Истоки русофобии
Западная русофобия всё нарастает и доходит теперь до почти зоологического уровня. Нового в этом явлении нет ни чего, но градус ненависти людей Запада по отношению к русским уже заставляет опасаться за их психическое здоровье. Раньше-то мы ещё пытались им что-то объяснить, дескать русские совсем не такие, как они себе представляют. Ведь было очень обидно, как и любым людям, которых осыпают незаслуженны ми оскорблениями. Теперь уже даже не обидно, потому что стало окончательно понятно – это клиника. Что либо доказывать людям, пребывающим в полной неадекватности, бесполезно, обижаться на них глупо. И, может быть, пришло наконец время спокойно поговорить об истоках и причинах западной русофобии.
Европа начала понемногу заболевать русофобией практически сразу же, как стала хоть что-то узнавать о Руси. Русь была для них сказочной, неведомой страной, сведения о ней Европа имела разрозненные и немногочисленные. Как только сведений стало больше, так тут же началось враньё. Возьмите хоть мемуары Сигизмунда Герберштейна. Конечно, Европа врала про всех, достаточно почитать, к примеру, что писал Марко Поло про Китай. Но враньё про Русь было с самого начала на удивление злобным. Так и шло несколько столетий: чем больше Европа узнавала о России, тем хуже она её понимала. Исследование русской реальности с самого начала оказалось подменено буйным мифотворчеством. Причем все мифы о России были, как один, отрицательными. Нет бы они придумали о нас что-нибудь хорошее, так нет же – только плохое. Отдельные положительные отзывы о России некоторых европейцев тонули в потоке русофобской мифологии. Друзей России не слышали, на них не обращали внимания. К XIX веку уже вполне сформировалась классическая западная русофобия. С этого века мы и начнем.
***
Николай Данилевский писал: «В моде у нас относить всё к незнанию Европы, к её невежеству относительно России… Где же бедной Европе узнать истину? Она отуманена, сбита с толку… Почему же Европа, которая всё знает от санскритского языка до ирокезских наречий, от законов движения сложных систем звезд до строения микроскопических организмов, не знает одной только России?.. Смешны эти оправдания мудрой, как змий, Европы её незнанием, наивностью и легковерием, точно будто бы об институтке дело идёт. Европа не знает, потому что не хочет знать или, лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть как соответствует её предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению».
Написано полтора века назад, а звучит, пожалуй, ещё актуальнее, чем тогда. И мы, кажется, до сих пор не услышали Данилевского, всё пытаемся что-то объяснить, доказать Западу, хотя смысла в этом не больше, чем в логических аргументах, обращенных к истеричной женщине.
Федор Тютчев писал о нарастании европейской ненависти к русским: «В настоящую минуту этот припадок ненависти, по-видимому, дошёл до крайних пределов, он взял вверх, я не говорю уж над рассудком, но даже над чувством самосохранения». Звучит ещё более актуально, хотя Федор Иванович ещё и представить себе не мог, где находятся те «крайние пределы», до которых способна дойти западная русофобия.
Федор Достоевский как бы подводит итог этим наблюдениям: «Они ненавидят Россию так сказать натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом за всё, за всё ненавидят». Получается, что европейцы ненавидят Россию не за что-то конкретное, а совершенно иррационально, безо всякой опоры на факты.
Русский русофоб Василий Розанов в начале ХХ века писал: «Россия не содержит в себе ни какого здорового и ценного звена… Это ужасный фантом, ужасный кошмар, который давит душу всех просвещенных людей. От этого кошмара мы бежим заграницу, эмигрируем, и если соглашаемся оставить себя в России, то ради того единственного, что находимся в полной уверенности, что скоро этого фантома не будет, и его рассеем мы, и для этого рассеяния остаемся на этом проклятом месте Восточной Европы». Ужас, кошмар, фантом – очень сильные обвинения, ни какому опровержению не подлежащие. Классическая русофобская истерика. (Кстати, здесь и далее я не буду смотреть на русофобию европейцев и русофобию русских, как на два разных явления. Это одно явление. Русские ненавидят Россию лишь в том случае, если смотрят на мир глазами европейцев, то есть сами являются людьми Запада).
Очень уважаемый в России польский поэт Адам Мицкевич говорил, что «у русских глаза насекомых – блестящие, но в них нет ни чего человеческого». Попробуйте поговорить с человеком, который в тебе даже человека не видит.
Наш западник Петр Чаадаев говорил про «немоту русских лиц». Александр Дугин писал по этому поводу: « «Немота русских лиц» возникает от того, что он не находит в них чего-то, что было бы созвучно европейской истории, европейскому логосу, европейской философии. В этих лицах нет западного дискурса. А раз нет западного, делает вывод Чаадаев, то нет и ни какого». Вот и с «глазами насекомых» то же самое.
Если испытываешь к человеку органическую ненависть, если патологически, подсознательно его боишься, так уж наверное найдешь, в чем его обвинить. В русофобии так мало рационального, что и смысла нет пытаться доказывать несправедливость обвинений в адрес России. Куда интереснее, на мой взгляд, докопаться до причин русофобии.
Что они говорят? А.Дугин обобщает: «Русский человек темен и полон архаических предрассудков. Он есть воплощение варварской дикости и хаоса, и его природа мешает нам построить эффективное современное общество. Если бы нам удалось выбить из него дурь, всё бы стало на место, а так он умудряется любую модернизацию превратить в балаган и уродство. Сколько реформаторы, начиная с Петра, не старались европеизировать русского человека, он, как волк, всё равно в лес смотрит».
То есть они упрекают нас в том, что мы плохо у них учимся. Но мы могли бы и вовсе у них не учиться, нет такого закона, который нас к этому обязывает. Если же, что-то у них перенимая, мы многое всё-таки делаем по-своему, так им-то какое дело? Как хотим, так и делаем. Почему нас надо за это ненавидеть? Это же очевидная нелепость, то есть претензии, притянутые за уши. Ещё Данилевский писал: «Какова бы ни была форма правления в России, каковы бы ни были недостатки русской администрации…, до всего этого, я полагаю, ни кому дела нет, пока она не стремится навязать всего этого другим. Если всё это очень дурно, тем хуже для неё и тем лучше для её врагов и недоброжелателей».
Неадекватность, иррациональность западных претензий к России проявляется именно в их искусственности, бессмысленности. Они видят русских злобными агрессорами, склонными к насилию и тиранической форме правления, постоянно тычут нам в нос то Иваном Грозным, то Сталиным. Неужели они настолько плохо знают свою собственную историю? Да на Западе любой известный правитель куда больший тиран, чем Иван Грозный. Взять хоть Марию Кровавую, современницу Ивана, которая ведь недаром получила своё прозвище, куда более зловещее, чем у русского царя. Или вспомнить хоть о том, что за одну Варфоломеевскую ночь погибло больше людей, чем за весь период опричнины. А имея в своем послужном списке Гитлера, Муссолини и Франко, им лучше бы про Сталина нам вообще не напоминать. Сейчас страны НАТО попрекают Россию войной на Украине, хотя за последнюю четверть века НАТО развязало несколько серьёзных крупных войн.
Говорю это не затем, чтобы в очередной раз попрекнуть Запад в двойных стандартах, это уже надоело. Хочу сказать, что у них на самом деле нет к России тех претензий, которые они предъявляют. Западная цивилизация, как самая насильственная в мире, по природе своей неспособна испытывать отвращение к насилию. Они просто не могут чувствовать искреннего возмущения по поводу войны на Украине, так же как и по поводу любой другой войны. Если профессиональному киллеру рассказать о том, что кто-то кого-то убил, это не может его возмутить, скорее уж он испытает некоторое родственное чувство или ухмыльнется по поводу того, что убийство совершено непрофессионально, но искренней ненависти и презрения к убийце киллер испытывать не может, особенно если это киллер по призванию, по самой своей природе.
Значит подлинные причины западной русофобии не в том, что они говорят вслух. Эти причины кажутся совершенно лишенными здравого смысла, основанными лишь на бездумных эмоциях. Но за любыми эмоциями всегда стоят факты и логика, даже если тот, кто брызжет слюной, и сам этого не осознает. Если мы не можем найти подлинных причин русофобии в сознании Запада, значит, их надо искать в его подсознании.
Но среди бесспорных фактов реальности нет ли всё-таки таких, которые объясняли бы западную русофобию? Есть немножко.
Наполеон на Святой Елене говорил: «Эту державу, расположенную под северным полюсом, поддерживает вечный ледяной бастион, который в случае необходимости сделает её неприступной. Россию можно атаковать только в течение трёх-четырех месяцев в году, в то время как в её распоряжении круглый год, чтобы напасть на нас. Её враги сталкиваются с суровым климатом, обещающим одни лишения, и с бесплодной почвой, в то время как её войска, хлынувшие на нас, пользуются плодородием и изобилием наших южных регионов. К этим географическим обстоятельствам можно добавить преимущество России в виде огромного населения, храброго, закаленного, преданного своему монарху и послушного… Кто не содрогнется при мысли о подобной массе людей, неприступной с флагов и с тыла, безнаказанно обрушивающейся на нас? В случае её торжества, она сметает всё на своем пути, а в случае поражения отступает под прикрытие холода и полного опустошения, которые можно назвать её резервами, и она обладает всеми благоприятными условиями для того, чтобы вновь низвергнуться на нас при первой возможности… Если появится храбрый, импульсивный и умный император России, одним словом «царь с бородой», то Европа станет его собственной вотчиной».
Ну что ж, это вполне беспристрастный и довольно интересный анализ. При этом совершенно очевидно, что Наполеон – не русофоб. Россия не вызывает у него ни малейшей ненависти, он скорее восхищается нашей страной. Великолепен его образ – «царь с бородой». Этот потенциальный русский монарх словно завораживает императора французов своей экзотической и совершенно неевропейской мощью. Похоже, Наполеон не только хорошо знал, но и неплохо чувствовал Россию.
Но выводы, которые делает корсиканец, могут показаться русскому человеку весьма неожиданными. Русский в ответ на эти слова Наполеона первым делом спросит: «А на хрена нам завоевывать Европу?» Но Наполеон мыслит, как классический европеец: если русские могут нас завоевать, то они обязательно попытаются это сделать. В другом месте он размышляет о том, почему Европа ещё обязательно призовет его со Святой Елены: «Я стану нужен, чтобы сдержать натиск русских, ибо менее, чем через десять лет вся Европа может быть опустошена казаками». Императору французов и в голову не приходило: то, что русские могут, они не обязательно хотят. Да, тогда нам было вполне по силам «опустошить Европу», но ведь со стороны России не было даже намека на попытки это сделать. Русские уже и в Париж вошли, а потом просто ушли домой и всё. А европеец просто не в состоянии поверить, что кто-то откажется от завоевания, если оно возможно.
Да, Наполеон не был русофобом, но не надо забывать, что у слова «фобия» есть два значения: страх и ненависть. Он не испытывал ненависти к России, а вот основания для страха перед ней описал весьма выпукло. У корсиканца были крепкие нервы и, если он видел в России угрозу, то от этого не начинал плохо к ней относиться. Вот только не у всех нервы такие крепкие.
Данилевский писал: «Взгляните на карту, – говорил мне один иностранец, – Разве мы можем не чувствовать, что Россия давит на нас своею массой, как нависшая туча, как какой-то грозный кошмар». С этим не поспоришь, для того, чтобы испытать страх перед Россией, достаточно посмотреть на карту. В другом месте Николай Яковлевич уже от себя говорит: «Не принадлежа в сущности к Европе, Россия уже самими размерами своими составляет аномалию в германо-романо-европейском мире… Одним существованием своим Россия уже нарушает систему европейского равновесия».
Всё так, Россия в силу одних только своих размеров будто специально создана для того, чтобы нервировать Европу, вызывая у неё устойчивое чувство дискомфорта. Но от естественного дискомфорта, который вызывает Россия у Европы, до той лютой злобы, которую испытывает Европа к России, всё-таки очень далеко. Сама по себе аномальность России всё-таки не может служить достаточным объяснением западной русофобии, хотя и является одним из её катализаторов.
Ближе всех к пониманию глубинных причин западной русофобии подошёл всё тот же Николай Данилевский: «Дело в том, что Европа не признает нас своими. Она видит в России нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для неё простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки…, материалом, который можно бы формировать и обделывать по образцу и подобию своему… Европа видит поэтому в Руси не чуждое только, но и враждебное начало. Как ни рыхл и не мягок оказался верхний, наружный, выветрившийся и обратившийся в глину слой, всё же Европа понимает или точнее сказать инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое твердое ядро, которое не растолочь, не размолоть, не растворить, которое следовательно нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою плоть и кровь, которое имеет и силу, и притязание жить своей независимой, самобытной жизнью. Гордой… своими заслугами Европе… невозможно перенести это. Итак, во что бы то ни стало, не крестом, так пестом, не мытьем, так катаньем надо не дать этому ядру ещё более окрепнуть».
«Для этой неприязненности Европы к России… мы не найдем причины в тех или иных поступках России, вообще не найдем объяснения и ответа, основанного на фактах… Причина явления лежит в неизведанных глубинах тех племенных симпатий и антипатий, которые составляют как бы исторический инстинкт народов… Почему так хорошо уживаются вместе и потому мало-помалу сливаются германские племена с романскими, а славянские с финскими? Германские же со славянскими, напротив того, друг друга отталкивают… Это-то бессознательное чувство, этот-то исторический инстинкт и заставляет Европу не любить Россию».
Николай Яковлевич ответил почти на все вопросы, связанные с происхождением и фундаментом западной русофобии. Но некоторые вопросы всё-таки остаются. Во-первых, что это за «крепкое твердое ядро» русского народа? Из какого вещества оно состоит и почему так сильно мешает жить Западной цивилизации? Во-вторых, не ясно, в чем причины устойчивой антипатии германцев к славянам? Можно, конечно, сказать, что в глубины национальной души проникнуть невозможно, там всё весьма туманно, зыбко и неопределенно. Можно ограничиться констатацией: эти народы испытывают врожденную антипатию. Но ведь у всего же есть причины. Может быть, хотя бы попытаться найти причины глубокой тяжелой антипатии европейцев к русским? Точно ли эта антипатия является врожденной, изначально присущей германцам?
Насколько можно судить, после крушения западной римской империи между германцами и славянами вовсе не было четкого водораздела. Существовали и германо-славянские племена и славяно-германские. «Берлин» и «берлога» – однокоренные слова, что убедительно подтверждает медведь на гербе этого города. А германский «Бранденбург» это в общем-то славянский «Бранибор». В каждом ли случае речь идёт о насильственном покорении германцами славян? Или иногда они может быть даже очень хорошо сливались, вовсе не испытывая ни какого взаимного отторжения? Эти вопросы действительно весьма туманны, но остается бесспорным факт, что и германцы, и славяне произошли от единого арийского корня. Что же потом так четко разделило и буквально развело на полюса две ветви арийского племени? И если германцы и славяне так сильно друг друга отталкивают, тогда почему в России нет и ни когда не было ни какой «еврофобии»? Почему русские, например, так любят Францию? А ведь есть у нас и англофилы, и германофилы, причем вовсе не среди западников в политическом смысле этого слова, а среди нормальных обычных русских людей. Русский человек, то есть человек, который дышит и чувствует по-русски, очень часто бывает влюблен в Европу. Может быть, так же часто, как классический человек Запада ненавидит и презирает Россию. Наша антипатия отнюдь не взаимна, а потому одной только психологической несовместимостью германцев и славян её не объяснить.
Чтобы ответить на эти вопросы, мы постараемся разобраться, что такое западная цивилизация. И что такое русская цивилизация. Тогда, может быть, станет понятно, что между ними происходит.
Западная цивилизация
Игорь Шафаревич писал: «Эта единая цивилизация возникла в Западной Европе примерно 500 лет тому назад». И в другом месте: «Западная цивилизация очень неожиданно появилась в XV – XVI веках». Откровенно говоря, ни какой неожиданности в появлении западной цивилизации не было, потому что на самом деле она появилась задолго до рождества Христова. Конечно, история того Запада, который мы знаем, насчитывает лишь столетия, и то он начал понемногу формироваться не в XV – XVI, а в XIV веке. Но вряд ли правомерно брать отдельный этап единого органического процесса и объявлять его отдельным процессом, который вдруг неожиданно возник буквально ниоткуда.
Вопрос, конечно, что мы готовы считать цивилизацией. Если брать за основу историю этносов, то получается одна картина. Если же нас больше интересует история культурно-исторических типов, то картина может оказаться совсем другой.
Ограничивать себя только историей этносов непродуктивно, да и не получится ни чего. Вот, например, европейскую цивилизацию называют романо-германской. Если мы представим себе этот процесс как слияние романского и германского этносов, то нас ждёт большое недоумение: а римляне это что за этнос и существовал ли он вообще когда-нибудь? Изначально слово «римлянин» означало лишь гражданина крохотного города Рима, который появился в крохотном царстве Альба Лонга, которое в свою очередь входило в латинский союз, объединявший такие же крохотные царства. Что за этнос говорил на латыни? Чем бы ни был этот этнос, но он был крохотный и не «латиняне» стали позднее известны, как римляне. А рядом жили этруски, народ с довольно развитой материальной культурой, но говоривший не на латыни. Этрусские надписи до сих пор не расшифрованы, а принадлежность этрусков к какой-либо этнической группе не установлена. Эти этносы не торопились перемешиваться. Не в легендарную эпоху Ромула и Рэма, про которых трудно сказать, существовали ли они вообще, а уже в эпоху историческую слово «римлянин» отнюдь не означало этнической принадлежности. Император Оттон был, например, этруском. А поэт Катул был, например, галлом. При этом для обоих латынь была уже родным языком, что, конечно, делало их римлянами.
То есть римляне – общность с очень неопределенной этнической физиономией. Их объединяла культура, ментальность, тот особый «римский дух», который ни с чем не перепутаешь. Германские племена мы понимаем, как принадлежащие к единой этнической группе, но про «романские племена» этого не скажешь. Про романо-германскую цивилизацию легко говорить только в том смысле, что существуют романо-германские языки. Европейские народы в процессе своего формирования портили латынь каждый на свой манер. Но нельзя сказать, что германский этнос пришёл на смену романскому этносу, последнего, похоже, ни когда и не существовало. А вот наложение культурных типов, ментальностей действительно произошло. Но если говорить о наложении культурных типов, тогда от этого процесса нельзя отрывать и Древнюю Грецию. Культура Рима полностью основана на эллинской культуре. В Древнем Риме образованный человек так же должен был говорить по-гречески, как в средневековой Европе он должен был говорить на латыни. Так что западную цивилизацию как культурно исторический тип справедливее было бы назвать эллино-романо-германскою.
И Древняя Греция, и Древний Рим очень много значили для средневекового европейца. Аристотель по сути стал отцом средневековой схоластики. Латынь стала языком католицизма и доныне является языком науки. Без культуры Древней Греции было бы невозможно европейское Возрождение, потому что нечему было бы возрождаться. Основы ренессансной религии человекобожия были заложены ещё в Древних Афинах. На римское право европейцев долго не могло пробить, пока Наполеон не создал знаменитый гражданский кодекс, но сейчас римское право лежит в основе всех европейских правовых систем. И римскими цифрами мы до сих пор пользуемся. И огромное количество произведений нового европейского искусства основано на сюжетах античной мифологии.
Без Гомера невозможно понять Александра Македонского, без Александра Македонского невозможно понять Юлия Цезаря, без Юлия Цезаря невозможно понять Карла Великого, а без Карла Великого невозможно понять Наполеона. Эту цепочку нетрудно было бы сделать в сто раз длиннее, но и без того понятно, что речь идёт о едином неразрывном органичном процессе.
Сильно сбивает с толка поразительная нестабильность европейской цивилизации. Переход от античности к средневековью ещё несложно объяснить мощным вливанием германского этноса. Но переход от средневековья к новому времени не сопровождался ни какими этническими вливаниями, это были те же самые люди, но они на глазах начали становиться не просто другими, но и буквально противоположными самим себе. И как так вышло, что самая ксенофобская и расистская цивилизация в мире вдруг стала самым яростным врагом ксенофобии и расизма, самая нетолерантная цивилизация вдруг стала главным глашатаем толерантности, самая высокомерная цивилизация вдруг провозгласила мультикультурализм. Нам кажется всё просто: типа они перевоспитались. Но так не бывает. Ни какое перевоспитание не может изменить базовые характеристики на противоположные.
У всего есть свои причины, и мы до них дойдем, а пока отметим эту важную особенность европейской цивилизации – редкостную нестабильность. Все великие цивилизации мира развивались более-менее поступательно, накапливая изменения очень медленно, причем каждое новое изменение логично вытекало из предыдущего при почти незыблемом сохранении базовых характеристик. Европейцы шарахались из стороны в сторону, как угорелые, постоянно впадая то в одну, то в другую крайность.
В европейской ментальности есть одна глобальная антиномия, на которую редко обращают внимание. Это совмещение, казалось бы, несовместимого в одном характере. С одной стороны, Европа – это крайний рационализм, культ логики, склонность к четким, отточенным формулировкам. С другой стороны Европа – это склонность к экзальтации, постоянная нервная взвинченность, перевозбужденность, по сути – эмоциональная неустойчивость. Немцы, к примеру, как самые «германские германцы» одновременно и предельно рациональны и крайне сентиментальны. Цивилизация, казалось бы от начала и до конца построенная на культе логики, регулярно проявляет склонность впадать в коллективную истерию. В том числе и западная русофобия совершенно иррациональна, это классический пример коллективной истерии. Западная склонность к нервной взвинченности, конечно, не являются причиной русофобии, но она её характеризует, сообщая ненависти к русским множество признаков тяжелого психического расстройства.
Но самый яркий пример этой европейской антиномии являет собой католицизм. Казалось бы в католической церкви всё предельно стройно, логично, рационально, и это действительно одна из её базовых характеристик. Но сколько там экзальтации, сколько экстазов. Даже начало крестовых походов было проявлением коллективной истерии Европы. Огромные толпы людей, не имея оружия, не зная дороги, совершенно без средств ринулись на освобождение гроба Господня. Эти толпы очень долго сохраняли своё перегретое состояние, пока их всех не перерезали, как баранов.
Инквизиция, которая могла бы стать вполне вменяемой и даже полезной структурой, которая контролирует чистоту веры, на деле превратилась в толпу психически неуравновешенных фанатиков, самых настоящих маньяков. И что это за странная прихоть – сжигать еретиков на кострах? До такого можно додуматься только в состоянии крайнего эмоционального перевозбуждения.
Охота на ведьм была уже чисто народным увлечением, и это тоже была самая настоящая коллективная истерия. А ведь в основе этого явления, как ни странно, было вполне рациональное зерно. Ведьмы действительно существовали, и они на самом деле представляли собой угрозу всему обществу, и с этой угрозой без сомнения надо было разбираться. Но что из этого получилось? Дикие фанатики, вообще не включая мозги, хватали ни в чем не повинных женщин, чтобы их замучить. Вот такие рационалисты.
Западные протесты против католицизма носили ещё более экзальтированный характер. Вспомним для примера бешеного фанатика Савонароллу, непрерывно пребывавшего в состоянии крайней нервной взвинченности. Вы думаете это у них прошло и они «перевоспитались»? Щас. Своими глазами насмотрелся на одно из новейших западных изобретений – харизматические секты. Харизматизм это сознательное доведение себя до экстаза, и у них это порою так хорошо получается, что возникает угроза для психического здоровья.
Это не сумма отклонений, это по сути базовая характеристика западного христианства почти во всех его модификациях. Католические святые – это воплощенная экзальтация, кого там у них не возьми. А что такое стигматы, как признак святости? Человек доводит себя молитвами до исступленного состояния, до такого психического перевозбуждения, что у него даже на руках появляются раны, как от гвоздей при распятии. Католиков это восхищает, православных шокирует. Мы, конечно, не такие рационалисты, как католики, но зато уж мы куда поспокойнее. Православие – это религия духовной трезвости. Из глаз православных святых льется тихий свет, в глазах католических святых полыхает лютый пламень.
Не только о религии речь. Посмотрите записи выступлений Гитлера: дикие выкрики, резкая нервная жестикуляция. У нас сказали бы, что человека надо психиатру показать, а немцы приходили в восторг, то есть в экстаз. У нас и злодеи были другие. Сталин очень хорошо чувствовал русский народ и говорил всегда очень спокойно, уравновешенно, ни когда не размахивал руками.
Короче говоря, европейцы люди психованные, хотя такая репутация есть разве что у итальянцев, но и немцы, и англичане, и французы ни чуть не меньше склонны к экзальтации и нервной взвинченности. Их рационализм идёт, видимо, от романского начала, а экзальтация, вероятнее всего, от кельтского. А кельты – ребята вообще очень деструктивные. До появления римлян кельтские племена оказались неспособны создать государства ни в Британии, ни в Галлии и вообще ни где. Сегодня наиболее чистые кельты Европы – ирландцы (Ещё шотландцы, но скотты – тоже ирландцы). И вы-таки посмотрите на Ирландскую республиканскую армию. Я ни кого не обижу, если скажу, что это самые настоящие психи, способные дать исламским террористам сто очков вперед?
Кельтскому эмоционально-деструктивному началу история Европы, вполне возможно, обязана самыми невероятными проделками. Елена Чудинова в романе «Лилея» пишет, что Великая Французская революция это победа «гнилой галльской крови». Этот очень неожиданный вывод, если подумать, может оказаться не столь уж и безосновательным. В раннее средневековье горстка франков-германцев установила власть над значительной массой галлов-кельтов. То есть позднее французская аристократия была преимущественно германского происхождения. И когда «восставший народ Франции» резал аристократов, это ведь по сути кельты резали германцев. И почему современные французы являют собой прямую противоположность французам средневековым? Может быть, галльская кровь окончательно подавила кровь франков?
Теперь нам будет легче перейти к одной из важнейших составляющих европейской уникальности. Европа оказалась поразительно восприимчива к христианству. Это проявилось ещё во времена господства романского начала. Уже при Нероне, то есть когда ещё было живо большое количество людей, лично знавших Господа Христа, в Риме уже была большая община христиан. Христианство весьма охотно принимали и патриции, и плебеи, и рабы.
Одной из причин этого была примитивность и бездуховность греко-римской религии. Люди с духовными запросами для их удовлетворения не могут слишком долго довольствоваться собраниями убогих похабных мифов. Но ведь столетиями довольствовались. Римляне всегда производили впечатление народа не слишком религиозного, религия, казалось, служила им только для укрепления государства, и ни какой тоски по мистике за ними не водилось. Конечно, любой народ развивается и вырабатывает новые запросы, но если кому-то в Риме хотелось более тонкого, сложного, более мистичного культа, так ведь к их услугам было множество весьма интересных восточных религий. Тут тебе и культ Изиды, и культ Митры, и много чего ещё. Римляне интересовались восточными религиями и некоторые из них становились поклонниками экзотических богов, но многие ли? Ни один восточный культ не занял в Риме столько места, чтобы с ним уже приходилось считаться. А вот христианство римлян сразу зацепило, они проявили удивительную к нему восприимчивость.
При этом на Восток христианство как-то совсем не пошло, хотя было культом семитским, а там ведь полно семитов. Но те же арабы, жившие к родине христианства куда поближе Рима, совсем от христианства не вздрогнули. На момент начала проповеди христианства арабы страдали очень примитивным идолопоклонством, которое через полтысячи лет словно карточный домик рухнуло под натиском ислама, а вот от христианства арабы даже не шелохнулись.
Конечно, не все цивилизации Востока были так же примитивны, как арабская, у других были свои, очень глубокие, сложные, и, видимо, вполне удовлетворявшие их традиции, ни в какой импортной традиции они не нуждались. Но почему же персы, несмотря на свой зороастризм, позднее на удивление легко приняли ислам, а вот христианством совершенно не заинтересовались? И ни Китай, ни Индия, ни Япония позднее христианства не приняли.