Тайна леди Одли

Глава 12. Все еще не найден

Блики сентябрьского солнца играли в водах фонтана в садах Темпля, когда Роберт Одли вернулся на Фигтри-Корт на следующее утро.

Канарейки все так же пели в маленькой комнате, где жил Джордж, и в квартире ничего не изменилось после отъезда молодых людей – ни один стул не был сдвинут; крышка от коробки с сигарами была так же приоткрыта, как и раньше – ничто не говорило о присутствии Джорджа Толбойса. Он поискал на каминной полке и столах в последней надежде найти там письмо от Джорджа.

«Может быть, он ночевал здесь прошлой ночью и отправился в Саутгемптон рано утром, – подумал он. – Весьма вероятно, что здесь уже побывала миссис Мэлони и все убрала».

Но пока он сидел, лениво разглядывая комнату и посвистывая, тяжелая поступь на лестнице возвестила о приходе той самой миссис Мэлони, которая обслуживала молодых людей.

Нет, мистер Толбойс не приходил домой, она заглядывала в шесть утра, квартира была пуста.

Что-нибудь случилось с добрым джентльменом, спросила она, увидев бледное лицо Роберта Одли.

Он резко повернулся к ней. Случилось! Что должно с ним случиться? Они расстались только вчера, в два часа дня.

Миссис Мэлони собралась было рассказать ему историю о молодом машинисте, когда-то снимавшем у нее комнату, и который однажды, съев хороший обед, и в приподнятом настроении ушел из дома, чтобы неожиданно встретить свою смерть при столкновении экспресса и товарного поезда; но Роберт уже надел шляпу и вышел из дома, прежде чем честная ирландка успела начать свою печальную историю.

Смеркалось, когда он добрался до Саутгемптона. Он хорошо помнил дорогу к бедному домику на маленькой улице, ведущей к морю, где жил тесть Джорджа. Джорджи играл в открытых дверях гостиной, когда молодой человек шел вниз по улице.

Возможно, из-за этого и из-за царившей в доме тишины у Роберта возникло смутное предчувствие, что того, кого он искал, здесь нет. Старик сам открыл ему дверь, а ребенок с интересом разглядывал странного джентльмена.

Это был красивый мальчик, у него были карие глаза и вьющиеся волосы отца, но в его лице таилось какое-то скрытое выражение, и хотя каждая черта в отдельности напоминала Джорджа Толбойса, мальчик не был на него похож.

Старик обрадовался Роберту Одли, он вспомнил, что имел счастье встречаться с ним в Вентноре в связи с печальным событием, – не окончив предложения, старик стал вытирать свои слезящиеся старческие глаза. Не войдет ли мистер Одли? Роберт зашел в маленькую гостиную. Мебель была ветхая и грязная, комната пропиталась застарелым запахом табака и бренди с водой. На грязном ковре тут и там валялись сломанные игрушки мальчика, трубки старика, порванные, с пятнами бренди газеты. Маленький Джорджи пошел к гостю, украдкой разглядывая его своими огромными карими глазами. Роберт посадил его к себе на колени и дал поиграть цепочкой от часов, пока разговаривал со стариком.

– Мне, наверное, уже не имеет смысла задавать вопрос, из-за которого я сюда приехал, – начал он. – Я надеялся, что застану здесь вашего зятя.

– Что! Вы знали, что он приезжает в Саутгемптон?

– Знал, что он приезжает! – обрадовался Роберт. – Так, значит, он здесь?

– Нет, сейчас его нет, но он был здесь.

– Когда?

– Прошлой ночью, он приезжал почтовым поездом.

– И сразу же уехал опять?

– Он оставался немногим более часа.

– Боже мой! – с облегчением сказал Роберт. – Он заставил меня напрасно волноваться. Но что все это значит?

– Так вы ничего не знали о его намерении?

– Каком намерении?

– Я имею в виду его решение уехать в Австралию.

– Я знал, что у него всегда были такие мысли, но не более того.

– Сегодня вечером он отплывает из Ливерпуля. Он приехал сюда в час ночи, чтобы попрощаться с мальчиком, прежде чем он покинет Англию, возможно навсегда. Он сказал мне, что устал от всего и что тамошняя грубая жизнь более всего подходит к нему. Он пробыл здесь час, поцеловал мальчика, не разбудив его, и уехал из Саутгемптона почтовым поездом, который отбывает в четверть третьего.

– Что же все это значит? – недоумевал Роберт. – Что могло заставить его покинуть Англию вот так, не сказав ни слова мне, своему самому близкому другу, даже не переменив одежды, ведь он оставил все в моей квартире? Это очень странный поступок!

Старик мрачно посмотрел на него.

– Знаете, мистер Одли, – сказал он, многозначительно постукивая пальцем по лбу, – я иногда думаю, что смерть Элен очень странно повлияла на бедного Джорджа.

– Пфф! – пренебрежительно произнес Роберт. – Удар был слишком жесток для его чувств, но он в таком же здравом уме, что и я.

– Возможно, он напишет вам из Ливерпуля, – предположил тесть Джорджа. Казалось, он хочет сгладить негодование Роберта, вызванное поведением его друга.

– Ему следовало бы это сделать, – мрачно заметил Роберт, – так как мы были хорошими друзьями еще с тех пор, как вместе учились в Итоне. Не очень-то красиво со стороны Джорджа Толбойса так относиться ко мне.

Но даже когда он говорил эти слова упрека, его сердце пронзило чувство сожаления.

– Это не похоже на него, – сказал он. – Это совсем не похоже на Джорджа Толбойса.

Маленький Джорджи встрепенулся.

– Так зовут меня, – пролепетал он. – И так зовут моего папу – большого джентльмена.

– Да, маленький Джорджи, и твой папа приезжал прошлой ночью и поцеловал тебя, пока ты спал. Ты помнишь?

– Нет, – ответил мальчик, покачав своей маленькой кудрявой головкой.

– Ты, должно быть, очень крепко спал, маленький Джорджи, и не увидел своего бедного папу.

Ребенок ничего не ответил, но затем, устремив взгляд на Роберта, коротко спросил:

– Где красивая леди?

– Какая красивая леди?

– Красивая леди, которая часто приезжала раньше.

– Он говорит о своей бедной маме, – заметил старик.

– Нет, – решительно и громко сказал мальчик, – не мама. Мама всегда плакала. Я не любил маму…

– Тсс, маленький Джорджи!

– Но я не любил ее, а она не любила меня. Она все время плакала. Я говорю о красивой леди, которая была одета в прекрасное платье и подарила мне золотые часы.

– Он имеет в виду жену моего старого капитана – чудесная женщина, она очень привязалась к Джорджи, и дарила ему подарки.

– Где мои золотые часы? Разреши мне показать джентльмену мои часы, – кричал Джорджи.

– Они в чистке, Джорджи, – ответил дедушка.

– Все время они в чистке, – обиделся мальчик.

– Часы в целости и сохранности, уверяю вас, мистер Одли, – смущенно пробормотал старик и, вынув квитанцию из ломбарда, протянул ее Роберту.

Она была выписана на имя капитана Мортимера: «Часы, с бриллиантами, 11 фунтов».

– Мне часто не хватает нескольких шиллингов, – пожаловался старик. – Мой зять всегда был щедр по отношению ко мне… но… но… есть другие, мистер Одли… и ко мне плохо относятся.

Он вытер несколько слезинок, жалуясь плачущим голосом.

– Пойдем, Джорджи, бравому мальчугану пора спать. Пойдем с дедушкой. Извините, я покину вас на четверть часа, мистер Одли.

Мальчик беспрекословно пошел с ним. У двери старик обернулся и произнес тем же ноющим голосом:

– Приходится доживать свои дни в таком бедном месте, мистер Одли. Я принес много жертв и все еще приношу их, но ко мне плохо относятся.

Оставшись один в сумрачной маленькой гостиной, Роберт Одли сидел в задумчивости, уставясь на пол.

Итак, Джордж уехал, возможно, он получит от него письмо с объяснением, вернувшись в Лондон; но по всей вероятности, он больше никогда не увидит своего старого друга.

– Подумать только, я так привязался к парню, – произнес он, высоко подняв брови.

– Комната так пропитана табаком… – пробормотал он вскоре. – Вреда не будет, если я выкурю здесь сигару.

Он вытащил сигару из коробки; маленький камин еще не погас, и он огляделся в поисках того, чем можно было бы прикурить.

Полуобгоревший, скомканный лист бумаги лежал на коврике перед камином, он поднял его и развернул. Роберт рассеянно посмотрел на написанные карандашом строчки – и вдруг его взгляд поймал кусочек имени – имени, которое занимало все его мысли. Он поднес обрывок бумаги к окну и стал его рассматривать при слабом свете угасающего дня.

Это была часть телеграфной депеши. Верхняя часть сгорела, но более важная, основная часть послания сохранилась.

«…олбойс приезжал в… прошлой ночью и уехал почтовым поездом в Лондон, направляясь в Ливерпуль, откуда должен отплыть в Сидней».

Дата, имя и адрес отправителя сгорели вместе с верхней частью. Лицо Роберта Одли смертельно побледнело. Он аккуратно свернул кусочек бумаги и положил его между листами своей записной книжки.

– Бог мой! – промолвил он. – Что это значит? Я сегодня же еду в Ливерпуль, чтобы разузнать там.

Глава 13. Тревожные мысли

Роберт Одли уехал из Саутгемптона почтовым поездом и вошел в свою квартиру, когда в его пустые комнаты вползал холодный серый рассвет и канарейки только начали расправлять свои перышки.

В почтовом ящике было несколько писем, но ни одного от Джорджа Толбойса.

Молодой адвокат падал с ног от усталости, проведя целый день в дороге. Впервые за двадцать восемь лет ленивая монотонность его безмятежной жизни была нарушена. Он начал терять представление о времени. Казалось, прошли месяцы с тех пор, как он потерял из вида Джорджа Толбойса. Было трудно поверить, что прошло менее сорока восьми часов с того времени, как Джордж оставил его спящим под ивами у ручья с форелью.

Его глаза устали. Он еще раз обошел все комнаты в поисках письма от Джорджа, и затем, не раздеваясь, улегся на кровать своего друга в комнате с канарейками и геранью.

– Я подожду утренней почты, – решил он, – и если там не будет письма от Джорджа, то я без промедления отправлюсь в Ливерпуль.

Он был настолько измучен, что сразу же забылся сном – глубоким, но не освежающим, и во сне его мучили кошмары.

То он следовал за какими-то незнакомыми людьми и входил в странные дома, пытаясь разгадать тайну телеграфного послания; то он видел себя на кладбище в Вентноре у могильной плиты, которую Джордж заказал для своей умершей жены. И вдруг в этом таинственном бесконечном сне он подходит к могиле и видит, что могильная плита исчезла, и каменщик ему говорит, что ему нужно убрать надпись по причине, которую Роберт со временем узнает.

Стук у входной двери разбудил его.

Это было унылое серое утро, дождь стучал в окна, и канарейки печально чирикали, возможно жалуясь на плохую погоду. Роберт не мог сказать, долго ли стучали в дверь. Он услышал это во сне, и еще не вполне проснулся.

– Должно быть, это глупая миссис Мэлони, – пробормотал он. – Она может снова постучать. Почему она не может открыть дверь своим ключом, вместо того, чтобы вытаскивать смертельно измученного человека из постели?

В дверь снова постучали, но затем перестали, очевидно стучавший выбился из сил, и через минуту в двери повернулся ключ.

– Значит, у нее все-таки был ключ, – решил Роберт. – Хорошо, что я не встал.

Дверь между гостиной и спальней была полуоткрыта, и он видел, как прачка суетится в комнате, вытирает пыль, переставляет предметы с места на место.

– Это вы, миссис Мэлони? – позвал он.

– Да, сэр.

– Тогда во имя всех святых, зачем вы подняли этот шум у двери, когда у вас все время был с собой ключ?

– Шум у двери, сэр!

– Да, этот адский стук.

– Но я не стучала, мистер Одли, я сразу вошла с ключом…

– Тогда кто же стучал? Кто-то тарабанил в дверь с четверть часа назад, я думаю, вы, должно быть, встретились с ним, когда поднимались наверх?

– Но я сегодня припозднилась, сэр, сначала я убирала в комнатах мистера Мартина, и пришла сюда сразу с верхнего этажа.

– Так вы никого не видели у двери или на лестнице?

– Ни души, сэр.

– Как это досадно! – расстроился Роберт. – Выходит, я позволил этому человеку уйти, не узнав, кто он и чего хочет! А вдруг это был кто-нибудь с известием от Джорджа Толбойса?

– Если это так, сэр, то он наверняка придет снова, – успокоила его миссис Мэлони.

– Да, конечно же, если это кто-нибудь по делу, то он вернется, – решил Роберт.

Дело было в том, что с того момента, как он нашел телеграфное послание, он потерял всякую надежду получить известие от Джорджа. Он чувствовал, что в исчезновении Джорджа есть какая-то тайна – какое-то вероломство против него или против Джорджа. А что, если жадный тесть молодого человека пытался их разъединить по той причине, что деньги были вверены попечению Роберта Одли? Что, если – ведь и в наши цивилизованные времена творятся всякие ужасные дела – что, если старик заманил Джорджа в Саутгемптон и покончил с ним, чтобы завладеть теми 20 тысячами фунтов, которые под опекой Роберта были оставлены маленькому Джорджи?

Но ни одно из этих предположений не объясняло телеграфного послания, а именно оно вызывало у Роберта смутную тревогу. Почтальон не принес письма от Джорджа Толбойса, и человек, стучавший в дверь, так и не вернулся, поэтому Роберт Одли снова покинул Фигтри-Корт в поисках своего друга. На этот раз он велел кэбмену ехать на станцию Юстон, и через двадцать минут он уже был на платформе, выясняя расписание поездов.

Ливерпульский экспресс отбыл полчаса назад, и ему пришлось ждать больше часа пассажирский поезд.

Роберт Одли нервничал из-за этой задержки. Полудюжина кораблей могли уплыть в Австралию, пока он слонялся по платформе, натыкаясь на чемоданы и носильщиков и кляня свое невезение.

Он купил «Таймс» и помимо воли стал искать глазами вторую колонку, с болезненным интересом изучая объявления о пропавших людях – сыновьях, братьях и мужьях, которые ушли из дома и больше не вернулись.

Его внимание привлекло объявление о молодом человеке, чье тело было выброшено на берег недалеко от Ламбета.

Что, если и Джорджа постигла такая участь? Но нет, телеграфное послание делало его тестя причастным к исчезновению Джорджа, и любое расследование должно начинаться с этого.

Только в восемь часов вечера Роберт добрался до Ливерпуля; он успел узнать, какие суда отплыли в колонии за последние два дня.

Лишь один корабль с эмигрантами отплыл в четыре часа дня – «Виктория Регия», приписанный к Мельбурну.

Результаты его расспросов были таковы – если он хотел узнать, кто был на «Виктории Регии», ему нужно было подождать до утра, чтобы получить информацию о судне.

В девять утра на следующий день Роберт уже был в конторе.

Служащий, к которому он обратился, ответил ему со всей учтивостью. Молодой человек достал нужную книгу и, пробежав острием ручки по списку пассажиров, которые отплыли на «Виктории Регии», сказал Роберту, что среди них не было человека по имени Толбойс. Роберт продолжал расспрашивать. Не появился ли кто-нибудь из пассажиров незадолго до отплытия?

Один из служащих поднял голову, услышав вопрос Роберта. Да, сказал он, он помнит молодого человека, который пришел в контору и заплатил за проезд в половине четвертого. Его имя было последним в списке – Томас Браун.

Роберт Одли пожал плечами. Зачем нужно было Джорджу скрывать свое имя? Он спросил, не помнит ли служащий, как выглядел этот мистер Томас Браун.

Нет, контора переполнена в это время, много людей входит и выходит, и он не обратил особенного внимания на этого последнего пассажира.

Роберт поблагодарил клерков за их любезность и попрощался с ними. Когда он выходил из конторы, один из молодых людей окликнул его.

– О, кстати, сэр, – сказал он. – Я вспомнил кое-что об этом Томасе Брауне – его рука была на перевязи.

Роберту Одли ничего больше не оставалось, как вернуться в город. В шесть вечера он снова вошел в свою квартиру, смертельно уставший от бесплодных поисков.

Миссис Мэлони принесла ему обед и пинту вина из таверны на Стрэнде. Вечер был сырой и холодный, и прачка разожгла огонь в камине гостиной.

Съев половину бараньей отбивной и даже не попробовав вина, Роберт закурил сигару и уставился на яркое пламя в камине.

– Джордж Толбойс не отплывал в Австралию, – произнес он после долгого и мучительного размышления – Если он жив, то все еще находится в Англии, если он мертв, его тело спрятано где-то в Англии.

Он оставался в задумчивости очень долго – тревожные и невеселые мысли оставили тень на его мрачном лице, которую не могли рассеять ни яркий свет глаз, ни веселое пламя огня.

Поздно вечером он встал, отодвинул стол, придвинул ближе к огню свою конторку, вынул лист бумаги и обмакнул перо в чернила.

После этого он помедлил, потер лоб рукой и снова впал в задумчивость.

– Я составлю запись всего, что произошло, начиная с нашей поездки в Эссекс и до сегодняшнего вечера.

Он набросал этот перечень короткими четкими предложениями, нумеруя каждое из них.

Озаглавил его он следующим образом:

«Перечень фактов, связанных с исчезновением Джорджа Толбойса, включая также те из них, что не имеют явной связи с этим обстоятельством».

Несмотря на свое взволнованное состояние, Роберт был довольно горд официальной представительностью заголовка. Он сидел некоторое время, разглядывая его с любовью и покусывая перо от ручки.

– Честное слово, – заявил он. – Я начинаю думать, что мне следовало бы заняться своей профессией, чем слоняться без дела всю жизнь, как я это делал.

Роберт выкурил полсигары, прежде чем направил свои мысли в нужное русло, и затем начал писать:

«1. Я пишу Алисии, предлагая привезти Джорджа в Корт.

2. Алисия пишет, что ничего не выйдет, поскольку леди Одли возражает.

3. Мы приезжаем в Эссекс, несмотря на возражения. Я вижу госпожу. Госпожа отказывается от знакомства с Джорджем в тот вечер’по причине усталости.

4. Сэр Майкл приглашает Джорджа и меня к обеду на следующий вечер.

5. Госпожа получает телеграфное послание на следующее утро, которое призывает ее в Лондон.

6. Алисия показывает мне письмо от госпожи, в котором та просит, чтобы ей сообщили, когда я и мой друг, мистер Толбойс, намерены покинуть Эссекс. В письме есть постскриптум, еще раз повторяющий вышеизложенную просьбу.

7. Мы навещаем Корт и просим показать дом. Комнаты госпожи заперты.

8. Мы попадаем в вышеуказанные апартаменты посредством потайного хода, о существовании которого госпоже неизвестно. В одной из комнат находим ее портрет.

9. Джордж испугался грозы. Весь оставшийся вечер его поведение чрезвычайно странно.

10. Джордж приходит в себя на следующее утро. Я предлагаю немедленно покинуть Одли-Корт, он предпочитает остаться до вечера.

11. Мы идем удить рыбу. Джордж покидает меня, чтобы сходить в Корт.

12. Последняя информация, какую я имею о нем в Эссексе, получена в Корте, где слуга говорит, что, по его мнению, мистер Толбойс сказал, что пойдет поищет госпожу в окрестностях.

13. Я получаю информацию о нем на станции, которая, возможно верна, а возможно, и нет.

14. Я еще раз получаю известия о нем в Саутгемптоне, где, согласно словам его тестя, он находился около часа предыдущей ночью.

15. Телеграфное послание».

Когда Роберт Одли закончил этот короткий перечень, который он составлял чрезвычайно осмотрительно, с частыми остановками для размышлений, исправлений и добавлений, он долгое время сидел, рассматривая исписанную страницу.

Наконец, он еще раз перечитал ее, останавливаясь у некоторых пунктов и помечая их крестиком, затем свернул этот лист и положил его в свое бюро, в отделение, где уже было письмо от Алисии, – в тот самый ящик с пометкой «Важно».

После этого он вернулся в свое кресло у камина, отодвинул в сторону книгу и закурил сигару.

«Сплошные потемки от начала и до конца, – размышлял он. – Ключ к этой загадке нужно искать или в Саутгемптоне или в Эссексе. Будь что будет, я принял решение. Сначала я еду в Одли-Корт, поискать Джорджа Толбойса поблизости».

Глава 14. Жених Фебы

«Мистер Джордж Толбойс. – Любой, кто видел этого джентльмена после 7-го числа сего месяца или имеет о нем какие-либо сведения, будет щедро вознагражден, связавшись с А. З., Ченсери-Лейн, 14».

Сэр Майкл прочитал это объявление во второй колонке «Таймс», сидя за завтраком с госпожой и Алисией, спустя два-три дня после возвращения Роберта в город.

– По-видимому, о друге Роберта до сих пор нет никаких известий, – заметил он, прочитав объявление жене и дочери.

– Что до этого, – ответила госпожа, – меня только удивляет, какой глупец дает о нем объявление. Молодой человек был явно беспокойного нрава, ему не сиделось долго на одном месте.

Хотя объявление появлялось три раза подряд, общество в Корте мало интересовало исчезновение мистера Толбойса, после этого единственного случая его имя больше не упоминалось ни сэром Майклом, ни госпожой, ни Алисией.

Отношения Алисии Одли и ее хорошенькой мачехи не улучшились после того вечера, когда молодой адвокат обедал в Корте.

– Она тщеславная, легкомысленная, бессердечная маленькая кокетка, – говорила Алисия своему ньюфаундленду, Цезарю, который был единственным поверенным секретов юной леди. – Она опытная, законченная кокетка, Цезарь; ей недостаточно окрутить половину мужского населения в Эссексе своими кудряшками и глупым хихиканьем, она во что бы то ни стало должна заставить этого глупого кузена стоять перед ней на задних лапках. У меня просто не хватает терпения с ней.

В подтверждение последнего заявления мисс Алисия относилась к своей мачехе с такой явной дерзостью, что сэр Майкл счел себя обязанным сделать замечание своей единственной дочери.

– Бедняжка очень чувствительна, Алисия, – увещевал баронет, – она чрезвычайно болезненно воспринимает твое отношение.

– Я нисколько не верю этому, папа, – уверенно ответила Алисия. – Ты думаешь, что она чувствительна, потому что у нее мягкие маленькие белые ручки, большие голубые глаза с длинными ресницами и всевозможное притворство, которое вы, глупые мужчины, называете очаровательным. Чувствительна! Да я видела, как она этими самыми хрупкими белыми пальчиками делает жестокие вещи и смеется, видя причиненную ею боль. Мне очень жаль, папа, – добавила она, увидев огорченное выражение на лице отца. – Хотя она встала между нами и украла у бедной Алисии любовь твоего щедрого сердца, я хотела бы полюбить ее для твоего блага, но я не могу, не могу, не может и Цезарь. Она подошла к нему однажды с хищной улыбкой на лице и погладила его большую голову своей мягкой ручкой, но если бы я не держала его за ошейник, он бы вцепился ей в горло и перегрыз его. Она может очаровать всех мужчин в Эссексе, но она никогда не подружится с моей собакой.

– Твою собаку следовало бы пристрелить, – сердито ответил сэр Майкл, – если Люси подвергнется опасности из-за ее злобного нрава.

Ньюфаундленд медленно повернул голову в сторону говорящего, как будто он понял каждое слово. В этот момент в комнату зашла леди Одли и животное съежилось около своей хозяйки с приглушенным рычанием. В поведении собаки чувствовался скорее ужас, чем ненависть, каким бы невероятным не мог показаться страх Цезаря перед этим хрупким созданием, как Люси Одли.

Несмотря на все свое дружелюбие, госпожа не могла не заметить, что Алисия не любит ее. Они никогда не упоминала об этом, лишь однажды, пожав своими изящными плечами, она промолвила со вздохом:

– Весьма прискорбно, что ты не можешь полюбить меня, Алисия, так как я никогда не умела заводить врагов, но если приходится, то ничего другого мне не остается. Если мы не можем быть друзьями, то давай, по крайней мере, соблюдать нейтралитет. Ты не будешь пытаться вредить мне?

– Вредить вам! – воскликнула Алисия. – Как я могу повредить вам?

– Ты не будешь пытаться лишить меня привязанности твоего отца.

– Может быть, я не могу быть такой любезной, как вы, госпожа, и расточать улыбки и комплименты каждому встречному поперечному, но я не способна на низость, и даже если бы и была, то, я думаю, вы настолько защищены любовью моего отца, что никто, кроме вас самой, не может лишить вас его привязанности.

– Как ты неумолима, Алисия, – произнесла госпожа с небольшой гримасой. – Я полагаю, ты намекаешь на то, что я лжива. Но я не могу не улыбаться людям и не говорить им любезности. Я знаю, что я не лучше других, но что же делать, если я приятнее. Это естественно.

Таким образом, Алисия исключила любую возможность сближения между ней и мачехой, и поскольку сэр Майкл был в основном занят сельским хозяйством и спортом, из-за чего ему приходилось проводить много времени вне дома, то вполне естественно, что госпожа была вынуждена искать общества у своей белобрысой служанки.

Феба Маркс в точности соответствовала тому типу девушек, которых произвели из служанок в компаньонки. Она была достаточно образованна, чтобы понимать свою хозяйку, когда Люси позволяла себе разражаться интеллектуальной трескотней, в которой язык едва поспевал за мыслями. Феба неплохо знала французский и могла читать романы в желтых обложках, которые заказывала госпожа в Берлингтон-Аркейд, и обсуждать со своей хозяйкой перипетии этих романтических историй. Сходство Люси Одли и ее горничной, возможно, сближало этих женщин. Оно не было явным, их можно было увидеть рядом и ничего не заметить. Но если бы кто-нибудь увидел, как Феба бесшумно скользит по темным коридорам Корта в призрачном свете сумерек, он легко мог принять ее за госпожу.

Резкий октябрьский ветер гнал по липовой аллее опавшие листья и с призрачным шорохом наметал их в кучи вдоль сухих гравиевых дорожек. Старый колодец наполовину, должно быть, был заполнен листьями, принесенными ветром, которые как в водоворот затягивало в его черную, разрушенную пасть. Опавшие листья усыпали плотным ковром тихую гладь пруда, полностью скрыв его прозрачные воды. Усилия всех садовников, которых нанял сэр Майкл, не могли сдержать разрушительного натиска осени на землях вокруг поместья.

– Терпеть не могу этот унылый месяц! – воскликнула госпожа, прогуливаясь по саду и зябко поеживаясь под своим манто из соболей. – Повсюду разрушение и упадок, и холодный свет солнца освещает это уродство земли, словно сияние газовых ламп морщины старой женщины. Состарюсь ли я когда-нибудь, Феба? Выпадут ли мои волосы, так же, как листья опадают с этих деревьев? Что со мной станет, когда я буду старой?

Она вздрогнула при этой мысли и, плотнее укутавшись в меха, зашагала вперед так быстро, что ее служанка с трудом поспевала за ней.

– Ты помнишь, Феба, – продолжала она вскоре, замедлив шаг, – ты помнишь тот французский рассказ, что мы с тобой читали – историю о прекрасной женщине, которая совершила какое-то преступление – не помню какое – в зените своей власти и всеобщего поклонения, когда весь Париж пил за ее здоровье, а простые люди, оставив без внимания карету короля, бежали толпой за ее экипажем, только чтобы взглянуть на ее лицо? Ты помнишь, как она хранила свою тайну почти полвека, проведя свои преклонные годы в кругу семьи, любимая и почитаемая провинциальным обществом, как святая и благодетельница бедных; и когда она поседела и глаза почти ослепли от возраста, ее тайна из-за какой-то неожиданной случайности была раскрыта; ее судили, признали виновной и приговорили к сожжению на костре? Короля, который ей покровительствовал, уже не было в живых; двор, где она блистала, канул в прошлое; влиятельные чиновники и судьи, которые могли бы ей помочь, давно сгнили в своих могилах; храбрые юные рыцари, которые отдали бы жизнь за нее, пали на полях сражений; она пережила всех и увидела, как век, к которому она принадлежала, растаял, как дым; и она взошла на костер в окружении лишь нескольких невежественных крестьян, которые забыли о ее щедрости и улюлюкали вслед злой колдунье.

– Я не люблю такие грустные истории, – промолвила Феба Маркс с содроганием. – Нет нужды читать книги, в этом мрачном месте и так хватает ужасов.

Леди Одли пожала плечами и рассмеялась, видя прямоту своей служанки.

– Это мрачное место, Феба, – подтвердила она, – хотя не стоит говорить об этом моему дорогому старичку мужу. Несмотря на то, что я жена одного из самых влиятельных людей в графстве, не знаю, лучше ли мне, чем у мистера Доусона; но все же носить соболя стоимостью в шестьдесят гиней и тратить тысячу фунтов на украшение комнат кое-что значит.

Казалось странным, что Феба Маркс, находясь на положении компаньонки, получая щедрое вознаграждение и пользуясь привилегиями, как никакая другая служанка, желала оставить свое место; но тем не менее это было так – она страстно желала сменить преимущества Одли-Корта на весьма малообещающее будущее в качестве жены своего кузена Люка.

Молодой человек ухитрился воспользоваться удачей, которая выпала на долю его возлюбленной. Он не давал Фебе покоя до тех пор, пока она не выпросила для него, не без вмешательства госпожи, места помощника конюха в Корте.

Он никогда не выезжал ни с Алисией, ни с сэром Майклом; и лишь раз, в один из немногих случаев, когда госпожа взбиралась на маленькую серую чистокровку, предоставленную в ее распоряжение, он сопровождал ее в поездке верхом. В первые же полчаса он убедился, что как бы грациозно ни выглядела госпожа в своей голубой амазонке, она была весьма посредственной наездницей, и совсем не способна управлять лошадью.

Леди Одли убеждала свою служанку, что она совершает глупость, желая выйти замуж за грубого конюха.

Две женщины сидели вместе у огня в гардеробной госпожи, над домом нависло серое небо, и черный узор плюща темнел на створчатых окнах.

– Я надеюсь, ты не влюблена в это неуклюжее, отвратительное существо, не так ли, Феба? – резко спросила госпожа.

Девушка сидела на низкой скамеечке у ног своей хозяйки. Она не ответила сразу на вопрос госпожи, устремив отсутствующий взор на пламя в камине.

Вскоре она заговорила, скорее рассуждая вслух, чем отвечая на вопрос Люси:

– Я не думаю, что могу полюбить его. Мы с детства были вместе, и я пообещала, что когда мне ми́нет пятнадцать лет, то я стану его женой. Я не смею нарушить сейчас это обещание. Временами я даже составляла предложение, какое скажу ему, отказываясь сдержать свою клятву, но слова замирали у меня на губах, и я сидела, глядя на него, и ком в горле мешал мне вымолвить хоть слово. Я не смею отказать ему. Я часто смотрела, как он сидит и остругивает кол для забора своим огромным ножом, пока мне не начинало казаться, что как раз такие, как он, заманивают своих возлюбленных в уединенные местечки и убивают за то, что они не держат своего слова. Мальчиком он был отчаянным и мстительным. Я однажды видела, как он схватил этот самый нож, ссорясь со своей матерью. Говорю вам, госпожа, я должна выйти за него замуж.

– Глупая девчонка, ты не сделаешь ничего подобного! – возмутилась Люси. – Ты думаешь, что он убьет тебя, не так ли? А не кажется ли тебе, что если он убийца, ты вряд ли будешь в безопасности в качестве его жены? Если ты обманешь его, если он захочет жениться на другой женщине или присвоить твои небольшие деньги, разве он не мог бы тогда убить тебя? Говорю тебе, ты не выйдешь за него, Феба. Во-первых, я ненавижу этого человека, а во-вторых, я не могу расстаться с тобой. Мы дадим ему несколько фунтов, чтобы он смог начать свое дело.