Разведчик Линицкий

Автор выражает искреннюю благодарность доктору юридических наук Головко Леониду Витальевичу, внуку разведчика Леонида Леонидовича Линицкого за неоценимую помощь в подготовке материалов для книги

© Юнак В.В., 2020

© ООО «Издательство «Вече», 2020

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020

Сайт издательства www.veche.ru

Пролог

Город Харбин, неожиданно возникший на карте Китая (вернее, тогда Маньчжурии) в самом конце XIX столетия, по праву называют русским городом. Китайцы и вовсе прозвали его «второй Москвой». В 1898 году русские строители под руководством начальника строительства КВЖД Николая Сергеевича Свиягина начали строительство на месте пересечения магистрали с южной ветвью железной дороги, идущей на Порт-Артур, в восьми верстах от полноводной Сунгари, в Сунляоской равнине очередной железнодорожной станции Сунгари-первой Трансманчжурской магистрали. Первостроители возвели здесь дома и казенные здания, а мебель и личные вещи привезли из России. Дорога была построена в рекордные сроки – всего за пять лет, причем железная дорога – это ведь не только рельсы и шпалы. Это мосты, туннели, подъездные пути, общежития для рабочих, здания вокзалов и управлений… Строительство было закончено в 1903 году. По тем временам, с технической точки зрения, КВЖД считалась одной из лучших дорог в мире.

Раз здесь появились русские, железная дорога, подведомственная Российской империи, значит, их кто-то должен защищать. Время ведь тогда было неспокойное: японцы предъявляли свои претензии не только на данную территорию, но и грозили войной России, а одновременно с появлением на месте станции посада, поименованного Харбином, и вовсе началось так называемое боксёрское восстание – точнее, восстание ихэтуаней (отрядов гармонии и справедливости) против иностранного вмешательства в экономику, внутреннюю политику и религиозную жизнь Китая. Да еще и местные банды орудовали. Таким образом, здесь и появились русская полиция, казаки Забайкальского казачьего округа, а также части регулярной русской армии – Отдельный корпус Пограничной стражи. Так в Харбине оказался и командир сотни пограничной стражи Леонид Иванович Линицкий. Здесь же, в Харбине, 21 июля 1900 года родился и его второй ребенок (после дочери) – сын, также названный Леонидом. Спустя год, от греха (и от грядущей войны) подальше, Линицкий отправил жену с ребенком в родную Малороссию – в городок Ахтырку Харьковской губернии.

Впрочем, в судьбе нашего героя Харбин отметился только двумя датами, своеобразно закольцевавшими его жизнь: здесь он родился и здесь же, волею судьбы, умер спустя 54 года. А между этими двумя датами была целая (пусть и короткая, но весьма бурная) жизнь – с любовью и предательством, успехами и неудачами, служением Родине, наконец.

Доброволец

1.

Зато другой город сыграл в судьбе нашего героя гораздо большую роль. Там он провел детство, туда он не раз возвращался и во взрослой жизни.

На берегу реки Ахтырка, там, где она делает петлю, в обрамлении сосновых боров и небольших озер, крупнейшим из которых является озеро Белое, еще в далеком 1641 году появилась крепость Ахтырка. Поляки вынуждены были построить крепость в противовес русскому острогу Вольнов, как одного из пункта Белгородской засечной черты. Однако же Ахтырка строилась с русской стороны границы, на левобережье Ворсклы. Обе крепости строились для защиты от набегов крымских татар. Место было весьма удачно выбрано: кроме реки, крепость окружали многочисленные озера, осложняющие подступы к ней. Крепость имела форму неправильного четырехугольника. Ее окружала деревянная ограда с пятью каменными и пятнадцатью деревянными башнями, двумя бастионами. Ворота на выездах имели подъемные мосты. Вокруг крепости был вырыт ров и насыпан земляной вал с капонирами по углам. Вода заполняла крепостной ров, придавая крепости островное положение, усиливая ее оборонную способность. Правда, под польской властью город пробыл недолго: в 1647 году по акту разграничения границ Ахтырка отошла к России. Но, уходя, поляки разрушили Ахтырскую крепость и увели оттуда ее жителей, и пришлось город отстраивать заново казаками и крестьянами – бывшими подданными Речи Посполитой, переселившимися с Правобережной Украины на Слобожанщину. И Ахтырка сразу же стала полковым казачьим городом, притом на целое столетие – самым большим и населенным городом Слобожанщины – даже крупнее полкового же города Харькова.

Ахтырка, как и все старинные города Слободской Украины, имела хаотичную застройку. Ядро города составляла крепость, занимавшая доминирующее в стратегическом отношении место, а вокруг разбегались, вписываясь в рельеф местности, кривые улочки с жилыми усадебными постройками, которые располагались произвольно, без определенного регулярного порядка.

А славится Ахтырка своими садами, церквями и монастырями, которых для такого маленького города было довольно много – почти всю, десятиверстную длину города украшают храмы, церкви, церквушки, часовни: добрых полтора десятка. Построенный при императрице Елизавете по плану знаменитого зодчего Растрелли Покровский собор с иконой Ахтырской божьей матери – редкий на Украине образец елизаветинского барокко. В ансамбль собора входят также построенные позднее в стиле классицизма Введенская (она же является и колокольней Покровского собора) и Христорождественская церкви. Последнюю еще называют Графской, так как эта церковь построена на средства графини Анны Родионовны Чернышевой, которая остановилась в Ахтырке по пути в Петербург из-за болезни и здесь же умерла.

Сами горожане так любовно и прозвали свой городок – «зеленая Ахтырка». Хотя Ворскла течет мимо, но в городе есть ее заливы, окруженные старыми ветлами, камышами и зелеными берегами. А помимо этого весь город в садах: нет такого домохозяйства, где бы не было древнего вишневого, яблочного или сливового сада. Особенно красива Ахтырка ранней-ранней весной, когда только прилетали грачи, тогда весь город был полон птичьего гама и крика – гнезда вились не только в садах, но и в городском парке и даже на бульварах.

На севере города есть церковь Архангела Михаила, возведенная в 1884 году. Храм Георгия Победоносца в народе называют Юрьевской церковью. Есть еще и маленькая кладбищенская церковь Жен Мироносиц. Ну и, конечно, стоящий на горе Охтыр древнейший, 1654 года основания Ахтырский Свято-Троицкий монастырь, некогда третий по величине на Украине. Славао красоте монастыря была известна далеко за пределами Российской империи. От монастыря в город к Успенскому собору монахи прорубили пещеры.

Ахтырский монастырь летом – излюбленная дачниками местность: высокие холмы, хорошее купанье, монастырские гостиницы, приспособленные к спокойной жизни, – все это привлекало много публики; «разноцветные барышни» и студенты встречались повсюду – в заливах реки на лодках, на зеленых лужках, в лесу.

А вот как строили Спасо-Преображенскую церковь с высокой колокольней над входом в 1907 году по проекту архитектора Немкина, маленький Леня Линицкий мог наблюдать воочию.

В центре города вблизи Покровского собора находится небольшой городской сад, тенистый, с широкими аллеями, с большой крытой беседкой в центре. Сама просторная площадь замощена булыжником лишь местами, есть места зелени и цветников. По краям – кучи мусора. Грустную картину представляет небольшой скверик рядом с площадью – без зелени, с плохой оградой, весь какой-то захудалый. Везде простые сельские хаты-мазанки, с крышами, крытыми соломой, с выходящими на улицу двумя окнами со ставнями, сплошь покрашенными в коричневый или желтый цвет.

В недавно построенной двухэтажной мужской гимназии на Сумской улице незадолго до начала Первой мировой войны появился новый преподаватель военного дела капитан Ахтырского гусарского полка Василий Сергеевич Родин. Это был типичный царский служака, едва после сорокалетнего возраста получивший в командование роту. Он был среднего роста, худощавый, с ярко-рыжей небольшой квадратной бородой, одет был всегда строго по форме. Говорил тихо и спокойно, но команды подавал отчетливо, громко и точно. На уроки он всегда приводил одного или двух унтер-офицеров, которые демонстрировали упражнения на гимнастических снарядах (параллельных брусьях, коне, кольцах, турнике и буме). Сам капитан показывал упражнения редко, вероятно, из-за возраста.

Гимназисты в большинстве своем очень любили военные занятия, в особенности те из них, которые готовили себя к военной карьере. К этой категории, конечно, принадлежал и Леня Линицкий, сын боевого ротмистра, участника Русско-японской войны. Его усердие было отмечено капитаном, и он вначале был назначен командиром отделения, а вскоре и командиром взвода, т. е. своего класса. Весной Линицкий успешно перешел в 6-й класс.

Но вдруг все изменилось. В ночь на 1 августа 1914 года по всему городу был расклеен высочайший манифест о начале войны с Германией, вероломно напавшей на наше государство и поработившей славянские народы на Балканах. Народ призывался грудью вставать на защиту Веры, Царя и Отечества и освободить от порабощения братьев-славян. Одновременно с манифестом были расклеены приказы ахтырского воинского начальника о призыве по мобилизации на действительную военную службу нескольких возрастов запасных офицеров и военных чиновников, а также объявлялся набор в армию лошадей и транспортных средств. Уже находившийся в отставке ротмистр Линицкий, разумеется, не мог оставаться в стороне, коли речь шла о защите родной земли, и он подал рапорт о возвращении в действующую армию.

С раннего утра мобилизационная машина уже заработала на полный ход. Прежде всего в ту же ночь экстренно были опечатаны все винные склады, казенные винные лавки, пивные и все предприятия, связанные с продажей спиртных напитков. Для некоторых категорий людей это мероприятие оказалось роковым. В первые же дни сухого закона было отмечено несколько случаев скоропостижных смертей привычных алкоголиков, не имевших возможности поддержать сердце «похмелкой». Было много случаев отравления спиртовыми лаками, политурами, одеколонами и прочими суррогатами спиртных напитков.

И только самая верхушка городского общества имела какой-то доступ к запретному, и даже безо всякого ограничения. Их услугами пытались воспользоваться знакомые. К примеру, капитан Борисов, зная о том, что Надежда Петровна Линицкая водила знакомство с заведующим казенной винной лавкой Сахновичем, обратился к ней с просьбой достать хотя бы немного водки, которую он любил выпивать перед обедом по одной рюмке. Но Линицкая не смогла этого сделать, так как и сам хозяин не успел ничего себе взять – так быстро и под строжайшим контролем все было опечатано.

Впрочем, особые охотники до вина где-то находили возможность приложиться к бутылке. Были даже какие-то забавно-трагические случаи, как, например, вот этот. В один из первых дней войны был призван на действительную военную службу Семён Васильевич Сосновский. По просьбе родных его отпустили на сутки домой. Каким-то образом ему удалось достать спиртное. Хорошенько набравшись, он, воспылав патриотическим духом, выбежал на улицу и с криками:

– Бей немецкое отродье! Круши фрицев! – смачивая эти крики еще и отборной бранью, начал бить стекла в квартире Моргенфельдов. Потребовалось вмешательство многих соседних мужчин, чтобы связать и успокоить разгулявшегося призывника. В квартире Моргенфельдов оказались перебиты стекла во всех окнах. Правда, на другой день они были вставлены за счет протрезвевшего Сосновского, который выразил глубочайшее сожаление по поводу этого прискорбного факта. Тем не менее эта скромная патриархальная семья оказалась не на шутку перепуганной, а старики – Карл Христианович и Августина Фридриховна – даже слегли на несколько дней в постель.

Неузнаваемо изменился облик города всего за один день. У всех появились какая-то озабоченность, суетливость, беготня, неудержимое любопытство побольше всего узнать. По городу открылись призывные пункты, куда со всех концов уезда потянулись призывники-лапотники, для этого случая особенно бедно одетые, зная, что собственная одежда будет заменена на военную шинель. За спинами призывников висели заплечные мешки «сидоры» с сухарями и немудреным солдатским скарбом. Призывников сопровождали родители, жены и даже дети. Из особого уважения к призывникам мешки несли родители или жены.

Монархические организации и правые партии в первый же день начали организовывать патриотические манифестации – с иконами, царскими портретами, с флагами и патриотическими лозунгами маршировали они по улицам города с пением гимна «Боже! Царя храни!» и прочими патриотическими песнями. На площади, у здания городской управы, стихийно возникали митинги все с теми же призывами, которые были указаны в манифесте. Во всех церквах города служились молебны о даровании победы «христолюбивому русскому воинству».

Общество Красного Креста организовало краткосрочные курсы сестер милосердия. Благодаря патриотическому подъему в первое время желающих обучиться на этих курсах было много. Форма сестры милосердия стала скоро очень модной, и ее носили не только при исполнении служебных обязанностей, а и повседневно. Даже ходили в ней в гости и на вечера. Она состояла из светло-серого закрытого платья, белого фартука с красным крестом на груди, белой повязки с крестом на левом рукаве и белой же косынки, кокетливо надеваемой под булавку. При комитете Красного Креста был создан также Дамский кружок, который составили в основном жены видных горожан. На средства кружка (23 тысячи рублей) было устроено два лазарета. Дамы помогали также беднейшим семьям погибших воинов.

Гимназисты и учащиеся технических училищ создавали трудовые дружины. Вестей с фронта ждали с замиранием сердца. Свежие газеты расхватывались моментально. Кинематограф из развлекательного зрелища превратился в еще один орган информации, военная хроника показывалась при полных залах.

Скоро в местных газетах, а также в специальных объявлениях, развешиваемых в городе, стали появляться призывы вступать в действующую армию добровольцами, вольноопределяющимися, а также открылся прием на ускоренный курс в военные училища всех родов войск и вновь открываемые школы прапорщиков. Срок обучения в военных учебных заведениях был установлен 4 и 6 месяцев в зависимости от рода войск. Желающих за столь короткий срок получить офицерское звание в первые два года войны также было много.

В первую же военную осень различные добровольные общества, а также дамы-патронессы, в основном жены и дочери высшего чиновничества, буржуазии, офицерши и даже жены купцов начали сбор средств на подарки воинам, организовывали с этой целью вечера, балы, карнавалы, гулянья и прочее. Некоторые женщины создавали артели по пошиву теплых вещей, вязки носков, перчаток, шарфов и т. п. Был брошен клич к населению о сборе теплых вещей, на что горожане откликнулись очень охотно. Много поставлялось индивидуальных посылок с подарками и теплыми вещами.

Туговато приходилось домовладельцам, которые не освобождались от постоя мобилизованных, так как они обязывались обеспечить на некоторое время помещением и обслуживанием какую-то партию призывников. Линицкие от этого постоя освобождались, так как в их домовладении проживал офицер.

Бойко торговали трактиры, чайные и заезжие дворы, где проводили последние часы призывники со своими родными. Владельцы, пользуясь случаем, сумели сбыть много залежалых селедок, колбасы и сыру, баранок, которые не всегда были свежими, но пользовались большим спросом. Пьяных почти не было, но женских слез и истерических криков было в изобилии.

В первые дни войны гимназисты еще не учились, а потому имели очень много свободного времени, чтобы везде побывать и все повидать. Леню Линицкого особенно тянуло на Соборную площадь, где военные комиссии проводили мобилизацию конного состава. В те времена было из чего выбирать. Выводились из барских помещичьих усадеб и частных конных заводов породистые лошади, коней неплохого качества сдавали зажиточные крестьяне.

Армии требовалось очень большое количество лошадей, так как никакой автотяги в те времена не было даже в артиллерии. С первых же дней войны стали печататься официальные бюллетени и телеграммы о ходе военных действий на фронтах. В них больше указывалось о наших победах, о поражении и отступлении вражеских войск с большими потерями в людской силе и технике. В то же время в городе срочно очищались и переоборудовались помещения больниц, некоторых школ и прочих зданий под военные лазареты, как в то время называли госпитали.

Ахтырский полк, в течение двух суток пополнившись запасами, развернувшись по штату военного времени, выбыл на фронт, оставив для формирования маршевых рот штаб будущего 88-го пехотного запасного полка.

Ахтырский гусарский полк считался одним из элитарных в русской кавалерии. В 1812 году ахтырские гусары сражались с наполеоновской армией под Смоленском, Бородино, Вязьмой. Именно этому полку выпала честь открывать парад союзных войск в покоренном Париже. В Ахтырском гусарском полку служил А.А. Алябьев (помните знаменитого алябьевского «Соловья»?). Но, бесспорно, самый известный ахтырский гусар – это многолетний шеф полка Денис Давыдов, командовавший полком с 1814 года. Именно Давыдову принадлежит блестящая идея использования регулярных воинских частей в партизанских действиях. Во главе со знаменитым поэтом-гусаром ахтырцы неожиданно появлялись в глубоком тылу французов, захватывали обозы с провизией и снаряжением, отвлекали на себя внимание противника.

В гимназию вместо ушедшего на фронт Родина, получившего чин подполковника, для преподавания военного дела был назначен подполковник Богатько, оставшийся в штабе запасного полка.

Недолго гуляли молодые выпускники военных училищ и школ прапорщиков. Не дольше чем через один-два месяца они отправлялись с маршевыми ротами на фронты войны. В первые месяцы войны в городе появились прапорщики, досрочно выпущенные из кадрового состава военных училищ, потом приезжали более солидные прапорщики, нередко с университетскими и институтскими значками, из числа вольноопределяющихся запаса и различных льготников. После них состав выпускников менялся уже в худшую сторону – пошли возрастом моложе, а образованием меньше. Количество военных в Ахтырке все прибывало и прибывало. А наскоро сформированные маршевые роты все шли и шли в западном направлении в неведомую даль.

Стал на временный постой и запасный полк. Запасные солдаты, одетые в широкие, нескладные военные шинели или со скатками через плечо, с заплечными мешками, полевыми сумками и неизменными походными лопатками, бессрочными медными котелками. Все было выдано будущим фронтовикам, за исключением оружия, которого уже в 1915 году не хватало. Все эти мужчины в солдатских шинелях шли под командой безусых мальчишек-прапорщиков, рисовавшихся своим положением перед провожающими девицами. В промежутке между игрой духового оркестра запасного полка они заставляли пожилых людей, у которых кошки скребли на сердце, петь нескладные, глупые песни вроде «Соловей, соловей-пташечка-канареечка…» или «Взвейтесь, соколы, орлами»… А запасники не могли ослушаться и тоже пели, а слезы невольно текли по небритым щекам. С боку строя всегда бежали бедно одетые и обутые в лапти жены, отцы, матери, дети, провожая в неизвестность, в никуда иногда единственного кормильца. Провожающие причитали, плача навзрыд.

2.

Еще в период Русско-японской войны 11 мая 1904 года шесть сотен пограничной стражи Заамурского округа были объединены в Сводный конный полк Заамурского округа пограничной стражи, который включили в состав Уссурийской конной бригады. А уже 1–2 июня в боях отличились 42-я, 43-я и 48-я сотни. Из них в основном по окончании боя был сформирован 1-й пограничный Заамурский конный полк.

9 июля 1907 года этот полк получил за блестящую атаку под Вафангоу Георгиевский штандарт образца 1900 года с надписью «За отличие и войну с Японией 1904–1905 годов» – в исключение из правил (поскольку часть эта числилась по Министерству финансов): кайма зеленая, полотнище белое, на лицевой стороне икона Спаса нерукотворного, под иконой надпись отличия на отрезке Георгиевской ленты. В этом полку как раз и служил в те годы ротмистр Леонид Иванович Линицкий. По окончании войны, неоднократно контуженный и раненный, ротмистр Линицкий подал в отставку и вернулся к семье в родную Ахтырку.

Еще в начале 1914 года, когда о вероятной войне большинство среди военных даже не думало, Генеральный штаб спланировал, в случае военных действий, придавать подразделения пограничников войсковым соединениям в качестве кавалерийских и пехотных частей корпусного и армейского подчинения. Причем на пограничников возлагалась не только охрана приграничной полосы, но и разведка, и поддержание порядка среди местного населения, и даже нанесение наибольшего вреда противнику уничтожением сооружений, складов, и препятствованием сборам резервистов и лошадей.

На начало войны, к которой Россия, как это часто случалось в ее истории, оказалась совершенно не готова, именно дальневосточные пограничные части, переподчиненные из Министерства финансов Военному министерству и, в соответствии с этим, переформированные по военному образцу, были наиболее боеспособными, благодаря опыту (пусть и печальному), полученному ими в войне с Японией. Разумеется, прибыли эти полки со всеми своими боевыми штандартами, а многие офицеры и солдаты с Георгиевскими орденами и крестами, Георгиевским оружием и Георгиевскими медалями.

Боевой дух русской армии в начале войны был очень высок, но выявившийся через полгода недостаток боеприпасов отрицательно сказался на уверенности и боеспособности войск. В армии считали, что невозможно победить врага при «молчащей» русской артиллерии. При этом солдаты обрекаются на бессмысленную смерть при полном отсутствии винтовок и патронов. После проведения ряда крупных сражений в Восточной Пруссии, в Галиции русская армия потеряла почти весь кадровый состав офицеров и нижних чинов. В морально расшатанных русских войсках немецкие и австрийские позиции стали считаться неприступными. В столь сложной ситуации требовались свежие силы, которые смогли бы укрепить боевой дух в войсках. Такие надежды были возложены на Отдельный корпус пограничной стражи Заамурского округа, и в начале 1915 года заамурцев перебросили на Юго-Западный фронт.

Пограничники и приняли на себя главный удар врага. Бригады Виленского, Варшавского и Киевского округов были расформированы, а их подразделения переподчинены военному командованию. Так, в боевых расписаниях 1-й и 4-й армий, датированных августом 1914 года, упоминается 13 конных, 16 пеших сотен и 3 конных команды (1-я армия) и 14 конных, 14 пеших сотен пограничной стражи (4-я армия). 1-й и 2-й Заамурские пограничные конные полки составили вторую бригаду Сводной кавдивизии под командованием генерала Георгия Петровича Розалион-Сошальского, а 3—6-й полки – Заамурскую конную дивизию, в которую также входили стрелковый дивизион и артиллерийские подразделения.

К тому времени русские дивизии под давлением австро-венгерских войск отступали за Днестр и Прут. Сдержать их при большом некомплекте личного состава было сложно. По этому поводу начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Николай Янушкевич в телеграмме № 9595 заметил коротко и ясно: «Юго-Западный фронт должен рассчитывать только на прибывающие Заамурские пограничные полки». Их сразу же и ввели в оборонительные бои, сосредоточив сперва у г. Каменец-Подольский, а затем направив в район впадения реки Стрыпы в Днестр, что дало возможность командующему созданной только в начале марте 1915 года 9-й армии генералу от инфантерии П.А. Лечицкому начать наступление. 4 (17) марта 1915 года был освобожден г. Станиславов (нынешний Ивано-Франковск), а спустя всего десять дней «бой за Залещицкую переправу, – сообщалось в рапорте командующему фронтом, – шел ночью и продолжался весь день». Все атаки австрийцев дальневосточные пограничники с успехом отразили, а переправившиеся в течение ночи четыре сотни пограничного полка 10-й кавалерийской дивизии у села Выгнанка при дальнейшем наступлении после полудня были встречены батальоном австрийской пехоты с батареей и конницей.

Удерживание переправы через Днестр стоило русской армии огромных жертв, однако в соответствии с приказом № 935 от 25 марта (7 апреля) 1915 года по 2-му кавалерийскому корпусу 9-й армии 3-й и 4-й Заамурские пехотные полки под командованием начальника 1-й Заамурской пограничной пехотной дивизии генерал-майора М.К. Самойлова должны были воспрепятствовать противнику переправиться через Днестр во что бы то ни стало.

Сложные задачи были поставлены перед Буковинским отрядом, исходя из которых войскам 9-й армии в конце апреля предстояло самим форсировать столь сложную водную преграду с целью оттянуть на себя часть сил германской армии, участвовавших в Горлицком прорыве. Удар в направлении села Городенка осуществлялся 33-м армейским корпусом, состоявшим из 1-й и 2-й Заамурских пограничных пехотных дивизий с приданным им сводным кавалерийским корпусом, а также 1-м и 2-м Заамурскими конными полками. Прорыв вражеской обороны на этом участке должна была осуществить кавалерия, на которую легла главная тяжесть намеченной операции.

1-я и 2-я Заамурские пехотные дивизии должны были начать форсирование реки у г. Хмелёв утром 27 апреля (10 мая) с тем, чтобы противник был застигнут врасплох. И в образовавшийся прорыв командующий 9-й армией приказал бросить сводный кавалерийский корпус с заамурскими конными полками.

Когда над родиной нависла угроза оккупации, когда война грозила проглотить тысячи жизней соотечественников и тысячи километров родной земли, Леонид Иванович Линицкий не мог сидеть дома. Он написал рапорт и снова запросился в армию, к своим родным заамурцам. Командование пошло ему навстречу – и под его команду поставили сотню 1-го Заамурского конного полка. Там еще некоторые солдаты, а тем паче офицеры помнили его и приняли с воодушевлением.

На дворе апрель, а зима не торопится уступать место весне. Воет ветер, сыплет и тут же тает мокрый снег. Проселки превратились в грязные реки. В эти дни 9-й армии было приказано проявить активность, чтобы облегчить положение правого фланга Юго-Западного фронта.

Свежий южный ветер пропитался влагой от Днестра. Тучи на посеревшем небе предвещали скорую непогоду. От этого и речная гладь покрывалась неуютной рябью. Днестр в этих краях еще не набрал той силы, как в бессарабских степях, но и здесь своими постоянными изгибами напоминал какую-нибудь ползучую змею. А близость Карпат, где и берет свое начало эта большая река, ощущалась в том, что течение Днестра было довольно быстрое. Оттого и не успела еще нагреться вода в реке, и пронизывала до костей тех, кто пытался перебраться с одного берега на другой.

Австрийцы вкупе с немцами весь день 25 апреля вели частные атаки в нескольких местах, но все они были пресечены огнем русской артиллерии, а противник не доводил наступление до полного напряжения, видимо, имея в виду этими частными атаками задержать русских на месте, не допустив их переброску на поддержку левого крыла 3-й армии, против которого, видимо, и готовился главный удар.

В тот же день, 25 апреля 1915 года, генерал-майор русской армии Карл Густав Маннергейм был временно назначен командиром сводного кавалерийского корпуса, в который вошли: 12-я кавалерийская дивизия, Отдельная гвардейская кавалерийская дивизия и бригада Заамурской пограничной стражи – всего восемь кавалерийских полков.

Перед сводным корпусом была поставлена задача форсировать реку Днестр и вместе с Сибирским корпусом вести наступление на город Коломыя.

Ротмистр Линицкий стоял на небольшом взгорке и долго смотрел в бинокль в сторону вражеских окопов, то ли покусывая, то ли облизывая губы. Выискивал слабые места и только головой покачивал от неудовольствия.

– Что, Линицкий, рекогносцировку проводишь? – с едва заметной язвительностью спросил неслышно подошедший сзади ротмистр Васильев из третьей сотни.

Они дружили друг с другом еще с японской. Однажды вдвоем еле спаслись от японского окружения, правда, потеряв при этом немало своих солдат. При этом никогда не теряли возможности друг друга подколоть по мелочи. Они и сейчас жили в одной крестьянской хате.

– Да вот, смотрю, здорово окопались сволочи австрияки. Тройная линия обороны. Боюсь, завтра многих ребят положим.

Васильев также приставил к глазам бинокль.

– Одно утешает, – продолжал, не отрываясь от лицезрения укреплений противника. – Землица-то наша, русская. Не усидит в ней австрияк.

– Да, это не Маньчжурия с Кореей, – согласно кивнул головой Васильев и первым опустил бинокль. – Пойдем-ка назад, Линицкий. Через четверть часа полковник ждет у себя всех офицеров.

– Да, пойдем, – вздохнул тот, опуская бинокль и поправляя френч.

И вдруг улыбнулся.

– А я все-таки разглядел у австрияков одну лазейку.

– Полковнику доложишь?

– А то как же!

Начавшийся с ночи дождь сыграл на руку заамурцам. Форсирование Днестра 1-м и 2-м Заамурскими пехотными дивизиями началось на рассвете 27 апреля. Десятки плотов и понтонов в полной тишине отчалили от левого берега. Лошади словно бы понимали всю важность переправы, стояли молча, лишь переминаясь с ноги на ногу да хвостом отгоняя мошкару, умудрявшуюся даже ночью и при дожде каким-то образом летать. Тучи укрывали своим дырявым пледом луну, а редкие, едва пробивавшиеся сквозь дыры в этом пледе звезды только помогали быстрее приближаться к берегу.

Форсировав Днестр, сводный корпус двинулся на селение Городенка. Пасмурно. Небо покрыто тучами. Движение полков корпуса идет медленно, так как беженцы понемногу захватывают все войсковые стоянки. Многие людские таборы становятся рассадником вшивой заразы.

Стоя в окружении офицеров своего штаба и наблюдая за всем этим, Маннергейм произнес:

– Да, картинки из нравов каменного века. Совсем как во времена аракчеевщины, когда табунами гнали поселенцев через всю Россию. Господа офицеры, вы, наверное, помните рассказ Лескова «Продукт природы»? Теперь та же картина.

Целые дни, а то и ночи болтались офицеры и солдаты в седлах, без горячей пищи и курева. Лес, бездорожье. Люди и лошади выбивались из последних сил. И всюду – в лесах, на полях, по дорогам – разлагающиеся трупы людей. Все это было совершенно непереносимо. Еще страшнее были полевые лазареты. Тут и там носилки, на которых стонут окровавленные люди. Всюду грязь, вонь, отчаяние, беспомощность и страшный беспорядок, с трудом преодолеваемый героическими усилиями врачей и сестер милосердия.