Хейтеры

Посвящается: Кори, Мэтту и Виктору; Сэму, Раину, Леннгу, Джорджу, Янг и снова Виктору; Сэму и Дилану; Джареду; Скэму, Джейку, Алеку, Эрику, Дэнни, Ари, Ларджу, Алексу, Бретту, Бену, Малайке и Спенсеру; еще раз Бену и Мэтту; еще раз Алеку и Бретту; Алану, Мэтту (опять) и Питу; Тому, Джилли и Джиджи; Джоэлу, Джеку и Джону; снова Мэтту, Майку и Дэйву; и опять Мэтту, Мике, Робу, Джо, Джеффу, Хизер и Седжи; снова Мике, Дэйву, Нине и Джошу; и опять Мике и Дэйву. И всем ребятам, с которыми мне довелось играть в группе.

Jesse Andrews

THE HATERS

Печатается с разрешения автора и литературных агентств William Morris Endeavor Entertainment, LLC и Andrew Nurnberg.

Перевод с английского Юлии Змеевой

Дизайн обложки Екатерины Климовой

Text copyright © 2016 Jesse Andrews

© Ю. Змеева, перевод на русский язык, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Об авторе

Дебютный роман Джесси Эндрюса «Я, Эрл и умирающая девушка» стал бестселлером The New York Times и USA Today и получил признание критиков и блистательные отзывы. Фильм по книге удостоен главного приза жюри и приза зрительских симпатий на кинофестивале в Санденсе в 2015 году. Джесси Эндрюс – писатель, музыкант и сценарист. Живет в Бостоне, штат Массачусетс. Подробнее об авторе на сайте www.jesseandrews.com.

Благодарности

Во-первых, эти благодарности не способны адекват- но выразить степень признательности тем, кто мне помогал.

Во-вторых, спасибо моему блестящему и преданному редактору Мэгги, благодаря которой я начал писать юношескую литературу. А еще, если бы не Мэгги, то Эш, Кори и Уэс сбежали бы из джазового лагеря не раньше, ну не знаю, 250-й страницы.

В-третьих, моему не менее блестящему, преданному и терпеливому агенту Клодии из агентства WME, мастеру своего дела, принцессе-воину, лучшему читателю и другу, с которой так приятно пропустить стаканчик. А также Лоре, Анне и Саре.

В-четвертых, Сьюзан, Лейли, Майклу, Чэду, Джеффу и остальным героически помогавшим мне членам команды Abrams, благодаря которым эту книгу вообще можно читать, а также приятно держать в руках и разглядывать. Спасибо за то, что терпели меня в офисе, пока я стучал по клавиатуре, сняв носки и ботинки.

В-пятых, Анджеле Абадилья, Келвину Стэмли и несравненному Дуэйну Долфину, музыкантам и учителям, которые сформировали меня как музыканта, но главное – как человека, что хорошо, ведь музыканта из меня в итоге так и не получилось.

В-шестых, маме, папе, Лене, Ив и бабушке – семье, из-за которой я и пишу о семьях.

И наконец, Тамаре, моему первому читателю и последней любви.

Глава 1
Мы не думали, что в джазовом лагере будет столько чуваков

В джазовом лагере было полно чуваков. Вообще говоря, их там оказалось чересчур много.

Мы с Кори стояли в актовом зале Шиппенсбергского университета, куда нас созвали на ознакомительное собрание. Тут толпилась целая куча чуваков. Они пыжились изо всех сил, пытаясь казаться крутыми и невозмутимыми. Везде, куда ни глянь, стоял чувак и усиленно делал дружелюбное и располагающее лицо. И каждые десять секунд мы слышали, как в разных углах зала какие-то чуваки шутили, потому что другие чуваки в тех углах каждые десять секунд вдруг взрывались громким ненатуральным хохотом.

Они очень старались смеяться естественно, но выходил безумный, натянутый, маниакальный смех, как у людей, намеренно пытающихся перехохотать друг друга.

Мы с Кори отыскали места в сторонке и сели, очень надеясь, что никто из этих чуваков не подсядет к нам и нас не поглотит ни одна компания. Увы, случилось неизбежное: к нам подошел какой-то чувак. Он был белым. В джазовом лагере вообще преобладали белые парни. Чувак прижимал в груди футляр для тенор-саксофона с золотой гравировкой, а на голову нахлобучил фетровую шляпу с двумя орлиными перьями разных цветов.

Кори барабанил партию и совершенно ушел в себя, так что чувак обратился ко мне.

– Чуваки, не возражаете, если мы сыграем трио? – спросил он, и я не слишком удивился, услышав, что парень с такой наружностью замурлыкал вкрадчивым голосом джазмена.

Он пытался спокойно и радушно улыбаться, но в глазах было отчаяние утопающего, и я понял, что нам придется принять его в свою компанию. Хотя бы ненадолго.

– Конечно, чувак, – ответил я. – Я – Уэс.

– Адам, – представился чувак и попытался пожать мне руку каким-то хитрым многоступенчатым рукопожатием. Слишком долгим, на мой взгляд. – Прости… как ты сказал, тебя зовут?

Парень оказался не готов к тому, что меня зовут Уэс, и это тоже совсем не удивило, учитывая, как внимательно он оглядел мое лицо и цвет кожи.

– Уэс, – повторил я. – Как Уэс Монтгомери^[1].

– Уэсс, – проговорил он, произнеся мое имя на мексиканский манер. – Очень круто, очень. И из каких ты краев, Уэс?

– Мы с Кори оба из Питтсбурга, – ответил я, надеясь, что, услышав свое имя, Кори встрепенется и придет на подмогу.

Кори уставился на парня, не переставая барабанить партию. Такого понятия, как «умение вежливо вести беседу», для Кори просто не существовало, и, по идее, это должно было усложнять ему жизнь. Но нет. На деле выходило наоборот.

– Питтсбург, – наконец произнес Адам. – Первоклассный джазовый городишко. А я вот простой трубач из Джерси. Мое орудие – тенор.

– Круто, – сказал я. – У меня бас. А Кори у нас, как видишь, фаготист мирового класса.

И тут уже наш угол взорвался неестественным хохотом на весь зал. Адам откинул голову и зашелся:

– АХАХАХАХАХАХ! ФАГОТИСТ? Ох, чувак. Уэс, да ты приколист, – на нас стали оглядываться. Я попытался сделать приличную мину, означающую «кажется, я только что удачно пошутил», но при этом не выглядеть так, чтобы окружающим захотелось тут же заехать мне в рожу. Оказалось, сделать такую мину невозможно.

– Не, серьезно, давайте как-нибудь вместе поджемим, – разошелся Адам, но, к счастью, в этот момент на сцену вышел Билл Гарабедян с группой, и все заликовали, причем каждый пытался ликовать оригинальнее других, выделяясь из общей массы.

Билл Гарабедян – знаменитый джазовый гитарист, и, собственно, сейчас мы находились в его лагере. Это был тощий белый чувак с бритой головой и хитро подстриженной бородкой – в виде пятачка под нижней губой и эспаньолки. Мы сразу поняли, что приветственную речь он заранее не подготовил. Он, как и Адам, говорил вкрадчивым тоном джазмена, только более низким, и вот как выглядели основные положения его речи:

– Меня зовут Билл.

– Спасибо, спасибо.

– Ха-ха!

– Не, ребят, успокойтесь, серьезно…

– Спасибо, ага.

– Добро пожаловать в наш ежегодный джазовый лагерь. Уже пятый год.

– Ха, ха, серьезно? А я думал, пятый…

– Что вообще говорят в таких случаях? Чуваки, никто не хочет подняться сюда и выступить вместо меня?

– Я серьезно.

– Ха-ха. Ну да ладно.

– Блин, я слишком стар для всего этого…

– А вы, ребята, с каждым годом все моложе и моложе, ага.

– Ха-ха, да не, серьезно, точно говорю…

– Вот стою здесь, на сцене, и смотрю на ваши молодые лица…

– … и вспоминаю, каким был в вашем возрасте. Тогда меня только одно интересовало: я хотел знать, что будет с джазом.

– Каково будущее джаза, сечете, о чем я? Будущее… джаза.

– А в семнадцать меня уже номинировали на «Грэмми»…

– И тогда я понял: вот оно, будущее джаза! Оно наступило.

– Потому что вы сами не заметите, как будущее наступит…

– Подумайте об этом. Будущее подкрадывается незаметно!

– И вы сами не заметите, как постареете…

– … вы состаритесь, покроетесь морщинами и перестанете нравиться девчонкам! Ахахаха!

– А ты чего смеешься, Дон?

– Ты и сейчас им не особо нравишься, чувак.

– Короче, на чем я остановился?

– Серьезно, чуваки…

– Расс, подскажи, что я там говорил? Не помнишь?

– А разве я этого уже не сказал?

– Хм. Может, это был не ты вообще.

– Короче, ладно…

– Ага, вспомнил. Короче. Слушайте. Эти две недели мы посвятим исследованию вашей индивидуальности как музыкантов.

– Мы реально хотим, чуваки, чтобы вы собрали свои группы, но поджемили и с другими и вышли за пределы своих возможностей, сечете, о чем я?

– И поэтому мы сделали вот что…

– В этом году мы взяли в два раза больше ребят из ритм-секции…

– В два раза больше барабанщиков, басистов, пианистов, гитаристов…

– Поэтому у вас, духовиков, будет вдвое больше шансов поджемить!

– А-ха-ха-ха, не говори…

– Всегда пожалуйста, духовики…

– И ритм-секция, не волнуйтесь, вы тоже сможете поджемить сколько угодно.

– Через минуту устроим пробы и поделим вас по уровням…

– Но сначала нам с другими учителями надо немного размяться…

– Поприветствуйте нашу команду!

С этими словами Билл и учителя сыграли ударный хард-боп с нереальным рваным ритмом.

Целью этого выступления было продемонстрировать, что все они – джазовые гении, которые кого угодно закатают в бетон, и им это удалось. Вся песня, по сути, представляла собой последовательность нот, которые не складывались ни в какую мелодию. Сыграть такую песню невероятно сложно, и если у тебя это получилось, значит, ты перешел на высший уровень и имеешь право называться реальным джазменом.

Наш новый приятель Адам вдохновился так, что чуть не испытал оргазм. Примерно каждые пятнадцать секунд – без шуток – он выдавал что-то вроде: «Блин! Да эти ребята умеют играть!» или «Во Билл отжег!» Еще он пытался восторженно материться, но ему самому при этом, видимо, становилось неловко. Только это и умеряло его пыл.

А вот мы с Кори не особо вдохновились. То есть, конечно, мы тоже оценили офигенную игру этих крутейших джазменов. Но в душу закрались сомнения: а что мы, собственно, будем делать в этом лагере? Видите ли, мы нормально играли на наших инструментах. Нормально, но не круто. А летние интенсивы Билла Гарабедяна, «Джазовые гиганты будущего», славились тем, что в них участвовали только первоклассные молодые джазмены. Если честно, зимой, подавая заявку, мы не надеялись, что нас возьмут. Мы вообще записались, потому что заставил учитель музыки. А когда узнали, что приняты, это вызвало скорее растерянность, чем восторг.

Однако теперь все встало на свои места. Оказывается, мы с Кори попали в число тех барабанщиков и басистов, которые понадобились им для увеличения ритм-секции. Мы были джазовой шелухой. Худшими из лучших. И я достаточно хорошо знал тактику преподавателей музыки, чтобы понять: обещание Билла «у вас будет куча шансов поджемить» также означает «у вас будет еще больше шансов торчать на репетициях и раздраженно слушать игру примерно таких же посредственных музыкантов, как вы сами».

Итак, мы с Кори пытались осмыслить всю серьезность ситуации, в которой оказались. Мы на две недели застряли в крошечном городке в трех часах езды к востоку от Питтсбурга, считай, на необитаемом острове, вместе с толпой выпендривающихся чуваков, и при этом примерно в половине случаев играть нам не дадут. Нас это не вдохновляло.

А еще нас не вдохновила песня, которую Билл Гарабедян с командой исполнили на бис. Это была очень медленная фьюжн-композиция «Мгновение». По сути, она могла бы стать саундтреком к сексуальной сцене с участием директора школы.

Глава 2
Пробы прошли хреново

На пробах было еще девять басистов. Учителем басистов оказался здоровяк азиатской наружности с усталым лицом. Его звали Рассел, и он нам все объяснил:

1. По итогам проб нас разделят на пять больших групп: Дюка Эллингтона, Каунта Бейси, Тэда Джонса и Мела Льюиса, Вуди Германа, Джина Крупы.

2. В каждую попадут два басиста и будут играть по очереди.

3. Все группы по-своему крутые, понимаете?

4. Поэтому не загоняйтесь, что попали не туда, куда хотели.

5. Если, конечно, это не группа Джина Крупы.

6. Если вы попали в группу Джина Крупы, вам стоит призадуматься, не провести ли следующие недели не в этом лагере, а, к примеру, ночуя под мостом с бомжами.

Ну, допустим, последние два пункта Расселл вслух озвучивать не стал. Но я отчетливо услышал, как он об этом думает.

Стоит ли говорить, что я попал в группу Джина Крупы – сборище наиболее отстойных игроков. Вообще-то, пробы прошли не так уж плохо. Но мне стало как-то не по себе оттого, что я единственный играл на бас-гитаре, а не на контрабасе. Мне кажется, из-за этого я выглядел ненастоящим джазменом. Еще мне стало не по себе оттого, что почти все другие басисты играли нереально круто.

Кори тоже определили в отстойник Джина Крупы. Мы были в отчаянии и за обедом высказали друг другу свои соболезнования.

КОРИ: Значит ли это, что я должен играть, как Джин Крупа?

УЭС: Если тебе вообще дадут играть, что маловероятно.

КОРИ: Джин Крупа играет, как отмороженный.

УЭС: Неправда.

КОРИ: Как король всех отмороженных.

УЭС: Джин Крупа вообще не играет, потому что он, типа, давно умер.

КОРИ: Это да, но когда-то он играл, как самый большой баклан во всей Америке.

«Баклан» – общее наименование для всех, кто делает что-либо хреново. Кори, наверное, последний человек на земле, который использует это словечко. Думаю, оно нравится ему, потому что так любил говорить Херб Элперт, великий джазовый трубач, который внушает нам одновременно ужас и восторг.

КОРИ: У меня новая любимая песня.

УЭС: Че, серьезно, какая?

КОРИ: Она называется… «Мгновение».

УЭС: Ооооо, дааааа…

КОРИ: Мне так повезло, недавно я слышал ее в живом исполнении…

УЭС: Ага, я тоже там был.

КОРИ: … и это было так нереально круто и офигенно, что мне пришлось заняться членовредительством.

Членовредительство часто всплывает в наших разговорах с Кори. Это, можно сказать, наша любимая тема.

УЭС: О да, чувак, ты прав.

КОРИ: Конкретно, мне пришлось пойти на ресепшн, взять целую упаковку скрепок и прикрепить их к своему члену.

УЭС: Прямо к крайней плоти. Классический гамбит.

КОРИ: Да, воткнуть прямо в крайнюю плоть.

Суть в том, что столкнувшись с чем-то реально крутым, мы якобы приходим в такой восторг, что совершенно теряем голову и в порыве безумного счастья вынуждены заняться членовредительством. Причинение вреда своему члену для нас – мера офигенности той или иной вещи.

УЭС: Вообще-то я не хотел признаваться, но прослушивание этой прекрасной и загадочной композиции заставило и меня причинить непоправимый вред своему члену.

КОРИ: Хотелось бы узнать об этом во всех подробностях, пожалуйста.

УЭС: Я пошел на стоянку и бродил там несколько часов, а может, дней, и наконец набрел на незапертую машину. Тогда я вызвал эрекцию, чтобы как следует защемить член дверцей машины.

КОРИ: О, какая прелесть.

Важно отметить, что членовредительство также имеет место быть, когда мы сталкиваемся с чем-то отвратительным. Правда, в этом случае нам не столько хочется причинить вред своему члену, сколько унестись вместе с ним подальше любой ценой. Как понимаете, за долгие годы мы проиграли тысячи различных сценариев членовредительства.

КОРИ: А это саксофонное соло… сопрано такой чистоты и глубины, что я просто был вынужден оторвать свой член и скормить его кошкам. Чпок! Сорвал, как спелый помидорчик с ветки.

Тут мы увидели, что к нам направляется Адам, и это заставило нас прекратить разговор. Адам совсем освоился и шагал такой развязной походкой, что расплескивал жидкости, стоявшие на его подносе.

– Пробы просто чума, – сообщил он нам. – Какие же талантливые чуваки тут собрались, блин!

– Точняк, – ответил я.

– Рбрбур, – пробурчал Кори. У него никак не получалось притвориться, что Адам ему интересен, но он, видимо, решил, что надо издать какой-то звук, чтобы не показаться совсем странным.

– Меня просто убивает, что вокруг столько талантов, – распинался Адам, так и не присев. – Я слушал, как играют другие духовики, и думал: да что я вообще здесь делаю?

– Ага, – кивнул я.

– Но я нормально сыграл.

– Мм… хорошо.

– Лучше, чем ожидал, реально.

– Очень хорошо.

– Но что, если мне это не по зубам?

– Хмм? Да нет, чувак, вряд ли.

– Не знаю, друг. Ха-ха, просто не знаю.

Это могло продолжаться вечно, но тут я спросил, в какую группу его определили.

– А в какую группу ты попал, если не секрет?

– Каунт Бейси. Первый солист.

– А, круто.

– Ну так а вы, ребят? Увижу вас за барабанами и басом? Или вас, крутышей, взяли к Дюку Эллингтону?

– Вообще-то, мы в группе Джина Крупы, – ответил я.

– О, – проговорил он.

Адам продолжал улыбаться, но его глаз почти незаметно задергался. А потом парень начал очень медленно пятиться, отодвигаясь назад.

Серьезно. Как будто решил, что заразится от нас и тоже начнет играть фигово.

– Очень круто, очень круто, – повторял он, стараясь не смотреть нам в глаза. – Ну, мне пора… в смысле, пора обедать.

– Как-нибудь поджемим! – крикнул я вслед, надеясь вызвать у него угрызения совести.

– Обязательно, чувак, – ответил Адам, но его голова уже повернулась совсем в другую сторону, так что в итоге он сказал это кому-то другому.

КОРИ: На фига тебе джемить с чуваком, который носит шляпу частного сыщика с орлиными перьями?

УЭС: Не парься, узнав, что мы в группе Джина Крупы, он не только не станет джемить с нами, но и никогда больше не захочет с нами разговаривать.

Кори (заглатывая еду так быстро, что это мешает дыханию): Крбрр.

УЭС: Теперь нам придется выбирать партнеров для джема среди гораздо более отстойных чуваков, чем он.

КОРИ: Я хотел сказать, что мне придется отхлестать тебя по щекам, если ты и дальше будешь пытаться затусить с непонятными отморозками.

УЭС: Спасибо за предупреждение.

КОРИ: Спорим, есть стопроцентная вероятность следующего сценария…

УЭС:?

КОРИ: … что у этого парня на члене вторая такая же идиотская шляпа с перьями, только маленькая.

Глава 3
Наконец появляется девчонка

С обедом мы быстро управились. Кори позвонила мама, и ему пришлось с ней разговаривать. Поэтому я заявился в репетиционную группы Джина Крупы за двадцать минут до начала репетиции. Там уже сидели несколько ребят.

И один из них оказался девчонкой. В этом не могло быть сомнений.

Теперь послушайте. Я не то чтобы без ума от девчонок, нет. Я не из тех чуваков, что готовы выставить себя полными идиотами перед другими чуваками, лишь бы улучшить свои шансы затусить с девчонкой. Меня бесит, когда парни так делают.

Еще я не из тех, кто готов придумать себе особый имидж, лишь бы девчонки на него запали. Знаете, как парни, которые сидят на ступеньках школы с акустической гитарой и косят под Джейсона Мраза. Или те, кто ведет себя с девчонками как полное чмо, думая, что если они будут так делать, девчонки безнадежно влюбятся в них. Они отращивают супердлинные волосы, старательно моют голову несколько раз в день. Потом волосы лезут в глаза, и приходится постоянно встряхивать головой, оглядываться, чтобы, не дай бог, никто не заметил, как сложно им ходить с такими нереально красивыми волосами. А потом они закатывают глаза или тихонько ругаются про себя.

Думаю, все согласны, что на свете нет ничего ужаснее таких парней. Поэтому я и не пытаюсь вести себя как-то по-особенному, чтобы понравиться девчонкам. Но это не значит, что я не думаю о них все время. Нет, в моей голове постоянно звучит: «Девчонки-девчонки-девчонки-девчонки. Красивые девчонки, симпатичные девчонки. Сексуальные девчонки, остроумные девчонки, толковые девчонки. Девчонки. Как круто, если я вдруг понравлюсь девчонке. Это будет такое счастье, что я, наверное, не смогу пошевелиться. Поэтому даже к лучшему, что этого не происходит и, наверное, не произойдет никогда. Короче… девчонки».

Так что вот. Беру свои слова обратно: я без ума от девчонок. Но это не нарочно. Если ты помешан на девчонках, то рано или поздно выставишь себя идиотом, но с этим я ничего поделать не могу.

Например, единственная причина, по которой я играю на басу, – девчонка. Выражаясь словами нашего учителя истории, это безапелляционный факт. В средней школе я влюбился в девчонку, которой нравилась песня Ники Минаж Super Bass. Ее звали Лара Вашингтон, и я много месяцев не мог проронить при ней ни слова, испытывая парализующий страх при ее появлении. А потом нас посадили вместе на лабораторной, и она все время напевала себе под нос: «О, этот парень, бум-ба-дум-бум-бум, ба-дум-бум, у него супер-бас». А я, такой, спрашиваю: а что значит супербас? А она говорит: супербас – это когда парень нереально секси. Супербас – это вообще все, о чем можно мечтать, когда дело касается парней.

Сразу после этого я начал играть на басу. И почему-то у меня получилось, и это было круто. Мне нравилось, что у меня хоть что-то хорошо получается. Но даже если бы выходило плохо, круто, что у меня наконец появилась фишка. Всегда завидовал ребятам, у которых есть фишка. Тем, кто ходил на тренировки по футболу или в балетную школу и не просто убивал там время. Это была их фишка. Даже у Керела Гарфилда, который навязчиво складывал оригами из всех своих тетрадок, потому что не мог себя контролировать, имелась фишка. Я его за это уважал.

Итак, моей фишкой стала музыка. Это было здорово. И до сих пор здорово. У меня хорошо получается, я отлично разбираюсь в музыке и никогда никому не рассказываю про самый главный подвох, который заключается в том, что вообще-то я не люблю музыку.

Ну ладно, не так. Признаюсь. Соврал. Музыку я люблю. Но и ненавижу тоже.

Точнее, не так. «Ненавижу» не совсем подходящее слово. На самом деле просто во всем вижу недостатки. Короче, я как та ложка дегтя в бочке меда.

Такие, как я, не ненавидят. Просто всегда найдут повод придраться. И это не значит, что они не любят то, к чему придираются. Я, например, не понимаю, как можно не любить музыку.

Как-то все это запутанно. Давайте в отдельной главе разберемся, что к чему, и тогда, возможно, станет понятнее.