000
ОтложитьЧитал
– Хотя б ему! – молила. – Хотя бы спасшему жизнь сыну моему, мне его на год подарившему ещё, точнее, на тринадцать месяцев, хоть жизнь подарите ему! Хоть вместо моей жизни!
– А кто останется тогда со мной?! – не выдержал возмущённо её господин, выдав наконец-то своё присутствие.
– Кэ У, – улыбнулась женщина, молодая ещё, но пряди две белых пролегло уже от висков и уходило в переплетения причёски. – Кэ У никогда не бросит вас, мой господин.
Вздохнул отец семейства уныло, прошёл мимо жены коленопреклонённой, опустился устало в кресло. Снова вздохнул.
– Замуж бы ей! – боль очередную свою выдохнул он наконец.
– А может… – начала осторожно жена.
– Что «может»?.. – подался мужчина вперёд, оживившись.
А вдруг она что-то знает? Вдруг подскажет? Она тихою очень была, но умной. Вот, поняла всё про старшего сына, но виду совсем не подала. И, как заметил он, она и её сын, со слугами были милы и справедливы. Из их дома никогда не выходил Гу Анг, опуская голову и пряча слёзы.
– Может… если вернется Гу Анг… – начала она.
– Да вряд ли уже! – он сердито опять вернулся в позу прежнюю.
– Если он книги те сохранит, то, может, в награду вы дадите ему статус свободного? И… – она потупилась смущенно. – И Кэ У, – но тут же взгляд подняла, с живым любопытством заглянула в глаза супруга. – Уж разве он стал б обижать её? – вздохнув, призналась. – Я тоже не хочу обид её. Не хочу, чтоб она как сестра моя в дом матери приезжала навестить, слёзы пряча за натянутою улыбкою.
– То было бы чудесно, – улыбнулся мечтательно Хон Гун. – И как я сам не додумался?! – но тут же помрачнел. – Если он вернётся.
– Молитвами пылкими сердце любого, говорят, сбережёт, – сказала женщина с милою улыбкою.
– Хотел бы я верить, – вздохнул её супруг.
***
Месяца через два морщинка новая пролегла по лбу старшей госпожи. А на третий господину служанки радостно донесли – они тоже любили мать Хэя за приветливость – что ждёт младшая госпожа ребёнка следующего.
Хотя родила она дочку очередную. Но милою такою была, обнимая её, лаская её щёчку, почему-то чаще правую! Сердце отогревалось у супруга, в те мгновения, когда он смотрел на неё.
Мрачнела старшая госпожа. А Ён Ниан и третью попытку завалил, и четвёртую. Чиновником так и не стал. И пил, и кутил. Кутил и пил. Любили вспоминать его злые языки. Пожалуй, один из самых обсуждаемых мужчин в столице. Но разве такое наполнит гордостью сердце матери и отца?!
***
А потом умер Цинь Шихуанди. Империя Цинь встретила свой конец. Всего пятнадцать лет она несла мандат неба. Видно, боги были не слишком довольны чем-то в правлении прежнего императора? Но, впрочем, мандат неба нового хозяина нашёл.
И среди потрясений, среди армий враждующих, потерявших главу-императора, среди ополчившихся знатных людей былых, уничтоженных Цинь Шихуаном царств, схватившихся нешуточно, возродилось царство Чу. Один из чиновников средних тамошних, Лю Бан, стал военачальником. Царство Чу воевать стало против Цинь, разобщённого после смерти Цинь Шихуанди.
Люди простые вынуждены были опять переселяться. Люди гибли в войнах. Намного меньше стало тех, кто должен возделывать землю.
Но наконец власть забрал себе Лю Бан. Имя получил Гао-цзу. И новую империю Поднебесной страны нарекли Западная Хань2.
***
Дом Хон Гуна и клан его более-менее времена смутные пережил. Вот, даже Ён Ниан за ум вроде взялся. Перестал столько пить, меньше стал уж по борделям гулять. И драться тренироваться стал каждый день. И стал расспрашивать о хозяйстве отца, как сохранить.
Женили его наконец. На девушке из обедневшей знатной семьи. Все в доме её рыдали, все жалели её, но выбрали богатство и знатность жениха вместо её покоя.
И вроде притих Ён Ниан. Намного чаще дома стал ночевать при жене. И надеялись отец и мать его – да не надеялись совсем другие женщины отца его, знавшие его грубый нрав на себе – что успокоится наконец Ён Ниан, приличным человеком теперь заживёт, отцом новой семьи. Ответственность делает мужчину красивей, юнца делает мужчиною жены хрупкость нежная, да ручонки протягивающая совсем ещё маленькая, крохотная жизнь. Жизнь слабая, которую нужно защитить.
Да жена его молодая и робкая в первых родах умерла. Дочке жизнь так и не подарив.
Обозлился на Небо тогда Ён Ниан. Ругал словами жуткими богов. Ругал устои все. Не один из дорогих сервизов разбил. Он впервые понял вдруг, что люди смертны. Как драгоценно время. Когда оно утеряно. Когда ты ничего доброго подарить близким ушедшим не сумел. Не успел. Потому что не хотел. Тогда не хотел.
Он пил и пил. Хотя он к женщинам не прикасался больше. Боялся снова одну из них в родах убить. Боялся, что уже убил их сколько-то. Хотя никто признаться не решился, что дерзнул зачать и сглупил родить детей от того самого Ён Ниана. Уж как ни расспрашивал, как ни грозил, как ни бил. Сервиз разбил он редкий в борделе главном. Хозяйка послала отцу его робкое, но гневное между строк письмо. Мол, избавьте нас от его визитов, милый господин! Сил уже нет больше терпеть его.
Да он и не ходил к ним больше. Он уныло по окрестностям бродил. Морщинка первая на лбу мужчины молодого появилась. Но отец надеялся, что переживёт, окрепнет. В конце концов, руде, чтобы стать острым и твёрдым мечом, нужно пройти через огонь и сколько-то ударов молотом тяжёлым, распростертой будучи по наковальне.
А в один из дней шёл вдовец молодой мимо реки. Реки, в которой, как верили все, жил старый дракон. Сильный дракон. Защитник и покровитель. Его о дожде молили. Ему раз в десять лет дарили молодую невинную девушку, одну из лучших деревенских красавиц. Хотя в год принесения дара сложно было найти невинную и юную. Ох уж эта распущенность! Ох уж эти девицы глупые! Хотя и всё-таки брали замуж, сердце скрепя и зубы сцепив, мужчины молодые. Жена живая лучше, чем мёртвая. То есть, подаренная дракону. Особенно, если повезло – и сосватали девушку уже приглянувшуюся и милую.
Но, ладно, кого-то всё же находили. Всею округой – и знать участвовала – собирали подарки невесте будущей дракона, украшения получше, наряд ей вышивали роскошный. И ещё один – её сестре. И находились дочери бедняков, которые охотно или, скрепя сердце, приносили себя в жертву, ради нищей семьи или дочерей будущих, или родившихся старших сестёр.
Шёл Ён Ниан мимо реки. А воды её нынче были гладки, как шёлковая ткань, ткавшаяся как раз для новой невесты.
– Хорошо же богам жить! – сказал вдруг Ён Ниан в сердцах. – Ваши жёны и дети бессмертные и не умирают! – криво усмехнулся молодой мужчина. – Хорошо же быть бессмертным!
Со дна из глуби воды мрачно посмотрел на него молодой дракон Вэй Юан. Один из младших сыновей господина реки и дождя. Но, впрочем, показываться не захотел, оставшись невидимым для дерзкого человечишки.
А человек дерзкий ещё шагов двадцать прошёл. Ещё тридцать. У берега. Злость жгла его, тоска душила сердце. Почему жизнь в мире этом так несправедлива?!
Крестьянки две прошли, потупившись робко – и здесь дошла его дурная слава – и дальше прошли, новую свадьбу речного дракона тихо обсуждать начали снова, отойдя.
Ён Ниан расслышал.
– Вот хорошо драконом быть! – проворчал он тихо. – И жрать таскают каждую неделю лучшие кушанья. И невест каждый десяток лет, на случай если жена каждая из старых уже надоест.
И, обозленный, вдруг сплюнул. Прямо в воды священной реки.
Вдруг воды взмыли почти к самому небу, раздернулись, опадая двумя огромными веерами – и вскрикнули девушки, на шум обернувшиеся, а аристократ неудавшийся устоял – и с рыком жутким, который услышали в деревнях ближайших и в городе все, услышали и содрогнулись, из реки выскочил огромный дракон. Не самый, конечно, огромный, среди драконов, но люди о том не знали, не видели, что совсем молодой. И тоже с мерзким таким же характером.
И, пророкотав сердито – крестьянки попадали, разбили кувшины свои с мукой – дракон вдруг злобно сплюнул уже сам, человеку наглому в морду, прицельно. Так, что сшиб того с ног. И тот больно приложился об твердую землю башкой и наряд ободрал на заднице. Даже штаны продрал – дракон заметил довольно, как девушки отвернулись смущённо от наглеца поднявшегося.
– Слышь… ты… – начал возмущённо человек.
– Нет, уж послушай ты! – не утерпел молодой дракон. – Ты хотел быть как боги?! Хотел быть как дракон? Так я проклинаю тебя, мерзкий смертный! Забери половину моей силы и живи теперь вечно! Живи, когда прахом истлеют кости последнего потомка твоего рода! Живи, когда прахом истлеет город, в котором ты родился и привык жить! Скитайся по свету, нищий и никому не нужный! Видь всё, что могли видеть мои глаза! И, что бы ты, как и я, боль каждого, как и я, видел и ощущал как свою! – усмехнулся горько. – Будь как я, дерзкий человек! Будь бессмертным!
Снова взмыли высоко воды – и, расплескавшись, мощным ударом-плевком снова сшибли человека с ног. И новое тело змеиное вырвалось в небо, ещё более крупное, но такого же чудовища: голова льва, с густою гривою, с рогами длинными изогнутыми и усами тонкими, длинными, лапами словно птичьи, короткими, но цепкими.
Человек в ужасе смотрел на двух огромных драконов, зависших в воздухе над ним. Один большой, больше шести коров длиною, а другой – ещё больше, коров на двенадцать. Или даже больше.
– Придурок ты, Вэй Юан! – проворчал дракон покрупнее и хвостом с кисточкой жахнул меньшого меж ушей и рогов.
– Ты! – сердито тот обернулся к своему приятелю. – Ты посмел?..
– А какого… человека непочтительного… зачем ты ему пол силы своей отдал?! Совсем рехнулся, Вэй Юан?! – возмутился второй из чудовищ.
– А вот пусть поживёт с моё! – возмутился дракон меньшой.
Может быть, имя его писалось как «Сохраняющий глубины»?.. Да был тот родственником господину реки и дождя?
Но, впрочем, он уж более не сказал ничего о себе, не представился. Посмотрел, мрачно сощурившись, на человека замершего, сидевшего, в ужасе смотревшего на него – сам Ён Ниан наконец-то уже испугался.
– Ты меня никогда не забудешь, – мрачно ухмыльнулся дракон. – Никогда больше не встретишь. Вечно будешь жить и мучиться.
– Но брат! – возмутился большой. – Ты же пол силы ему отдал!
– Пол силы – и половину моего проклятья, – глаза у Вэй Юана мрачно зажглись, торжествующе. Он хвостом потянулся вдруг дать брату старшему по рогам, но тот со змеиной грацией увернулся, словно скользил по воде.
– Дурень же ты, брат!
– Да отстань же ты от меня! – возмутился младший. – Плыви ты куда плыл!
– Такой же хам как и он, – усмехнулся старший.
– Ах ты… зараза!
Старший, рыча или хохоча, стрелою взмыл в небо. Младший метнулся за ним, шумно дыша, мнение последующее своё доносить, когтями чтоб уважение выцарапать.
Ён Ниан до темноты сидел на берегу, потрясённый. А простолюдинки, разумеется, всем разболтали, что сегодня показались вдруг сыновья хозяина реки и дождя. И младший из них проклял Ён Ниана. Того самого.
Ён Ниан ещё вернуться домой не успел, а людская молва уже успела порог его дома перейти. И, рыдая, прибежала Кэ У к отцу, случайно разговор служанок молодых услышавшая.
Потрясенно упал на пол, мимо кресла, господин Хон Гун. Схватившись за одеяния над сердцем. Сын… сын его оскорбил сыновей хозяина реки и дождя! Сыновей бога реки оскорбил! Сын его был проклят! Да что за проклятие такое ему самому?! За что ему сын такой?! Даже довел кого-то из богов, бессмертных. Те уж терпеливей и спокойней людей. Как будто. А вот ведь… довёл!
В темноте возвращался мужчина молодой домой. Голова болела, спина болела, люди шарахались, уступая путь. То ли от славы его, то ли от одеяния и штанов разодранных на заднице. А, и на спине. А ещё щипало глаза. Голова почему-то страшно гудела.
Не дойдя до поместья родного всего чуть-чуть, вдруг растерянно остановился Ён Ниан.
Стало вдруг светло как днём. Он увидел лошадь тёмную, быстро скакавшую. Да воина молодого в простой одежде, прижимавшего свёрток к груди. А когда тот поравнялся с ним – успел разглядеть его лицо. Гу Анг! Брат вернулся?..
– Брат?.. – переспросил он растерянно сам себя, лицо растерев. – Да что за напасть?! Что за наваждение такое странное? Не брат он мне! Этот мерзкий раб – не брат мне!
Но он видел, как воин молодой спешился, как стучит в ворота, как отворяют ему. Двери тяжёлые уже захлопнулись. Но вдруг словно исчезли стены. И видел в ужасе Ён Ниан, как идёт по поместью Гу Анг к господину. Как слуги бегут старые, двое, донося весть о его приходе. Какой счастливый выбегает господин встречать молодого раба. Тот ему что-то говорит, задыхаясь от волнения, протягивает свой большой свёрток. Но бросает Хон Гун свёрток на землю, хотя, кажется, добытый с таким стремлением. И… обнимает вдруг молодого раба. Плачет от счастья. Он! Отец его плачет! Мерзкое отребьё обнимая! И снова вдруг стены и дома усадьбы вернулись, отрезая его от отца. Снова темнота улицы города заткала.
В ужасе подбежал Ён Ниан к воротам, сердито кулаками по воротам замолотил.
Ему не сразу слуга молодой дверь открыл. Он, оттолкнув его – тот аж упал – вбежал внутрь. В покои вбежал отца. Разбегались девушки-рабыни с его пути. Одна кувшин опрокинула. Другая – таз с водою цветочной разлила.
Он вбежал, факел где-то схватив – у стражников, обход делающих, отобрал – и заставил отца его содрогнуться. Тот как раз обнимал мать Хэя. Та сегодня пришла в покои к нему.
– Простите, отец! – смущённо сын непочтительный потупился.
– Да кто посмел? – тот обернулся сердитый. – Ты?! – вскричал. – Ты посмел сюда прийти?!
– Я… просто… – тот глаз поднять не смел. – Я просто… просто хотел спросить, где… где Гу Анг?
– Кто?! – отец на постели поднялся.
– Гу… Гу Анг. Я видел, он пришёл.
– Он пришёл?! Когда? Где он сейчас?.. – его отец торопливо на пол соскочил, даже забыв оправить одеяние ночное.
И отшатнулся старший сын. Точнее, считавшийся старшим. Отец… так радостно кинулся прочь из покоев? Ночью? Забыв, в каком он виде?! Только, чтобы увидеть Гу Анга?! Да что такое с ним?
– Выйдите, молодой господин, – тихо жена попросила отцовская. – Не смущайте меня. И… хорошо отдохните с дороги. Пусть боги хранят вас!
Он отшатнулся от её слов тёплых и вежливых, вышел, весь дрожа, за дверь. И, ноги ослабшие подогнулись. Отец… ночью… так радостно на встречу к Гу Ангу побежал! Не вернувшемуся ещё. Так… те слухи не врут?.. Гу Анг – тоже его сын?! И… так радостно, так быстро отец убежал встречать молодого раба! Как никогда не стремился на встречу к Ён Ниану, давно уже.
И… почему ночью стало вдруг светло как днём?.. И… неужели, однажды незаконный сын Хон Гуна вернётся домой?.. Сын, что радость увидит на лице встречающего его отца? Бежавшего к нему отца?..
А он… а он сам… он увидел будущее? Он… Гу Анг всё у него отберёт?! И отца, и семью, и состояние наследника… всё отберёт?.. О, какая же мука знать, что ты уже увидел, какая мука встретит тебя в аду!
***
Месяца два прошло. Тяжёлых очень месяцев для старшего сына хозяина. Якобы старшего. Слуги боялись смотреть на него, даже когда отходил. Люди в городе шарахались от него, получившего проклятие дракона! Приятели прежние – которые ими казались – отказались пускать за порог. Он у одного мечом цветник жены главной искромсал со зла. Но даже тогда не вышел мерзкий друг. Бывший друг. Или никогда другом не бывший?.. Как вместе пить и по борделям ходить – так он очень за. А как дружить с несчастным, в беду попавшим и оттого ещё больше всеми презираемым, так нет?!
Отец избегал его. И оттого было больней.
Хотя два раза сладости кто-то оставил в покоях его. А на третий раз он увидел робко озиравшуюся глазом единственным и торопливо уходящую Кэ У. И новый поднос нашёл, с мясом, в тесте сваренным. Но ничего ей не сказал. Хотя и перестал уже приветствовать, уродиной зовя, а стал лишь: молодая госпожа. Сестрою так и не назвал. Она ведь дочерью была от матери другой, от женщины, с которой матери изменял его отец, так много слезами омывала руки и голову сына мать его, одинокая, в ночи те бессонные.
И не было уже Хэя добросердного, который бы мог прийти и снова смущённо улыбнуться ему. Он бы точно улыбнулся – Ён Ниан в этом был уверен! Если бы ещё жил.
Но страшнее были картины и обрывки голосов чужих, поселившихся в его голове со дня проклятья. Он как-то шёл мимо дома друга бывшего, точнее, всегдашнего своего врага, мерзкого и коварного, цветы жены которого разрубил. Да, на ворота мрачно его покосившись, мрачно пожелал предателю сдохнуть.
– Он умрёт недели через три, – шепнул ему голос шипящий старческий в ухо.
В ужасе обернулся Ён Ниан, но за собою никого не углядел. И люди стояли далеко, пятились напуганного, от него, проклятого драконом. Хотя и сыном всего лишь господина реки и дождя, младшим из сыновей.
И умер недели через три тот мерзкий молодой господин, с лошади на охоте упав, шею себе свернул, кровью захлебнулся гнусной своей. Ён Ниан, услышав, обрадовался поначалу, но голос старческий припомнив, вдруг помрачнел.
А голос шептал, шептал…
Что спит служанка старая и с охранником молодым. Что обманывает отца его чиновник главный столицы. Что утопнет скоро девушка, цветы продававшая, узнав, что ждёт дитя от… да мысли эти странные ему к чему?..
Но голос шептал, шептал…
Да снились ночью страшные сны.
Да отец с приятелем своим поссорился вдруг, хотя ничего никому подробно о том не рассказывал.
Да люди шептались в один день, что молодая девка, продававшая на главном рынке цветы, вдруг пошла и утопилась, отправилась самовольно в царство бога реки. Да разве он примет её, нищую и своевольную?.. Но дракон так и не появился в ближайшие дни. Может, и принял, болезную. У неё из семьи никого не осталось.
И вдруг понял Ён Ниан, что стоит ему подумать, что кто-то умрёт – и картины видит о смерти. И люди мрут те в ближайшие дни. Хотя и не все. Но кто умер – умерли так, как в его виденьях. А подумает, с кем же дружны те и те – и картины видит он. Хотя тут уж и не так просто проверить. О связях некоторых люди не говорят. Особенно, кто кого предал и кто кому за что обязан.
И невольно женщин увидел отца, в объятьях того. Увидел двух мальчишек – сыновей своих – что спрятали матери в каких-то деревнях. И понял в ужасе, что матери их, разные женщины, охотнее выбрали детям жизнь в нищете, чем попытку попытаться признаться и попросить пустить хотя бы их детей в дом старшего сына Хон Гуна! Ужели он таким жутким был в их глазах?! Ужели… ужели, когда ласкал он их, охмелевший, а они – его в ответ ласкали, когда слова говорили, как любят его они, какой красивый он, как им восхищены… ужели всё врали? Ужели… врали все они?..
Ещё узнал, что дочь его другую мать – новенькая в борделе и первою доставшаяся ему – самолично удушила. Лишь бы не иметь с ним дела. Он видел, чётко видел жуткую картину, как молодая женщина, рыдая, говорила подруге, жившей в покоях напротив её, когда та упрекала её за жестокость к невинному дитя:
– Да уберегут же боги тебя саму от того, чтобы войти в дом этого господина! И от детей от него пусть уберегут! – отчаянно сжала рукав подруги оторопевшей. – Да разве может мать разумная пожелать своему дитя, чтобы он рос возле такого отца?! Все в городе только и твердят, что он – непочтительный сын. Что хуже него к отцу и братьям, и сёстрам своим в этом городе не относился никто!
Да на пол опустилась, обессилевшая:
– А слышала ты про сестру его, Кэ У? – спросила она тихо и отчаянно. – Бедняжку оклеветали! А он не защитил её! Не пытался даже! Да, может… – плакать перестала от ужаса догадки внезапной посетившей её. – А, может… он всё подстроил сам?.. А когда она, от побоев ослабевшая, упала, пошатнувшись, да головою упала об угол стола… все разбежались слуги в ужасе! А он слышал. Он слышал, что она лежит, захлёбываясь в своей крови! Он тогда в поместье их был. Но он даже к ней не подошёл. К старшей своей сестре! Он и потом не осведомился, как она, выживет ли?..
– Я слышала… – грустно присела рядом подруга, да обняв наконец за плечо. – Что тогда сам Хон Гун бросил дела все, отпросился, сам вбежал в дом тот проклятый! Поднял её, побелевший, на руках своих в покои свои отнёс.
– Страшный тогда, говорят, тянулся за ним кровавый след!
– Он сам в крови был, так что, когда потом за лекарем бросился, мать почтенного Хэя покойного, за покупками отходившая, увидев вернувшегося супруга в крови, подумала, что убивал его кто.
– А ещё она вскоре детей потеряла, не донесла!
Отчаянно замотал головой несчастный Ён Ниан, но голоса те жуткие из головы не ушли, звучали. А глаза его видели – прямо среди покоев своих – как ведут разговор тот жуткий две подруги. О дне том жутком, когда он не защитил свою сестру. Старшую свою сестру, о брат непочтительный! А она потом, когда он стал проклятым, ещё и таскала ему еду. Даже если и слышала, что в тот жуткий день он в поместье был. Но спасать её прибежал отец, а не он.
– Вот скажи, – сжала мать-убийца руки притихшей своей подруги, – как я могла доверить свою дочь такому отцу? Как я могла пустить её на свет, чтобы слава отца шлейфом тянулась за каждым её шагом, за каждою её одеждою? Шлейф дурной славы с одежд не оборвёшь!
И помолчали они несчастно, почти ещё девчонки. Раздавленные жизнью. Нищие.
– А говорят, что тот добрый раб молодой из поместья его – старший сын господина Хон Гуна! – добавила наконец одна.
– Но разве Ён Ниан хоть раз бывал добр к нему? – вздохнула несчастная, отчаянно на руки свои смотря. Крови не было на них. Но и ей от боли и от крови её дитя, так рано ушедшего, тоже вовек не отмыться.
Они говорили ещё. Силою проклятья видные в его покоях, глазам его представшие, находившегося далеко от них.
И это было не самое жуткое из всех видений. Но одно из самых мучительных из тех, в которых какое-то отношение люди имели к нему.
Он был ужасным.
Самым ужасным в столице.
Может, и в своей стране.
И люди говорили о том.
Люди судачили о том.
Много.
За его спиной.
А он не знал.
Он не думал, что они говорят о нём так много. Что знают его все они. С ужасной его стороны. А другой стороны он за жизнь свою не заимел.
Жуткий Ён Ниан. Непочтительный сын. Непочтительный брат. Брат, упрекавший вечно несчастную свою сестру, да смеявшийся над ней.
Кажется, слава его самого Ён Ниана переживёт? И жизнь его будет вечною. Как худшего из сыновей Поднебесной.
И даже мать ребёнка его дочь свою её отцу отдать не захотела! Дочь побоялась доверить её отцу! Да что он за мужчина такой-то?!
Был ужасно раздавлен Ён Ниан. Не ел и не спал.
И даже выгнал, ругаясь, добрую Кэ У, принёсшую ему сладостей и снадобье из корня женьшеня, чтоб сил восстановил. Уж лучше б яд был в её руках! А забота её хуже самой жесткой плётки по лицу ударила его. Но она снова не сказала ничего ему в ответ. Снова тихо и с достоинством удалилась. Безобразная сестра его. Только лишь девка несчастная с изуродованным лицом, смотревшая теперь только на половину мира. Но он тоже видел пол мира всего лишь. С самого своего детства. Он видел себя лишь, но не видел других. У неё было страшное лицо, а у него – сердце уродливое. И, хотя долго молчали люди, ценившие только внешнюю красоту, да красоту большого кошелька, однако и они со временем все заметили, что не было гнилее и зловоннее сердца, чем у него.
Отец его, правда, вскоре уж начал снова на люди выходить. Уже привык, что косо на него глядят. Уже жалел и проклинал себя, что не признал сына старшего, не назвал его старшим. А за среднего сына его, старшим названного – он, похоже, сам первым нарушил порядок вещей и главенства – его имя не упомянул и не осудил в Сяньяне разве что немой.
А ещё в ужасе сжималось сердце у молодого наследника, когда вспоминал он первое своё видение, в котором домой возвратился Гу Анг и отец счастливо бросился на встречу ему, сам обнял молодого раба! Неужели, и оно?.. Неужели, и кошмар этот, самый страшный из всех его, сбудется?.. Что даже сын рабыни и взращённый рабом, ни книг ни одной ни читавший, ни иероглифа не написавший ни одного… отец его лучше сочтёт, чем самого Ён Ниана?.. Его? Сына рабыни?!
Но время шло. И кошмары не проходили. А страшный голос старческий шептал и шептал ему множество вещей… и вещи те местами сбывались, сбывались, заставляя сжиматься болезненно, напугано сердце.
Он дракона того искал. Но никто не пришёл на мольбы его на том берегу. Ходили мимо люди, в сторонке, косились опасливо. Или, разворачиваясь, убегали от проклятого. Сразу. Не прятали страха своего. Ненависти своей не прятали.
Три дня на коленях простоял перед рекою и обиженным сыном хозяина реки молодой аристократ. Так никто и не пришёл. Ноги затекли. Дурнело. Он всё ещё стоял.
– Не надо, – услышал тихое на рассвете четвёртого дня. – Пойдём.
Задрожав, поднял голову.
Она стояла над ним и потому, что сейчас стояла она сверху, он видел лицо под прядкой волос и под краем шали скрытое. Страшный безобразный шрам на месте глаза прекрасной когда-то сестры. Нет, всё ещё прекрасной.
Сомкнулись робко пальцы на её запястье, она дёрнулась, но не отступила.