьдесят, была толком потрачена на подержанный велосипед, теплую куртку и… замечательную книгу по схемотехнике, то есть по специальности на английском языке. Эту книгу Максим читал еще дома, но в переводе. Покупки были прекрасные – теперь можно будет изучать терминологию по специальности, не заглядывая в словарь, но это завтра. Сегодня поищем надпись “Help Wanted”, пускай в другом городе, пускай в мороз. Максим даже хотел сказать: God bless the coat and… он долго припоминал – vehicle для средства передвижения, но решил по пустякам Бога не беспокоить…
Он поехал по той же улице, где ничего не нашел вчера. Он остановился на светофоре и пересек перекресток на зеленый. Сразу же за перекрестком улица поменяла название. Здесь нет советской традиции переименовывать улицы. Здесь города закладывают и они растут, и когда города срастаются, улицы стыкуются, но никто не меняет прежде присвоенные названия. Поэтому, можно ехать вдоль по улице не сворачивая и со временем привыкнуть к тому, что она часто меняет название. Калифорния ведь не всегда была частью USA и, когда она стала, никому не пришло в голову менять вывески на улицах, названных мексиканцами. Улица сменила название – транспортное средство Макса въехало в другой город. Он проехал по другому городу не больше мили. Он ехал, нахваливая тёплую куртку и жизнь, значительно лучшую, чем ещё вчера. И вот так… Максим наткнулся на одну вещь, которой ни разу в жизни не видел собственными глазами. То была надпись: “HELP WANTED” на той железной табличке, которая в действительности продается во всех магазинах… На самом деле та! – “HELP WANTED”. Встреча была столь неожиданной, что Макс едва не свалился с велосипеда. Он не свалился, но во время традиционной балансировки всеми конечностями, он все же стукнулся о руль зубом, вставленным в зубном кооперативе за два дня до отъезда с Украины. “Хорошо!” – первое, о чем подумал Макс, сплюнув три раза и обнаружив, что кровь больше не идет. И тут же, после констатации этого приятного факта, достал бумажку из левого кармана куртки с надписью “HELP WANTED”, сверил, и опять констатировал – “Оно!”
Никогда еще сердце так не колотилось. Это был ресторан. На название Макс даже не взглянул – он искал любую работу. Дома он был инженером и автором более 30 патентов. Когда инженер с таким количеством патентов оказывается на интервью в дешевом ресторане, его уже не мучает позор за бесцельно прожитые годы или какой-либо другой позор… У него даже нет мучительного чувства выбора – любая работа или… или то что сейчас… жить у милых друзей… дорогих людей, которые кормят Макса, недокармливая своих детей. Он еще раз взглянул на вывеску и потянул ручку двери… И попал в затемненный коридор, какой-то вестибюль – тоже затемненный, а потом ресторанный зал – и здесь ни души, скудная дежурная подсветка, почти ничего не видно. Максим пошел почти на ощупь вдоль рядов столиков и, лишь повернув в проход, заметил… где-то около задней стены горела настольная лампа. Он пошел на свет. И еще издали увидел… за столом сидела красивая женщина лет сорока. Он шел на свет этой женщины, судорожно стараясь освежить весь запас английских слов, которые казались уместными для случая. В руке у него было зажато объявление: “Help Wanted”, спешно переписанное им же на обрывок бумаги, так, на всякий случай… если забудутся слова. Красивая женщина оказалась хозяйкой этого греческого ресторана “Coffee Forest”. От попытки вспомнить сразу все слова, которые он знал Макс вспотел… Его словарный запас не понадобился вовсе. Женщина насмешливо взглянула на Макса, уверенным движением забрала из его ладони объявление, упомянула что-то типа 3 dollars an hour и повела на кухню. Кто-то из ее работников вкратце объяснил Максу, что и как нужно делать. И ему казалось, что он понял абсолютно все. Его взяли на работу! Макс, вполне счастливый, собирался выглянуть в зал, где за дальним столиком под старинной настольной лампой он рассчитывал увидеть эту красивую женщину, такую насмешливую и деловую, и… так сразу понявшую, что ему нужна работа, и что он – Максим, именно тот человек, который не подведет. И Макс выглянул… Красивой женщины он не обнаружил, но зал, темный и пустой еще несколько минут назад, теперь сверкал яркими огнями и был туго набит посетителями. ”Американцы не могут себе представить, как в одном месте, в одно время может собраться 99.6% людей” – вспомнил Макс Голос Америки насчет советских выборов. Это была болтовня – могут! Оказывается! А еще через несколько мгновений на кухню, откуда наблюдал Максим, принялись заскакивать официантки. Это был последний раз, когда удалось удовлетворить общее любопытство, на тему: “…а что это вы там делаете?” Максим выглянул в зал, куда официантки исчезали. Там они двигались быстро и грациозно, как модели на подиуме, но, едва вернувшись в моечную, точно так же, как модели сбрасывают с себя платья и надевают новые, сбрасывали на Макса грязную посуду, получали чистую и… убегали от него в зал, мгновенно возвращая себе все атрибуты моделей. Макс оставался один, как Магомет, к которому пришла гора… посуды. Её следовало мыть, и как можно скорее. Прежде всего Максим воткнул washer в сеть, подумав – что, не могли его подключить раньше? Бегло прочитал напечатанную на washer-е инструкцию, пару слов перевести не удалось, ну ничего. Cтряхнул в мусорник остатки пищи (как его учили, это он понял) и одноразовые пластмассовые ложки и вилки (этого он не расслышал, но это было очевидно). Загрузил машину грязными тарелками, насыпал сухого порошка… Куда надо! Отлично! Закрыл крышку, вздохнул и запустил машину. Машина довольно загудела. Работа пошла. Понятно, около получаса делать будет нечего… Платят, конечно, мало, но можно и подумать о своей непростой жизни – время есть… Максим так и сделал, принялся думать, предварительно вдохнув влажный воздух кухни. Посторонние мысли тут же полезли в голову, и можно было их не гнать. На самом деле – не подпевать же dishwasher-у.
Максима сразу же потянуло на исторические заключения. Собственно, последние месяцы он из этих заключений не вылезал. Он попросил у Америки помощи оттого, что его преследовали “органы” в Союзе. Максим знал, за что именно его преследовали, но здешний лоер ему объяснил, что за это политическое убежище не дают. А дают за другие преследования. Преследования, за которые дают, определены неким списком, даже если они просто были выдуманы, а за те, что не выдуманы, не дают, потому что другие здесь просто никого не интересуют – и протянул Максу этот список. Тот взглянул на список и лишь тогда начал понимать, что другим преследованиям он тоже подвергался, но как-то раньше об этом не думал. И тут лоер сказал: – Ты ведь хочешь получить убежище в Америке, а не у себя в голове. Это были разные вещи, Макс как-то сразу почувствовал. И вот, эти-то разные вещи Максим и принялся обдумывать, и сопоставлять под мерное гудение dishwasher-а.
Глава 3. Разные вещи
Гудели краны с горячей водой, обволакивая кухню паром и заслоняя любые другие звуки, лишь dishwasher, стоящий рядом отчетливо шумел, заливая воду, сливая воду, подключая горячую и блокируя холодную, блокируя горячую, заливая холодную… “Он прав, я хочу получить убежище у себя голове… Как они смогут меня понять, если для них я по национальности не еврей, не русский, а украинец? Им так удобно! – Зачем украинцам ненавидеть жидов, разве им мало москалей? Я, наверное, жидовский москаль, но какой же украинец… Хотя, они же вернули пароход с евреями в Германию – чтобы не сердить Гитлера… да, как они быстро изменились! Правда, лоер сказал, американцы сейчас могут себе позволить это. Странно. Странный лоер… Сейчас могут, а потом не смогут опять? – Существует ли более привлекательная идея, чем Окончательное Решение? Мартин Лютер ее сформулировал, а потом поджидал на небесах Гитлера, видимо с надеждой… и напрасно – тот не смог ее довести до конца… Кто-то помешал? На земле не помешал никто – ни Штаты, ни Союз. Может, немцы взялись не за свой департмент. – Если бы на Украине задумали окончательное решение… они бы начали с медали за спасение России от жидов… А потом бы отказались… Зачем спасать Россию с ее москалями? – Вообще, интересная задача управления. Как управляется общество, в отсутствии Козлов Провокаторов и Козлов Отпущения? Похоже, здесь научились… – И все же, чье авторство у этой Идеи? Творить зло очевидное во избежание зла еще большего, но воображаемого?.. Воображаемого лишь Создателем и может еще несколькими… и убедить остальных, что они сами все это придумали… при демократии надо убеждать большинство… Может ли быть мораль в основах антисемитизма? – Не основа ли это творения и не Создатель ли автор антисемитизма? Но тогда есть ли будущее у Штатов?..”
Уже два раза забегали девушки-официантки, сбрасывали подносы с объедками на столик, стоявший рядом с моечной машиной, с интересом и каким-то удивлением бросали взгляды на Максима и тут же ускользали в зал, на ходу перестраивая тяжелую походку уставших людей на скольжение манекенщиц… “Для кого они стараются?” – подумал Макс и тут же снова увидел красивую гречанку – хозяйку ресторана… Тема манекенщиц на этом была исчерпана и голова Макса непроизвольно вернулась к “главному”.
“Интересно, существовали ли у них такие темы диссертаций: – Гуманизм погромов. – Голодные бунты, как альтернатива погромов. – Известны ли в истории времена, когда не было антисемитизма? Существовало ли тогда общество? И, интересно как же оно могло существовать? – Я не знаю как, но здесь я его увидел! Или это временно? – А теперь вернуться? Добровольно покинуть страну, научившуюся процветать без козлов отпущения? Для чего? – Чтобы стать козлом опять? Добровольно? – Допустить, что никогда эта страна не будет домом моего сына? Потому что я еще чего-то не понял?..”
Так, окутанный водяными парами и пронизанный специями греческой кухни, под мерное гудение “мойки”, хаотически размышлял Максим, аж до тех самых пор пока эта “мойка” совершенно неожиданно вздрогнула и замолчала. Максим, взглянул на часы, вроде, слишком рано… Он перевел взгляд на выключатель и заметил там руку, а боковым зрением засек всех давешних официанток стоящих в ряд с подносами грязной посуды и глядевших на обладателя этой руки. Макс тоже проследил. Это был парень лет 20, высокий и красивый, похожий на владелицу ресторана “Coffee Forest”. Лицо его было окрашено возмущением, какого Максим еще в жизни не видел. Макс социально подрос в одно мгновение. Потому, что понял – прежде если он видел возмущение, то это было что-то не всерьез, как-то “Глубокое возмущение Советских Людей”, а здесь был ужас, этого как раз Максим еще не понимал – ужас потери долларов из-за Макса конкретно… Это был сын хозяйки!
– Ну, ты не знаешь языка, обезьяна, но тебя же родила женщина! – орал тот! Макс понимал через слово, но не понимал, почему парень так нервничает. И кому он все это кричит. Было странно. До того, как Макс понял, что речь идет именно о нем, было лишь некоторое любопытство, которое в мгновенье уступило место натуральной обиде. Так же с людьми не разговаривают вообще! Какая разница, со мной или с другими. Оказывается, есть такая разница…
Максим из ситуации выбрался. Он взглянул на орущего парня и сразу увидел, что злобы в его лице уже не было. А на лице было нарисовано безвыходное положение – ресторан остановился, нет чистой посуды, еще вчера мама сказала – иди и купи запас, так на всякий случай, что-то может застопориться. И вчера сын взглянул на нее свысока, ну просто потому что был выше ростом, да и английский у него был лучше. Он даже пожал на нее плечами… А теперь он не знал, что делать, и орал как белуга.
В это время Макс принимал решение и… принял. И теперь все, что осталось сделать – донести это решение до мальчишки, попросту перевести с русского на английский. Фраза должна быть короткой и точной, и ее нужно разделить с этим ребенком немедленно. Только это спасет положение! Наконец, фраза была сконструирована, и Макс сделал резкий шаг навстречу мальчику. Протянул ладонь к его рту, и, как только мальчишка на мгновение замолчал от ошаления, воспроизвел спасительную фразу:
– ОК, I am stupid. Show me, what I am supposed to do (Хорошо, я – идиот. Покажи мне, что я должен делать!) после чего Максим убрал поднятую ладонь от лица парня, почти потерявшего рассудок от наглости старого “мойщика”. Еще четверть секунды мальчик-хозяин выходил из оцепенения и… выйдя, начал действовать. Он выдернул вилку мойки из розетки, открыл дверцу, обнажив всю посуду, снял со стенки комнаты длинный зеленый шланг с наконечником, какими поливают сады и направил могучую струю воды на тарелки и стаканы. В мгновение ока оба стали мокрыми от брызг, и мальчик побежал из моечной, видимо, переодеваться. Тут же подскочил повар с передником и “на пальцах” объяснил Максу, что это – для тебя, а одна из официанток сунула Максу полотенце и показала, что оно для посуды – тоже на пальцах. И здесь Макс понял, что английского у него нет вовсе. Его не понимают. Он уже много понимает (так он думал), а его не понимает никто.
Тем не менее, уже через 15 минут посудный затор был ликвидирован и первая официантка выпорхнула из моечной в зал, чтобы снова стать моделью, источающей сногсшибательный запах парфюмерии, свежеподжаренной картошки и куриных крылышек. Последнее Максим оценил – он давно уже ничего подобного не нюхал. Насквозь промокший от брызг шланга и мокрой посуды, теперь он, тем не менее, все делал правильно. Он… стряхивал в мусорник остатки пищи и одноразовые ложки и вилки, и принимался мыть тарелки и стаканы. Работа пошла правильно, но очень быстро Макс понял, что ничего столь монотонного он никогда в своей жизни не делал. И это продолжалось вечно – так казалось ему.
Прошло уже порядком времени, хотелось взглянуть на часы, но часов на стенах не было, ну хотя бы прикинуть, когда все это кончится… Макс быстро сообразил, что самым слабым местом в “технологии” была сушка полотенцем. Руки отваливались, и все шло медленно. Он обнаружил, что из моечной воздух вытягивается одним стационарным вентилятором и другим, переносным, но тоже очень мощным. Макс, не говоря никому ни слова, переключил переносной вентилятор в другую розетку возле мойки и развернул его в противоположную сторону, так что теперь вентилятор ничего не вытягивал, а просто сдувал пылинки воды с вымытых тарелок, так что вся груда через пять минут была сухая и готовая в пользование. И только после этого, Макс почувствовал, что процесс пошел настолько налажено, что $3 в час не так уж плохо, что в следующий раз он наденет передник прежде, чем намокнет и будет сухим весь день.
Сзади снова появился молодой хозяин. Боковым зрением Максим ощутил, что тот рассматривает приспособленный им вентилятор и очень доволен таким развитием событий. Так он постоял и понаблюдал, и вдруг исчез на полчаса. Молодой хозяин снова объявился, деловой и сияющий, со вторым вентилятором, идентичным первому. Он тут же воткнул сдуватель в розетку, а старый отнес на место. Мальчишка постоял немного, удовлетворенно наблюдая новый технологический прорыв, и вдруг заметил, что старый “dishwasher is bitterly defiant” (Старый посудомойщик зверски упрям). Все-таки он идиот, этот русский! И физиономия молодого хозяина перекосилась сызнова. Он опять вспомнил обезьяну, и что мать Максима была женщиной (видимо это было стандартно). Но, Макс уже понимал, что, если у хозяина перекашивается физиономия и он ничего с этим не может сделать, имеется какая-то причина. И опять протянул ладонь к лицу молодого хозяина со словами “what else?” (Что еще?)
На этот раз сын хозяйки не мог понять, как можно быть таким идиотом, который, перед тем, как сполоснуть тарелку струей холодной воды, намыливал ее мылом, на что терял время и хозяйскую воду, которая стоит денег и немалых. “Ну, прости, – думал Макс, – что мыть посуду можно без мыла, моя мать мне действительно не говорила”. Еще Максим почувствовал, что у него сильно повысилось давление, и продолжает двигаться вверх, но выбора в тематике у него не было. Он продолжал делать, что ему велят. Темп нарастал. Быстро наполнялась бочка с объедками и он тянул бочку на улицу под почти истерические вопли хозяйкиного сына: – Faster! Faster! Максим пока еще переводил в уме каждое слово, но тут вдруг неожиданно почувствовал, что переводит почему-то на немецкий: – Schneller! Schneller!..
На улице было слякотно и с морозцем, но бежать назад было легче – бочка была пустой. По возвращении к посудомойке Макс снова застал там хозяйкиного сына. И было непонятно, почему бы сыну самому не побыть посудомойщиком, вместо Макса. Ну, допустим, он тренирует Макса – тогда это оправдано. Но если Макс взят лишь на сегодня… не логично. И тут Максим, ничего хорошего не ожидавший от хозяйкиного сына, увидел, как тот, взглянув на часы, сказал смягчившимся голосом – иди обедать, прошло пять часов. Максим, привыкший недоедать, пропустил мимо ушей по поводу обеда, но впал в состояние восхищения собой – он бы никогда не поверил, что сможет выдержать пять часов в аду. Потом, до него дошло про обед и он спросил: – куда? – Парень показал на стол возле плиты за которой орудовал повар – тоже грек, как и хозяйка.
Повар изобразил юмор на лице, подобно тому, как это делала хозяйка, взял тарелку из посудомойки, извлек откуда-то куриную, полностью обглоданную куриную ножку, положил на тарелку и протянул Максу. Макс лишь на мгновение глянул на “блюдо” и тут же перевел взгляд на глаза повара. Максим знал, что хорошо владеет своим лицом, и что его губы очень выразительные, но сейчас их выражение было неподвластно Максу. Еще перед тем, как Макс отодвинул тарелку левым мизинцем, он заметил, что повар резко побледнел, а потом принялся повторять: – joke, it is just a joke, it is just a joke… (это просто шутка, это шутка, это шутка) накладывая на новую тарелку две только что зажаренные куриные ножки поверху пахучей картошки…
В этот самый момент Максим думал, что друзья, которые приютили его, имеют 4 детей, которые недоедают, потому что они только 2 года в Америке, и Максиму следовало бы принести в дом хоть какие-то деньги. Он знал, что эти милые друзья никогда его не попрекнут, за то, что он ничего не приносит. Максим просто любил этих друзей и их детей… А может быть, чувства были совсем иные, потому что перед глазами встала Серафима из Бега, что по Булгакову, как раз перед своим походом на Перу в Константинополе?
И все же повару, наверное, повезло. Макс принялся обедать и уже жуя продолжал думать о повaре… —эта шутка… его так научили, да и только, кажется тот даже не пытался никого унижать, похоже, он просто не умел шутить иначе.
На обед отводилось 10 минут. Работа закрутилась опять, часа два хозяйкин сын вообще отсутствовал, казалось, кровяное давление замерло на какой-то высокой отметке. Снова объедки, пластиковые ложки, струя прохладной воды, сушка, и опять объедки. И только Максима начало посещать ощущение стабилизации на границе физического обморока, как вдруг, неожиданно, в кухню ворвалась толпа – хозяйкин сукин сын, сама хозяйка и неизвестный старик, очень похожий на обоих. В руках у старика была одноразовая пластиковая вилка, которую он, казалось, пытался вонзить в нос Максиму. Все трое что-то орали. Вилку Максим отвел мизинцем левой руки, старик побледнел, как давеча повар. Но работу Макс потерял! Это он понял на интуитивном уровне, еще не разобравшись, что именно не так… Не так оказалось – одноразовые вилки-ложки, их предполагалось мыть! И подавать клиентам опять. Максим, напичканный свободомыслящими советскими газетами времен перестройки, считал как раз, что такое делают только в советских столовках…