000
ОтложитьЧитал
1.1
I had a dream I was seven
Мне снилось, что я, снова семилетняя,
Climbing my way in a tree
Забираясь на дерево,
I saw a piece of heaven
Увидела частичку рая,
Waiting, impatient, for me
Что нетерпеливо ждала меня.
And I was running far away
И я побежала в никуда.
Would I run off the world someday?
Могла ли я сбежать из мира?
AURORA – Runaway
Грузное лицо, густо усыпанное веснушками, каштановые волосы, тонкие посеревшие губы, приплюснутый широкий нос. Серая изношенная рубаха с залатанными рукавами. И только глаза…
Я провела потасканными пальцами по воде и отражение пошло рябью. Уже и не помню, когда это чужое лицо стало мне родным.
Интересно, были ли у меня всегда веснушки? А волосы, какого они цвета на самом деле?
Мокрая рука потянулась к повязке из мешковины на шее. Пару капель мутной воды упало на кожу, заставляя поежиться от прохладного покалывания. Лоскут ткани намок и потемнел, но я наверняка знала, что это украшение так просто не порвется и не придет в негодность, как бы нелепо оно не выглядело.
Стояли последние теплые дни увядающего лета. Солнце уже не испепеляло, как раньше, не раскаляло землю и воздух, что обжигал легкие до хрипоты. Оно стало домашней кошкой, что ластилась к рукам хозяина и приятно мурлыкала, согревала, словно просила прощения за свои шалости. Убаюкивала и прощалась на долгих полгода.
Лес наполняла завораживающая тишина. Изредка слышались ауканья птиц, и даже те быстро обрывались и виновато замолкали, боясь потревожить полуденный лесной сон. Я часто возвращалась к лесу, к этой поляне, выстеленной густым ковром будры и вербейника, к крохотному озеру, щедро покрытому тиной. Убегала сюда от нерешенных проблем, несправедливости, от вопросов, что навсегда останутся без ответа. Пряталась от старческих наставлений, отдыхала от изнурительной работы.
Я приходила к лесу, как к единственному другу, источнику моего мимолетного умиротворения. Для деревенских жителей лес был заказанным местом из страшных сказок о жестоких чудовищах – кто знает, может и не без доли правды. Ведь часто, всматриваясь в густую чащу, кажется, что чаща смотрит на тебя в ответ.
Но только здесь я иногда разрешала себе забыться и помечтать. Об украденном счастье. О недоступной радости. О другой жизни.
Еще раз оглянув берег озера, устало потянулась к плетенной корзине, под завязку набитой багульником. Лето на исходе, скоро вновь наступит сезон холодов и простуды, и селяне вспомнят о существовании знахарки. К тому времени нам нужно подготовить вдоволь лекарств. Я вспоминала скрипящий голос старухи и проговаривала про себя ее наставления, пока пыталась взгромоздить тяжелую корзину на изрядно уставшую спину.
Такая жизнь ждала бы меня с родителями? Позволили бы они зарабатывать деньги, помогая бабке принимать роды, врачевать или омывать покойников? Что на это сказала бы мама? И что было бы, если бы мир не был таким жестоким и несправедливым?
Злосчастное «если бы» в последнее время слишком часто путало мои мысли, и, грустно усмехнувшись собственной меланхоличности, я потащила корзину вглубь лестной рощи по известной немногим тропинке, оставляя за собой смятую траву и мокрые следы.
– Нонна, я вернулась! – крикнула, скидывая со спины тяжелый груз и разминая передавленные плечи.Старуха, как всегда, потопала в огороде возле хибары. Порой мне казалось, бабушка не любит никого и ничего в жизни так же сильно, как свой огород, и ничто не может осчастливить ту в той же мере, как новый побег ее драгоценного чабра. Она была наследной знахаркой в только-богу-известно-каком-десятом поколении, а еще ворчливой, часто недовольной и брюзжащей старухой. Но такой любимой и родной, к тому же единственной семьей для меня. Повезло, что целительница после смерти родителей забрала меня к себе. И хотя часто я обижалась на ее скверный характер, но не переставала быть безгранично благодарной и любить эту женщину всем сердцем.
– Ага, не прошло и года, думала, водяной тебя в камышах потопил… – принялась ворчать себе под нос старуха, так и не подняв на меня голову. Я знала, что на самом деле она любит меня и волнуется, но прячет свои чувства за неизмеримой гордостью.
– Да-да, и я рада тебя увидеть, – передразнила ее ворчание.
Старуха, наконец, подняла голову, но, пристально осмотрев меня с ног до головы, немного смягчила командный тон:– Чего уставилась, багульник сам себя не перемоет и не высушится.
Мы сидели за грубым, сбитым на скорую руку деревянным столом на таких же стульях. Я черпала грибную похлебку, а бабушка вертела в руках железную кружку с липовым чаем.– Только поешь перед этим, еще не хватало, чтобы сомлела там за корзиной, а мне настойки свои тратить. Какая нынче слабая молодежь пошла, снадобья на всех не напасешься… – женщина направилась к избе, по дороге вытирая грязные руки о некогда белый фартук, и продолжала ворчать о скверном здоровье молодого поколения. Я улыбнулась ей в след. Моя дорогая Нонна.
В доме сладко пахло липой и сеном. Два небольших окна слабо освещали скромное внутреннее убранство: в углу большой комнаты стояла старая печка, напротив – длинная дубовая лавка, у соседней стены – еще одна, пошире. Возле печки ели как помещался обеденный стол. Это единственное помещение служило для нас и кухней, и спальней, и кладовой, и рабочим кабинетом. И только вдоль деревянных стен весели насчитанные пучки зелени и цветов. С потолка болтались гирлянды с нанизанными грибами всех видов, от вполне съедобных до таких, что даже черви сторонятся. Полки были уставлены ступками разных размеров, а в сундуках не было пышного приданного – все богатство знахарки было в ее знаниях и редких лечебных травах.
– Скажи, а ты помнишь, как я выгляжу на самом деле? – решилась спросить украдкой. Я не находила себе места последние дни и все чаще возвращалась к этому вопросу – кто я? И мне срочно требовалось избавиться от этих навязчивых мыслей, как от незваных гостей, что вторглись и принялись наводить свои порядки у меня дома.
– Ну как, волосы посветлее были, а остальное, поди, такое же. Кто его там уже знает, давно это было, – Нонна удивленно посмотрела на меня. – С чего вдруг?
– Да вот, задумалась… Я ведь не знаю, какая на самом деле… – я потупила взгляд в миску с недоеденным супом, не выдержав ее пристального взора.
– Ты чего удумала, небось оберег снять хочешь?! – повысила голос старуха. – Брось этот вздор, даже и мечтать не смей! Сейчас этих перевертышей вон сколько, как снега в пургу! И ладанки, травы чтобы по всех карманах, на всех воротах пришиты были! – она перешла на шипение, словно боялась, что ее услышат.
– Помню, помню… – я лишь смогла промямлить, и снова уставилась на деревянную ложку в руках. – Оберег не снимать, внешность скрывать, и травами запах прятать, – монотонно повторила слова, заученные за много лет. – Только ты сама говорила, что сильные они и хитрые. Вряд ли оборотни не поймут, что за полынью больше нет ничего…
– Давно это было. Четырнадцать лет уже прошло, – Нонна устало выдохнула. – На отца ты похожа. Он был хорош собой: высокий, статный, русоволосый, сильный альфа. Завидный, в общем. Твоя мать знала толк в женихах, – старуха горько усмехнулась.– Слабые не поймут, они своих-то унюхать порой не в силах. А сильные тут не водятся, я намеренно шла подальше от столицы, – раздраженно проговорила женщина и перевела взгляд в окно. Немного помолчав, она продолжила, но уже мягче:
– Только вот глаза от матери получила, их ни один заговор обернуть не в силах. Был у нее взгляд такой, что до костей пробирал, в саму душу будто бы смотрела, чертовка. И ты с детства была такая же, как зыркнешь своими глазищами зелеными, аж мурашки по коже. Красивая ты должна быть без всего этого, – она небрежно махнула рукой на мои талисманы и ладанки. – По-другому никак, при таких-то родителях… – женщина пождала губы от досады и, спустя несколько секунд, продолжила:
– Поэтому и нужны все эти заговоренные нитки и обереги, чтобы и по внешности не узнали, и по запаху не учуяли, – она смотрела на меня с нескрываемым укором, как на несмышлёного ребенка, которому в сотый раз нужно объяснять элементарные для других вещи.
– Я знаю, Нонна… Знаю для чего это нужно, и чем тебе пришлось пожертвовать ради меня и этих оберегов, – виновато подняла глаза на свою наставницу, приемную бабушку и единственного соратника в одном лице. – Только скрываться ото всех, жить в добровольном изгнании – неправильно это все.
– Ребенок-сирота убитых без вины родителей? Не ищи правильных вещей в этом неправильном мире, – Нонна устало закрыла глаза, и морщинка между бровями немного расправилась.
– Ты права. Мне лишь иногда кажется, что я чужая д…
– Зато живая, – перебила она меня и встала из-за стола.
– Зато живая… – повторила я слова старухи, как мантру, и, встрепенулась, будто проснулась ото сна, принялась доедать остывшую похлебку. Все верно, зато живая.
1.2
– Вставай, сонная тетеря. Ишь, и молодость всю проспишь!
Я с трудом разомкнула один глаз, чтобы найти источник ворчания, хотя тот бесцеремонно мелькал перед носом и не собирался прятаться.
Нонна поднималась засветло и всегда первым делом бралась за ревизию сотен своих ступок и склянок, действуя на получше рассветных петухов. Мой организм никак не согласовывался с жизненным ритмом бабули, и вот уже четырнадцать лет вел упрямую борьбу за остаток утреннего сна. Но пока проигрывал. В сухую.
«В старости выспишься» – повторяла я каждое утро про себя наставления старухи, силясь оторвать голову от подушки, «если доживешь» – тут же ехидно вторило подсознание и добавляло векам свинца.
В избе было сыро и темно. Осенние холода в этом году пришли раньше обычного, и лесная утренняя прохлада превратилась в зябкие заморозки. Я лишь с головой укуталась в пуховое одеяло, оставив маленькую щель для воздуха.
Свечи на столе с трудом хватало, чтобы осветить один угол в комнате, остальная же часть дома покоилась в кромешной тьме. Фитиль дрожал от сквозняка, и на стенах старой хижины танцевали ехидные тени. Печку мы еще не топили, сохраняя такой ценный ресурс, как сухие дрова. Жить посреди леса, ёжиться от холода, но беречь дрова – идея слабого ума. Но дожди в этом году не позволили нам насушить вдоволь сырья, да и хранить его было негде, поэтому былые запасы вполовину отсырели.
– Давай, я видела, что ты уже проснулась. Ярмарка сегодня. К зиме закупимся, и к лесорубу местному зайдем. Хворь не него нашла какая-то, говорят, чешется весь, небось вшивый пес, – Нонна не замолкала ни на секунду, красочно описывая селян и их болезни, и при этом усердно продолжала измельчать что-то, известное только ей, в большой железной миске. Посуда жалобно скрипела при каждой встрече со старым каменным пестиком.
Мне нравилось рассматривать пестрые товары на прилавках – сотни интересных безделушек непонятного предназначения, диковинные одежды иностранных купцов, заинтересованных покупателей, шныряющих зазывал, гул и много-много людей. Нравилась живость ярмарки, атмосфера праздника и бурной жизни – казалось, там собрано все то, чего так остро не хватало в моей повседневности. Именно в таких местах проходила сама жизнь.Я могла бы упросить бабулю на лишние пять минут сна, но слово «ярмарка» действовало как бродящий эликсир. Я любила празднества, как и, впрочем, любое времяпровождение вне дома.
Также я знала, что Нонна купит мне новую книгу. Она обязательно будет интересной и очень красивой. Я зачитала до дыр, заучила каждую строчку из всех своих немногочисленных старых книг, и безумно ждала пополнения. Вот уже четырнадцать лет, два раза в год – на осенней и весенних ярмарках, я получала по книге от Нонны. Мы не могли позволить себе большего, но и этот скромный подарок вызывал нескрываемый восторг.
У меня накопились тысячи вопросов о мире, истории, порядках, о людях и оборотнях, о магии, своей семье и о себе. Последнее глодало невыносимо сильно последнее время.
На часть из вопросов я иногда получала ответы от наставницы, когда ту удавалось застать в добром расположении духа. Часть ответов узнавала в деревне, к которой примыкал наш лес, когда помогала Нонне врачевать, или в те редкие моменты, когда самой удавалось улизнуть от всевидящего старческого ока и поговорить с местными жителями. Остальное же я надеялась найти в книгах, как в единственном доступном средстве информации.
Читать и писать меня научила мама, отец учил плавать, и это, пожалуй, единственные воспоминания, что у меня остались от родителей. Я бережно хранила эти навыки и всячески их развивала как драгоценный и последний подарок дорогих мне людей.Пускай я и не владела уточненными манерами или горделивой осанкой, не умела делать реверанс или правильно пользоваться столовым ножом, но была единственной из деревни, после церковника и бабушки, кто знал грамоту.
Нонна тоже часто занималась со мной, рассказывала об истории, устройстве мира, немного о географии наших земель и соседних королевствах. Она научила меня необходимой арифметике. Я уже немного разбиралась во врачевании, различала травы по виду и запаху, умела готовить пару десятков лечебных отваров и несколько ядов. Понимала, как залечить ожоги и принимать роды, как вправлять суставы и останавливать кровотечения.
Я знала, что существует магия в разных формах, что на наших землях власть принадлежит оборотням, или перевертышам, как их презрительно называла Нонна. Была в курсе о разделении власти между альфами и бетами, о различиях гамм и омег.
Но и этой информации было недостаточно, чтобы удовлетворить даже часть моих вопросов. В последнее время они глодали словно голод. Голод к знаниям. Поэтому новость о ярмарке мигом вытащила меня из длительной меланхолии и вернула отличное расположение духа. Я собралась быстрее, чем Нонна закончила возиться с завтраком. Мы вышли засветло и отправились к деревне, оставляя за собой грузные следы на размытой лесной дороге.
Мы застали первые вдохи ярмарки. Возводились шатры, разворачивались красочные лавки и беседки, увешанные разноцветными лентами и гирляндами из чудной бумаги. Несмотря на утреннее время, здесь уже царила живая атмосфера праздника и торгового шума. Узкие улочки и рыночная площадь были переполнены толпами – от фермеров и ремесленников до странствующих музыкантов и циркачей, от редких волшебников и эльфов до гномов-торгашей. Последние предлагали свои товары – волшебные зелья, магические артефакты, заморские драгоценности, что особенно манили всех деревенских жителей.
Аромат свежеиспеченного хлеба и пирогов смешивался с запахом травы и древесины, дымящейся в печах. Отовсюду можно было услышать гул разговоров, смех и радостный шепот, а иногда и звуки флейт и барабанов, что оживляли атмосферу.
Люди торговались, хвастались своими товарами и делились новостями из соседних стран. Дети бегали вокруг, ловили воздушных змеев или пытались подглядеть за уличными фокусами. В этом калейдоскопе каждый мог найти что-то для себя: от свежих продуктов и ремесленных изделий до волшебных артефактов и антиквариата.
Такие дни стали редкостью для теряющей силу ведьмы.Даже Нонна сегодня, будто, помолодела. Я привыкла видеть её либо за работой в огороде, либо в бесконечных ворчаниях и наставлениях, но сегодня женщина позволила себе воспрянуть. Высокий рост и горделивая осанка придали ей величавости. Густые волосы, что уже давно поблекли и отливали серебром, она собрала в завиток на затылке, не завязывая косу, как обычно. Накидка из толстой шерсти и льняное платье, что было сшито ее собственными руками, хоть и не казались дорогими и вычурными, но приятно дополняли все еще стройную фигуру женщины. И только глубокие морщины на лице говорили о бурной жизни, полной забот и трудностей, и в глазах цвета меда слился опыт и житейская мудрость. Руки были покрыты шрамами и потертостями от многих лет труда, но сегодня, как никогда ранее, в её присутствии ощущалась мощь старой магии.
За несколько часов я заглянула во все лавки, а в некоторые по несколько раз. Ощупала все диковинные товары, до которых только смогла дотянуться, и ловила себя на том, что улыбалась каждому встречному и впитывала оживленную атмосферу ярмарки, подпитывалась эмоциями перед долгой и одинокой зимой. С особым трепетом сжимала в руках большую книгу в синем переплете, водила пальчиками по золотым узорам на форзаце, а заглавие вызывало трепет и разносило по телу теплую волну предвкушения. «Сплетение Веков: Забытые Легенды и Первобытные Мифы» – это сокровище станет моим ближайшим другом на долгих полгода.
– Как думаешь, правда то все? – спросила невзначай, шагая по левую руку от Нонны и высматривая ямы на размытой осенними дождями тропинке. Дом лесоруба стоял на окраине деревни, как раз у леса, что делало старика Хальдира нашим ближайшим соседом.
– О чем ты, малахольная? – недовольно проворчала старуха, таща свой мешочек со снадобьями и настоями.
– На ярмарке ведь только и речи о нападении в Янтарной Рощи, это ведь не больше десяти вёрст от нас, – я старалась как можно тщательнее переступать ямы, но книга в левой, и связка с новыми свечами в правой руке делали меня менее проворной.
– Тоже мне, нашла кого слушать. Деревенским хлопушам только дай повод позубоскалить. Так в одном конце села чихнешь, а на другом они скажут, что помер. Ты сама всякого дурного в голову не бери, – Нонна ответила безучастно, делая вид, что тоже смотрит себе под ноги. Наверняка она тоже слышала, о чем переговаривались деревенские сплетницы, но почему-то предпочла притвориться.
– Звучало вполне правдоподобно… Да все только об этом и шептались, что мне оставалось делать? Разве что только уши закрыть, – невинно возмутилась. – К слову, у старины Хальрида есть другие проблемы, кроме чесотки, тебе ничего не говорили? Может, объелся чем, так оно само пройдет и без нас, – я заметила, что бабушка не в настроении обсуждать последние новости, поэтому решила поменять тему разговора.
– Кто его скажет то, может и объелся. Сейчас дойдет и узна… – начала Нонна.
– Это вряд ли, – я оборвала ее на полуслове.
1.3
Впереди показалась хижина лесоруба. Деревянная ограда была сломана, дрова, что всегда ровной стопкой лежали у северной стены дома – разбросаны по двору. Дверь в лачугу покосилась и висела на одной верхней петле, сквозь разбитые окна ветер трепал занавески, и те цеплялись за осколки в оконных рамах. Над домом клубился серый смог, хотя сложно было понять, поднимается он из дымохода, или стелится изнутри хижины. Какое чудовище сотворило такое с домом старого доброго Хальрида? И, главное, где он сам?
– Уходим, – голос Нонны прозвучал непривычно тихо. Она плотно сжала губы, и межбровная складка стала еще глубже. Я бы хотела пойти и помочь леснику, но реакция бабушки мигом похоронила всю мою браваду. Мне никогда не приходилось видеть такого испуга на её лице, от чего и собственные ноги похолодели.
– Старайся не шуметь, – так же шепотом продолжила Нонна, всматриваясь вглубь развороченного двора. Она сделала несколько шагов назад и повернула голову к лесу. – Все амулеты надела сегодня? – ее глаза сияли золотом, а дыхание участилось.
Я кивнула. Бабушка и сама знала, что да, без амулетов на ярмарку меня бы никто не взял. Но сам вопрос… Сердце сделало глухой кульбит, ладошки вспотели.
– К деревне, подальше от леса, – скомандовала Нонна, и снова уперлась взглядом в разбитую хижину. – Ступай медленно и тихо.
Я знала – мало что способно напугать опытную старую ведьму, и от этого руки начали предательски дрожать. К горлу подступила желчь – меня укутывала волна страха. Я принялась пятиться назад, старалась переставлять ноги как можно тише, но ботинки то и дело изменнически вязли в грязи. Каждый шаг давался с трудом и сопровождался чавканьем сырой глиняной почвы. До деревни было две версты – один шаг, второй, аккуратно – третий… восьмой…
– И кто это тут к нам пришел? – послышалось глухое рычание за спиной. Я обернулась, но Нонна уже была впереди, заслоняя меня собой.
У опушки леса стоял мужчина. Оборванный плащ на нем, покрытый темными пятнами, более напоминал сгусток грязи, чем предмет одежды. Он держал руки сложенными на груди и скалился.
Спустя секунду раздался громкий свист, и из старой хижины вышли еще двое, похожие на него – такие же грязные и жуткие на вид. Их робы и брюки были измазаны, местами не хватало клочков ткани. Они бы хорошо слились с грязью лесной почвы.
Тот, что стоял у леса, метнулся к нам, преодолев два десятка шагов в мгновении ока. Капюшон его плаща слетел, и показалось заросшее густой рыжей щетиной и изуродованное шрамами лицо. Он снова сложил перед собой руки и ехидно щурился, осматривая Нонну.
Быстрый. Не по человеческим меркам быстрый.
Его ноздри затрепетали, когда тот начал глубоко втягивал воздух. Принюхивался.
Глаза блеснули, и из костяшек пальцев вытянулись когти. Оборотень.
Я забыла, как дышать. Казалось, любой мой вдох подначивал это существо все больше принюхиваться и ближе подходить. Все страшные сельские сказки, что я слышала раньше, вмиг оказались абсолютно реальными и осязаемыми.
Полукровки, что не получили силы полного оборота, не нашли своего зверя, но перебрали все ужасные повадки оборотней – такие же жестокие, мстительные и алчные. Плод порицаемого союза женщины-оборотня и человеческого мужчины – не способны жить ни среди людей, ни среди берсерков, они стали гонимыми всеми расами в королевстве. Безжалостные убийцы, разбойники, что воруют ради выгоды и убивают ради развлечения – кроды.
Затрещали ветки, и из-за спины первого вышли те двое, что ранее стояли у лесничего дома. Мне никогда раньше не приходилось сталкиваться с полукровками, только слышать о их бесчинствах из слухов. Проклятые сельские сплетницы!
Я лишь сильнее прижала к себе сверток и книгу – до боли в костяшках.
– Так так… Что тут у нас? – оскалив зубы, спросил второй крод. – Не уж-то ты, старая ведьма, и правду подумала, что твои жалкие нашептывания подействуют? – злорадно усмехнулся тот, обнажая длинные резцы.
– Хотя, если бы от тебя так сильно не воняло магией, может, мы бы и не заметили, что рядом кто-то ошивался – так что пеняй на себя, – лениво протянул первый и наклонил голову влево. – Ой, да ты с подарком! – наиграно удивился тот. Это уже обращалось ко мне.
В висках больно запульсировало он напряжения.
– Довольно! Разберитесь с ними и уходим, – третий крод, что держался поодаль, недовольно рыкнул на двух других.
– Да погоди ты! – азарт первого было не унять. – Кто же от такого подарка откажется? – он довольно сощурился. Спустя долю секунды полукровка уже шагал в мою сторону.
– Не смей! – крикнула Нонна, и тут же была отброшена в сторону, как тряпичная кукла. Он всего лишь отмахнулся он нее – так же легко и небрежно, как от назойливой мухи. Нонна перекатилась и упала лицом в землю.
– Бабушка! – прокричала я и метнулась к ней. Скорее всего, это было не самой умной идеей, но произошло невольно.
– Куда ты так торопишься? – тот же ужасный голос, только уже в нескольких сантиметрах от моего лица. Ноги болтались в воздухе, руки повисли вдоль тела, а живот заныл от страха, когда меня подняли за ворот меховой накидки. Он стоял непозволительно близко, до омерзения близко. Исполосованное шрамами лицо, серые глаза с вытянутым волчьим зрачком, густая щетина, что росла клочками из-за многочисленных рубцов, грязные рыжие волосы, длинные нечеловеческие зубы и хищная улыбка. Крод бесцеремонно осматривал меня, как кобылу на ярмарке, и только цокнул языком, поворачивая голову к своим:
– Не очень, но на тридцать серебряных потянет. Порешайте там с бабкой, и закругляемся.
Нет, нет, нет… Они не смеют трогать мою Нонну, мою единственную семью!
Паника, как звонкая пощечина, окунула в ледяной омут детских воспоминаний. Внезапно страх и боль от потери родителей, что покоились на закромах души, лавиной укутали меня.
Нет, нельзя, не посмеют.
Я… Я лучше умру сама, но не потеряю еще и Нонну! Голова заныла от боли, и я начала брыкаться со всех сил, силясь ударить мерзкое существо. Полукровка лишь довольно скалился, но вдруг его глаза остекленели. Он перестал противно улыбаться, щуриться, и вообще двигаться. Хватка на вороте ослабла, и я повалилась на землю.
Моя Нонна сидела на коленях, ее прекрасное лицо и серебристые волосы были испачканы болотом. Она выставила руки вперед себя и шептала. Колдовала.
Я на несколько шагов отползла от чудовищ, что втроем застыли, точно вкопанные.Я никогда не видела такой магии наяву и не подозревала, на что была способна моя Нонна. И только богам известно, как тяжело ей это давалось – руки дрожали, из золотых глаз капали слезы, она тяжело и хрипло дышала.
– Сюда, – бабушка хрипло отозвалась. – Бери меня за руку, я скрою тебя пологом. Ты убежишь.
Я подбежала к бабушке и почти коснулась ее дрожащих рук, как что-то кольнуло в груди:
– А ты?
– Я… Двоих не смогу… – каждое слово давалось ей с трудом.
– Нет! Нет, как же без тебя… Нет! – я в панике одернула руку назад. Что такое удумала эта несносная старуха?!
– Ты их держишь пока, тогда я их свяжу! И позову на помощь… Или убью! Точно, убью, в конце концов! И мы вдвоём убежим… – я метнулась в сторону, ища любое оружие, что бы помогло в воплощении безумного плана. Проклятые кроды!
– Нет! – лающе прошипела ведьма. – Не прикасайся к ним! Тогда я не удержу заклятие. Я… я слабая. Есть только минута, не больше, – она закашлялась и начала пошатываться.
– Тогда укрывай только себя! – кинулась обратно к дрожащей женщине. Я не могла позволить ей умереть, как сделали мои родители. Если и был призрачный шанс на спасение, им должна была воспользоваться бабушка.
Нонна зло шикнула и зашлась новым приступом кашля.
– Они меня не убьют, а продадут, ты слышала о цене! А тебе сразу же свернут шею! Без твоей магии мне и месяца не продержаться, и все равно схватят, если не они, то другие, и что потом?! – я не знала, как взмолиться к ней. – Ты должна спастись, слышишь?! Потом спасешь и меня, ты сможешь. Обещаю, я к тому моменту буду жить. И не раскрою себя. Клянусь! Только так мы уцелеем вдвоем, или же обе достанемся червям на потеху, – я подползла ближе к бабушке и плакала от бессилия. – Времени нет, ты сама говорила. Давай же, колдуй и уходи!
– Внутри, карман… – она из последних сил шевелила губами. Я запустила руку в теплую жилетку и наткнулась на продолговатый камушек.
В моей руке оказался голубой кулон, что Нонна всегда носила с собой и редко кому показывала. Даже в такие пасмурные дни сапфировая поверхность преломляла свет в тысяче оттенков синевы. Серебро оплетало камень дивными завитушками, и на обрамлении были высечены десятки незнакомых мне символов. Я знала, как дорого для Нонны было это украшение.– Никогда… Не снимай…
– Прячь…
Я быстро окинула взглядом, куда можно было бы убрать кулон. Плащ, роба, рукав, все не то… И, не найдя ничего получше, засунула его за голень ботинка.
– Еще… В столицу они пойдут… Амулета на четыре месяца ещё хватит. Потом площадь найди… Драконью. Лавка чайная там… Олзу позовешь, скажешь – Катрионна за долг спрашивает… Там помогут… – она подняла на меня свои измученные глаза. Такие родные и нежные, и такие несчастные.
Слезы не переставали капать, оставляя две чистые дорожки на измазанном лице – моя прекрасная Нонна, моя семья, друг и родитель, моя отрада и спасение. Мой строгий наставник и ворчливый учитель. Сквозь пелену слез я продолжала всматриваться в до боли знакомый облик, чтобы запомнить каждую морщинку, каждую черту драгоценного лица. Это и называют прощанием?
– Я выживу, обещаю, – только и успела я прошептать, как воздух схлопнулся, ослепляя яркой вспышкой. На месте Нонны осталась лишь небольшая воронка в рыхлой почве.
Она не умерла… Я не разрешила ей оставить меня, как родители.
Она останется живой, и вместе с ней у меня всегда будет семья.
В момент головная боль прошла, в ушах больше не гудело, сердце не разрывало грудную клетку. Я сидела на коленях в клейкой глине, спиной к трем чудовищам, от которых зависела моя жизнь, без малейшего понятия, что будет дальше. Но душе было так легко и спокойно. Глубоко вздохнув, на лице появилась блаженная улыбка. Я знала только одно – я выживу любой ценой. И у меня всегда будет семья.