Между «Правдой» и «Временем». История советского Центрального телевидения

Очень интересная книга о советском телевидении. Сшита она из довольно разнородных авторских статей, но ценность материала оправдывает структурные огрехи. На протяжении четырёх сотен страниц автор пытается показать, что шаблонное представление о брежневских временах как об эпохе застоя – просто миф. По крайней мере, в области телевидения, мол, при взгляде из дня сегодняшнего советские телевизионщики экспериментировали с формой и содержанием не покладая рук, а партийное руководство, несмотря на скандалы, коррупцию и интриги среди творческой телеинтеллигенции, постоянно давала им новые попытки.Книга вливается тонким ручейком в довольно полноводную реку нормализации СССР в западной историографии. С тех пор, как СССР стал прошлым, его больше можно не демонизировать, и автор постоянно ссылается на предметные книги о функционировании той или иной сферы публичной жизни в СССР или Восточном блоке (в ссылках ворох знакомых названий, от Кларк до Лено ). У нас СССР прошлым не стал, оставаясь актуальной темой в любых дебетах, поэтому подобных книг с этой стороны днем с огнем не сыщешь. Да и там, вероятно, после 2014 поток обмелел, актуальность всегда мешает вдумчивому разговору.Кстати, у истории, возможно, нет философии, но ирония точно есть – авторское предисловие 2016 года написания содержит шпильку в адрес «стареющего лидера» России. Эти слова от американского автора в 2024 выглядят комично при любом отношении к действующему американскому лидеру.Но отбросим актуальность, которая, как сказано выше, только мешает. Эванс пишет об эволюции советских новостных программ, которые постоянно изменялись и развивались в обостренной конкуренции с западными голосами. И опять здесь есть любопытнейший выверт истории – при отсутствии конкуренции формальной, обеспеченной формальной же монополией советской власти на СМИ, реальная конкуренция существовала и вела к попыткам адаптироваться, по мнению автора довольно успешным. Но, в свою очередь, текст оставляет ощущение, что влияние голосов представлялось завышенным – советские телевизионщики пытались скопировать и адаптировать формат BBC для новой новостной программы «Время», а зрители писали письма, что такой клиповый (говоря современным языком) подход им не знаком и не понятен.Автор постоянно подчеркивает, что принципиальной разницы между новостями и развлекательными программами нет, по крайней мере с точки зрения навыков работы с аудиторией. Поэтому методы воздействия, разработанные в КВН и ЧГК столь легко переносятся во «Взгляд» или «Двенадцатый этаж». Тут, кстати, автор начинает играть в несколько завиральные аналогии, сравнивая жюри КВН с Политбюро, но не слишком на этом настаивая. В целом именно эти главы наиболее информативны в плане подачи авторской идеи – здесь видны те эксперименты с рейтингами песен/артистов, что предпринимались в эпоху до смс-голосований. «Артлото», «Аукцион» раннего Ворошилова, «Песня года» с ее попыткой охвата всей советской эстрады, голосования, голосования, голосования. Выглядит это очень бодро и красиво, по крайней мере на страницах книги – почти grassroot movements, правда, как обычно, либо управляемые, либо со строго заданными рамками этой прямой демократии. Но, что любопытно, фальшь сразу бросалась в глаза – письма с жалобами на судейство в КВН были массовыми, критиковали это символическое Политбюро рьяно.От рассказа Эванс веет какой-то неопределенностью. Неопределенностью в том смысле, что тот исход великого эксперимента, который мы получили в виде Перестройки и ее жутковатых последствий, которые мы прямо сейчас все еще переживаем, не кажется закономерным, а лишь одним из вероятных. В очень узкой сфере, в телевидении, но авторов, которые приходят к таким выводам, достаточно много, в первую очередь в экономике (сразу вспоминаются Страна Изобилия и От фермы к фабрике ). Такая переоценка слишком много тянет за собой, поэтому выводы такие несмелы и даже робки, но отринутая телеология уже дорогого стоит.Но случилось то, что случилось. «Взгляд», плоть от плоти проектов ранних 70-х, мутировал в одного из могильщиков системы. В этом плане любопытны цитируемые в книге строки Градского, который наезжает на неискренность передачи «От всей души» и на обилие в ней сентиментальных слез. Любопытны сразу по двум причинам – автор сама писала, что Леонтьева еще с 60-х была символом новой искренности на советском телевидении, поэтому этот наезд выглядит больше поколенческим, чем реальным. А во-вторых, как же все зависит от контекста! Я посмотрел на известном видеохостинге выпуск 1975 года о калужских учителях. Как странно нормально выглядят эти люди! И как опалены они войной через тридцать лет после войны. И в эпизоде, когда заброшенная судьбой в Калугу завучем школы бывшая связистка встречает фронтовых друзей, слезы сами начинают литься (у меня). Ее украинский выговор, упоминаемый в речи Харьков добавляют старым реалиям той самой актуальности, которой, вроде бы стоит избегать в восприятии, но куда от нее деться? Для Градского в середине 80-х это было неактуально, а для самих этих людей сентиментальность выживания в той войне, когда все было на волоске, никуда не делась и за тридцать, и за сорок лет. И теперь, со всеми поправками, мы снова можем их понять.P.S. Глава о «Семнадцати мгновениях весны» показалась мне самой неудачной – она выпадает из контекста книги, а веселые авторские инсинуации несколько вторичны, все это я раньше встречал – поиск глубокого смысла в технических деталях, нацистская Германия как слегка завуалированный брежневский СССР и проч. Характерно то, что фильм настолько важен для нашей культуры, что задел даже этого американского автора, и в этом свете глава интересна.

По сравнению с новостями в послевоенной Европе и США советские новости существовали в иных исторических рамках. В западных новостных передачах того времени призмой, сквозь которую отдельные события воспринимались как новостные, зачастую служили конфликт, непредсказуемость и неизвестное будущее. Главными же задачами советской журналистики были просвещение, мобилизация населения на строительство коммунизма и превращение советского человека в социалистического человека нового типа.Название книги вводит в заблуждение: она вовсе не о том, как советские люди получали информацию об окружающем мире из газеты «Правда» и программы «Время» – хотя «Времени» посвящена отдельная глава о том, как эта программа должна была эстетически и эмоционально вовлечь зрителей посредством прямых, миметических отношений с самим временем. Собственно историей Центрального телевидения СССР книгу тоже назвать нельзя – хотя повествование строится по хронологическому принципу, от «Голубого огонька» до культовых перестроечных программ. Это скорее исследование о поисках баланса между индоктринацией и вовлекаемостью зрителя.Начинается книга с глав об истоках советской телевизионной эстетики и последующих боях вокруг программной сетки: да какой Ленинский университет миллионов с его лекциями по теории марксизма-ленинизма в прайм-тайм, вы что? Люди только-только с работы пришли, им нужно отдохнуть! И вообще, идеологической повесткой мы зрителя у экрана не удержим – и как вы предлагаете бороться с зарубежными радиостанциями? (по Эванс, «вражеские голоса» слушало до 50% населения страны – тут я очень удивилась). В результате таких дискуссий в конце концов сложился вечерний сэндвич из художественного фильма – программы «Время» – развлекательного шоу.После этого автор приступает к детальному изучению отдельных программ. О «Времени» и, шире, способах подачи общественно-политической информации я уже упомянула. В главе о «Голубом огоньке» и «Песне года» Эванс рассказывает о том, на каких принципах строились эстрадно-развлекательные программы, и о том, как телевидение пыталось угодить всем сегментам аудитории одновременно.В главе про сериалы предсказуемо разбираются «Семнадцать мгновений весны» – и тут я опять удивилась:«Семнадцать мгновений весны» предложили зрителям новое соглашение между государством и гражданами, основанное на признании полицейской власти над общественной жизнью и на принятии имперской идентичности Советского Союза.И еще одно киноведческое откровение:Советский ребенок Кэт – мальчик, а немецкий ребенок Хельмута – девочка, что является гендерным намеком на иерархические отношения двух стран. Из этой приемной советской семьи, как мы понимаем, появятся новые семьи. Длинные кадры двух младенцев, уложенных вместе на заднем сиденье автомобиля Штирлица, дают достаточно времени, чтобы сложить два и два.Последние две главы посвящены телеиграм, от КВН как контролируемой площадки для обсуждения и продвижения новой, послесталинской идентичности советской молодежи периода холодной войны до «Что? Где? Когда?» как репрезентации вненаходимости и одновременно генеральной репетиции самой жизни.Центральная тема каждой главы и книги в целом – это история непрекращающихся поисков новых жанров, форматов, интонаций в постоянных попытках совместить живую жизнь с требованиями пропаганды. Читая, я периодически вспоминала Юрий Слезкин – Дом правительства. Сага о русской революции с его теорией, что коммунистический эксперимент провалился, потому что вожди революции зря отказались от жесткой регламентации и еще более зря разрешали своим детям читать Толстого, в результате чего большевизм оказался недостаточно тоталитарным, чтобы победить окончательно. Оказалось, что не показалось: в благодарностях указано, что Юрий Слезкин – научрук Эванс, которая служит по Департаменту истории Висконсинского университета. И, читая между строк, в отношении Центрального телевидения можно прийти к примерно таким же выводам: нормальность, к которой так стремились советские телевизионщики, в конце концов разъела идеологический фундамент – как одуванчики, пробиваясь через асфальт, постепенно разрушают его.Ожидаемо, многое осталось за периметром книги – так, детские программы вообще не попали в поле зрения автора, а научно-популярные, например «Клуб кинопутешественников», если и упоминаются, то мимоходом, поэтому знакомиться с историей советского телевидения по книге можно только с очень серьезными оговорками. К тому же это именно что гуманитарное исследование, а не публицистика: цитаты, ссылки, обильные примечания. Суховато? Да. Тенденциозно? Да. Интересно? Да. Особенно как взгляд на наше прошлое со стороны и снаружи.И как же приятно держать в руках безупречно изданную книгу. Оно и понятно, это НЛО.