Короткие слова – великие лекарства

Aux Petits Mots Les Grands Remèdes

© La Librairie Générale Française, 2016

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2020

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2020

* * *

Посвящается Анне, Таис и Леони

Человек никогда не читает книгу. Посредством книг он читает себя или для того, чтобы узнать себя, или для того, чтобы контролировать себя.

Ромен Роллан. «Молния Спинозы».

Жизнь – это сон, который иногда становится кошмарным. Человек переносит кошмар, и жизнь продолжается.

Шарль Трене

Все началось с неприятности

Имя пациента: Александр

История болезни:

Александр только что расстался со своей спутницей жизни Мелани. Точнее, Мелани решила покинуть Александра и их супружеское жилище. Ничего общего с фильмом Трюффо (кстати, восхитительным).

Мелани больше не могла терпеть отношение Александра к книгам. Такое, которое называют всепоглощающей страстью. Хотя все страсти такие, если они настоящие. Она больше не могла терпеть и другое – об этом мы поговорим позже. И вот она взяла и ушла, оставила его одного. Хотя не совсем одного: у него же остались его книги.

Александр находится в трудной ситуации, поэтому я заполнил этот бланк. Однако он продолжает работать. Его профессия помогает ему преодолеть это испытание. Он хочет снова завоевать Мелани.

План работы:

Читать, чтобы попытаться соблазнить ее снова.

Книга, рекомендуемая Александру:

Сёрен Кьеркегор. «Дневник соблазнителя».

Примечание: Александр – это я.

Я никого не оставляю равнодушным.

Каждый раз, когда дверь открывается, бывает одно и то же – то же недоверие, то же удивление, тот же мысленный вопрос: «Как я смогу выбраться из этого с помощью его книг?»

В лучшем случае мой собеседник адаптируется быстро, и мы почти сразу меняем тему, переходим к другой – к причине его прихода ко мне.

В худшем случае переход на этап «попытаемся» оказывается невозможным. Тогда я осознаю, что настаивать бесполезно. Я не открываю свою книгу. Я отхожу от этого человека или принимаю других, чтобы им помочь, а не чтобы создать дополнительную неприятность. Можно помочь, и не прикасаясь. И если ко мне обращаются, в это надо верить, хотя бы немного.

«Ты никого не оставляешь равнодушным». Моя мать говорила это сотни раз. Она преподавала литературу в университете и все же не могла подобрать слова, чтобы объяснить, что именно ее беспокоит.

Ее голос звучит в моей голове:

«Ты никого не оставляешь равнодушным.

Ты никого не оставляешь равнодушным.

Ты никого не оставляешь равнодушным…»

Копирование и вставка фразы – признание в нехватке словарного запаса. Специалистке по реалистическим романам ниже опускаться некуда.

Почему она целый день повторяла эту фразу? Может быть, она поняла, что я не пойду по ее пути. В ее мире все люди были похожи, кроме меня.

Я благодарен ей за то, что она подсказала мне мою эпитафию. «Ты никого не оставлял равнодушным» – будет написано на моей могильной плите.

В остальном она дала мне мало. Эта мысль печалила меня, но это была правда. Моя мать знала все в своей области. Она была эрудитка, блестящий специалист, могла объяснить значение прилагательного, о существовании которого не знает большинство людей. Рассказать историю слова от его рождения на улицах Рима в годы правления Цезаря до современного смысла. Важнейшие вещи.

«Как? Ты не знаешь значение слова «аналепс»? Нет, это не постыдная болезнь. И не смейся, в этом слове нет ничего безнравственного. Аналепс – это РИТОРИЧЕСКИЙ прием!»

Она знала только это. Только слова, которые пугали своей непрозрачностью или вызывали смех своим сходством с другими, более смелыми терминами. А я относился к словам по-другому: я видел в них компрессы, которые точно накладывают на определенное место, чтобы они оказывали там свое действие.

Надпись крупными буквами «НЕ ЗВОНИТЬ» вынудила меня постучать в дверь. В некоторых домах агрессивность можно почувствовать уже на пороге с первым глотком воздуха. Когда входишь к другим, надо уметь быть сдержанным, иначе тебя быстро выставят вон. А я не хотел, чтобы это случилось. Я не привык ходить по квартирам, но иногда возникают ситуации, которые заставляют нас менять привычки.

Дверь открылась, и до моих ушей донеслось слово «Да?», которое конкретизировало природу беспокойства, вызванного моим приходом. Обычно входящего приветствуют словом «Здравствуйте», но в этом доме – нет.

Передо мной стояла женщина чуть моложе пятидесяти лет. К счастью, я ничего не продавал. Во время учебы я работал тайным покупателем в магазине бытовой электротехники, но этот опыт оказался неудачным. По мнению моего работодателя, я был недостаточно скрытным. На самом деле я не мог не предупреждать продавцов о своем присутствии. Подводить их под увольнение за то, что они, как эта женщина в дверях, не говорили «здравствуйте», казалось мне чрезмерным и губительным в стране, где любезность почти не существует. Тайный покупатель, который ищет идеальную стиральную машину…

– Здравствуйте, я Алекс. У нас назначена встреча на четырнадцать часов.

– Ах да, я вас ждала, – сухо ответила моя собеседница. – Входите.

Я вошел вслед за ней в темный бесконечный коридор, который напомнил мне лабиринты «Замка» Кафки.

Мои шаги по дубовому паркету звучали громко: слуховое последствие покупки слишком дорогих ботинок. Нужно было бы указывать на обуви уровень шума, который она создает, как на посудомоечных и стиральных машинах. Это позволило бы избежать многих неприятностей. Я не хотел эти башмаки. Мне было неудобно их носить: у меня возникало впечатление, что все смотрят на мои ноги, а это неприятно. Почему я сдался и ношу их? Ношу как память, тут нет сомнения. Я не оставлял равнодушным никого, кроме одного человека – кроме той, кого любил.

Хозяйка дома была чем-то вроде привидения в его логове. Призрак – сторож пещеры. От нее не исходило ни звука. Ее туфли-лодочки, конечно, были специально сделаны так, чтобы быть бесшумными. Еще я заметил, что она почти никогда не касалась каблуками пола. Можно было предположить, что она скользит над поверхностью по воздуху, как суда на воздушной подушке.

Мы пришли в большую комнату с ультрасовременной мебелью. Все предметы мебели были лакированы – зеркальные отражения гарантированы. Ей, должно быть, нравилось жить как в выставочном зале. Все было холодным и отталкивающим. К несчастью для моей хозяйки, я не декоратор интерьеров.

– Садитесь сюда, – велела мне она, указывая на стул, точнее, на какой-то предмет, который носил имя «стул», но не имел ничего общего с тем, на что я привык пристраивать свой зад.

В моем сознании летали, запертые как в тюрьме, слова «дизайн», «очищенный», «строгость», «окружающая среда». Эта комната словно сошла со страниц журнала, где пишут об интерьерах.

Я подчинился установленному порядку. Я не из тех, кто противоречит людям, которые впускают меня к себе. Моя собеседница осталась стоять, скрестив руки. Это защитное поведение, по мнению специалистов по языку тела, которых я всегда считал обманщиками.

– Как я недавно говорила вам по телефону, Ян особенный подросток, ранимый. Он был козлом отпущения в коллеже, и теперь с ним происходит то же самое в лицее. Мой супруг и я не понимаем, в чем причина этого ожесточения. Я бы предпочла равнодушие этому постоянному насилию. Теперь он проводит все время в своей комнате: я сделала его невидимым для других.

– Вы…

Она не позволила мне продолжить. Одно слово, и не больше. Это как минимум наступательное поведение, а возможно, и оскорбительное. Язык тела действительно идиотская выдумка: руки оставались скрещенными.

Ян был современной «Пленницей», новым воплощением героини романа Пруста. Запертый, чтобы больше не страдать.

– Если я обратилась к вам, то потому, что вы предлагаете интересный оригинальный метод. Мы хотим излечить нашего сына от этого недомогания. И мы пробовали все.

Моя собеседница делала на меня большую ставку. Я люблю чувствовать, что другой чего-то ждет от меня. Однако я не обещаю никаких чудес. Впрочем, кто может их обещать? Я никогда не верил в чудеса, только в силу воли. Хотя я еще вернусь к этой теме. Вернусь потому, что эта фраза, которая словно взята из руководства по хорошему самочувствию для толстяков-американцев, имеет границы применения. «Вы весите сто пятьдесят кило, и индекс массы вашего тела больше пятидесяти, но это не проблема. Немного силы воли – и вы сбросите сто кило за три месяца».

– Я схожу за ним. Пожалуйста, подождите меня немного.

Что, по ее мнению, я мог делать, если не ждать? Я сидел на своем вращающемся стуле; его способность вращаться я заметил, едва не сломав себе шею от желания увидеть все в этой огромной комнате. Окружающие предметы воспринимаются лучше, когда голова и туловище движутся в одном и том же направлении. Я делал круг за кругом; это было очень глупо. Эта детская игра может вызвать тошноту или неприятное ощущение. К счастью, я уже не ребенок. Я остановился.

У моих глаз есть плохая привычка искать книжный шкаф в каждом жилище, которое я посещаю. Книги, порядок, в котором они размещены, их состояние много говорят об их владельцах. В скольких квартирах не было ни одной книги, даже ни одного журнала? Места без чтения, изолированные от интеллектуальной жизни. Или места, где книги использовали нестандартным образом – как подпорку под мебель, как ночной столик (сложив в стопку и ни разу не открыв). Или держали у себя фальшивую книгу – подделку, обложка которой часто бывала уродливой, но заглавие вполне реальное – «Роман мумии», только, к моему отчаянию, он был без слов…

Хозяйка дома попросила меня ждать ее, но не запретила перемещаться по комнате. Я встал перед примерно сотней книг. Книги по искусству. Ротко, Хоппер, Бэкон и Плеяда. Полное собрание. Расставлены по алфавиту, как в библиотеке. Я случайно взял в руки одну из книг Бальзака. Но была ли это действительно случайность? Моя рука схватила том, который был толстым. Толщина всегда привлекает.

«Поиски абсолюта»; Балтазар и его безумие. Его разрушение, его отчаяние. Я вернул эту книгу в футляр. Хорошее собрание книг, которые невозможно читать. Слишком тонкая бумага, крошечные буквы, от которых можно ослепнуть. Платить так дорого за то, чтобы потерять зрение! Я заметил менее престижное издание: роман «У пристани» Гюисманса, зажатый в тиски между правой стенкой шкафа и Цвейгом, последним из Плеяды. Я с трудом достал его оттуда, сломав при этом ноготь.

«У пристани» Гюисманса. Переход пирога к бабушке вызвал у меня кошмары, которые продолжались много недель. Кулинарные курсы, где учат готовить еду из мертвецов…

«– А ты тоже помнишь свою бабушку, малыш?

Ребенок задумался. В годовщину смерти этой почтенной дамы дома готовят пирог с рисом, которому придают запах тела покойной. По какой-то странной причине она при жизни пахла нюхательным табаком, и с тех пор, как она умерла, его ароматом пропитывают цветы апельсина».

Романист, сошедший с ума. Испуганный читатель. Представить себе эту сцену, представить, как я ем свою бабушку! Не нужно было идентифицировать себя с героем, но уже поздно. И кошмары повторялись каждую ночь. Я на кухне, на мне великолепный фартук, завязанный на шее. На фартуке рисунок-принт – петух, красный, как кровь. Почему петух? Почему цвет крови? Не имею ни малейшего представления. Я готовлю себе на полдник пирог с йогуртом. Работа по рецепту закончена; я готовлюсь поставить форму в печь. Тут в кухню входит мой отец, протягивает мне коробочку с сероватым порошком и говорит: «Это твоя бабуля! Добавь это в тесто». Я не решаюсь на такое; он настаивает: «Это приказ!» Против своей воли я добавляю этот порошок. Через час мы, отец и сын, сидим за столом. Перед нами кусок пирога, и такой большой, что под ним не видна десертная тарелка, на которой он, должно быть, лежит. Я ем свою бабушку. Мой отец всегда ее ненавидел. К моему удивлению, вкус приятный. Я беру вторую порцию. И тут под моим зубом трещит что-то твердое – конечно, осколок кости. Я громко кричу.

Кошмар, достойный фильма ужасов, снятого кинематографистом-любителем. Бюджет крошечный, но эффект гарантирован.

Я сажусь обратно на свой вращающийся стул. Немного покручусь на нем: это успокоит мой страх перед Гюисмансом и сделает немного приятней мрачную атмосферу этой квартиры.

– Ян придет через пять минут; он заканчивает одеваться.

Я уронил роман, и тот упал на идеальный паркет. Я снова подумал о своих попытках настелить у себя в кабинете паркет – одно из тех изделий, которые владелец «устанавливает самостоятельно», и для продавца установка паркета была «детской игрой»… Мне так и не удалось это сделать! Паркет почти везде поднимался, и это делало кабинет опасным для того, кто не знал топографию пола. И сколько часов я потерял зря, скорчившись, с резиновым молотком в руках. У матери Яна паркет был гладким, как лед на катке зимнего курорта класса люкс.

– Извините меня, пожалуйста: я не смог устоять перед искушением посмотреть ваше собрание книг.

– Пожалуйста, смотрите сколько угодно! В них больше уже никто не заглядывает. У меня нет желания, а мой муж заходит к нам лишь ненадолго. Что касается Яна, вы скоро поймете, что у него другие интересы.

– Однако ваше собрание, осмелюсь сказать, не отстает от времени.

– Да, я забочусь о том, чтобы регулярно покупать книги. Ян в конце концов начнет их читать. Или это сделают его дети… Простите, я даже не представилась. Меня зовут Анна.

Анна – солнечное имя в полумраке.

– Он начнет их читать, это несомненно.

– Не хотите ли кусок пирога, пока ждете? Наша кухарка отлично готовит пироги. Если вам нравится начинка из цветов апельсина, это будет для вас настоящее наслаждение.

– Нет, спасибо. Вы очень любезны, но я совершенно не люблю цветы апельсина.

Иногда литературе удается поймать жизнь. Может быть, потому, что все уже написано. А может быть, потому, что людей, которые пишут, становится все больше. Существуют миллионы авторов и миллионы читателей. Что касается меня, я никогда не писал и никогда не буду писать. Я слишком много прочитал для того, чтобы писать: заниматься плагиатом мне не интересно.

Предложение хозяйки дома зародило во мне сомнение. Почему она вдруг стала мне угождать и начала улыбаться? До сих пор она видела во мне «объект», который может помочь ее сыну – GPS или программу проверки орфографии. Теперь она произвела меня в звание человека. Что-то вроде повышения. За этим обязательно что-то скрывалось. Что именно, я узнал через пять минут, когда она разыграла передо мной сцену из «Покинутой женщины»^[1]. Она заговорила о своей печальной жизни и о своем отсутствующем муже. Долгие часы у окна. Ожидание. Ее сын, его проблемы. Разумеется, моя жизнь ее совершенно не интересовала. Ее монолог был усеян местоимениями «я», а местоимение «вы» исчезло. Жорж Перек прекрасно сочинял липограммы^[2]. У Анны так же прекрасно получился липомутос^[3]. Это слово – неологизм из числа тех, которые ненавидела моя мать. Она видная участница Ассоциации защиты французского языка – клана, который изобилует университетскими преподавателями, чья карьера идет к закату.

Это как Французская академия, только хуже. За подобный неологизм она бы задушила студента, способного на такое кощунство. Человек получает такой мятеж, какого достоин.

Десять минут нескончаемого монолога. Однако эта женщина должна была уплатить мне вознаграждение за работу, поэтому я старался быть терпеливым и вежливым. Как зритель в театре, если пьеса слишком длинная.

Закончив свою речь, она казалась обессилевшей. Она сказала все, влила свою жизнь в мои уши. Больше не осталось ничего.

– Я пойду взглянуть, что делает Ян.

И она снова ушла на встречу со своим подростком. На этот раз вернулась с листком бумаги в руке и с искаженным лицом.

– Ян сегодня не может встретиться с вами: он сильно устал. Вам придется вернуться сюда завтра. Извините его. Извините меня за то, что я настаивала, чтобы вы пришли сегодня днем. Он предупредил меня о своей усталости.

– Ничего страшного, я все понимаю. Я вернусь завтра в то же время.

– Возьмите это, – сказала она, подавая мне листок. – Ян захотел написать вам эту записку.

– Спасибо. Я ее прочитаю.

Анна молча проводила меня до двери: нужно было не заблудиться, выходя из этого замка.

– Итак, до завтра, – сказала она с тревогой. – И не беспокойтесь, я оплачу вам этот визит.

– Я не беспокоюсь. До завтра.

Людям, которые в своей профессии не производят ничего конкретного, физического, иногда бывает трудно получить плату за свою работу. Много раз я не получал за мой труд ничего, кроме неприятностей. Преследование не желающего платить должника с бухгалтерской книгой в руке в знак угрозы давало лишь очень слабый результат. Кто, кроме школьников, боится книг?

Было пятнадцать часов, мой день был испорчен. Я отменил две встречи, чтобы увидеться с Яном. Я дошел до бара (судя по вывеске, пивного), где обычно пил кофе по утрам.

– Здравствуйте, Алекс. Кофе, как обычно?

– Да, пожалуйста.

Хозяин был очаровательным человеком; особенно я ценил в нем единственную фразу, с которой он обращался ко мне каждый день: «Здравствуйте, Алекс. Кофе, как обычно?» В его фразе никогда ничего не менялось, словно в его словаре не имелось других слов.

На улице было необычно тепло для ноября. И кофе, который принес хозяин, мне не понравился. Слишком горячий. Слишком крепкий. Нужно было заказать какой-нибудь прохладный напиток. Вставая, чтобы расплатиться, я уронил записку, которую прислал мне Ян. Развернув листок, я прочитал:

«Алекс, мне очень жаль. Моя мать (хотя она много говорит), конечно, рассказала вам не все обо мне. Меня зовут Ян, и мне семнадцать лет. Шесть лет назад я попал в ужасную автомобильную катастрофу. Машину вел мой отец. Мой язык был изрезан на части, лицо смято. С тех пор я не могу произнести ни слова. Я немой. Кроме того, у меня бывают ужасные головные боли. Я не выношу шума. Обо всем этом она вам не сказала, я уверен. Она слишком боялась, что вы не придете. Теперь вы знаете, кто я. Вам решать.

Ян».

«Франция находится в полосе удивительно хорошей для ноября погоды. В некоторых регионах дождя не было уже два месяца. Станет ли СПИД скоро хронической болезнью? Беседа с профессором Фаржоном в конце нашего журнала. Этим летом заметно увеличилось количество краж автомобилей. Мы сообщим вам список марок, которые больше всего нравятся ворам. Сборная Франции, продолжая свое зимнее турне, одержала убедительную победу над сборной Англии со счетом 3:0. Следует отметить дубль звездного нападающего Энтони Полстры».

Чтобы просыпаться под голос радио, нужно чертовски много мужества и приличная доза одиночества. С тех пор как Мелани решила судьбу нашей совместной жизни, я слушал радио. Она больше не была рядом, чтобы говорить со мной. Ее голос еще отдавался слабым эхом в моей голове. Мелани больше нет рядом, чтобы сказать мне «пора вставать». Я заменил ее предметом. Светящимся. Точным. Не ошибающимся. Но он никогда не тянулся ко мне и не касался моего тела, как Мелани касалась моей руки. Ее ладонь на моей руке, которую она крепко сжимала, чтобы остановить мой храп.

Я много читал, чтобы забыть, – не получилось. Это уже слишком.

«Сапожники всегда обуты хуже всех. Недавно проведенное исследование показало, что врачи не лечат себя…»

Я выключил радио. Если врачи отказывались лечить себя, это могло быть потому, что они боялись терпеть два или три часа в приемной, чтобы попасть… в собственный кабинет или в кабинет своего коллеги. Боялись печальной судьбы, уготованной для черни, для невежд в медицине. К счастью, врачи умирали, имея плохое здоровье.

Каждое утро отсутствие Мелани было вспышкой, фейерверком, овладевавшим квартирой. Дождем черных ракет в освещенной комнате. И все же надо было выбираться отсюда и пытаться помочь другим. Ян; я должен увидеть Яна. Опустошенный подросток. К счастью, я знаю писателя, который мне поможет, – Сэлинджера. Он пишет так, как думают подростки. Мизантроп Сэлинджер, который способен заставить замкнутых и недоверчивых людей полюбить литературу. «Над пропастью во ржи»!

Когда закончился радиожурнал, я наконец встал. Над моей комнатой безжалостно господствовало зеркало-псише – воспоминание об иной эпохе. По правде сказать, до встречи с Мелани я даже не знал, что предметы такого рода существуют. Общий вид. Туловище между двумя стойками. Худой; видны вены. Грудь? Нет, никаких висящих сосков. Ноги длинные и стройные. Волосы короткие. Я мог бы выступать на подиуме для кого-нибудь из создателей моды, если бы был женщиной!

Мелани нравился мой неброский силуэт. Невероятно, но на этой земле человек всегда в конце концов встречает человека, которому он нравится. Я хотел увидеть ее в последний раз. Поговорить с ней. Чтобы сказать что? Об этом я не имел никакого представления. Поговорить с ней о книгах, как всегда. О книгах про любовь. Например, про роман «Влюбленные». По-французски он называется «Красавица господина». К сожалению, я плохо представлял себя в роли «господина» и еще хуже в роли «красавицы». А об этой книге говорили все, даже политики. Нужно быть более оригинальным. Более современным.

Я написал ей текстовое сообщение: это лучший способ приблизиться друг к другу, не приближаясь. Когда пара расстается, тот, кто покинут, добивается у другого аудиенции, как раньше добивались у правителя или папы. Тут все дело в иерархии. Но мое мужество, о господи, куда делось мое мужество? Оно пропало! Нужно было просто нажать на кнопку «Отправить». Простое нажатие, слабее того, которое нужно, чтобы нажать кнопку лифта. Очень легкое; это мог бы сделать и ребенок. Скажем, двухлетний ребенок. Но я не смог. Я оказался не лучше грудного младенца. «Детство… повсюду», – говорил Людовик XIV, и был не прав! Я записал свое сообщение в черновики. Там оно и останется до тех пор, пока я не найду свое мужество, а для этого мне потребуется немало времени.

Я снова подумал о Яне и ужасном содержании его записки. У него отрезан язык. Как у маленькой Эллен Джеймс из романа «Мир глазами Гарпа». Такие ассоциативные связи никогда не давали мне покоя. Литература во всех случаях, мне это уже противно. Вы любите суши? Только суши маки с лососем? Попробуйте есть их утром, днем и вечером двадцать лет подряд – вы превратитесь в рыбу.

Последнее желание: сожгите мое тело и выбросите пепел в море. Желательно в Норвегии.