Amanda Eyre Ward
The Jetsetters
Copyright © 2020 by Amanda Eyre Ward
© Чулкова С., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Посвящается моему первому читателю и лучшему другу Смиту Клайборну
Пролог / Хилтон Хед Айлэнд[1], 1983
Большой портрет маслом, изображающий Шарлотту с детьми, был написан по фотографии, сделанной на побережье острова Хилтон Хед Айлэнд, на закате. Шарлотта хотела, чтобы вечер получился безукоризненным. Она заблаговременно уложила в сумку-холодильник пиво и стеклянные бутылки с кока-колой. Все были такие загорелые, светловолосые. Уинстон выступал в роли фотографа.
На портрете Шарлотта выглядит счастливой, но не то чтобы очень. Тут ей тридцать девять: стройная и смуглая, она сидит на одеяле в окружении своих троих детей. Светлые волосы Ли разметал соленый ветер. Корд в шортах из жатого ситца и белой футболке поло. И малышка Реган – босоногая, в легком сарафанчике.
Шестилетняя Ли старалась всем угодить, считывая настроение родителей (так читают книгу о привидениях, где на каждой странице тебя поджидает опасность). Весь день Уинстон просидел в спальне арендованной виллы, без конца смолил и смотрел телевизор. И хотя перед уходом он заранее принял душ, резкий запах не выветрился. Ли раньше думала, что самое плохое – это выходные, когда папа дома. Но она ошибалась.
Из-за солнца кожа ее вся горела, хотя Шарлотта намазала ее липким соком алоэ. Все они часами гадали, когда же отец выйдет из спальни и будет ли он зол, безразличен или грустен. Шарлотта нервничала больше прежнего: она отчаянно хотела, чтобы выходные прошли на высоте, а Ли пыталась понять, к чему бы это. Всегда надежнее оставаться тише воды и ниже травы. Нужно выказывать радость от созерцания маяков и плоских морских ежей, от собирания ракушек. Если тебя ужалила медуза, просто тихо скажи об этом Шарлотте и не устраивай сцен, как бы больно тебе ни было. Вытряхивай песок из обуви, не заноси его в дом, не перечь, ничего не выпрашивай. Если тебе купили мороженое – ешь молча, чтобы ни капельки не пропало, даже если ты хотела мороженое с другим вкусом. И не вздумай испачкать одежду. Если ты попросила в «Морском Волке» куриные палочки, не будь свинюшкой: даже если они недожаренные, тарелка должна остаться пустой.
Ли очень старалась, но стоило ей освоить какое-нибудь новое правило, кто-то из малышей обязательно его нарушал. Понятно, что Реган совсем крошка, но сегодня днем она разревелась прямо в присутствии Уинстона. У Ли аж живот заболел, когда отец гневно прищурился. Находясь на линии огня его взгляда, Ли научилась превращаться в призрака. На всякий случай. Мысленно она улетала куда-нибудь подальше, где не так опасно. Но тогда некому было защитить четырехлетнего Корда и малышку Реган. Поэтому Ли прилетала обратно, кусая щеки изнутри и боясь даже пикнуть.
Корд тоже потихоньку приспосабливался. Он больше не носился бегом вверх по лестнице, изображал радость от ловли крабов в компании Уинстона, но Ли видела ужас в его глазах, когда отец протягивал сыну куриную шейку, чтобы тот нацепил ее на крючок. Стояла жара. Корд, весь такой хрупкий, брал в руки краболовку, моргая и проглатывая слезы. Уинстон подбадривающе хлопал сына по спине, а Корд словно каменел. Взгляд отца блуждал по воде, будто он увидел вдали нечто душераздирающее.
Ли с отцом были ранними пташками и, держась за руки, шагали по дороге на пляж, чтобы встретить восход солнца. Песок был еще прохладным после ночи. Отец был с нею ласков – говорил про ее золотистые волосы и что она его звездочка. Но он говорил и странные вещи:
– Я правда стараюсь. – Он словно обращался сам к себе. – Я как в тумане, хочу, чтобы он рассеялся, но не знаю, как этого добиться.
Ли тогда крепко обняла отца. Только через много лет она поняла, что он имел в виду. Но в то утро слова его звучали загадочно.
Пора было фотографироваться. Шарлотта нервно хихикнула и взбила волосы.
– Как я выгляжу, дорогой?
– Отлично. Вы все отлично выглядите, – сказал Уинстон. – Моя семья. Надо же.
Словно он и сам не верил, что это правда. Словно они были семьей из какого-нибудь кино, которое он бы рад похвалить, но не может. Корд уткнулся подбородком в колено Шарлотты, бесстрастно уставившись в камеру. Наверное, он тоже научился улетать мыслями куда подальше.
– Корд, что за несчастное лицо, – сказал Уинстон.
Корд заморгал, словно его разбудили. Малышка Реган смирно сидела у мамы на ручках. Шарлотта вздернула подбородок.
– Отлично, молодцы, – сказал Уинстон и щелкнул дорогим Nikon.
Реган ухватилась своей пухлой ручонкой за палец Ли, а та дотянулась за спиной Шарлотты до Корда. По крайней мере у нее есть брат и сестра, подумала Ли. Уже поэтому она никогда не будет одинока. Ли вечно хотела все поправить в их семье: разобраться с отцовским «туманом», сделать так, чтобы папа не кричал на Реган с Кордом, и убедить маму, что ей не нужны комплименты, потому что она и так красивая.
– Ли! – сказал Уинстон. – Улыбнись как я люблю!
Ли лучезарно улыбнулась, чтобы отец мог ею гордиться. Сегодня и следующие два нескладных дня среди прибрежного песка, когда в воздухе пахло пивом, а стало быть, и несчастьем, – то был последний раз, когда Ли проводила так много времени в кругу своей семьи.
Все повторилось лишь тридцать два года спустя, когда все вместе они отправились в путешествие.
Часть 1
Багаж
1 / Шарлотта
Иногда Шарлотта подолгу стояла перед этим семейным портретом, что висел в ее кондоминиуме в городе Саванна, штат Джорджия, – висел над газовым камином, который она почти никогда не зажигала. На портрете ее волосы цвета жженой умбры в золотых переливах ниспадают мягкими волнами, обрамляя линию скул. На лице играет отстраненная улыбка Моны Лизы, притягательная своей непостижимостью. Люди обычно так не улыбаются. То была улыбка для зрителей, а не естественное выражение радости. И все же Шарлотта считала, что тут она хороша – лучше, чем когда-либо в своей реальной жизни. И уже тем более гораздо лучше себя сегодняшней, когда ей семьдесят один и каждый третий вторник мастер Ханна делает из нее платиновую блондинку а-ля Мэрилин Монро.
На похороны своей любимой подруги Шарлотта решила надеть простое черное платье. Как-то перед прогулкой Минни немного посмеялась над Шарлоттой, когда та прикупила в стоковом магазине розовый с отливом кардиган. В отместку Шарлотта надела именно его, довершив образ белой сумочкой от Коуч.
Сначала Шарлотта хотела, чтобы на похороны ее повезла дочь Реган, но ведь тогда придется выслушивать ее рассказы о борьбе с лишним весом, – так что Шарлотта отправилась на похороны на собственной машине.
Шарлотта и Минни не раз обсуждали тему гробов. Шарлотта говорила, что нечего лежать в открытом гробу и пугать людей, это даже неприлично, но Минни была другого мнения. Потому что лучше увидеть мертвое лицо, попрощаться с человеком и понять, что его больше нет. «Я принимаю реальность такой, какая она есть, – говорила Минни, – а ты пытаешься ее отвергать. Но рано или поздно реальность настигнет тебя все равно».
Наверное, сегодня и был тот самый день.
На негнущихся ногах Шарлотта медленно подошла к гробу. Она знала, что отец Томас приглядывает за ней, что он рядом, и была благодарна ему за это. Шарлотта посмотрела на мертвое лицо Минни, как та и хотела. Лицо подруги покрывал слишком толстый слой бронзера, но так было и при жизни Минни. Шарлотта много раз пыталась отговорить ее: «Минни, не перебарщивай с бронзером!» Но та ее не слушала и все делала по-своему. Минни была своенравной – за это Шарлотта и любила ее с тех самых пор, как они познакомились на утренней трапезе в церкви Сент-Джеймс (Минни как раз только переехала в Саванну). Блины были ужасно невкусные и политые дешевым сиропом. Минни тогда повернулась к Шарлотте и сказала: «Фу!»
Шарлотта молча опустила голову. Она считала себя слишком воспитанной, чтобы костерить церковные блины.
– Вы меня что, не слышите? – повторила Минни. – Блины – фу!
– Я вас прекрасно слышу, – пробормотала Шарлотта.
– А у вас зашибецкие брюки, – сказала Минни.
Шарлотта машинально огладила свою пятнистую юбку-брюки с леопардовым рисунком (туфли были в тон – тоже пятнистые). Да, зашибецкие.
Они обе были одиноки и вдвоем ходили на открытие выставок, пили вино по средам, когда были скидки, посещали кафе на воде. Катались по окаймленным магнолиями и зимнецветущими камелиями дорожкам курортных зон Маршвуд Пул и Франклин Крик Пул. У Минни имелся свой гольф-мобиль «Синий Демон» на сорок восемь вольт и с кожаными сиденьями. И вот прошло сколько? – двадцать лет, и Шарлотта состарилась, а Минни умерла.
– Дорогая, слишком много бронзера, – прошептала Шарлотта. Горло обдало жаром. – Хватило бы просто немного румян, я же тебе говорила, – мягко продолжила она.
Однажды, когда они «уговорили» на пару бутылку Берфут шардоне, Минни разрешила сделать себе макияж. Она уселась на стул перед зеркалом в ванной Шарлотты, и та начала колдовать. Намазала тональный крем, покрасила подруге ресницы, обвела губы контурным карандашом, нанесла помаду. Чтобы ресницы не торчали, она их немного подкрутила и растушевала кистью рассыпчатую пудру. Наконец, Минни открыла глаза. Пока она разглядывала в зеркале свой новый, усовершенствованный образ, Шарлотта прошлась щеткой по ее волосам.
– Ну как? – поинтересовалась Шарлотта, подперев щеку рукой. – Скажи красотка?
– Чистая проститутка субботним вечером. – Минни покрутила головой, оглядывая работу подруги-профессионала.
– Сегодня среда, – уточнила Шарлотта, и обе они просто сложились от смеха.
Это было так здорово – смеяться, выключив внутренний «сторожок». Следующим утром, на рассвете, они отправились к лагуне встречать восход солнца. Без макияжа лицо Минни было чистым как у младенца. А через несколько лет дочь прислала ей на день рождения автозагар. Как всегда, Минни приходила на встречу в спортивных брюках, в козырьке от солнца, – но щеки теперь приобрели яркий морковный оттенок. Вечером Минни оранжевела от линии волос до линии декольте. Чем больше увещевала ее Шарлотта, – она даже купила ей в T. J. Maxx [2] тонированное солнцезащитное средство и жидкие румяна, – тем упорнее бронзовела Минни.
Шарлотта вспоминала, какие теплые были у нее скулы, если коснуться их пальцами, и как тихо вздыхала Минни от этого прикосновения. Но сейчас кожа ее была холодна как лед.
Народ, выстроившийся в очередь для прощания, ждал.
– Мадам… – Женский голос вывел ее из забытья. Шарлотта обернулась: это была какая-то посторонняя.
Когда она покинула римско-католическую церковь Сент-Джеймс, лил дождь. Молодой человек на крыльце предложил ей свой зонтик, но Шарлотта отрицательно замотала головой – она не любила ни от кого зависеть.
Шарлотта никак не могла открыть дверцу своего «Фольксвагена Рэббит». Дождь не утихал. Временами, сидя в своей квартирке, Шарлотта любила грозы Саванны. Но здесь, на парковке, ей вдруг стало страшно. От грома закладывало уши. Шарлотта мечтала поскорей добраться до дома, чтобы налить себе бокал холодного Берфут шардоне и выпить этот самый бокал. Теперь и не позвонить Минни, не посплетничать о ее собственных похоронах. Кто вообще нацепил на нее блузку с тюльпанами (Минни терпеть ее не могла) и юбку с отвратительно высоким поясом?
У Минни было двое детей: вечно неустроенный сын и разведенная дочь. Оба они проживали в Нью-Джерси – именно туда сбежала Минни после смерти мужа. Приглашение на поминки пришло Шарлотте по электронной почте. Поминки должны были проходить в домике Минни – сразу после похорон «нашей дорогой и любимой мамочки». Шарлотта удалила это сообщение. Смотреть, как Минни опускают в землю, было невыносимо, и еще Шарлотта обиделась за подругу, что ее дети не стали утруждать себя приглашениями на открытках. Впрочем, Минни было бы все равно. Но ей-то, Шарлотте, нет! Электронное приглашение – какое свинство! Ее подруга заслуживала лучшего – красивых открыток, бледно-розовых или цвета яичной скорлупы, написанных от руки каллиграфическим почерком, и чтобы бумага была достаточно плотной.
Интересно, знают ли ее собственные дети, что она предпочла бы приглашения на похороны в виде открыток и что поминки лучше провести в Маршвуде? Надо будет сказать об этом Реган – та не забудет. Стоя под дождем, Шарлотта вдруг почувствовала благодарность к своей располневшей заботливой дочери. Все-таки нужно быть с ней подобрее.
Электронный брелок разрядился еще несколько месяцев назад, Шарлотта точно знала, что вставляет ключ правильно, а дверь все равно не открывалась.
– Миссис Перкинс! – окликнул ее молодой человек с зонтом. – Позвольте, я помогу вам!
Эх, вот бы прыгнуть в машину и уехать.
– Я помогу, – повторил молодой человек и быстрым шагом пересек парковку, оставаясь сухим под своим огромным зонтом.
– Миссис Перкинс… – Прямо весь изошел на сочувствие. Он видел перед собой всего лишь престарелую леди, промокшую до нитки. Знал бы он, что когда-то Шарлотта была сногсшибательно красива, да и сейчас, глубоко внутри, она оставалась все такой же очаровательной девушкой из богемы. Оттого старость и унизительна, что другие видят тебя такой, какой ты не хочешь себя видеть. Можно с этим смириться, можно возмущаться, а можно прикинуться, что все это неправда. Шарлотта болталась где-то между смирением и упрямым неприятием своего возраста и считала себя достаточно элегантной (да и уставшей тоже), чтобы делать подтяжки лица, в которые так свято верила ее знакомая Грир.
– Дайте же я вам помогу, миссис Перкинс, – снова повторил молодой человек и взял у нее из рук ключ. Она больше не стала спорить. – Почему вы не воспользовались моим зонтом? – с мягким упреком добавил он.
Когда она села в машину, юноша замешкался и сказал:
– Я знаю, что вы были очень близки с миссис Робинс. Прямо две кумушки. Вы так мило сплетничали после мессы.
В Шарлотте вдруг проснулась неприязнь к этому наодеколоненному, гладковыбритому юноше. Две кумушки? Еще скажи – две выжившие из ума старые карги. Такие глупые соболезнования ей не нужны. Но самым ужасным было то, что этот наглец жив, а добрая, острая на язычок Минни умерла.
– Мне действительно жаль, – повторил юноша.
– Спасибо, – ответила Шарлотта.
Наконец-то он захлопнул дверь и тем же бодрым шагом вернулся на церковное крыльцо. Шарлотта закрыла глаза. Дождь барабанил по стеклу.
Заведя мотор, она сосредоточилась на дороге. Сначала она объехала площадь Тайдуотер – здесь однажды Минни заставила Шарлотту остановить гольф-мобиль и целую вечность любовалась на птичку мухолова с хвостом, похожим на щелкающие ножницы. Затем Шарлотта свернула направо на Бренденберри: в том месте, где несколько лет назад Минни заехала на лужайку, трава до сих пор отличалась по цвету. И еще один поворот направо – на аллею Борз Нест. Дубовые ветки качались на ветру вместе с нависшим на них испанским мхом. Неотвязно мучил один и тот же вопрос.
И что же теперь?
Этот сердечный приступ, неожиданно случившийся с Минни вечером (хотя прежде у нее не было никаких проблем с сердцем – уж Шарлотта бы точно знала об этом, ведь Минни рассказывала про все свои болячки, иногда даже чересчур откровенно), свидетельствовал о том, что Шарлотта может оказаться следующей. Кто знает, сколько ей еще отмерено? И хочет ли она оставаться тут, если Минни уже там? И если она не хочет доживать свое время в отгороженном забором комьюнити на краю Саванны, то куда податься? Никто из детей не слал ей не то что открыток, а даже имейлов с приглашением погостить.
Ну да, ее дети.
Грустное и ошеломляющее открытие: трое взрослых детей Шарлотты, казалось, были потеряны не только для нее, но и для самих себя. А ведь так тяжело было выживать без мужа. Нужно было найти работу, привести в божеский вид арендованный домик, обклеив его обоями от Лоры Эшли, нужно было отбиваться от вопросов – что же на самом деле случилось с Уинстоном? Но при всем при этом Шарлотта скучала по тем временам. Вместе с тремя своими детьми она ютилась в крошечном домике в колониальном стиле – с одной на всех ванной, в которой вечно протекал душ. Тогда еще Шарлотта не понимала, что быть рядом друг с другом – это уже само по себе награда.
Трудно было поверить, что они съехали оттуда, где собирались вместе вечерами, где каждый знал про любимый завтрак другого. Вот что они сейчас едят по утрам и едят ли вообще? Маленький Корд любил скорого приготовления овсянку с яблоками и корицей, присыпаную горсткой сахара. А Реган настолько обожала пончики, что Шарлотта ставила будильник на пять сорок пять утра, чтобы перед работой сбегать в «Пабликс»[3] за свежим горячим пончиком в глазури для своей любимой доченьки. Реган входила сонная на кухню в своей фланелевой ночнушке и хватала пончик: «Мамочка, он еще теплый…» И Шарлотта сразу забывала, как тяжело дается ранний подъем. Ли предпочитала молочные коктейли «СлимФаст» – она сама их делала перед школой, просыпая на стол сухой порошок, оставляя в спешке чашку с коричневой пеной на кромке. Сама Шарлотта обожала щедро намазанные сливочным маслом английские булочки с тремя-четырьмя чашками кофе.
Вернувшись домой, Шарлотта сняла траурное платье, переодевшись в уютные белые брюки, бело-розовый с отливом полосатый топ и розовые сандалии. Лет пять назад отец Томас неожиданно заглянул к ней вечером – вот и сейчас Шарлотта не хотела, чтобы ее застали врасплох. Она подготовила на ужин крекер «Трискит», нарезку сыра чеддер, шардоне и немного перекусила под передачу «20/20»[4], в которой говорилось, как современная молодежь расслабляется, принимая галлюциногены. Не перебор ли это, когда на свете есть шардоне или «Пино Гриджио»[5]. Выложив на стол десерт (мятная шоколадка и шардоне), Шарлотта помыла посуду и переместилась в комнату, чтобы посмотреть какой-нибудь старый фильм. Ее сиамская кошечка сразу же свернулась клубком у нее на коленях.
Блаженный вечер струился под шардоне и урчание Годивы. Когда дети только разъехались, каждый вечер был сущим мучением, и Шарлотта ставила себе в заслугу, что научилась жить в одиночестве. Но Минни – Минни никогда больше не заскочит на глоток вина, и никогда больше они не встретятся на улице, чтобы совершить утреннюю прогулку вокруг лагуны, Минни больше никогда не позвонит посреди передачи «20/20», чтобы срочно высказать свое мнение о том-то и о том-то. Шарлотта снова оказалась в пустой квартире, когда время медленно и неумолимо движется ко сну. Никому, кроме разве что отца Томаса, не было дела, во сколько она ложится. И никто, кроме него, не ждал ее по утрам к мессе. Ужин с крекерами – какое убожество.
Шарлотта щелкнула пультом, переключившись на канал «Тернер Классик». На экране появилось красивое мужское лицо. «Я здесь для того, – сказал он, – чтобы объявить о начале уникального конкурса. Но прежде позвольте спросить вас: вы хотите путешествовать по миру?»
Бокал вина замер на полдороге к губам Шарлотты.
«О чем ваша история? – продолжил мужчина. – О любви? О приключениях? Как бы то ни было, у вас появляется шанс рассказать нам свою историю и поехать в круиз!»
О, у Шарлотты имелась история, способная взять первый приз. Откинувшись на подушки своей лимонно-желтой софы и отпивая мелкими глотками вино, она смотрела, как на экране сменяют друг друга картинки европейских достопримечательностей: Колизей, Акрополь и солнечный пляж, утыканный зонтиками в сине-белую полоску.
Победитель конкурса «Путешествуй по миру» получит билеты первого класса до Афин, откуда начнется девятидневный круиз аж до самой Барселоны. Хм. Первый класс – это, конечно, не собственный самолет, но прежде Шарлотта летала только экономом. Последний раз она была за границей в шестнадцать лет, а ее дети вообще нигде не бывали. Стыдно признаться, но сами экскурсии мало ее привлекали. Зато вдруг отчаянно захотелось снова побродить по старому европейскому городу, это было бы так шикарно, потому что там – заграница. Там ты становишься иностранкой, и это тоже шикарно.
Шарлотта вдруг вспомнила то лето, когда ей было шестнадцать. Жара, упоение своей исключительностью, когда тебя покрывают страстными поцелуями… Может, и впрямь стоит поучаствовать в этом конкурсе? Казалось, Минни шепчет ей из далекого далека: «Давай! Сядь и напечатай историю о своей первой любви!»
Поклявшись себе, что никому из своих не покажет написанное, Шарлотта переоделась в ночнушку, накинула халат, подлила в бокал вина и устроилась возле своего настольного компьютера Dell. Рядом с монитором стояло выцветшее свадебное фото. Уинстон был высок, хорош собой, да, но он никогда ею не восхищался. Их занятия любовью имели чисто формальный характер в лучшем случае, а в худшем – нагоняли тоску. (Из-за этого, встретив на улице мужчину, пахнувшего перегаром, Шарлотта морщилась, вспоминая проведенную с Уинстоном ночь.)
Она вышла замуж от бессилья, и это, пожалуй, было самой большой ее ошибкой. Лето страсти закончилось, и она чувствовала себя одинокой и брошенной. В представлении матери Шарлотты она была теперь «испорченным товаром». Поэтому когда в ее жизни снова появился Уинстон, для которого она по-прежнему оставалась блистательной девушкой, Шарлотта ухватилась за возможность все начать сначала. Возможно, она хотела загладить вину перед ним или действительно любила его, до того как… Тогда Шарлотта не видела перед собой никакого пути. Вот и сейчас, если бы Уинстон восстал из гроба и сказал ей, как следует поступить, скорее всего, она бы послушалась.
Шарлотта зарегистрировалась на странице конкурса. Ох, тут все пестрило картинками, которые сами оживали и перелистывались, но Шарлотта навела курсор на «Выиграй перелет в Европу первым классом и бесплатный круиз по Средиземному морю. Расскажи свою историю ТУТ».
Кликнув мышкой, она начала набирать текст:
В это трудно поверить, но однажды с меня сняли кожуру как с какого-нибудь банана, вонзив зубы в сладкую мякоть.
Шарлотта в шоке уставилась на экран. Банан? Откуда она взяла это сравнение? С отвращением стерев строчку, она начала заново:
Мой первый любовник был силен как бык, пронзивший меня своим…
Кровь прилила к лицу, у нее даже у самой челюсть отвисла от таких слов. Дрожа всем телом, она стерла и это предложение. Ничего себе! А если прямо сейчас под ее окнами топчется какой-нибудь припозднившийся собачник? Шарлотта поплотнее запахнула халат. Она просто оплачивает по интернету счета или смотрит прогноз погоды – ожидаются ли еще грозы.
Набрав в легкие воздуха, она застучала по клавишам, отпуская на волю воспоминания, воссоздавая полную хронику того лета, ничего не скрывая, ничего не стыдясь, не опуская ни единой неприглядной детали.
Время от времени Шарлотта доливала себе еще вина и продолжала печатать.
Когда она закончила, бутылка была пуста, а во рту – сухо. Что скажут дети, узнай они об этом? Что подумают ее церковные друзья? Да ее сразу выкинут из клуба друзей Библии, уж в этом можно не сомневаться. Ведь эта история противоречила тому образу, который она предлагала миру и с которым прошла от Парижа до Саванны, когда, восстав из пепла, она, оплакивающая мужа вдова, смогла выстроить свою жизнь на прочной основе. В этой же истории она выступала в роли распутной женщины, каковой, как опасалась Шарлотта, она и была на самом деле. Весь ужас в том, что это делало ее уязвимой. Про то лето знала одна лишь Минни, и она унесла эту тайну (как полагала Шарлотта) с собой в могилу.
Шарлотта сидела как в ступоре: она все еще контролировала собственную жизнь, и люди считали ее пусть не идеальной, но свободной от греха – респектабельной, такой, какую одобрила бы ее мать. Шарлотта устала все сверять с мнением Луизы! Но и теперь ей хотелось понравиться собственной матери, чей высокомерный, ломкий голос продолжал звучать в голове, тогда как сама Луиза уже двадцать лет как покоилась на кладбище Бонавентура[6].
Шарлотте мучительно хотелось, чтобы дети были рядом, чтобы ниточка между ними не обрывалась и чтобы они по-прежнему нуждались в ней. А если она выиграет этот конкурс, они смогут вместе полететь в Европу. И целых девять дней проведут на круизном корабле! Все будет как в старые времена – только с гораздо большим шиком!
Ах да, еще эта тема секса. С Шарлоттой происходило что-то непонятное. Если раньше она отгоняла от себя мысли о сексе, то теперь часами представляла себя с мужчиной. То был собирательный образ отдельных особей, встречаемых ею в клубе друзей Библии или в церкви. От одного она брала пару сильных плеч, от другого – ямочку на подбородке, или вспоминала эпизод, как однажды в «Пабликсе» мужчина коснулся ее руки, потянувшись за фасолью. Сложив все воедино, она представляла, как мужчина зажимает ее где-нибудь в загородном доме, в кладовке или под проливным дождем. Шарлотта раз за разом перечитывала самые грязные сцены из любовных романов и даже вырывала отдельные страницы, чтобы посмаковать их на досуге.
Может, на корабле найдется хотя бы один такой подходящий мужчина?
Когда она примчалась в дом Минни, было уже слишком поздно, и в мозгу крутился единственный вопрос: и что теперь?
Прикусив губу, она нажала на кнопку: Отправить.