Ричард Длинные Руки – фрейграф

Господь всегда в творении.

Часть I

Глава 1

За окном шелестит дождь, небо в тучах, мир погружен в полумрак, будто наступает ночь. В большом зале тепло, сухо и шумно, а в той стороне, где камин, даже жарко. Рыцари пируют с заметно раскрасневшимися лицами, кафтаны расстегнуты, пояса ослаблены.

Окна в оранжевых огнях от множества свечей и светильников, длинный стол сверкает золотом, серебром, драгоценными камнями на кубках и чашах, блестит жемчужинами влаги на жареных тушах кабанов, оленей и зайцев, их по традиции подают нерасчлененными, чтобы не лишать пирующих свирепой радости резать, кромсать и всячески расчленять.

Рыцари в доспехах, только прибывший от замка барона Волтона маркиз Ангелхейм ухитрился разодеться ярко и празднично, да еще сэр Колдуин, который в боях не участвовал, но выехал нам навстречу с большим отрядом, сейчас пирует в дорогом кафтане тонкой работы, красно-зеленых брюках и сапогах с задранными носками.

Герцог Готфрид, из-за которого рискнули на дерзкий рейд в королевство противника, тоже в доспехах, хотя у него с одеждой все в порядке, не захотел выделяться среди менее знатных рыцарей. Я то и дело ловил на себе его пытливый и слегка удивленный взгляд. Рыцари тянутся к нему с кубками и чашами, поздравляют с таким сыном, что оставил все дела и ринулся спасать родителя, такое достойно воспевания бардами.

Он принимает с улыбкой, похудевший, лицо словно высечено из камня, даже в разгар пира не забывает, что герцог, потомок легендарного рода, глава полусамостоятельного Брабанта с его отвоеванными правами и вольностями, постоянно подтянут, следит за каждым своим жестом и словом.

Я сам такой, сейчас-то я вообще не пьянею, а раньше, когда жил в моем срединном, чем больше пил – тем сильнее себя контролировал, а если вдруг перепивал, чего почти никогда не случалось, то сидел с приклеенной рассеянной улыбкой, не двигаясь, не вступая в беседы, даже не решаясь встать и пройти к туалету из боязни опрокинуть что-то, упасть, уронить достоинство и честь, попасть в смешное положение. Это над другими пусть смеются, над другими и я с большим удовольствием…

Сэр Клавдий и за столом в своем уникальном панцире, оранжевом, как солнце, и постоянно меняющем оттенки. Густые черные с сильной проседью волосы блещут под светом люстры, как смазанные жиром, сам возвышается гордый и хвастливый. На груди блещет холодным льдом голубоватый камень. Для бриллианта великоват, хотя кто знает эти семейные ценности, сэр Клавдий как-то упомянул, что получил его из рук деда, а тот в свою очередь от своего отца. Красивая огранка, холодный блеск, в воде такой будет абсолютно незримым, потому их и называют бриллиантами чистейшей воды…

Я с трудом оторвал от него взгляд и посмотрел на вдохновленное лицо его обладателя, тот воздел себя во весь рост и заявил грохочущим голосом:

– Барон Доминик слишком уверовал, что нападать может только он, ха-ха!.. Мы потеряли одного раненым, когда погнался за служанкой и, поскользнувшись в крови, упал с лестницы. А замок хорош, в нем можно выдержать осаду королевских войск с год! А то и больше, мы такие, клянусь!

Сэр Герцель, отличившийся при захвате замка Стальной Клык, сказал со вздохом:

– Если бы еще и его отобрать для Армландии…

Рыцари шумели, орали, речи становятся все воинственнее, я выжидал момент, чтобы вмешаться и напомнить, этот замок, в котором пируем и который отныне мой, к Армландии никаким боком. Здесь по-прежнему территория Турнедо, а верховный сюзерен – король Гиллеберд Фруассар.

– Жаль, – закончил сэр Клавдий с некоторой грустью, – что Стальной Клык оставили прежнему владельцу. Больно уж замок хорош и неприступен… Отдали без боя, вот что ранит рыцарское достоинство! Но что делать, если сэр Ричард и Его Величество король Гиллеберд договорились решать пограничные и прочие споры непонятными нам дипломатическими средствами.

– Хорошо, – проворчал сэр Ульрих, – хоть посуду побили. Я это люблю, когда бьют… Особенно, когда сам все разношу вдрызг!

– И мебель порубили, – добавил сэр Герцель со злобным удовлетворением в голосе. – Да и вообще, – уточнил сэр Герцель, – огонь рванулся до небес, будто его сто лет держали взаперти… Что так горело, не понимаю.

– Колдовские штуки, – буркнул сэр Ульрих зло. – Мы выжгли гнездо зла, порока и разврата.

– Не иначе, – согласился сэр Герцель. – Добрые христианские так не вспыхивают.

– Отстроят, – сказал Ульрих зло. – Хоть и не так уж сразу. Мы, молодцы, даже ворота сожгли.

Я прислушивался, нет ли недовольства той степени, что подходит к опасной грани. Сюзерена всегда критикуют, это понятно, важно только, как критикуют. Пока только ворчание, мол, их вождь – орел, высоко летает, да только сесть не умеет.

Сэр Колдуин оставил свое кресло и, тяжело ступая, подошел ко мне.

– Мой лорд… – произнес он тихо, наклонившись к моему уху, – я с вашего позволения послал свой отряд осмотреть окрестные земли… ныне ваши земли. Так, на всякий случай.

Я сказал с горячей благодарностью:

– Граф, вы просто чудо. Я только что собирался просить вас о такой великой услуге.

– Что вы, – ответил он довольно, – такая мелочь… Это мой долг – служить вам, сэр.

– Такая мелочь может удержать чашу весов, – заметил я. – Король королем, но что стоит приграничным вассалам сделать вид, что не слышали? Или забыли, не так поняли? А мне бы не хотелось терять этот важный замок. Барон Руаяль…

Он уточнил со смешком:

– Покойный барон!

– Да, – согласился я, – мелочь, а приятно, верно?

Он засмеялся:

– Потому и уточняю! Да, он обустроил замок весьма и весьма…

– Надо еще, – сказал я озабоченно, – поставить заставы из своих людей на дорогах и переправах, что ведут в Турнедо. И придать по одному-два легких конника.

– Чтобы сразу за помощью?

– Или с сообщением о нападении.

– Я как раз это и велел сделать, – сказал он. – Лес на постройку сторожек возьмут из вашего леса, если вы не против.

Я поднялся и обнял его за широкие и такие надежные плечи.

– Еще как не против! Граф, я в отличие от этих горячих голов понимаю, что захватить замок – пустяк, хотя именно это все замечают и ценят. А вот удержать… скучно и неинтересно, хотя насколько же важнее!

Он улыбался, очень довольный и чуточку удивленный, я должен быть одним из тех молодых дураков, для которых главное – захватить, а потом хоть трава не расти.

– Спасибо за понимание, – поблагодарил он все так же негромко, – сэр Ричард… не хотите сказать соратникам, празднующим победу?

– Что?

– Ну, – напомнил он осторожно, – что-нибудь. Соответствующее.

– Не хочу, – ответил я сердито, – но надо.

Он понимающе кивнул, я медленно поднялся, окидывая взглядом зал. Сволочью был барон, но замок сделал прекрасный. Вернее, выстроили предки, однако это он, по словам слуг, убрал старинную мебель, велел облицевать стены красным деревом, повесил гобелены. Даже на полу, невиданное дело, огромный роскошный ковер от стены и до стены. Стол тоже сделан мастерами, а посуда не просто из серебра и золота, но изысканна, изящна, в огнях многочисленных свечей горит, словно под яркими солнечными лучами. Наверное, под настоящим солнцем смотрится еще праздничнее, торжественнее и царственнее.

Зал полон блестящими рыцарями, в полном смысле блестящими: все в доспехах, мы все еще в походе и на территории стратегического противника. Глаза сияют ликованием так, что не могут соперничать даже сверкающие золотом выпуклые бока кувшинов с вином и драгоценных кубков, обрамленных рубинами.

Больше всех ликует, пожалуй, сэр Ульрих – основная часть похода и захвата замка барона Руаяля прошла под его руководством. Нет, сияют все, хотя бурчат и морщатся, оскорбляясь за сюзерена, которому король Гиллеберд пожаловал всего лишь титул гауграфа. Одному мне без разницы: гауграф так гауграф, что в титуле тебе моем… Конечно, при моем положении быть гауграфом совсем не ого, однако мы сейчас в чужом и потенциально враждебном королевстве Турнедо! В логове стратегического противника, так сказать. Будем довольны и тем, что удалось урвать. Опасно пытаться схватить кус, которым можно подавиться.

Я вообще когда-то жил в королевстве, так здесь называю, где и слово «граф» было диковинкой, и тот, кто знал его значение, выглядел таким умным, таким умным!.. Потом как-то и где-то в забитую всякой ерундой голову попали еще всякие – графы: марк-, пфальц-, гросс – и прочие-прочие, но все оставалось на периферии сознания, глубоко похороненное под пластами более востребованной информации.

А сейчас вот они, востребованные. Гауграф – не умаление титула, полностью звучало бы примерно так: Ричард Длинные Руки, граф Валленштейн, гроссграф Армландии, пфальцграф королевства Фоссано, маркграф Гандерсгейма… может быть, что-то еще, я же и майордом, и барон, а в самом конце – гауграф. Можно даже мелким шрифтом, хотя слово «шрифт» знает пока только отец Дитрих с его помощниками по типографии.

Я вскинул руку, призывая к вниманию. Гуляки начали благовоспитанно умолкать, а кто не заметил жеста сюзерена, того толкали и заставляли повернуться в мою сторону.

– Дорогие друзья, – сказал я проникновенно, – в данном случае не титул важен! Дело в этом участке земли! Просто уж сложилось, вы это знаете лучше меня, нельзя иметь под рукой такие земли… пусть не очень большие, согласен, не обладая титулом.

– Гауграф, – сказал сэр Клавдий сварливо, – мало!

– В Фоссано, – напомнил я, – коннетабль, в Армландии – гроссграф, в Черро – маркиз, в Сворве – барон… Ну и что? Меня ну ничуть не задевает, что гауграф – наименьшая, если не ошибаюсь, ступенька в иерархии графов.

Сэр Герцель прорычал злобно:

– А нас задевает! Гауграф… Это не насмешка ли? А меньше Гиллеберд ничего не мог дать?

– Если по земле, – вступился за Гиллеберда сэр Ульрих неожиданно благоразумно, – то все строго по закону. В Турнедо законы чтят, потому королевство крепче… соседних. Если сложить земли барона Руаяля и треть земель Волтона, что ныне отошли к сэру Ричарду, получается по размерам больше баронства, но меньше полноценного графства.

Некоторые призадумались, старательно вспоминая сложную таблицу соотношения размеров земель, количества деревень и крестьян с причитающимися в таких случаях титулами, другие и не пытались одолеть такую задачу, это бы в начале пира, когда вино только разливают по кубкам…

Я отмахнулся.

– Да ладно вам. Гауграфство позволяет нам контролировать эту пограничную землю. И даже соседние, но это между нами, вслух такое нелестное для противника не стоит… Хотя всем такое понятно, но мы же люди приличные? Прилюдно над поверженными и побежденными не улыбаемся, а все за спиной, за спиной… Это, так сказать, наш Кенигсберг, выдвинутый на территорию потенциального и весьма опасного противника. Наверное, надо будет переименовать замок покойного сэра Руаяля во что-то более нашенское.

– Ричардбург! – предложил сэр Ульрих.

Сэр Клавдий поморщился.

– Как вы можете, сэр Ульрих, – сказал он с упреком, – к славному имени сэра Ричарда прицеплять поганое плебейское слово «бург»! Это в Сен-Мари бургеры уже в почете, уж и не знаю, за что, а у нас простонародье знают свое место.

– Ричардберг, – сказал сэр Паллант, – намного лучше! Ричард-скала, Ричард-гора!

– Ричард-берег, – подсказал сэр Клавдий.

– Да и похоже на «Кенисберг», – согласился я, – но, наверное, все-таки оставим это на потом. Сейчас не стоит дразнить без пользы для себя Гиллеберда и его уже и без того раздраженное и разочарованное окружение. Для них все со словом «Ричард» будет лишним уколом шила в задницу. Пусть пока, как и раньше, зовется… как он зовется, кто помнит? Главное, кто владелец.

По их лицам видел, что это для мужчин не главное, куда важнее прилюдно щелкнуть противника по носу и побахвалиться бицепсами, а я какой-то весь из себя бюргеристый. Всего-то ничего побыл в Сен-Мари и уже обюргерился, куда уж тамошним бюргерам прививать начатки благородного поведения, если сами теряем.

Я оглядел зал, все смотрят внимательно, хотя рожи красные, а глазки осоловели.

– Главное, – сказал я настойчиво, – прикроем сэра Тамплиера! И вообще угрожать будем шведу. Не одному же сэру Будакеру нести всю тяжесть обороны наших священных границ? Государство должно снять часть нагрузки с подданных и постараться переложить на противника или хотя бы на союзников.

Сэр Клавдий проворчал угрожающе:

– Да уж… Одно дело нападать на беззащитный замок Тамплиера, другое – на владение самого сэра Ричарда, коннетабля Фоссано, гроссграфа Армландии, майордома Сен-Мари и маркграфа…

Я страдальчески поморщился.

– Хоть про маркграфство помолчите, а то у меня сейчас сердце схватит… По сути, оно еще меньше, чем гауграфство. Здесь хоть клочок земли! А там звук один. Пустой титул.

Сэр Клавдий покачал головой:

– Вы уж совсем, сэр Ричард…

– Что?

– Видите только черное впереди! Вполне может быть, под тем звуком немалые земли.

Я страдальчески скривился.

– Умеете утешить, мой дорогой друг. Это еще хуже!

– Сэр Ричард! Почему?

– Тут и один клочок земли отвоевали больше хитростями да внезапным напором, а как с немалыми? Вообще увязнешь! А я увязать не хочу.

Он кивнул, бросил на меня внимательный взгляд.

– Знаю. Уже и другие знают. Постепенно среди рыцарства начинает с вашей легкой… или тяжелой руки распространяться жажда вторжения на Юг, дабы милостиво с огнем и мечом в руке принести туда слово Божье.

– А может быть, – возразил я, – те земли совсем не стоят того, чтобы отвоевывать. Во всяком случае, у меня были совсем другие планы!

– Какие? – осведомился он.

– Другие, – огрызнулся я. – Так вам все и скажи. А вдруг и вы на Гиллеберда работаете? А то и вовсе на императора?.. Слава великому императору!.. Слава мудрейшему и благороднейшему!.. Это я на случай, если вы доносите.

Сэр Клавдий надулся, но другие все же врубились, ржали и гоготали, похлопывали его по плечам и спине и настойчиво допытывались, сколько и чем император платит и не даст ли рекомендацию, чтобы их тоже приняли шпионить за сэром Ричардом и вообще за местными лордами.

Глядя на развеселившихся рыцарей, я понял, за сэром Клавдием укрепится репутация императорского шпиона, как за сэром Растером – гарпиеведство.

На пиру всеобщим любимцем стал сэр Ангелхейм: отличился и при захвате замка барона Доминика Волтона, и при разделе добычи, великодушно отказавшись от своей доли, сейчас за столом потешает веселыми историями, шутками, остротами и первый затягивает походные песни.

Всеобщее веселье постепенно раздробилось на группки, где вспоминают одни и те же эпизоды, пьют одно и то же вино и чувствуют друг к другу повышенную пьяную симпатию.

Я вышел на крыльцо под широким навесом, дождь уже прекратился, летом они короткие, и осматривался уже по-хозяйски. Челядь старается без нужды не показываться на глаза, только кухня работает с полной нагрузкой да из подвала выкатывают с тяжелым хлюпаньем бочонки с вином.

Ветер разогнал тучи, открылась густеющая к вечеру синева неба. На западе медленно разрастаются пылающие бездны многоэтажных облаков. Закат обещает быть сказочным, солнце уже распухло просто неимоверно, превратившись в гигантский багровый шар, вдесятеро крупнее обычного.

За спиной хлопнула дверь, потом еще дважды. По шагам я узнал неторопливого сэра Клавдия, а также сэра Ульриха и сэра Герцеля, что отличился в странствиях под землей.

Сэр Клавдий подошел совсем тихо, опасаясь спугнуть государственные мысли. Эх, знал бы, о чем думаю, доблестный лорд сконфузился бы, а мне сгорать со стыда, но, к счастью, никто не умеет читать мысли. А когда научатся, человечеству придет жуткий конец.

– Сэр Ричард, какие-нибудь указания?

Я кивнул, не оборачиваясь.

– Немного, но… серьезные.

Он сказал почтительно и твердо:

– Все выполним.

– Я еще не сказал что, – заметил я, – а вы уже готовы… Вдруг я захочу невозможное?

Он сказал с еще большей твердостью:

– С вами нет невозможного, мой лорд!

Я проворчал:

– Вот так раздуете во мне манию величия, на ровном месте поскользнусь и сломаю шею. Добро бы вам, а то себе… Вы придерживайте особо горячих, придерживайте! Ишь, готовы затевать войну с Турнедо. Не понимают… Мы добились великой победы, теперь надо закрепиться на захваченном плацдарме. Граница – на замке. В отныне моем замке… как приятно сказать такое… останется крепкий гарнизон, который и замок не позволит захватить турнедским лордам, и нашим соседям придет на помощь. Но к вам, как соседям, хоть и на той стороне… ха-ха… просьба содержать остающийся здесь отряд и поддерживать его численность. Ротация кадров, своевременное снабжение провизией и все такое.

Сэр Клавдий сказал обеспокоенно:

– Дорогой сюзерен, у вас такой вид, словно собираетесь покинуть нас прямо сейчас!

Я виновато развел руками:

– Дорогой сэр Клавдий, вы все замечаете со свойственной вам прозорливостью. У меня слишком много неотложных дел, чтобы потратить их на неспешное возвращение.

Сэр Герцель подошел ближе, лицо из радостного медленно стало встревоженным.

– Вы в самом деле покинете нас… так неожиданно?

Сэр Ульрих ответил вместо меня:

– Сэра Ричарда понять нетрудно. И всякий бы понимал, у кого под седлом такой конь, как у него… или у меня. Когда я могу через два часа домчаться до своих земель, а не тащиться двое суток… то знаете, что меня от этого удерживает?

Сэр Герцель сказал весело:

– Знаем!.. Мы!

Ульрих преувеличенно скорбно ответил:

– Увы, да. Сэра Ричарда тоже держим мы, но на нем, в отличие от нас, вся Армландия, а теперь еще и Сен-Мари. Для него тратить несколько суток на дорогу – роскошь просто непозволительная. Он все еще рыцарь, но уже и правитель.

Рыцари посматривали на меня с уважением и в то же время с сочувствием.

Я сказал со вздохом:

– Ага, понимаете… Вам хорошо.

Сэр Ульрих сказал неожиданно:

– Сэр Ричард, я разделался со всеми срочными делами в своих землях. Могу я предложить свои услуги… со своим отрядом?

Я подумал, сказал неуверенно:

– В самом Сен-Мари пока вроде бы тихо. Но лорд Рейнфельс увел немалую часть войск, что меня все еще тревожит… однако еще больше сил потребуется для другой операции. Впрочем, тоже в Сен-Мари.

– Война?

Я подумал, пожал плечами.

– Сперва блокада.

– А что это?

– Санитарный кордон, – объяснил я. – Всех, кто попытается пройти с той стороны, пропускать, а дальше брать под стражу. В Гандерсгейм чтобы и муха не пролетела!.. Контроль над утерянными… гм… временно оккупированными территориями начнем возвращать медленно и упорно. Хотелось бы обойтись без масштабных боев. Я тоже люблю батальные сцены, но когда без них… мое сердце общечеловека ликует и даже радуется. Двигайтесь к Тоннелю, а когда пройдете, почти сразу справа от главной дороги увидите едва ли не самую грозную крепость в мире… Ну, из тех, что я видел. Брабант! Туда уже начинают стягиваться мои войска.

– Из Армландии?

– Больше из Сен-Мари, – ответил я дипломатично.

Он воскликнул с энтузиазмом:

– Прекрасно! Познакомлюсь с героями, завоевавшими такое огромное королевство!

– Только не очень на это напирайте, – предупредил я. – Не всем это понравится. Во-первых, брабантцы тоже часть Сен-Мари. Во-вторых, часть сен-марийской армии я включил в свое войско, с которым собираюсь вторгнуться в Гандерсгейм.

Он посерьезнел, тень пробежала по лицу.

– Спасибо, сэр Ричард, что предупредили. Я сглупил. Мог бы нечаянно обидеть доблестных рыцарей.

– И герцога Готфрида, – напомнил я. – Надеюсь, он достигнет Тоннеля раньше всех нас.

– Я выделил ему и его охране самых быстрых коней, – сообщил сэр Клавдий. – А двигаться будут напрямик, так что опередят намного. Он собирается выехать на рассвете.

– Спасибо, – сказал я с неловкостью. – Честно говоря, прибыл, чтобы освободить герцога, но даже не пообщался с ним как следует.

– Суровая жизнь, – с сочувствием сказал сэр Ульрих, – суровые нравы. Путь мужчин!

– Да, – согласился я, – путь мужчин.

Глава 2

Они ушли, я поглядывал на небо, прикидывая, успеют ли за ночь дороги подсохнуть. Не люблю, когда копыта скользят в грязи и разбрызгивают жижу, отвык в сухом и солнечном Сен-Мари. Вечерний воздух застыл, как темная вода в лесном озере, туча темнеет уже далеко на востоке, там тускло и зловеще вспыхивает призрачно-красный свет.

За спиной скрипнула дверь, я не обернулся, здесь все свои, к тому же сразу ощутил по каким-то признакам появление герцога Готфрида Валленштейна Брабантского. Он встал рядом, статный и строгий, с запавшими глазами воина, суровое мужественное лицо с тяжелой нижней челюстью, глубокие складки у рта и на обеих щеках, седеющие волосы. Но если при первой встрече показался сорокалетним матерым волком, то сейчас уже знаю, сорок лет – не старость…

– Ричард, – произнес он, глядя, как и я, вдаль, – я так и не поблагодарил вас за все, что вы сделали.

– Разве я мог иначе? – ответил я. – Других дорог просто нет.

– Для рыцаря, – уточнил он, глаза его странно мерцали. – Но вы сейчас уже правитель, дорогой сын, а для них законы другие. Заботы о своих подданных приоритетнее, чем личные… если правитель хорош.

Я ощутил неловкость, развел руками.

– А еще лучше тот, который не затыкает собой все дырки.

– Вы это делаете?

– Постоянно, – признался я. – Мечусь по стране, пытаясь решить все вопросы лично. Я все еще не умею руководить, хотя у меня прекрасная команда!

– Команда, – повторил он знакомое слово в незнакомом контексте. – И все знают, что делать?

– Все не знаю даже я сам, – сказал я невесело. – Однако как-то тянем этот воз. Сообща. И если один на время отпускает оглобли, чтобы перевести дух и поплевать на ладони, остальные не винят, что отлынивает.

Он внимательно всматривался в меня, взгляд из теплого стал настолько растроганным, что мне стало неловко.

– Вы возмужали, Ричард, – произнес он строго и одновременно тепло, я бы так не смог, не умею. – Вы очень быстро мужаете.

– Я бы и рад походить в коротких штанишках, – сказал я, – да не дают, сволочи!

– Кто не дает?

– Все, – ответил я. – Жизнь не дает… Я вот все хочу сказать, но никак не решаюсь… Словом, прошу вашего разрешения забрать Дженнифер в столицу. Там во дворце самые знатные и лучшие рыцари, там владетельные лорды, там самые благородные леди…

Он смотрел испытующе, я сбился под его взглядом и умолк. Он рассеянно погладил выбежавшего из здания Бобика, лицо помрачнело, а глаза медленно погасли.

– Там слишком вольные нравы, – обронил он.

– Она будет под моим присмотром, – заверил я.

– Дело не в Геннегау? – спросил он. – Дело в… Брабанте?

Повисла неловкая пауза, мы оба отводили взгляды, мне очень не по себе, что сразу все понял, а ему неловко, что не смог оградить дочь от любимой жены, что наверстывает упущенные годы.

– Да, – ответил я, все еще глядя в сторону, – да. Но в любом случае, юной и такой красивой леди нужно вращаться в высшем свете, чтобы… словом, там можно присмотреть себе как друзей, так и будущего мужа… И вообще, столица – это столица.

Он кивнул:

– Да, конечно. Заберете ее сразу же?

Я огляделся по сторонам, понизил голос:

– Хотел бы, но…

Он посерьезнел:

– Что-то еще?

Я сказал тихо:

– Марка Гандерсгейм, пожалованная мне императором Германом Третьим, целиком и полностью под властью захвативших ее варваров. Как отвоевывать, еще не знаю. Потому сперва посмотрю, как там насчет дорог, водоемов, переправ… Не хочу, чтобы войско застряло, как стадо баранов, перед первым же серьезным препятствием.

Он отшатнулся, лицо окаменело.

– Это безумие! Если нужно узнать про земли вторжения, следует заслать несколько десятков лазутчиков. Задолго до начала операции. Благородные люди никогда не опускаются до того, чтобы лично…

Я сказал торопливо:

– Да-да, это я как раз имел в виду. Я пошлю людей, чтобы разузнали и сообщили. А я составлю карту.

– Такие люди есть?

– Есть-есть!

– Если надо, – сказал он, – могу предложить своих. Мы все-таки на границе с Гандерсгеймом. Что-то даже знаем, хоть и с самого краю.

– У меня есть такие люди, – повторил я как можно увереннее. – Они там… уже на границе с Гандерсгеймом.

Я беззастенчиво врал и при этом смотрел ему в лицо честными глазами благородного человека. Умение, которым в этом мире мало кто обладает, но в моем прошлом это норма, это именуется искусством добрососедского общения.

Он вздохнул и положил ладонь мне на плечо.

– Тяжкую ношу вы избрали, Ричард. Но… это дорога настоящего мужчины.

– Спасибо, – ответил я. – Постараюсь не уронить честь рода Валленштейнов!

Ночью снова обрушился короткий ливень с громом и молнией, кричали испуганные птицы, грозно склонялись и трещали ветки деревьев, но утром ласковое умытое солнышко заглянуло в покои и напомнило, что валяться подолгу в постели имеют право только женщины и дети.

Облака медленно уходят к горизонту, со двора донесся говор. Все еще сонный, я подошел к окну. Внизу во дворе слуги и конюхи седлают коней, те фыркают и потряхивают гривами, звенят удилами. Рыцари переговариваются друг с другом, оруженосцы затягивают на них последние ремни.

Герцог подошел к уже оседланному коню, прямой, словно статуя из блестящего металла, с нетерпением оглянулся.

– Все готовы?.. Сэр Ричард, при замке я обнаружил церковь. Там, в конце заднего двора. Может быть, нам стоит помолиться перед дорогой?

– Да, конечно, – ответил я. – А как же! Несомненно. Еще бы!.. Ну да, сразу же, я так почти и планировал, хоть и подзабыл малость. Пусть Господь будет нашим заступником в пути обратно, как был во всех наших делах.

Сэр Клавдий сказал в недоумении:

– Я видел ту церковь. Она заброшена! И почти разорена. Где возьмем священника?

– Священник необходим в цивилизованных местах, – ответил герцог строго. – А в диких краях Господь услышит наши молитвы и без посредников.

Сэр Клавдий вздохнул и убрал ладони с седла своего укрытого попоной коня.

Рыцари, оставив животных на попечение слуг, обошли замок, в заброшенной части двора сиротливо смотрит цветными витражными окнами скромная церковь из серого камня, уже изгрызенного временем.

Двери нет, в проеме ядовито-желтые потеки от поржавевших петель, под ногами хрустят мелкие веточки и листья, которые ветер занес в заброшенное здание.

Сэр Клавдий проворчал:

– Мне кажется, там дальше даже нагажено… Можно ли молиться в такой церкви?

Я бросил короткий взгляд на герцога, он вошел первым, перекрестился и отвесил поклон стене, где тускло блестят гвозди от украденного большого распятия.

– Разве Церковь в стенах? – ответил я. – Церковь – во множестве верующих.

Сэр Ульрих спросил за моей спиной озабоченно:

– Но услышит ли здесь нас Господь?

Сэр Герцель посоветовал:

– Молись громче.

Я сказал с мягким укором:

– Тот, кто громко читает молитву в надежде, что она будет услышана лучше, принадлежит к маловерам. Господь совсем не тугоухий.

– Я имел в виду, – сказал сэр Ульрих тихонько, – из такого места Господь и слушать не захочет!

– Он не войдет в нас, – сказал я, – пока мы пусты. Думай о нем, и он услышит нас всюду…

Раздался треск, окно из цветного стекла разлетелось яркими осколками. Я инстинктивно ожидал, что влетит огромный булыжник, однако в помещение ворвался лишь холодный злой ветер.

Рыцари оторопело оглядывались по сторонам, закрывали головы кто руками, кто краем плаща. Герцог опустил ладонь на рукоять меча, хотя вообще-то в цивилизованных землях в церковь с оружием не входят.

Герцель прокричал звонким и чистым, как у подростка, голосом:

– Что это? Господь нас испытывает?

– Вряд ли это Господь, – ответил сэр Ульрих. – Господь избегает шумных эффектов.

– Господь скромнее, – подтвердил сэр Клавдий. – Он даже молчит, что создал этот мир.

Герцель сложил руки на груди и начал громко молиться. Под сводами грохнуло громче, затрещала и выгнулась снаружи оконная рама. Стекла выпадали из деревянных желобков, рушились огромными цветными пятнами, бросая по сторонам цветные зайчики.

Люди в испуге приседали, кто-то споткнулся и рухнул на пол, где тут же укрылся плащом. Второе окно, третье вылетели с треском и грохотом, и всякий раз врывался все более холодный ветер. Герцель уже стучит зубами, глаза как блюдца, оглядывается по сторонам в ужасе.

С треском вылетели стекла и с другой стороны, словно ураган сменил направление. Сменил и усилился: стекла вылетали вместе с оконными рамами, а в самой церкви выл и завывал дикий ветер, бросался на стены и вырывал оттуда куски мозаики, изразцовую плитку.

Я отчетливо видел тугие струи воздуха, слишком упорядоченные, чтобы оставаться просто ветром.

Сэр Ульрих прокричал:

– Надо остановить… Кто остановит?

Ветер начал метаться по кругу, быстро превращается в смерч, набирая свирепую мощь. Рыцари, обнажив мечи, отступали. Я подумал запоздало, что зря не взял в рейд священника, они обычно идут с любым отрядом, в любом войске, а я, дурак, сплоховал…

Сэр Клавдий вскрикнул горестно, рука его метнулась к груди. Я не успел понять, что задумал рыцарь, как его пальцы сжались на сверкающем драгоценном камне на золотой цепочке. Тот вспыхнул неожиданно красным огнем, пальцы засветились, я увидел сквозь розовую плоть темные костяшки.

– Да пришел час! – сказал сэр Клавдий громко. – Убей это!

Я уловил в его мужественном голосе не столько страх, как печаль. Он с силой бросил амулет на каменный пол, тот ударился, рассыпая сноп багровых искр, подпрыгнул и покатился по вытертому ногами полу. Повалил красный туман, неспешно принял облик почти прозрачного демона с едва заметными трепещущими крыльями. Взлетел он медленно, словно преодолевал сопротивление воды, но движения его ускорялись и ускорялись, а призрачность на глазах наливалась коричневой плотью.

Смерч ввинтился острым концом в каменные плиты пола. Затрещало, возникло и начало расширяться багровое пятно, донесся запах горящего камня. Рыцари крестились, пятились, закрывались плащами.

Герцог оставался недвижим, меч выдвинул до половины из ножен, но обнажить в церкви не решился. Клавдий повел рукой, полупрозрачный демон по его знаку метнулся в самую середину смерча. Затрещали и взметнулись полуоторванные крылья, смерч заколыхался из стороны в сторону, расширился, пытаясь удержаться на месте.

Демон скрипел, как несмазанное колесо, бил всеми четырьмя лапами, от него сыпались короткие молнии. Смерч пытался хотя бы повернуть, но демон удерживался на месте, а лапами, оскаленной пастью и даже крыльями с когтями на краях рвал и нарушал упорядоченную структуру смерча.

– Спасибо! – крикнул я. – Не знал, что у вас отыщется такое чудо!

– Увы, – ответил сэр Клавдий горько, – его уже нет… А это было фамильное.

– От деда?

– Дальше, намного дальше…

– Одноразовое?

– Да… Дед завещал, чтобы только в самом крайнем случае…

Вихрь пытался раскрутиться, набирая мощь, приседал к полу, отшатывался, мы с надеждой видели, что ужасающая мощь слабеет, рев становится тише, а струи воздуха уже не тянут нас с прежней силой в центр урагана.