000
ОтложитьЧитал
В рестораны ходили не ханыги, а приличные люди, и этих людей так унижали. Потом оказалось, что всё просто: если услуга пользуется неудовлетворенным спросом, то появляются всё новые и новые точки, пока спрос не оказывается удовлетворен. Но тогда всё было государственным, и рестораны тоже, а государство – это абстракция, ни один чиновник государством не является, и конкретному чиновнику было совершенно наплевать на какой-то там неудовлетворённый спрос. Ни кто не имел личной заинтересованности в том, чтобы открывать новые питейные точки. Сейчас их расплодилось, как грибов после дождя, просто потому что люди получили возможность на этом заработать.
Сейчас официантки так услужливы и доброжелательны, как будто всю жизнь мечтали обслуживать только вас. Тогда официантки были очень высокомерны, их было трудно дозваться, на просьбы они реагировали вяло и неохотно. Ещё бы, ведь это были хозяева жизни. Обсчитывая пьяных, официантка за смену могла заработать больше, чем рабочий на заводе за месяц. Им не надо было бороться за клиентов, их и так было больше, чем надо. Им тогда были доступны все блага советской жизни. Это, конечно, гораздо меньше, чем сейчас доступно любому, но гораздо больше, чем тогда было доступно простому советскому человеку.
Но вот что удивительно: на дверях ресторанов часто можно было видеть объявления: «требуются официанты». На эту сверхприбыльную работу ни кто не рвался, она отнюдь не была престижной, скорее, даже презираемой. Официанты презирали нас за то, что мы нищие, мы презирали их за то, что они из холуйского сословия.
Кстати, если после ресторана кто-то хотел уехать на такси, то тут опять была проблема: на стоянке такси всегда стояла длинная очередь. Сейчас на стоянке очередь из такси, на всех клиентов не хватает. Тогда была очередь из клиентов, на всех не хватало машин.
Иногда, не пытаясь прорваться в ресторан, мы оседали в баре ресторана «Север». Сам ресторан был на втором этаже, а бар на первом, рядом с раздевалкой. Нам нравилось, что в баре было проще, но здесь был резко ограничен выбор напитков. Водку здесь не продавали, портвейн тоже, коньяк был по цене для нас недоступен. Здесь были только ликеры, в основном кофейный. Это было хорошее пойло, но ликер – напиток тяжелый, его по многу не пьют. А нам надо было напиться, так что мы пили ликер в таких количествах, в каких этого делать вообще-то не стоит. Ещё всегда был «Шартрез», сорокоградусный ликер. Но он был сильно дорогим и слишком противным. Однажды попробовав, мы уже больше его не брали. Изредка появлялись «лимонный» и «розовый» ликеры, эти были хоть подешевле кофейного. Праздник наступал, когда в ассортименте оказывалась «рябина на коньяке» – весьма приличный и не сильно дорогой напиток. В магазинах «рябины на коньяке» ни когда видеть не доводилось, только здесь мы её и пробовали.
Закуски в баре ни когда не было, только конфеты «Кара-кум» – по 17 копеек за штуку. Очень вкусные и дорогие конфеты. Кстати, «Кара-кум» в магазине было не купить, так что хоть в баре мы его пробовали.
Потом ещё в центре появилась «рюмочная», это было уже заведение для ханыг, здесь наливали только водку, были бутерброды. Простота нравов в рюмочной нас ни когда не смущала, но столики здесь были только стоячие, а нам ведь надо было посидеть, поговорить, так что рюмочная в нашу жизнь не особо вошла.
Ещё надо сказать про пиво. Бутылочное пиво появлялось в магазинах очень редко, за много лет помню лишь пару-тройку случаев. В один из таких случаев какой-то мужик нас спросил: «Ребята, пиво свежее?» Мы посмотрели на него, как на марсианина. У нас в магазинах даже теоретически не могло быть несвежего пива, едва появившись, оно тут же исчезало. Разумеется, пиво было только «Жигулевское», ни о каких других сортах мы и не догадывались.
Чаще можно было купить пиво на разлив в ларьке. В ларьках пиво чаще всего было, но это всегда сопровождалось дикой очередью. К тому же надо было иметь при себе трехлитровую банку.
Пиво тогда было слабым. Три литра выпьешь – ни в одном глазу, только в животе булькает. Потом, когда социализма не стало, я с удивлением обнаружил, что с пива можно стать пьяным, даже с полторашки уже что-то чувствуешь, не говоря уже о трех литрах. Говорят, что пиво сейчас плохое, мертвое, а что забористое, так туда просто спирт добавляют. Я, признаться, и раньше не отказался бы, чтобы в пиво добавляли спирт, а не воду со стиральным порошком, чтобы пена не исчезала. Была такая байка про стиральный порошок, а может и не байка.
Ещё пиво пили в буфете бани на берегу Золотухи. Здесь тоже были очереди, но не очень большие, потому что здесь было дороже – 35 коп. поллитровая кружка. В ларьке примерно столько же стоил литр, но там надо было иметь свою тару и отстоять изнурительную очередь.
В Вологде был собственный пивзавод. Почему же с пивом было так плохо? А мало он пива выпускал. Привозить пиво из соседних городов тогда ни кому бы и в голову не пришло. В таких условиях наш пивзавод должен был озолотиться, но он почему-то всё хирел и хирел, пока совсем не сдох.
Скажу уж заодно про квас, который тоже выпускали на вологодском пивзаводе. Квас был вкусный, и я его очень любил. Но в бутылках квас не продавали ни когда, только на разлив, из железных бочек, которые развозили по всему городу. К бочке тут же выстраивалась очередь. Не поручусь, что так было всегда, но мне лично много раз приходилось выстаивать за квасом больше двух часов. Это был какой-то бред сумасшедшего – банальный, заурядный квас вызывал такой ажиотаж. И это при том, что его производили здесь, у нас, на месте. Но ни как не могли произвести в достаточном количестве. А завозить что-либо из других регионов было как-то не принято. У власти не было к этому ни какого интереса. Таков закон любой экономики: то, на чем ни кто не сможет заработать, на рынке ни когда не появится, а советская власть ни на чем не разрешала зарабатывать, поэтому почти всё было дефицитом.
Недавно проходил мимо руин нашего пивзавода, он сдох наконец. Очень хороший повод для вопля: всё порушили проклятые демократы! Вот только пива и кваса теперь в каждом магазине хоть залейся. Квас – семи сортов и тоже очень вкусный, не хуже прежнего. Он всегда в наличии даже в жару, когда спрос на него возрастает. Это и есть рынок: если есть спрос, будет и предложение. Производители ещё и передерутся за право удовлетворить спрос. Так что вологодский пивзавод просто не выдержал конкуренции. Всегда был вялым, вот и сдох.
Очереди
Раз уж вспомнили про очереди, то и про них скажу. Полного обзора советских очередей не дам, вспомню лишь о тех, в которых доводилось стоять лично. Наши дачи, которые находились всего-то километрах в 7-и от города, ни какие рейсовые автобусы не посещали. По реке изредка ходили небольшие теплоходики, которые ни как не могли принять на борт всех желающих. Меня семья отправляла занять очередь заранее, то есть часа за два. Ох и настоялся я в этих очередях. Сейчас на те дачи регулярно ходит автобус. А теплоходики больше не ходят, не рентабельно.
По воскресениям тогда довольно часто ходили в кино. По телевизору было нечего смотреть. Был, кстати, такой анекдот: мужик включил первую программу телевидения, там выступает Брежнев. Включил вторую – Брежнев. Третью – Брежнев. И тут он вспомнил, что недавно сделали четвертую программу, включил её, а там сидит полковник КГБ и зловещим голосом говорит: «Допереключаешься». Ну вот поэтому, значит, любили ходить в кино.
Кинотеатров на весь город было всего с полдюжины, а мы жили рядом с музыкальным училищем, где имели свой кинозал, и там по воскресениям крутили кино. Ну и семья, как всегда, посылала меня за билетами. Очереди там были дикие, страшные, многочасовые. В такую очередь надо было не просто стоять, надо было сильно упираться, чтобы тебя из неё не выдавили, и то до кассы можно было и никогда не добраться.
Как-то я пожаловался отцу на эту очередь, а он рассмеялся и сказал: «Да это разве очередь. Когда открыли кинотеатр имени Горького и объявили, что будут показывать «Тихий Дон», вот там была очередь. Когда я из неё выбрался, у меня не осталось ни одной пуговицы на пальто». Я слушал отца и понимал, что понюхать реальной жизни мне пока не довелось.
Помню очереди в парикмахерскую, зайдешь, а там толпа народа. На весь наш маленький микрорайон была только одна парикмахерская, ну и стригли соответственно, потому что торопились. Через раз бывало так постригут, что больно на себя в зеркало смотреть. Сейчас в 5-и минутах ходьбы от моего дома есть сразу три парикмахерских, а если немного отойти, то ещё две. Очередей там ни когда нет, и стригут хорошо, потому что не торопятся.
Ещё были очереди на транспорт. Однажды нам с родственником, который у нас гостил, надо было уехать к нему в деревню, что на Кирилловской дороге. Вот только билеты на автобус было очень трудно купить. Автовокзал открывался в 6 часов утра, мы пришли за полчаса до его открытия, а у дверей ещё закрытого вокзала уже стояла толпа. Причем, очередь здесь ни кто не занимал, просто толпа и всё. Мы сразу поняли свою задачу. Как только двери вокзала открылись, мы, без всякого стеснения работая локтями, бегом рванули к кассе. Многих удалось опередить, так что билеты мы купили.
Но и в том, что касается транспортных очередей, отцовский опыт был куда покруче моего. Однажды отцу на работе дали путёвку в санаторий в Боржоми. И билеты, конечно, дали, но билет от Москвы до Тбилиси надо было ещё прокомпостировать в Москве. То есть билет уже был, и он был оплачен, но на нём не стояло ни даты, ни номера вагона, ни места. Чтобы присвоить билету эти необходимые атрибуты, надо было точно так же выстоять очередь в кассу, как если бы у тебя и вовсе не было билета. Так вот отец простоял в эту очередь ровно сутки. Сутки на ногах – не спавши, даже не присевши и почти не евши. Один раз выскочил на 10 минут до ближайшего магазина купить буханку хлеба, на большее время покидать эту очередь было нельзя, обратно не впустили бы.
Несколько лет назад мне надо было ехать примерно в те же края, причём так же с пересадкой в Москве, и билеты брал в оба конца, то есть всего надо было купить четыре билета. Пришёл в сервисный центр, ни какой очереди там не было и, развалясь в кресле, я спокойно, неторопясь выбрал наиболее удобные рейсы. Это другой мир.
Сейчас люди, постояв 10 минут в кассу супермаркета, думают, что они стояли в очередь. Но это не очередь, а лишь небольшая заминка на выходе из магазина. Настоящих, советских, очередей современные люди уже не знают.
Одежда
Отдельная тема – одежда. Откуда-то помню детский, но совершенно не детский стишок:
Осьминожек, осьминожек
У тебя так много ножек
В наше время их обуть
Можно лишь во что-нибудь
Что-нибудь всегда лежит
Остальное – дефицит.
Да, что-нибудь всегда лежало. Прилавки были даже завалены обувью. Не было ни какой проблемы с тем, чтобы придти в магазин и купить хоть зимние, хоть демисезонные, хоть летние ботинки. Но как уродлива была эта обувь, как она была ужасна. Чтобы купить что-нибудь поизящнее, надо было иметь блат, а у кого блата не было, тот ходил «в чем-нибудь».
Помню кусочек стихотворения из сатирического журнала «Крокодил»:
Телеграммы к нам на фабрику летят:
«Вашу обувь покупать не хотят».
А на это с нашей фабрики ответ:
«Торговать вы научились или нет?»
Действительно, бесполезно было учиться торговать, чтобы продать уродливые советские мокроступы. Но эти стишки вызывают у меня сейчас не меньшее возмущение, чем качество советской обуви. Наши сатирики включали дурака и пытались уговорить руководителей обувных фабрик выпускать обувь, которая нравилась бы покупателю. Но бесполезно было стыдить директоров обувных фабрик, когда они были совершенно не заинтересованы в результатах своего труда. У них не было ни одной причины утомлять себя разработкой и внедрением красивых и модных моделей обуви. «План по валу» выполнили, и больше уже ни о чём голова не болит.
Если в магазине и доводилось увидеть хорошие ботинки, так они непременно оказывались 45-го размера. Почему? Производители обуви выпускали неходовых размеров столько же, сколько и ходовых. Им лениво было напрягать мозги и рассчитывать, насколько меньше надо было выпускать обуви 45-го размера, который мало кому требовался. Да ведь ни кто и ни когда не будет напрягать мозги, если к этому нет причины. У руководителей советской легкой промышленности не было ни одной причины стараться реагировать на реальные запросы населения.
Сейчас торговля просто не закупит на фабрике ту обувь, которую потом явно не сможет продать. Но советской торговле было так же плевать на покупателя, как и производителю. Им какого-нибудь дефицита подкинут, они и на нём план сделают, а что основная масса товара не раскупается, так не беда, спишут потом этот хлам и отвезут на свалку. Ни кто ведь не разорится. Но разорилась в конечном итоге страна.
Одежда была блеклая, унылая, невыразительная, фасоны убогие. Всем хотелось одежду поярче, помоднее, но не многим обламывалось. Помню, на школьный выпускной родители смогли мне купить очень неплохой костюм. Но он был мне заметно велик, выбирать не приходилось. Брюки мама перешила, а пиджак так на мне и болтался, пока через несколько лет вес не набрал.
Дубленки были тогда страшным дефицитом, в них ходили только барыги и партработники. Даже простой и грубый полушубок для большинства был недоступен. Впрочем, у отца полушубок был, потому что мама несколько лет отработала закройщицей на овчинно-меховой фабрике, там своим, конечно, продавали.
Шапка из натурального меха, хотя бы кроличьего, считалась шиком. Были ещё шапки пыжиковые и ондатровые, но в таких ходили только очень большие люди.
В 1980 году мама ездила по путёвке в Прибалтику и привезла мне оттуда черную куртку из кожезаменителя. Радости моей не было предела, такими куртками не многие мои ровесники могли похвастаться. А в 90-е я бы такой курткой побрезговал, «кожу мертвого дермантина» я тогда уже не носил, покупая только натуральную кожу.
Купить нормальную летнюю курточку было очень трудно. У меня куртка была неплохая, но расцветка у неё была не очень, потому она, очевидно, и висела сиротливо в магазине, меня дожидалась.
Ещё тогда можно было шить одежду на заказ, это не составляло проблемы, и выбор ткани в магазинах был неплохой. Мы щили в основном брюки, и вот тут уж отрывались. Тогда в моде были клеши, и я тоже сшил себе клеши – 35 сантиметров шириной. В таких было не стыдно на люди выйти. Но купить клеши в магазине было невозможно, ни кто тогда не стал бы потакать молодежной моде.
Шили на заказ и костюмы, и я тогда тоже сшил себе пару костюмов. Но костюм, сшитый в вологодском ателье, сильно уступал по качеству магазинному. Он был, как тряпка, жесткости в нём не было. Вологодские портные либо не умели шить, либо и не пытались.
Высшим шиком тогда были джинсы. Спецодежда американских ковбоев, то есть пастухов, считалась у нас вершиной самой высокой моды. Вологодская швейная фабрика начала как-то шить джинсы, но ткань была совершенно дерьмовая, и сшиты они были очень плохо, так что джинсами эти штаны ни кто не считал. Мечтали о «Левис Страусе», «Вранглере», «Монтане». Я, впрочем, ни когда о них не мечтал, потому что мне бесполезно было о них мечтать. По государственной цене фирменные джинсы стоили 100 рублей, что уже было очень дорого – больше минималки. Это как если бы сейчас за штаны просили 15 тыс.руб. Но по госцене фирменные джинсы в вологодских магазинах даже изредка не выбрасывали, такое могло случаться разве что в столичных магазинах, но и там они, конечно, ни когда не лежали на прилавке, расходились «из-под прилавка», как тогда говорили. На вологодской барахолке можно было купить джинсы у спекулянтов,а там они стоили 200 рублей. Больше отцовской месячной зарплаты. Для простых людей это была уже запредельная цена.
Даже имея эти деньги, не каждый решился бы на такую покупку, потому что спекуляция считалась очень тяжелым преступлением. Если в магазине джинсы продавали «из-под прилавка», то на барахолке их продавали «из-под полы». Милиция усердно ловила спекулянтов, они были настороже, и о том, чтобы примерить джинсы, приобретенные за огромные деньги, и речи не шло. Сам обмен товара на деньги надо было проводить незаметно, ведь вокруг – переодетые сотрудники ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). Рассказывали, что на барахолке можно вместо джинсов купить и одну штанину от них, ведь разворачивать пакет в тех условиях ни кто не стал бы.
Спекуляция
К слову, о спекуляции. Когда после падения СССР разрешили свободную торговлю, многие поняли это так, что теперь разрешена спекуляция, то есть новая власть разрешила совершать тяжкое преступление. И я думал так же. Помню, брал интервью у одного неглупого человека и спросил его: «Как вы относитесь к тому, что спекуляция теперь разрешена?» А он ответил: «Так ведь любая торговля существует за счет разницы между закупочными и реализационными ценами». Эта мысль поразила меня своей неожиданностью и, вместе с тем, очевидностью. Ведь действительно: если торговец не продаст дороже, чем купил, на что тогда магазин содержать, и из чего продавцы зарплату получать будут? И при чём тут спекуляция, и почему это должно считаться преступлением?
Конечно, когда человек «из-под прилавка» покупал джинсы за 100 рублей, а потом «из-под полы» продавал их за 200 – это дикость. Но ведь это чисто советская дикость, вызванная тем, что советская торговля совершенно не думала об удовлетворении спроса. Нормальная торговля тут же воспользовалась бы этим спросом, и джинсов завезли бы столько, сколько нашей душе угодно, и лежали бы они на прилавке по 120, а, может быть, по 150, но уж ни как не по 200. И купить их можно было бы безо всякого криминала. По мере насыщения рынка, цена ползла бы вниз, и всё закончилось бы теми самыми 100 рублями. В конечном итоге цена уперлась бы в тот нижний предел, ниже которого джинсами стало бы уже не выгодно торговать. Вместо этого советское законодательство жестко карало советских граждан за беспомощность советской экономической системы.
За счет чего жила советская торговля сказать не могу, в детали экономики абсурда я не был посвящен, но знаю, что цены назначались. Цену порою просто писали или выбивали на товаре, и ни по какой иной цене торговля не могла его продать. Товар мог пользоваться повышенным спросом или не пользоваться спросом вообще, но если на нём было написано «10 рублей», значит, его продавали по 10 рублей. И зарплата продавцов точно так же назначалась, не находясь ни в какой зависимости от результатов деятельности магазина. Иной магазин мог хоть 10 лет приносить убытки, он всё равно так же продолжал существовать, а убытки покрывали из прибыли других магазинов.
Если есть дефицит, то будет и спекуляция. Советская власть не могла устранить дефицит, а вместо этого карала за спекуляцию. А спекуляция это по сути очаги стихийного рынка, которые возникали посреди нерыночной экономики.
То же самое было и с валютой. Доллар стоил тогда что-то 90 копеек. В разные годы цена на доллар колебалась, но ни когда не превышала рубля. Этим очень любят похваляться коммунисты, но они забывают сказать, что на черном рынке доллар стоил 6 рублей. И продавать доллары по 6 рублей – это была расстрельная статья. Жуткая же спекуляция. На самом деле 6 рублей – это была просто рыночная цена доллара. В наше время банки продают доллары по рыночной цене, и само понятие спекуляции валютой исчезло. Попробуйте продать доллар за 100 рублей, если в любом банке его можно купить за 70. Но при советской власти долларов в свободной продаже не было. Доллары в очень ограниченном количестве продавали тем, кто ехал заграницу. Если кто-то хотел ещё прикупить долларов, то уже на черном рынке по 6 рублей. И за это судили.
Книги
В Вологде долго существовал огромный магазин «Дом книги». В этом магазине всегда было тихо и пустынно. Хотя книги в те годы были жутким дефицитом, но ни кого, конечно, не посещала мысль приходить в «Дом книги» за книгами.
Что вообще продавали в этом магазине? Помню бесконечные полки с «Материалами ХХV съезда КПСС» и прочей коммунистической белибердой, которая ни кому не была интересна. Помню много книг вологодских писателей, в частности, и советских писателей вообще, которые тоже мало кто покупал. Русской классики почти не было. Вот этот факт меня и до сих пор не перестает поражать: почему писателей, включенных в школьную программу, ни как нельзя было издать достойно и в достаточном количестве? Ведь мы же не антисоветских писателей искали на полках книжных магазинов, а классиков, тщательно отобранных и одобренных советской властью. Но вот хрен вам.
В те годы всеобщей мечтой были полные собрания сочинений, они очень хорошо смотрелись на домашних книжных полках, но купить ПСС Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова не стоило и мечтать. Они вообще-то были изданы, и в библиотеках их можно было найти, но ни когда не в магазинах. Иногда они как-то там распространялись «по подписке», но для этого надо было иметь блат, а у меня его ни когда не было. Академические собрания сочинений Пушкина и Лермонтова я ещё смог получить в библиотеке на руки, но вот академическое собрание Блока на руки получить было нельзя, и я терпеливо одолел 7 томов в читальном зале областной библиотеки. Романы Толстого, Достоевского, Тургенева вылавливал по одному, до ПСС так нигде и не добрался. Впрочем, постепенно выловил все до единого. Но именно в библиотеке. Хотя любой из них я с удовольствием купил бы, да кто бы мне дал.
С зарубежной классикой было ещё сложнее. Подростком я очень любил Вальтера Скотта, но сумел выловить только 3 его романа. Когда получил доступ к остальным, было уже поздно, сменились приоритеты. Дюма в библиотеке можно было взять на руки, но только по записи, в очередь. Тогда же выцепил ещё несколько книг Жюля Верна, но не столько, сколько хотел. Повзрослев, заинтересовался Виктором Гюго, и опять началась охота на его романы. Напомню – только в библиотеке, чтобы купить этих авторов в магазине, и речи не шло.
В старших классах у меня был замечательный учитель истории, мы с ним сошлись, а у него дома были ПСС Стендаля и Мопассана. И я регулярно ходил к нему домой, чтобы взять очередные тома этих авторов. Ещё у него был трехтомник Александра Казанцева, советского фантаста. Это был для меня настоящий клад. Хотя фантастику я в те годы предпочитал западную, от советской слишком уж разило материалами очередного съезда КПСС, но фантастика было такой редкостью, что я не брезговал и советской. И как-то мне удалось откопать в библиотеке и Бредбери, и Кларка, и Азимова. А потом у меня появился друг, у которого было собрание сочинений Герберта Уэллса, для меня это был настоящий культурный шок.
Если настоящую литературу можно было кое-как откопать в библиотеке, значит, она всё-таки издавалась, только очень небольшими тиражами, так что хватало лишь на библиотеки да на «блатных». Почему же советская власть даже ту литературу, которую разрешила, всё же не хотела издавать достаточными тиражами, хотя спрос на неё был воистину ажиотажный? Во-первых, советскую власть вообще ни когда не интересовал спрос на что бы то ни было, она ни когда не имела склонности откликаться на запросы своих граждан. А, во-вторых, была причина и посерьёзнее.
Запрещать классическую литературу было нелепо, но и слишком её тиражировать было опасно. Эта литература рассказывала о той жизни, которую большевики давно уничтожили. В ХIХ веке люди жили в совершенно другом мире, у них были принципиально другие интересы, ценности, проблемы. Конечно, разрешенные советской властью авторы критиковали ту жизнь, которая их окружала, но ведь кому-то эта жизнь могла и понравиться. Мальчики могли начать воображать себя поручиками лейб-гвардии, а не «комиссарами в пыльных шлемах», девочки могли начать мечтать о великолепных бальных платьях, а не о застиранных гимнастерках. Всё это было дико опасно для советской власти, потому что могло вызвать отвращение к ней.
Ваш покорный слуга в ранней молодости читал только классику, благодаря чему получил фактически дворянское воспитание. Я жадно впитывал дворянские представления о жизни. Павка Корчагин не был мне интересен, хотя и был весь такой правильный. Мне был интересен Григорий Александрович Печёрин, хотя он и был изрядным шельмецом. Классика вовсе не сделала меня антисоветчиком, но от советской власти меня уже начинало тошнить. Я продолжал считать, что советская власть дала нам лучшую жизнь, но почему-то чувствовал себя в СССР чужим. Да не «почему-то», а понятно почему. Теперь уже понятно. Вот потому и советская власть боялась тиражировать классику.
Впрочем, я собирался рассказать не о себе, а о состоянии книжного рынка. Кроме огромного «Дома книги», в Вологде было ещё много книжных магазинов. И во всех стояла тишина. Но не сказать, что там не имело смысла покопаться. Там можно было найти и неплохую книгу, если продавщица не распознала в ней дефицит и не отложила «для своих». А вот на книжных отделах сельских магазинов становилось по- настоящему интересно. Если продавщица не способна отличить Гегеля от Гоголя, а Достоевского от Случевского, она ни чего «для своих» не откладывает, и всё достается случайному покупателю.
В Вологде был ещё «Букинист», где тоже имело смысл покопаться на полках. Но вцелом «Букинист» являл собой самый настоящий театр абсурда. Здесь принимали любые художественные книги по цене на 20% меньше той, которая была на них отпечатана. Потом появилось правило принимать по двойной цене все книги, изданные до 1961 года, так что 20% минусовали с уже удвоенной цены. Сюда можно было нести любую советскую макулатуру, вообще ни кому не нужную, и её безропотно принимали. Опытные приемщики «Букиниста» прекрасно понимали, что ни когда не продадут тех книг, которые принимают, и всё-таки они их принимали, потому что у них не было формальных оснований отказать. И не представить себе было, что в «Букинисте» скажут: «Мы это не возьмем, это ни кто не купит». Воистину, от спроса в советской экономике не зависело ни чего. Да тут ведь был ещё и идеологический момент. Тот, кто сдавал книги, мог ехидно уточнить у приемщика: «Это какую книгу вы не сможете потом продать? Про героев первых пятилеток? Про комсомольские стройки? Про пламенных революционеров? По-вашему, советские люди не читают таких книг?» А советские люди и правда не читали таких книг, но ведь нельзя же было об этом вслух сказать. Лишь однажды у меня не приняли одну книгу, потому что в ней был портрет Хрущева. Каждый новый советский правитель старательно стирал память о предыдущем.
Однажды в «Букинисте» выставили семитомник Валерия Брюсова за 75 рублей. Это было дико дорого, но там было ещё условие: надо было сдать букинистической литературы на 50 рублей. Ну не могла советская торговля уступить дефицит простому покупателю безо всяких условий. С другой стороны, это был всё же не Жорж Сименон и не Агата Кристи, так что «свои», видимо, не заинтересовались.
Я пришёл домой, чуть не плача, понимая, что условие не выполнимо. Книги у нас дома были, но большинством из них родители дорожили и сдавать их в «Букинист» не согласились бы. Мама посочувствовала моему горю, какое-то количество книг на сдачу мы всё-таки отложили, потом она прошлась по знакомым и собрала ненужные им книги. Мы набрали необходимое количество книг, и мне удалось заполучить Брюсова. Вскоре я прочитал весь семитомник до строчки. Вы, конечно, будете смеяться, но книги мне нужны были для того, чтобы их читать.
В те годы не мало потешались над тем, что у барыг книги дома стоят, приколоченные к полкам гвоздями. Барыги охотились за дефицитом, это был их основной инстинкт, но книг они на самом деле не читали.
Потом, когда книги перестали быть дефицитом, вожделенными собраниями сочинений быстро наполнили «Букинист», они там лежали по очень низкой цене и ни кому не нужные. Потом и «Букинист» закрылся, а в бывшем «Доме книг» сейчас какие-то совсем другие магазины. Тем более исчезли маленькие книжные магазины в спальных районах. Сейчас и бесплатно ни кому невозможно навязать те книги, за которые раньше друг другу глотки рвали.
Говорят, люди перестали читать. Не думаю, что перестали. Кто тогда читал, тот и сейчас читает. Просто те, кто тогда выпендривался, перестали выпендриваться. А интернет-магазины бойко торгуют книгами, и электронные книги скачивают в больших количествах.
Недавно одна вологодская поэтесса, в советский период широко известная, но не сказать, что популярная, горестно пожаловалась: «Сейчас, чтобы книгу издать, надо денежки заплатить». Дескать, вот какая жизнь пошла, люди стали всё на деньги мерить. Раньше ей, конечно, было лучше: книги постоянно выходили, и ни кто с неё за это денег не спрашивал, напротив, ей платили высокие гонорары. А то, что её книги в магазинах не раскупались и значительная часть тиража шла потом в макулатуру, так ведь об этом можно и не думать. Ни на размер гонорара, ни на льготы, которые полагались члену союза писателей, это ни как не влияло. Стал членом союза – всё, ты в обойме, жизнь состоялась. Пушкина литература не могла прокормить, а её очень даже хорошо кормила. А теперь, посмотрите, какие все стали меркантильные, чуть ли не прямым текстом ей говорят: «Твою книгу ни кто не купит, так что или издавай её за свой счёт, или нам с тобой неинтересно». А нет бы, как раньше, издали бы её книгу за казенный счет, ей бы выплатили высокий гонорар, тираж потом отправили бы в макулатуру, а ей – почёт и уважение.
Всегда любил поэзию, но наших вологодских поэтов ни когда не уважал. От их стихов разило официозом и банальностью, поэзией только пахло. Что потеряла бы русская литература, не будь этих поэтов вообще? Между тем, их очень хорошо издавали на той самой бумаге, которой всё ни как не хватало на Пушкина и Лермонтова.
Квартирный вопрос
Недавно одна юная особа сказала мне: «Вам раньше квартиры бесплатно давали, а мы теперь их за большие деньги покупаем». Я ответил: «То-то вы теперь все в квартирах живете, а мы в общагах ютились».
Это правда, квартиры при социализме давали бесплатно. Но не сразу. Лет 20 в очередь постоишь и можешь заселяться. Один мой родственник у себя на заводе заработал квартиру за 12 лет, это считалось очень быстро. И за 20 лет далеко не все получали квартиру, учителям это вряд ли светило. Рабочим не сложно было получить комнату в общежитии, но не все же работали на заводах. Жили ещё в коммуналках, а это худшая разновидность общежития. Многие жили в многоквартирных деревянных домах без удобств или с частичными удобствами. Многие молодые семьи жили вместе с родителями.