Срок

Louise Erdrich

The Sentence

© 2021, Louise Erdrich

© Тарасов М., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Портрет старшеклассника

Прежде чем расстаться с моим школьным парнем, я вставила в рамку его портрет. Наши пути разошлись, но я оставила фотографию на полке. Мы мирно расстались, просто пошли дальше и пообещали оставаться друзьями. Я не думала об этой фотографии до тех пор, пока однажды не стала прибираться в комнате, готовясь к поступлению в колледж. Я почувствовала покалывание от того, что кто-то пристально на меня смотрит. Я обернулась и заметила старую фотографию. Потянувшись, чтобы снять ее с полки, я заметила на поверхности каплю воды и попыталась смахнуть ее. Но ничего не вышло. Капля присутствовала на самой фотографии. Я была поражена, потому что никогда прежде не замечала, чтобы мой бывший парень плакал на своей выпускной фотографии. Поскольку мы все еще были друзьями, я позвонила в дом его матери, чтобы спросить об этом моего бывшего парня, но ее голос по телефону был расстроенным… Произошел несчастный случай. Он лежал в больнице в Фарго^[1], в коме. Я сразу же поехала к нему и у постели держала его за руку, хотя новой девушке моего бывшего это не понравилось. Кома длилась четыре дня, и когда он вышел из нее, то рассказал матери, что все это время плакал, стучался в стеклянную дверь и умолял, чтобы вернуться в эту жизнь.

Всем, кто работал в «Берчбарк букс», нашим клиентам и нашим призракам

Каждое произносимое слово в течение всего срока нашей жизни – это часть одного длинного предложения.

Сунь Юн Шин^[2]. Невыносимое великолепие

Туда и оттуда

Земля к земле

Сидя в тюрьме, я получила словарь. Его передали мне с запиской: «Эту книгу я взяла бы с собой на необитаемый остров». Я ждала и другие книги. От моей бывшей учительницы. Но как она, верно, знала, именно словарем можно пользоваться бесконечно. «Срок» – первое слово, которое я в нем нашла. Немыслимый срок длительностью шестьдесят лет прозвучал из уст судьи, верящего в загробную жизнь. Итак, слово с зияющей «с», рокочущим «р» и воинственной маленькой «к», окружающими человеческое «о», изолированное и округлое. Это слово присутствовало в моих мыслях каждый миг каждого дня. Без сомнения, если бы не появился словарь, это легкое слово, которое так тяжело давило, размозжило бы меня – а вернее, то, что от меня осталось после невероятной странности всего, что я совершила.

А совершила я преступление, находясь в опасном возрасте. Хотя мне было за тридцать, я все еще цеплялась за физические занятия и умственные привычки девочки-подростка. Шел 2005 год, но я веселилась, пила и употребляла наркотики, как будто 1999-й не миновал и мне было семнадцать, хотя печень то и дело напоминала, что стала на десять лет старше. По многим причинам я еще не знала, кто я такая. Теперь, когда я лучше разбираюсь в подобных вещах, скажу вот что: я женщина уродливая. Я имею в виду, что я не одно из тех уродливых созданий, о которых пишут книги и снимают фильмы, где героиня внезапно преображается под воздействием ослепительной красоты. Я не говорю о ситуациях, которые учат людей жить. Я некрасива внутренне. Например, мне нравится лгать, и я хорошо умею продавать людям бесполезные вещи по ценам, которые они не могут себе позволить. Конечно, теперь, когда у меня больше такой возможности нет, я продаю только слова. Подборки слов между картонными обложками.

В книгах есть все, что стоит знать, кроме того, что в конечном счете имеет значение.

В тот день, когда я совершила преступление, я растянулась у тощих белых ног Данаи, моей тайной возлюбленной, пытаясь справиться со своими тараканами. Зазвонил телефон, и Даная поднесла трубку к уху. Она прислушалась, вскочила, завизжала. Сжала телефон обеими руками и зажмурилась. Затем распахнула наполненные слезами глаза.

– Он умер на руках у Мары. Боже, о боже. Она не знает, что делать с его телом!

Даная отшвырнула телефон и запрыгнула обратно на диван, завывая и размахивая тонкими паучьими руками и ногами. Я заползла под кофейный столик.

– Туки! Туки! Где ты?

Я забралась на кожаные подушки и попыталась успокоить помешанную подругу, укачивая, прижимая ее голову с растрепанными соломенными волосами к своему плечу. Хотя Даная была старше меня, она была тщедушной, как девочка-подросток. Когда она прижалась ко мне, я почувствовала, как мое сердце забилось сильнее. Я стала щитом, заслонившим ее от всего мира. Или, может быть, слово «бастион» подойдет точнее.

– Все в порядке, ты в безопасности, – произнесла я хриплым голосом.

Чем сильнее она плакала, тем счастливее я себя чувствовала.

– И не забывай, – добавила я, довольная ее жалобным сопением, – у тебя теперь куча денег!

Два дня назад Даная сорвала в казино куш, который выпадает раз в жизни. Но о прекрасном будущем говорить было еще слишком рано. Даная хваталась за горло, пытаясь вырвать трахею, билась головой о кофейный столик. Преисполненная сверхъестественной силы, она разбила абажур и попыталась вскрыть вены кусочком пластика. Даже несмотря на то, что у нее было все, ради чего стоило жить.

– К черту выигрыш. Я хочу его! Баджи! О, Баджи, душа моя!

Она столкнула меня с дивана.

– Он должен быть со мной, а не с ней. Со мной, а не с ней.

Я слышала этот бред в течение последнего месяца. Даная и Баджи планировали сбежать вместе. Абсолютный отрыв от реальности. Оба утверждали, что по части своих желаний попали в другое измерение. Но потом старый мир обрушился на них. Однажды Баджи протрезвел и вернулся к Маре, которая была не таким уж плохим человеком. Например, она завязала, после чего старалась оставаться в ясном сознании. По крайней мере, я так думала. Увы, сейчас можно было сказать, что попытка Баджи снова стать нормальным потерпела неудачу. Хотя умирать – это нормально.

Даная завыла:

– Не знает, что делать с его телом! Что, что, что это значит?

– Ты обезумела от горя, – сказала я и дала подруге кухонное полотенце, чтобы она утерла слезы.

Это было то же самое кухонное полотенце, которым я пыталась убивать тараканов, хотя и знала, что они галлюцинация. Даная приложила его к лицу, раскачиваясь взад-вперед. Я старалась не смотреть на раздавленных тараканов, просачивающихся между ее пальцами. Они все еще подергивали крошечными ножками и размахивали хрупкими стебельками усиков. Какая-то идея пронзила Данаю. Она вздрогнула и замерла. Затем повернулась, уставилась на меня большими розовыми глазами и произнесла леденящие душу слова:

– Мы с Баджи единое целое. Одно тело. Я должна получить его тело, Туки. Мне оно просто необходимо, Баджи, душа моя!

Я скользнула к холодильнику, нашла пиво, принесла ей. Она оттолкнула мою руку.

– Время сохранить головы кристально ясными!

Я залпом выпила пиво и сказала, что время вырубиться.

– Да, нас вырубило! Чистое безумие то, что у нее, которая целый год не занималась с ним сексом, теперь есть его богом данное тело.

– У него было обычное тело, Даная. Он не был богом.

Она не услышала моих слов. Укусы тараканов обжигали. Я расчесала руки до крови.

– Мы идем туда, – решила Даная. Теперь ее глаза пылали огнем. – Мы идем туда, как чертовы морские пехотинцы. Мы должны вернуть Баджи домой.

– Он дома.

Она ударила себя в грудь:

– Я, я, я дома.

– Я ухожу.

Я поползла к сломанной двери. И тут-то начался главный прикол.

– Подожди. Туки. Разве ты не поможешь раздобыть Баджи? Привезти его сюда? Забирай мой выигрыш. Это примерно годовая зарплата учителя, милая. Может, директора школы? Это двадцать шесть тысяч.

Я застыла на четвереньках на липком коврике у входа.

Даная почувствовала мой благоговейный трепет. Я дала задний ход, развернулась и уставилась на ее сладкую, как сахарная вата, улыбку.

– Я отдаю тебе деньги просто так. Просто помоги мне, Туки.

Я столько всего видела на ее лице. Видела светящиеся искры, вращающиеся чертовы колеса, покрытые фольгой, и много чего еще. Я видела, как четыре ветра путешествуют по зеленеющему пространству тканого мира. Видела, как листья выступают из этой фальшивой ткани, закрывая обзор. Но никогда не видела, чтобы Даная предлагала мне деньги. Любую сумму. А эта сумма могла бы поставить меня на ноги. Так волнующе и трогательно. Это было самое важное, что когда-либо между нами происходило.

– О, детка.

Я обняла ее, и она задышала, как нежный щенок, приоткрыв пухлый влажный ротик.

– Ты моя лучшая подруга. Сделай это для меня. Привезти Баджи. Мара тебя не знает. Она никогда тебя не видела. А кроме того, у тебя есть авторефрижератор.

– Больше нет. Меня уволили из «Норт Шор Фудс», – призналась я.

– О нет! – воскликнула она. – Как так вышло?

– Иногда я фрукты себе брала.

Я прятала в лифчик дыни, когда доставляла продукты. Огурцы – в джинсы. Ну, что в этом ужасного? Мои мысли понеслись вскачь. Нанимаясь на новую работу, я всегда делала для себя копии ключей. Когда меня увольняли, возвращала старые, а запасные хранила в коробке из-под сигар с ярлычками, на которых было четко написано, к чему они подходят. Сувениры с работы. Это была просто привычка. Никаких мыслей о нарушении закона.

– Послушай, Даная, думаю, у тебя должна быть карета «Скорой помощи», или катафалк, или что-то в этом роде.

Она умоляюще погладила мою руку.

– Но Туки! Слушай. Все ясно. Слушай! Все же ясно.

Я сосредоточилась на другом. Поглаживание было таким приятным. Наконец ей удалось приковать к себе мой взгляд, и она заговорила со мной, как с неразумным ребенком:

– Итак, Туки, милая? Мара и Баджи снова пустились во все тяжкие, и он умер. Что, если ты принарядишься? Она позволит тебе положить его в грузовик.

– Даная, грузовики, о которых ты говоришь, разрисованы сливами с беконом или стейками с салатом.

– Не показывай ей рефрижератор! Ты вынесешь тело и погрузишь. Оно… – Какое-то мгновение Даная не могла продолжать. Она давилась словами, как трехлетка. – …Сохранится в холоде. А потом деньги…

– Да.

Мой мозг яростно заработал от адреналина, связанного с денежными знаками, и мысли бешено закружились. Я чувствовала, как искрятся мои нейроны. Голос Данаи стал сладким и вкрадчивым.

– Ты сильная. Ты сможешь его поднять. Баджи у нас легкий.

Я добавила, что Баджи был жалкий, как крыса, но Даная не обратила внимания на мои слова. Она сияла сквозь слезы, потому что я согласилась выполнить ее просьбу. В тот миг работа, которой я занималась, взяла верх. Ридер контрактов, вот какую должность я занимала в то время. Помощник юриста на полставки, который читает контракты и проверяет условия их исполнения. Я заявила Данае, что хочу заключить сделку на бумаге. Подписанную нами обеими.

Она устремилась к столу и что-то написала. Потом сделала кое-что получше. Выписала чек с множеством нулей и помахала им у меня перед носом.

– Надень платье. Приведи себя в порядок. Съездишь за Баджи – чек твой.

Она отвезла меня на Северный берег. Я направилась к складу. Пятнадцать минут спустя я выехала из него на грузовике для доставки продуктов. На мне были туфли на каблуках, до боли обтягивающее черное коктейльное платье и зеленый жакет. Волосы были зачесаны назад и спрыснуты лаком. Макияж, быстро нанесенный Данаей, был безупречен. За последние годы я не выглядела лучше. Я держала записную книжку и папку, из которой только что вынула стопку школьных заданий дочери Данаи. В сумочке лежала ручка.

Что Даная собиралась делать с Баджи, когда я его к ней привезу? Я задавала себе этот вопрос, гоня по дороге. Что, черт возьми, она собирается с ним делать? Ответа не было. Тараканы снова забрались мне под кожу.

* * *

Баджи и Мара жили к западу от Шагега, городка, выросшего вокруг казино, на границе между Висконсином и Миннесотой, в покосившемся сером домишке. Я припарковалась на улице, где грузовик не так бросался в глаза. Тощая псина в конуре рядом с домом подняла голову. Но не залаяла, и это заставило меня похолодеть. Раньше у меня случались стычки с такими безмолвными тварями. Однако эта попятилась. Ее бесцветные глаза закатились, когда я нажала на дверной звонок, установленный, должно быть, в лучшие времена. Изнутри донеслось цивилизованное пиликанье. Мара повозилась с замком и распахнула дверь.

Я встретила взгляд ее опухших красных глаз с искренним сочувствием:

– Соболезную вашей утрате.

Мы протянули руки и сцепили пальцы, как это делают женщины, делясь друг с другом эмоциями посредством неухоженных ногтей. Мара была на диво убедительна для женщины, не знающей, что делать с телом. Она тряхнула лохматой ретрошевелюрой в стиле Джоан Джетт^[3]. Оказалось, у нее имелись на то причины.

– Конечно, я думала позвонить в пожарную службу^[4], – призналась она. – Но я не хочу слышать сирену! Он выглядит таким умиротворенным и довольным. И мне не нравятся похоронные бюро. Мой отчим был гробовщиком. Я не хочу, чтобы Баджи накачали консервантами и он выглядел, как экспонат музея восковых фигур. Я просто подумала, что положу его где-то там… во вселенной… сделаю несколько звонков…

– Потому что вы знали: вселенная ответит, – подхватила я. – Возвратить человека природе – это естественно.

Я направилась в дом, когда Мара посторонилась. Она моргнула и недоумевающе посмотрела на меня ничего не подозревающими зеленовато-карими глазами. Я кивнула с мудрым сочувствием и перешла в режим продавца, когда слетающие с губ слова – лишь догадки относительно того, чего действительно хочет покупатель. Обычно я выгляжу заслуживающей доверия – отчасти благодаря суровому лицу. Оно хорошо служит мне в старании угодить людям. Но в основном помогает мой лучший навык – умение ориентироваться на глубинные потребности другого человека. Нужные подсказки я извлекала из вопросов Мары.

– Что именно вы подразумеваете под возвращением человека природе?

– Мы не используем химикаты, – пояснила я. – Тело разлагается под воздействием микроорганизмов.

– Что потом?

– Возвращение в землю. Это предполагает наша психодуховность. Отсюда и название: «Земля к земле». И деревья. Мы окружаем любимого человека деревьями. Так что вырастает роща. Наш девиз: «От могил к рощам». Вы можете пойти туда и помедитировать.

– Где это место?

– Когда придет время, я отведу вас туда. А сейчас мне нужно помочь Баджи начать его путешествие. Не могли бы вы показать мне, где он покоится?

Я поежилась при слове «покоится» – может, оно слишком раболепное? Но Мара уже показывала мне, куда пройти.

Задняя спальня в доме Мары и Баджи была забита нераспакованными товарами – похоже, у них имелась проблема, с которой я могла бы помочь, – но я оставила это на потом. Баджи лежал с отвисшей челюстью на грязных подушках, озадаченно косясь на пирамиду пластиковых контейнеров в углу. Как будто перед смертью он был слегка удивлен ее видом. Я дала Маре бумаги. Это были бланки разрешений на экскурсии в классе дочери Данаи, которые я прихватила с ее стола. Мара внимательно их прочитала, и я попыталась скрыть панику. Мало кто читает официальные бланки. Иногда мне кажется, будто я единственная, кто это делает, да и то, конечно, из-за моей нынешней работы. С другой стороны, иногда люди читают их напоказ, глазами, а не мозгом. Мара делала именно это. Она поморщилась, вписывая имя Баджи в первый пробел, а затем подписала бланки внизу с видом несчастной обреченности. При этом она сильно нажимала на палочки буквы М.

Эта искренняя деталь тронула меня. Я не бессердечна. Я подошла к грузовику и порылась за холодильниками для молочных продуктов, где, как я знала, имелся брезент. Принесла его в дом и положила рядом с телом Баджи. Он еще не успел окоченеть. На нем была футболка с длинными рукавами под потрепанной лжевинтажной рубашкой «Уайтснейк». Я завернула его в брезент, выпрямила ноги и сложила руки на груди, как если бы он был, скажем, последователем Гора. Потом опустила веки на вопрошающих глазах Баджи, и те остались закрытыми. Проделывая все это, я подумала: «Быстрее. Думать будешь потом». Но, проведя пальцами по его лицу, чтобы закрыть веки, я похолодела. Вечно не видеть ответа. Мне требовалось чем-нибудь подвязать его подбородок. В грузовике у меня был только буксировочный трос.

– Мара, – проговорила я, – вы хотите, чтобы я пошла к машине и принесла профессиональные крепления, или предпочтете пожертвовать Баджи свой шарф в знак вечной любви? Не в цветочек, если возможно.

Мара принесла длинный синий шелковый шарф со звездами.

– Подарок от Баджи на день рождения, – произнесла она очень тихо.

Я удивилась. Насколько я знала, Баджи был прижимист. Возможно, шарф был «о-го-го каким» подарком от виноватого супруга, вернувшегося к жене. Я обернула голову Баджи шарфом, чтобы подвязать его челюсть, и отступила. А я еще спрашивала себя, есть ли у меня призвание. Внезапно лицо покойного приняло сверхъестественно мудрое выражение. Словно при жизни он только притворялся мудаком, а на самом деле был великим шаманом.

– Как будто он… всезнающий, – прошептала впечатленная Мара.

Мы снова сплели наши пальцы. Все это начинало грозить нешуточными переживаниями. Я чуть не сломалась и не оставила Баджи на месте. Теперь, конечно, я жалею, что не сделала этого. Но вездесущий продавец, сидевший во мне, взял верх и продолжил гнуть свое.

– Все в порядке, Мара. Я собираюсь сопровождать Баджи на следующем этапе его путешествия, и обычно все проходит лучше, если скорбящий выпьет чашку чая и помедитирует. Вы же не хотите удерживать его.

Мара наклонилась и поцеловала мужа в лоб. Затем выпрямилась, глубоко вздохнула и пошла на кухню. Я услышала шум воды, наполняющей предположительно чайник, и взвалила Баджи на плечи, как пожарный – пострадавшего. Пока Мара заваривала чай, я протащила его через дверь, мимо молчащей псины и положила в кузов грузовика. Мне пришлось сбросить туфли на каблуках и запрыгнуть в рефрижератор, чтобы втащить тело внутрь. Адреналин помог, хотя платье порвалось. Я села за руль и повезла Баджи к Данае.

Она ждала на переднем крыльце. Я вылезла из грузовика. Она бросилась ко мне, но, прежде чем отдать ей Баджи, я потерла большой палец об указательный. Даная достала чек из заднего кармана джинсов, развернула его, но сказала, что сначала должна увидеть тело. Затем она улыбнулась и облизнула мясистые губы, словно обсасывала карамельку.

Моя любовь к Данае сползла с меня, как старая кожа. Иногда достаточно одного взгляда, чтобы все понять. Баджи обрел задумчивое достоинство. Даная была безумно нетерпелива. Соединить эти два факта у меня не получалось. Мы подошли к задней части грузовика. Я протянула руку и откинула брезент, но удержалась от желания посмотреть на Баджи и Данаю. Она протянула мне чек, а затем села рядом с Баджи. Я убедилась, что чек подписан правильно. Затем с облегчением отошла от грузовика. Из моих дальнейших действий вы поймете, что я не профессиональный похититель тел, как утверждали позднее. Я просто ушла. Бросила ключи на водительское сиденье грузовика и села в свою маленькую «Мазду». Я оплошала по двум пунктам. Во-первых, я должна была помочь занести Баджи в дом, а во-вторых – тайком вернуть грузовик. Погодите. Мне вообще не следовало забирать тело Баджи. Но то, что я оставила его тело в рефрижераторе, в конце концов навредило мне больше всего.

Это – плюс то, что я не заглянула ему под мышки. Увы.

Была еще только середина дня, а потому я отправилась прямиком в банк и депонировала чек. За вычетом суммы наличными, которую мой счет покроет до того, как чек будет оплачен. Шестьдесят долларов. С этими двадцатками в сумочке я поехала дальше, приказывая себе дышать и не оглядываться. Я вошла в нечто среднее между стейкхаусом и баром, место, которое часто посещала, когда у меня водились деньжата. Заведение находилось в лесу в нескольких милях от города вниз по шоссе. В «Счастливой собаке» я заказала виски и шикарный рибай. К нему прилагались зеленый салат и запеченный фаршированный картофель. Восхитительно. Мои чувства ожили. Еда и деньги вылечили меня. Виски убил тараканов. Я стала новым человеком, той, кому не уготована судьба закончить земную жизнь, косясь на кучку толстяков. Той, чья судьба сложилась при необычных обстоятельствах. Мой творческий порыв послужил поводом для дальнейших раздумий. Бизнес, который я придумала на лету, – «Земля к земле», – мог иметь успех. Люди искали альтернативы. К тому же смерть была устойчива к рецессиям и не могла быть легко передана на аутсорсинг другой стране. Я знала, что будут законы, правила и другие препятствия, но с помощью куша, сорванного Данаей, я могла наладить жизнь.

Пока я сама себе излагала свое многообещающее будущее, он приземлился в кресло напротив. Мой заклятый враг. Моя альтернативная страсть.

– Поллукс, – обратилась к нему я. – Моя индейская совесть. Где твой симпатичный наряд полицейского племени?

Поллукс был когда-то остроглазым боксером. Нос искривлен, левая бровь помята. Один зуб вставной. Костяшки пальцев – шершавые бугорки.

– Я не на дежурстве, – ответил он. – Но здесь не просто так.

Мое сердце дрогнуло. Я боялась, что Поллукс пришел, чтобы оказать мне особую услугу.

– Туки, – сказал он. – Ты понимаешь, о чем я.

– Мы должны прекратить встречаться?

– Я понял, что это ты, как только увидел рефрижератор. Инновационный подход.

– Я мыслитель, этого у меня не отнять.

– Племя не зря отправило тебя в колледж.

– Да, – согласилась я.

– Вот что я скажу. Я куплю тебе еще виски, прежде чем мы поднимем шумиху.

– Я собиралась начать прекрасный бизнес, Поллукс.

– Ты все еще можешь. Максимум лет через двадцать. Ты на славу поработала. Подозревали твоих подруг. Увы, они впали в истерику и начали хвастаться знакомством с тобой.

(Даная, Даная! Ох, моя ненаглядная.)

– Шутишь насчет двадцати. У-у-у, мне страшно. Ты разговаривал с Марой?

– Она похвалила твое обслуживание, сострадание и не отказалась от своих слов даже после того, как мы ей сказали, что за тобою стоит Даная.

– О, правда?

Я радовалась даже при таких обстоятельствах. Но мой приятель пока не признался, что нарочно запугивал меня.

– Поллукс, дай твоей старой приятельнице Туки передохнуть. И послушай-ка, почему двадцать?

– Я умею слушать, что говорят вокруг, – отозвался Поллукс. – Ты могла бы… я имею в виду, с твоим послужным списком. Тут никогда не знаешь наверняка. Срок может увеличиться и вдвое.

Я постаралась справиться с нехваткой воздуха. И все же чего-то недоставало. Преступления.

Поллукс уставился на меня – темным печальным взглядом из-под искалеченных бровей. Тот проникал в глубину моего нервного раскисшего сердца. Но теперь я видела, что он говорит всерьез.

– Как это? Почему двадцать гребаных лет?

– Не мое дело выяснять, знаешь ты или нет, что нашли на теле у Баджи.

– Что у него могли найти? Какую-нибудь фигню. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Ты знаешь правила, которым я подчиняюсь. Но было бы лучше, если бы ты не депонировала этот чек.

– Я не дура. Конечно, я его депонировала.

Поллукс промолчал. Мы посидели еще немного. Его поврежденная бровь опустилась. Он пригубил виски и с грустью заглянул мне в глаза. Иногда при определенном освещении я выгляжу поразительно, напоминая девчонку-оторву, Поллукс при любом освещении уродливый окончательно и бесповоротно. Но как мужчина, боец, он не теряет от этого много очков. Суровый, так его называют. Он отвел взгляд. Когда он на меня смотрел так выразительно, я понимала: это слишком хорошо, чтобы продлиться долго.

– А теперь скажи, – велела я. – Все-таки двадцать?

– Ты наконец добилась успеха, Туки.

– Это был солидный чек. Я подумывала о благотворительности, понимаешь? После деловых расходов…

– Дело не в чеке, хотя и в нем тоже. Послушай, Туки. Кража трупа? И того, что было на нем? Это больше, чем крупное воровство. Плюс рефрижератор…

Я чуть не поперхнулась. Нет, я действительно подавилась. Даже слезы навернулись. Я даже не считала свои действия преступлением. Слова «хищение в крупных размерах» звучат шикарно, если только вам сказать больше нечего.

– Поллукс, я не воровала! Я перевозила тело. Делала одолжение подруге. Ладно, для этого я позаимствовала грузовик. Ну, что мне оставалось, когда она кричала во весь голос: «Баджи, душа моя»?

– Да, Туки. Но ты депонировала чек. Кроме того, грузовик был рефрижераторным. Как будто ты собиралась расчленить тело.

Я потеряла дар речи.

Поллукс заказал мне еще виски.

– Ты единственный в своем роде, – наконец выговорила я. – А кроме того, потаватоми^[5]. Родня по племени.

– И друг, – подсказал Поллукс. – Мы, разумеется, провели вместе целую вечность. Мы росли вместе на Черепашьей горе. О, Туки, моя бесконечная…

– Бесконечная что?

Он не ответил. Я спросила опять.

– Мы добьемся сокращения твоего срока, – сказал он наконец. – Я попробую привести аргументы в твою защиту. Может, заключим какую-нибудь сделку. Я не думаю, что кража тела должна быть таким уж серьезным преступлением. И ты не знала…

– Продолжай. Почему это преступление? Это был просто Баджи.

– Я знаю. К тому же история с расчленением…

– Это глупо. И он был недостаточно свеж, чтобы его можно было продать.

Поллукс посмотрел на меня серьезно и сказал, чтобы я не вздумала ляпнуть это в суде.

– Власти племени не станут этим заниматься, – продолжил он. – Это дело федерального уровня. Люди в этой системе не знакомы с твоим чувством юмора. Твое обаяние не подействует. Для них мы просто большие злобные индейцы, ты и я. Хотя…

Он вроде как собрался меня обнадежить, но я его перебила:

– Только ты стал нашим племенным полицейским. Мудрый выбор.

– Ты можешь быть кем угодно, – вскипел Поллукс. – Ты заставляешь мой мозг кипеть. Заставляешь мое сердце (он осторожно коснулся своей груди) переворачиваться. Скручиваешь его в узел. Как будто никогда не слышала, что именно наш собственный выбор приводит нас туда, где мы есть.

Более правдивых слов еще никогда никто не произносил, но я не смогла ответить. Мысли в голове метались.

Мы пристально посмотрели друг другу в глаза. Я закатала рукава зеленого жакета и положила руки на стол. Вот тогда-то он вытащил наручники и арестовал меня. Прямо на месте.

* * *

Я не очень люблю смотреть телевизор, а потому, ожидая суда в тюрьме, воспользовалась правом на телефонный звонок, чтобы попросить Данаю привезти книги. Ее номер был отключен. Тогда я позвонила Маре – то же самое. К моему удивлению, на помощь пришла учительница, преподававшая в седьмом классе школы при резервации, когда я там училась. Я всегда думала, что Джеки Кеттл проявляла ко мне доброту, потому что была очень молода и первый год работала с детьми. Но оказалось, что она следила за своими учениками. Она узнала, что меня посадили в тюрьму, пошла на распродажу и за доллар купила целую коробку толстенных фолиантов. В основном это были жизнеутверждающие книги, то есть, по правде, казались комичными. Но среди них нашлось две или три, по-видимому, выброшенных студеном-первокурсником, некогда купившим их для программы обязательного чтения. Книги минувших лет. Мне позволили обзавестись старой «Антологией английской литературы» Нортона. Она помогла мне пройти через обрушившиеся испытания. Меня нечасто навещали посетители. Однажды пришел Поллукс, но мне показалось, что он вот-вот заплачет, и на этом все. Даная накликала на меня беду, сочинив историю, превратившую мой поступок в нечто особенное и все такое. Она заявила, что действовала необдуманно. Я простила ее, но не хотела больше видеть. Как бы то ни было, антология помогла скоротать время, и довольно скоро мне пришлось встретиться с Л. Роном Хаббардом. Собственно, у нашего племени имелся адвокат-защитник, который был саентологом. Так бывает с исконными обитателями нашей земли. На самом деле его звали не Л. Рон Хаббард. Просто мы его так окрестили. Его настоящее имя было Тед Джонсон. Мы с Тедом встречались в унылой комнатенке, отведенной для встреч с адвокатами. Тед Джонсон был самым невзрачным человеком на свете, грустным недотепой в мешковатых костюмах из магазинов готовой одежды, предпочитающий мягкие галстуки в духе восьмидесятых. Картину дополняли большие залысины и кудрявый чубчик, который он постоянно зачесывал назад. У него было круглое пустое лицо, совершенно непроницаемые зеленые глаза с крошечными зрачками, холодными, как сверла. К сожалению, он не скрывал своей сверхъестественной проницательности.

– Туки, я удивлен.

– Вы удивлены, Тед? Удивлена я. Кто назвал это преступлением?

– Это кража тела!

– Это была не кража. Я же не оставила тело себе.

– Хорошо. Я воспользуюсь этой информацией. Вы, однако, приняли платеж в размере более двадцати пяти тысяч долларов, что, если рассматривать дело как случай со статуей и так далее…

– Со статуей? Вы, верно, хотели сказать – статут?^[6]

– Я сказал то, что сказал.

Тед стоял на своем. Я была в беде.

– Само человеческое тело стоит девяносто семь центов, – сообщила я ему. – Это если продавать составляющие его минералы и прочее.

– Хорошо. Я воспользуюсь этой информацией.

Он сделал паузу:

– Откуда вы это знаете?

– От моего школьного учителя химии, – ответила я.

Только потом мне пришло в голову, каким идиотом был мистер Хрункл, а еще и то, что на каком-нибудь черном рынке органов Баджи, возможно, стоил бы намного больше. Меня зазнобило, но я продолжила говорить.

– Послушайте, Тед. Деньги от Данаи – простое совпадение. Я взяла их на хранение. Она горевала, и я боялась, что она сотворит с ними какую-нибудь глупость, а я ее лучшая подруга. Я хранила эти деньги для нее. Как только вы меня вытащите отсюда, деньги вернутся на ее счет, где, не сомневаюсь, долго не пролежат.

– Конечно. Я воспользуюсь этой информацией.

– Итак, какова наша стратегия?

Тед заглянул в свои записи:

– Вы не оставили себе тело, стоимость которого сводится к девяносто семи центам.

– Может, не стоит упоминать про «сводится к». И вероятно, сейчас оно стоит немного больше. Инфляция.

– Хорошо. Деньги вы взяли у Данаи на хранение, чтобы та не потратила их, пока была не в себе от горя.

– Она сошла с ума от горя. И я ее лучшая подруга. Запишите это.

– Да. У нас все будет хорошо! Я вас вытащу!

Он выглядел так, словно ему нужно было вздремнуть. Но прежде чем заснуть, он прошептал что-то странное:

– Вы знаете, что было приклеено к его телу, верно?

– Я полагаю, какая-нибудь бирка. Например, D.O.A.^[7].

– Нет, под рубашкой.

– Рубашкой «Уайтснейк». Классической. Старые кассеты?

Лицо Теда сморщилось в попытке понять, что я имею в виду. Он опасливо огляделся по сторонам, а затем покачал головой:

– Для меня об этом слишком рискованно говорить. Вас посетят люди из управления по борьбе с наркотиками или кто-то в этом роде. Не знаю, может быть, только местные. В деле кроется нечто большее, чем вы думаете. Или, может быть, вы сами это знаете. Но чур, я в этом не участвую.