Часть 1
Пролог
Когда я была маленькой, мама часто говорила мне, что нужно оставаться сильной и слушать только свое сердце. В ее словах слышалась недосказанность, как будто эти наставления могли однажды изменить мою жизнь.
Она всегда улыбалась, и в карих радужках родных глаз искрились тепло и нежность даже в моменты наших редких ссор. Мама делилась с миром неподдельной и безусловной любовью и никогда не жаловалась на жизнь, хотя жила в тесной квартирке на окраине Лос-Анджелеса с ребенком.
– Эми! – слышу сквозь толщу воды его крик. – Не умирай, прошу тебя!
Мне хочется открыть глаза, прикоснуться к нему, сказать, что все хорошо, но меня уносит в небытие. Долгожданное умиротворение рядом, оно готово увлечь меня за собой в неизвестность. Но даже тьма не страшна, когда слышишь голос любимого человека.
– Прошу, не оставляй меня!
Глава 1
Дождь
Лафайет, штат Луизиана, США
Я дергаю ручку двери. Замок, как всегда, упрямо заедает, и я проклинаю тот день, когда купила эту машину. Дергаю посильнее – дверца со скрипом открывается, и в салон врываются капли дождя.
– Спокойно, Эми, – бормочу себе под нос, – все не так плохо, как ты думаешь.
За пару мгновений моросящий дождик перерастает в ливень. Моя одежда становится насквозь мокрой, а волосы неприятно прилипают к лицу. Вдобавок ко всему начинается сильный ветер. Прикусывая нижнюю губу, я пытаюсь сохранять спокойствие, в то время как внутри меня бушует ураган плохих эмоций.
Не стоило приезжать сюда, в ее родной город, в поисках новой, спокойной жизни. Я подхожу к небольшому, знакомому мне с детства дому и окунаюсь в воспоминания.
Здесь все осталось прежним: огромные кривые ветви деревьев, нависающие над старым домом молочного цвета с бледно-голубой черепицей, запах сырого асфальта и листвы, – все это напоминает мне о тех днях, когда мы с мамой приезжали к бабушке летом, и она угощала нас своей фирменной шарлоткой с хрустящей корочкой и блинчиками с корицей.
Я закрываю глаза и вдыхаю призрачный запах печеных яблок и теста. На мгновение мир перестает существовать: этот дождь, холод, моя разваливающаяся машина и бесконечные поиски матери, пропавшей год назад. Все становится правильным, и, переведя дыхание, я иду в дом. Дверь с жалобным скрипом открывается, впуская меня в уютную гостиную с моим любимым диванчиком у окна, где я часто сидела вечерами за кружкой какао и читала очередной бульварный романчик.
В Лафайете часто идут дожди. Улицы затапливало до тех пор, пока десять лет назад проблему не решили, переработав всю систему канализации. Страховые компании ненавидели этот город, а его жители ездили в основном на высоких джипах, чтобы в огромных лужах не залить мотор. Нашему дому всегда везло: он находился на небольшом склоне, что уберегало от наводнений.
Не сдерживая счастливой улыбки, с чувством сладкой ностальгии, я иду открывать гараж, чтобы завезти туда свою развалюху, которую купила у отца одноклассника пару лет назад. Теперь я понимаю, почему он так радовался нашей сделке: я разорилась на починку двигателя уже дважды за этот год.
Я паркую машину и невольно замечаю угольно-черный Форд Мустанг, притаившийся на другой стороне улицы. Из-за проливного дождя мне не удается разглядеть водителя, отчего на душе становится тревожно. Эта машина кажется мне подозрительной, как и те полсотни, что встречались по дороге. Но даже когда я немного успокаиваюсь, когда моя мания преследования утихает, я не могу не отметить, что такая тачка – большая редкость в этом районе.
Заставляю себя отвернуться от тревожащего меня объекта и спешу поскорее закрыть дверь гаража.
«Ты снова себя накручиваешь, Эм», – мысленно повторяю и иду раскладывать вещи.
С уходом мамы меня не покидает чувство, будто за мной кто-то следит. Возможно, так мое подсознание отказывается принимать горькую реальность: поиски мамы прекратились пару месяцев назад. Ее причислили к пропавшим без вести. Весь прошлый год я была словно на иголках: утро начиналось со звонков в больницу и полицию, сутки проходили в бесконечном мониторинге новостей в Интернете, а вечера – в морге. Каждый раз, когда с мертвого тела поднималась простыня, мое сердце переставало биться. К счастью, ни одно холодное лицо не было ее лицом. Не могу поверить, что мама вот так просто бросила меня, и не могу смириться с тем, что ее, возможно, больше нет.
Моя комната находится на втором этаже, маленькая и уютная, в теплых молочных цветах. Там до сих пор хранятся мои тетрадки и изрисованные альбомы, а в воздухе витает запах акварели вперемежку с каким-то сладким и непонятным запахом этого дома. Я смотрю на свою кровать. В детстве она казалась мне огромной, а сейчас мне в нее не уместиться.
Мамина спальня – напротив моей; в ней больше света. Я любила приходить к маме в ясные дни и наблюдала, как маленькие пылинки переливаются в солнечных лучах, представляя, что это волшебная пыль.
Кидаю сумку на потертое кресло и падаю на кровать.
Год назад не стало бабушки. После этой утраты, после похорон, в маме что-то изменилось. Она замкнулась в себе и решила ненадолго уехать, оставив меня в Лос-Анджелесе доучиваться последний семестр. Предварительно она переписала бабушкино завещание на меня, чтобы у меня за душой хоть что-то имелось, так что помимо денежных сбережений мне в наследство остался и этот дом.
После школы мне предлагали стипендию во многих университетах страны, но я выбрала университет Луизианы, ведь, возможно, именно здесь мне удастся найти зацепки, касающиеся исчезновения мамы.
Я аккуратно раскладываю вещи в мамин комод и расстилаю постель. За окном уже сумерки, а дождь до сих пор не прекращается. Я подхожу к окну и смотрю на улицу – машины больше нет, видимо, туристы заблудились. Несмотря на ужасную погоду, приезжие – частые гости этого городка. У нас много музеев и парков, которые так сильно привлекают гостей. А еще здесь часто проходят музыкальные фестивали и ярмарки. Лафайет идеально подходит для спокойной, семейной жизни.
Обустроив комнату на свой лад и перекусив, я иду в душ, чтобы смыть с себя остатки дождя, попутно закидывая вещи в стирку. Дорога была очень долгой, поэтому, как только я попадаю в уютную постель и моя голова касается мягкой подушки, меня уносит в сладкий и безмятежный сон.
Глава 2
Том
Дыхание держу ровнее, сохраняю средний темп, чувствуя первые покалывания в боку. Пробежка с утра – не столь давняя традиция. Она приводит мысли в порядок и позволяет отвлечься. Я люблю слушать музыку во время прогулок, а во время бега она помогает мне подобрать нужный ритм.
Забегаю в небольшой парк и перехожу на шаг, чтобы привести пульс в норму. Вдыхаю полной грудью запах свежескошенной травы, и на лице появляется легкая безмятежная улыбка. Сегодняшнее утро подарило немного солнца, что так несвойственно для приближающейся осени в этом городе.
Выхожу на небольшую поляну, залитую солнечным светом, и наслаждаюсь теплом.
Спокойствие и умиротворенность – вот, что я ожидала от переезда, и мои ожидания оправдались.
«Где бы ты ни была, что бы с тобой ни происходило, знай: дома тебя всегда ждут и любят», – говорила мне мама.
Я вспоминаю ее слова, и пелена слез застилает глаза. Радость и печаль перемешиваются в ком эмоций, и я присаживаюсь на газон, обхватив колени руками.
Меня зовут Эмилия Грин, мне восемнадцать лет, и я совсем одна. Моя бабушка умерла, мама пропала, а отца я никогда не видела. Мама говорила мне быть сильной, но с каждым днем я теряю веру.
Надеюсь, хотя бы в этом городе я смогу жить по-новому.
Минуту лирики прерывает чей-то яростный крик; я вздрагиваю и всматриваюсь в сторону звука, а затем направляюсь к источнику шума. За деревьями, рядом с многолетним развесистым дубом, появляются силуэты людей. Пышные ветви скрывают их лица.
– Сколько раз повторять: не суй свой нос в чужие дела! – слышится чей-то грубый баритон.
Я прячусь за толстым деревом и наблюдаю за происходящим: тройка незнакомцев в капюшонах окружили парня, лежащего на сырой земле и захлебывающегося собственной кровью. Его одежда тоже пропитана ею, а еще грязью и пылью. Он хрипит и что-то бубнит себе под нос, постанывая от боли. Второй парень, тот, что в черной косухе, изо всех сил пинает его ногами в живот. Нападающего я не вижу, он стоит спиной, так что мне приходится раздвинуть листву, чтобы запомнить лица бандитов. Я опускаюсь на четвереньки и ползу под кустами, отделяющими меня от хулиганов, пытаясь увидеть хоть что-то, но как только мне удается найти лучший ракурс, незнакомцы растворяются в лесной чаще. Остался лишь окровавленный парень, и он, валяясь в грязи, продолжает хрипеть.
Я подбегаю к пострадавшему и вижу его разбитое лицо: из носа хлыщет кровь, левый глаз закрылся от отека, а губы похожи на две огромные сарделины.
– Я вызову скорую. – В моем голосе слышится паника, но я стараюсь не подавать виду.
– Не надо, – тихо отвечает парень.
– Ты шутишь? Ты себя видел?! – Я собираюсь достать телефон из спортивного чехла на плече, как вдруг его пальцы впиваются в мое запястье.
– Я же сказал, не надо, – раздраженно чеканит незнакомец.
Секунда ступора в потоке мыслей, и решение приходит само собой.
– Вставай. – Пытаюсь сохранить спокойствие. – Ты сейчас захлебнешься.
Я даю ему руку и помогаю подняться. Парень кряхтит и машинально задирает голову вверх, чтобы остановить кровь из носа.
– Не нужно, – говорю ему и касаюсь ладонью его затылка. – Зальешь пазухи, пойдем, я живу неподалеку.
Я закидываю его руку себе на плечи и потихоньку веду к дому. Мы молчим, только слышно, как незнакомец шаркает по асфальту отяжелевшими ногами и время от времени сплевывает кровь.
Дома я усаживаю его на край ванны, а сама принимаюсь искать аптечку в своих еще не распакованных коробках.
– Ты запомнил их лица, сможешь их описать?
– Не надо никого описывать. Это был Адам Кинг – демон города Лафайет. Ты что, не местная? – Незнакомец осматривает мои вещи.
– Отсутствовала какое-то время.
– Теперь ясно, почему ты задаешь столько вопросов. – Он слабо усмехается, и я понимаю, что у него постепенно сходит шок и начинается нервный срыв.
Надо бы ему успокоительное дать. И себе заодно.
– Вот же она. – Я достаю коробку с медикаментами, нахожу в ней вату и бинты и изучаю сломанный нос незнакомца. – Погоди, я сейчас.
Достаю из морозилки пакеты со льдом и прижимаю их к переносице парня, отчего тот начинает тихо шипеть. Настойчиво обрабатываю ссадины и смываю кровь с его лица.
– Кстати, меня зовут Том, – бодро признается мой «пациент» и улыбается. Из разбитых губ сочится кровь. – Том Флинн.
– Эмилия, – его улыбка заставляет меня улыбнуться в ответ, – Эмилия Грин.
Несмотря на свежие, воспаленные раны, Том довольно симпатичный: правильные черты лица, темные волосы и ясно-голубые глаза. Такой цвет – редкость, поэтому я на пару секунд задерживаю на них взгляд, пытаясь понять, носит ли он линзы, но так и не замечаю прозрачный ободок. Парень же не обращает внимания на мое любопытство, лишь слегка щурится, улыбаясь мне. Он излучает исключительное добро, хоть и находится не в лучшем состоянии.
– Ты врач? – спрашивает он.
– Моя мама была медсестрой, я все детство провела в приемных покоях – хочешь не хочешь, а научишься оказывать первую помощь. Тебе по-любому нужно в больницу, у тебя сломан нос. И лучше поторопись, кости тут быстро срастаются.
Том медленно встает с бортика ванны.
– Спасибо тебе, Эмилия.
– Лучше просто Эми.
Он делает шаг вперед, но внезапно корчится от боли, схватившись за ребра.
– Все гораздо серьезней, чем я думала, – шепчу я, чувствуя, как от напряжения трясутся руки. – Я отвезу тебя в больницу.
– Нет.
Его упорство заставляет меня улыбнуться.
– Поехали, Том Флинн, больно не будет.
Он неохотно кивает и двигается за мной.
Мы садимся в машину, но уехать сразу не получается: развалюха заводится только с третьего раза, отчего у моего спутника вырывается смешок. Он скептически косится в мою сторону, явно намекая на ненадежность моей старушки.
– Зато не пешком, – пожимаю я плечами.
Мы выезжаем из гаража и двигаемся в сторону единственной больницы в этом районе. Том держит уже подтаявший лед на переносице и периодически сдерживает гримасу боли.
– Чем же ты не угодил демону Лафайета? – решаю завести разговор, так как приемник давно не работает, а неподдельный интерес Тома меня смущает.
– Скажу правду, и ему придется тебя убить.
– Откуда же он узнает? Я ведь только приехала.
– Эми, у этого человека стерты понятия добра и зла. Он не любит, когда кто-то мешает его планам, и делает все, что ему заблагорассудится. Я один из немногих, кто пытается хоть как-то бороться с его тиранией.
– А почему никто не обращается в полицию?
– А смысл? Его отец – самый богатый человек в Луизиане, у него большой авторитет, он откупит своего пасынка от любой «шалости».
Очередной богатенький мажор позволяет себе слишком многое… Наверное, в каждом городе есть свой отморозок.
– Говорят, на выпускном он убил Джимми Смита, скинул его с моста, но полиция в итоге объявила о несчастном случае. – Том явно взволнован. – Но я не верю копам, хочу найти доказательства преступлений и упрятать Адама за решетку.
Меня поражает бесстрашие Тома перед таким чудовищем, как Адам. Мало кто не опускает руки, сталкиваясь с подобной безнаказанностью. Зато если сейчас Том снимет побои, виновник будет наказан.
Мы подъезжаем к больнице, и я провожаю Тома в приемку. Некоторое время в коридоре слышатся переговоры. Мой новый знакомый о чем-то долго разговаривает с доктором, озадаченно покачивая головой. Я не придаю этому особого значения и листаю журнал о подростковой беременности, который валялся на столике.
– Спасибо еще раз, Эми, – вернувшись, говорит Том и весело подмигивает мне. – Я сейчас пойду на рентген.
– Тебя подвезти обратно?
– Не надо, все хорошо.
Врач как-то недоверчиво поглядывает на Флинна, а потом приглашает на процедуру.
– Пока, – улыбаюсь я, и парень скрывается в одном из кабинетов, а я закрываю журнал, так и не дочитав статью о том, «как рассказать родителям о незапланированной беременности».
Внезапно в коридоре раздается испуганный, надрывный голос:
– Том! Где мой мальчик, где он?
Я слышу женские всхлипы, слышу, как встревоженная посетительница допрашивает приемную медсестру. Перед глазами невольно всплывает образ моей мамы. Каждый раз, находясь на дежурстве, я видела, как ей приходилось сообщать плохие новости, и она всегда выглядела сдержанной и сильной.
Правда, когда что-то случалось со мной, мама теряла самообладание.
Я прислушиваюсь к плачу перепуганной женщины и к словам врачей. Больше всего меня удивляет причина травм Тома, которую озвучивает медсестра:
– Упал с мотоцикла.
Глава 3
Глаза зверя
Холод. Всепоглощающий холод и мрак окутывают меня, затягивают воронкой в бесконечный омут, и от безысходности на душе становится несоизмеримо гадко. Я бреду по темному лесу, но никак не могу отыскать выход. Слышу голос мамы, бегу за ней, но не вижу ее. Запутываюсь в корнях деревьев и падаю во что-то липкое и ледяное.
В нос ударяет ржавый запах крови.
– Эми, девочка моя, я здесь, – зовет меня мама еле слышно.
Она где-то там, среди деревьев. Ей плохо, я чувствую, как она борется, чувствую, как ей страшно! Но не понимаю, где она находится.
– Мама! – плачу я и начинаю утопать в кровавой грязи.
Мной овладевает паника. Пытаюсь ухватиться за корни деревьев, но они обращаются в пыль прямо в моих пальцах, и каждый шаг дается с неимоверной тяжестью, будто мышцы во всем моем теле парализовало. Неожиданно вдалеке появляется пара светящихся глаз. Они движутся на меня, летят ко мне, и воздух разрывает нечеловеческий, животный рык.
– Нет! – кричу я и внезапно подрываюсь в своей постели.
Я рассеянно касаюсь ладонями лица и оглядываюсь, пытаясь как можно скорее вернуться в реальность. Все те же сиреневые обои, старый сервант и незамысловатый торшер, кровать, а на ней знакомые малиновые простыни – я дома. Какое счастье! Солнечные лучи пробиваются сквозь плотные шторы, и я замечаю те самые песчинки – звездную пыль, что в детстве любила разглядывать часами. Остатки дурного сна растворяются в памяти, и через пару минут после пробуждения я забываю весь страх, который пережила во сне.
Вчерашнее происшествие явно оставило след в моем подсознании. Хоть я и старалась держать себя в руках, но, придя домой после больницы, выпила успокоительное и провела остаток дня с трясущимися от напряжения руками.
Спешу поскорее в душ, чтобы смыть появившуюся в кошмаре кровавую грязь и начать новый день, который обещает быть трудным.
Сегодня первый учебный день в университете, нужно выйти пораньше, чтобы взять учебники из библиотеки и найти аудиторию.
После легкого завтрака я иду одеваться. Недолго думая, надеваю джинсы, красную рубашку в клетку и довольно смотрю в зеркало. Темно-русые волосы придают карим глазам выразительности, а джинсы элегантно облегают бедра. Мама всегда говорила, что у меня очень редкая красота, но я не вижу в себе ничего особенного. Мне нравится моя внешность, но я не люблю излишнее внимание, поэтому никак не подчеркиваю свой образ: не крашусь, не экспериментирую с волосами, а ногти крашу только в особых случаях.
Кидаю в сумку блочную тетрадь и расписание пар, распечатанное с сайта. Еще пара минут у меня уходит на то, чтобы проверить, не забыла ли я чего. Прохожу по дому, проверяя, выключены ли электроприборы и плита, а затем иду в гараж. Погода встречает меня легким дождем и сыростью, и все мои надежды на солнечное утро растворяются так же быстро, как намокают кроссовки, когда я пытаюсь открыть заевшие ворота. Сажусь в свою старушку и нетерпеливо бью по рулю, когда она начинает капризничать, кряхтя двигателем.
Дорога занимает не так много времени, поэтому мне не удается морально подготовиться к скоплению студентов на парковке. Я никогда не слыла интровертом, просто в вечных поисках матери отвыкла от общения с людьми, ничего не знающими ни обо мне, ни о моей проблеме. С одной стороны, это даже хорошо: можно раствориться в толпе, и никто не обратит внимания на мой вечно хмурый, потерянный вид, ведь все заняты своими делами. С другой стороны, чувствуешь себя совсем одинокой в незнакомом шумном месте, словно пришел на вечеринку, где никого не знаешь, и пьешь пунш в углу, мечтая поскорее уйти.
Я паркуюсь на самом хорошем месте, прямо возле главного кампуса, и удивляюсь своей везучести: видимо, удача на моей стороне. Настроение поднимается, и впервые за долгое время меня посещает предчувствие чего-то хорошего. Я беру сумку и выхожу из машины, ловя странные взгляды студентов: одни тревожные, другие – злорадные, в принципе, ничего необычного, ведь я новенькая. Ребята перешептываются, косятся на меня, и я начинаю нервничать, думая, что во мне не так? Что-то с одеждой?
– Эми? – слышу знакомый голос.
Из десятка разных лиц я нахожу знакомое возле небольшого джипа и стараюсь не запеть от счастья. Ссадины на коже, залепленный нос и фингал под глазом моментально возрождают в памяти наше знакомство. Этого парня я узнала бы из миллиона.
– Том? – Мой голос звучит чересчур радостно, и я ловлю себя на мысли, что готова обнять парня, но вовремя удерживаюсь от лишних сантиментов.
– Вот так встреча! Не знал, что ты тоже здесь учишься, – говорит Том, захлопывая дверь джипа.
– Первый день, – застенчиво улыбаюсь я, теребя в руках листок с расписанием. – Как ты себя чувствуешь?
– Жить буду. – Том тихо усмехается и заглядывает мне за спину. Неожиданно в его глазах появляется тревога.
– Эми, только не говори, что ты припарковала машину возле кампуса… – Его голос становится испуганным.
Звук разбивающегося стекла доносится быстрее, чем я успеваю обернуться. Моя машина начинает истерически визжать. Вмиг все студенты разбегаются с парковки, и я вижу его…
Не нужно обладать навыками сыщика или сверхинтуицией, чтобы понять, кто стоит возле моей машины. Этот пробирающий до дрожи взгляд объясняет все. Адам Кинг собственной персоной злобно глядит на меня, а потом на моих глазах пролезает через разбитое окно в салон и снимает тормоза с ручника.
– Эй, ты что творишь! – вскрикиваю я, но парень, не обращая на меня ни малейшего внимания, обходит мою тачку и что есть силы толкает ее.
Машина медленно скатывается с парковочного места.
Страх перед столкновением моего автомобиля с дорогой иномаркой побеждает инстинкт самосохранения. Я подбегаю к своей старушке и пытаюсь хоть как-то остановить ее, но тщетно: моя колымага целуется с бампером новенького Шевроле.
– Упс! – ядовито произносит парень и театрально качает головой. – И как таким девушкам права выдают?
На мое место заезжает черный Форд Мустанг, тот самый, который я видела в первый вечер около своего дома. Из машины выходят двое парней и злорадно смеются. Один из них, не отрывая от меня взгляда, отдает Адаму ключи. От негодования и беспомощности на глаза наворачиваются слезы, но я пытаюсь держать себя в руках.
– Какого черта ты творишь, Кинг? – Том подбегает к моему обидчику и хватает его за куртку. Двое шестерок вмиг оттаскивают его от Адама, но тот, кажется, готов в любую секунду напасть на уже и без того искалеченного героя.
– Не надо, Том. – Я встаю между ними.
Не хватало мне провести еще один вечер под успокоительными. Парень явно не из трусливых, но я больше не хочу никого спасать.
– О, погляди, Томми, у тебя появился защитник. – Грубый баритон Адама заставляет меня вздрогнуть. По телу пробегает неприятный холодок. – Как же тебя зовут, юный рейнджер?
Серо-голубые глаза Кинга сверкают злобой, а на лице появляется широкая улыбка чеширского кота. На шее виднеется татуировка орла с распростертыми крыльями, под левым глазом выбит маленький перевернутый крест, над бровью притаилась непонятная надпись. Городской демон излучает исключительную агрессию, от которой хочется скрыться, но я заставляю себя смело взглянуть ему в глаза, чувствуя предательскую дрожь в коленях.
– Не только защитник, но и свидетель. И я хоть прямо сейчас готова дать показания, что ты и твои дружки причастны к избиению Тома в парке.
Адам меняется в лице, а два его друга переглядываются между собой. Серо-голубые глаза, как две бездонные пропасти, наливаются гневом, и я предвкушаю нечто страшное, жалея о том, что сказала.
– Что происходит?
Меня спасает мужчина в бежевом костюме с черной папкой в руках. Видимо, преподаватель. На вид ему лет тридцать, у зеленых глаз залегли морщинки, а светлые волосы аккуратно уложены назад. Он встревоженно оглядывается на пострадавшие машины, и до меня внезапно доходит, что Шевроле принадлежит ему.
– Мистер Блэк, – начинает Том. – Тут произошло…
– Недоразумение, – перебиваю я парня и ловлю его удивленный взгляд. – Я не справилась с парковкой и случайно задела вашу машину, простите.
В один миг Адам и его дружки растворяются, оставляя меня разгребать то дерьмо, которое они натворили. Я мысленно проклинаю Адама Кинга и молюсь за здравие Шевроле, отгоняя машину. Мистер Блэк изучает кузов, протирая пальцами пыль и грязь с бампера.
– Ни царапинки, – озадаченно говорит мужчина. – Как же вы так?
– У меня всегда были проблемы с парковкой, – вру с три короба.
– Как вас зовут?
– Эмилия Грин.
«Давай Эми, вылети из универа, даже не зайдя в здание», – проскальзывает у меня в голове.
– Что у вас сейчас?
Судорожно раскрываю свой листок с расписанием, и моему удивлению нет предела, когда я вижу имя преподавателя.
«Генри Блэк».
– Основы журналистики.
Я влипла.
– Считайте это уважительной причиной для опоздания, Эмилия. А еще вот вам задание: напишите статью о нормах и правилах парковки.
Мистер Блэк садится в джип и принимается искать что-то в бардачке.
– Мне пора на лекцию, – говорит Том. – Еще увидимся.
Парень уходит, слегка прихрамывая, а я быстренько паркую машину неподалеку и решаю подождать своего преподавателя, чтобы вместе с ним пойти на пару. Мистер Блэк оказывается весьма приятным человеком. Всю дорогу до аудитории мы разговариваем о жизни, и я впервые говорю кому-либо об исчезновении матери.
– Я думаю, мисс Грин, все образуется, и, возможно, вы узнаете, что случилось с вашей мамой. Все в нашей жизни распутывается само собой, когда перестаешь об этом думать, – подводит итог мой преподаватель и открывает передо мной дверь аудитории, где уже сидят студенты, ожидающие начала лекции. Я сажусь на последний ряд и конспектирую все, что говорит Мистер Блэк, правда, из головы еще долго не выходит злобный взгляд Демона.
В остальном первый учебный день проходит прекрасно. У нас с Томом совпадают некоторые предметы, и я сижу вместе с ним, чувствуя себя не так одиноко. Он помогает ориентироваться в путаных коридорах университета, показывает библиотеку, столовую, рассказывает про общественные мероприятия. Периодически я ловлю на себе его изучающий взгляд, тот самый, что появляется в наших глазах, когда нам кто-то нравится.
Честно говоря, мне тоже приятно проводить время с Томом.
– Почему ты не сказала Мистеру Блэку, что Адам разбил твою машину? – спрашивает Том, когда мы выходим из кабинета.
– По той же причине, почему и ты не захотел говорить врачам и маме о драке: не хочу лишней шумихи и разбирательств.
Парень покачивает головой. У нас обоих есть возможность манипулировать Адамом. Теперь я понимаю, почему он молчит. Том ждет, когда Кинг серьезно оступится и выложит все карты на стол.
Тогда откупиться будет труднее.
– Эми, я хотел спросить… – Его голос становится тихим, а в глазах загораются искры. – Не хочешь поужинать со мной на выходных?
Мои щеки вспыхивают румянцем, а на лице появляется застенчивая улыбка.
– Конечно.
– Отлично, я зайду за тобой в воскресенье, часов в восемь. Хорошо?
– Договорились.
Голубые глаза Тома светятся от счастья, он поправляет рюкзак на плече и смотрит на часы.
– Совсем забыл, мама уже ждет меня, я пообещал свозить ее в магазин. Увидимся завтра, Эми.
– Пока, Том.
Парень уходит, оставив меня в пустеющем коридоре. Я пытаюсь припомнить, где нужная мне аудитория, открываю расписание и направляюсь на последнюю лекцию. Поиски занимают не так много времени, и уже через пару минут я подхожу к двери, предвкушая одну из самых долгожданных дисциплин. Ну, здравствуй, философия, как долго я мечтала об этих занятиях!
Я захожу в аудиторию и сразу же вижу… Демона. Мне хочется провалиться сквозь землю, испариться, перестать существовать, только бы больше не сталкиваться с ним взглядом и не испытывать это чувство беспомощности и страха. Адам сидит на предпоследнем ряду и косо глядит на меня, сверкая глазами.
Существует ли ненависть с первого взгляда?
Прикладываю все усилия, чтобы не смотреть в его сторону, сажусь в другом конце аудитории, на первый ряд, и достаю тетрадь для конспектов. Внутри меня с каждой секундой нарастает паника. Я знаю: он до сих пор за мной наблюдает, и он готов сорваться с места и разорвать меня на кусочки.
Когда начинается лекция, мне удается немного отвлечься, но я никак не могу успокоить бешеный пульс. Вместо того, чтобы записывать за преподавателем лекцию, я копаюсь в себе, силясь понять, откуда во мне такой страх? И дело ведь далеко не в Адаме. В этом городе я совершенно одна: ни знакомых, ни друзей, мне не с кем поговорить, поделиться своими переживаниями, получить моральную поддержку, и если со мной что-то случится, меня некому будет искать. Время перестает существовать, я не могу сконцентрироваться на словах профессора, не могу думать ни о чем, кроме как о желании поскорее вернуться домой.
Когда тревога превращается в паранойю, я поворачиваюсь в сторону, где сидит Адам, и страх уходит так же внезапно, как и появился. Парень играет в телефоне, а на его лице играет улыбка. Я вздыхаю от облегчения, задерживая взгляд на юноше, который сейчас выглядит, как все обычные студенты.
Разве он умеет чему-то радоваться?
– На сегодня все, – говорит Миссис Вуд.
Моему разочарованию нет предела. Я ничего не успела записать. Все свое школьное время мне так хотелось поскорее начать изучать философию, и в первый же день ожидание не совпало с реальностью, впечатление было испорчено. Я даже имя преподавателя не запомнила, пока не прочитала на его доске. Мой первый день в университете испортил этот проклятый Адам Кинг!
Раздосадованная и немного злая, я собираю учебники в сумку и выхожу из аудитории, но как только поворачиваю по коридору, чьи-то сильные руки хватают меня. Передо мной сверкает пара бездонных глаз, наполненных холодом и тьмой. От обычного улыбчивого парня, которого я видела пять минут назад, не осталось и следа. Адам силой припечатывает меня к стене, и я больно ударяюсь затылком, отчего голова начинает кружиться.
Адам стоит так близко, что я чувствую его тепло. В нос ударяет сладкий перцовый аромат мужского одеколона. Парень всем телом прижимает меня к стене. Его лицо приближается, Адам слегка касается губами моей мочки уха, обжигая своим дыханием. Внутри все скручивается от страха, и я цепенею в его руках, способных в любую секунду свернуть мне шею.
– Слушай сюда, Мать Тереза, – рычит мне на ухо Адам с притворной сладостью в голосе. – Не лезь туда, куда не надо, иначе я оторву твой поганый язычок.
Мне кажется, я сейчас заплачу, сердце готово выпрыгнуть из груди, а ноги становятся ватными. Адам отстраняется, и его холодные ладони ложатся мне на шею. Он заглядывает мне в глаза. На лице Демона появляется зловещая ухмылка.
– Тебе все ясно?
Я не могу пошевелиться, собираю себя по кусочкам, в то время как мои эмоции полностью захватывают власть над телом. Он проводит пальцем по моей щеке и широко улыбается.
– Будь хорошей девочкой, ты же хочешь узнать, что случилось с твоей матерью, Эмили?
Его слова загоняют меня в ступор. Я стою как статуя и хлопаю глазами. Страх испаряется, а в душе загорается маленький лучик надежды. Адам Кинг прикусывает губу и уходит прочь, а я остаюсь на месте, понимая, что вот-вот разревусь.