Ловушка времени

I

Жизнь всё-таки прекрасна, что ни говорите. Она дарит нам лето. Каждый год! Кто ещё может быть способен на такой щедрый дар? Я никогда не уезжаю летом из страны – путешествую в другие сезоны, а этот маленький, и такой большой подарок принимаю с благодарностью и смакую его с огромным удовольствием: каждый день замечаю смену цветов и оттенков в природе, каждый летний вечер вдыхаю с блаженством, наслаждаюсь теплом и прохладой. Стараюсь не брать сложных дел летом. Часто уезжаю из Москвы в лес, на реку, в горы, на озеро, иду в пеший поход, лечу на Камчатку, на Алтай, в Карелию… Если вы не бывали в этих волшебных местах, непременно побывайте – не пожалеете. Ни одна заграница не произвела на меня такого впечатления, как роскошная природа родного края.

Кстати, о себе. Разрешите представиться, Александр Петрович Романов, 44 года, адвокат, разведён, воспитываю дочь девятнадцати лет. Ну как воспитываю, Настя приезжает ко мне по выходным, изредка бывает в будни, иногда живёт у меня по неделе (когда ссорится с матерью), у её мамы очень волевой характер. Просто удивительно, какие метаморфозы происходят с женщиной после свадьбы! Как она из нежного весёлого создания постепенно превращается в вечно недовольное, «пилящее» существо, которое и внешне-то ещё прекрасно и могло бы продолжать дарить те улыбки, взгляды и объятия своему мужчине, ради которых он на всё готов, но – нет! Необратимые изменения уже произошли в женской психике – и вот я уже стал для неё невнимательным и эгоистичным, косолапым и сутулым, и шутки мои безнадёжно испортились… И ведь жене было важно напоминать мне об этом каждый день! Словом, разошлись по обоюдному согласию после пятнадцати лет брака.

Свой развод я переживал паршиво – остаться одному в сорок лет неприятно, привык уже, что была семья, дом, круг общих друзей… И вот один переехал в новую квартиру, такую же пустую, как и новая жизнь. Сначала погрузился в работу – помогало забыться. Но вечером, возвращаясь в голые стены своего холостяцкого жилья, чувствовал утрату чего-то важного…

Через полгода я занялся примечательным делом одного достаточно известного ювелира. Защита его попранных интересов по началу казалась не сложной тем более, что клиент со своей стороны оказывал всяческую поддержку: не утаивал факты, следовал всем моим инструкциям, отыскивал нужные документы… А его помощница Алина, прелестная женщина тридцати пяти лет была ко мне настолько благосклонна, что в вскоре мы начали встречаться и я даже начал подумывать над тем, чтобы предложить ей совместную жизнь. Она была племянницей ювелира и, действительно, разбиралась в своём деле. Говорила, что влюбилась в меня с первого взгляда. Я ей верил: в меня можно влюбиться даже с первого взгляда, года только придали мне шарма.

Наши романтические встречи с Алиной длились уже год к тому времени, как произошло это невероятное событие, перевернувшее мою судьбу и изменившее очень многое в сознании. Да и кого бы ТАКОЕ не изменило!

В жизни может произойти всё, что угодно. Отчего она так непредсказуема? Точно калейдоскоп: чуть повернул в сторону – и узор уже полностью поменялся, ещё покрутил – и не известно откуда появились новые краски, хитросплетения, и вот ты уже и не помнишь, когда всё изменилось и с чего началось… А куда крутить дальше?.. Снова наугад…

Кстати, по окончании «ювелирного дела» (а с моей стороны это так же была, по истине, ювелирная работа), Семён Арсеньевич (клиент) преисполнился ко мне такой благодарности, что помимо оговорённого заранее гонорара успеха, преподнёс великолепный золотой перстень с тёмным сапфиром. Вообще, я не любитель украшений и не ношу абсолютно ничего, но тот перстень мне очень понравился, он смотрелся так гармонично на моём правом мизинце, что даже снимать не хотелось. К тому же Алина, нежно поглаживая мою руку, прошептала, что дизайн изделия придумала сама и попыталась запечатлеть в нём образ моей чарующей харизмы. Прелестная женщина! Словом, это эффектное и в тоже время сдержанное мужское кольцо с тех пор навсегда обосновалось на моём пальце.

II

Тот судьбоносный август мы с Алиной должны были провести на её семейной даче – в огромном двухэтажном доме, доставшемся по наследству детям её покойного деда. Наследники жили в доме дисциплинированно по очереди. Нам был предоставлен последний месяц лета. Место было тихое, живописное и всего в двух часах езды от Москвы, поэтому мы решили взять совместный отпуск и наслаждаться уединением, бродя по лесам и водоёмам и исследуя прилегающие окрестности на внедорожнике или велосипедах.

Алина уехала на дачу на несколько дней раньше меня:

– Я поживу там – работы сейчас мало. Буду ждать тебя до конца недели, – она заехала в офис попрощаться. – А к твоему приезду приготовлю романтический ужин, – и поцеловав мою уже колючую к вечеру щёку, выпорхнула из прохлады кабинета в уличную жару.

Рабочие дни пронеслись молниеносно, и в пятницу сразу же после обеда я отправился за город. День был душным. Дорога пролегала мимо большого манящего прохладной озера. Трасса в том месте сужалась из-за дорожных работ, и я безотчётно свернул в сторону соблазнительного водоёма. Десять минут по колдобинам, и вот он – маленький летний рай. А вокруг никого! «Удача», – подумал я и начал спешно раздеваться. Всё, что было на мне я оставил в машине, кроме перстня. Пальцы слегка отекли на жаре, и снять кольцо стало невозможно.

Предусмотрительно спрятав ключ от авто в близ растущих кустах, я с разбега занырнул в воду. Это было блаженство! Ну, какое удовольствие может сравниться с купанием в прохладной воде в жаркую погоду? Решительно никакое! Хотя… впрочем, да… знаю несколько таких удовольствий…

Я плавал, наслаждался и никак не мог заставить себя вылезти. Думаю, многим знакомо такое безволие в моменты упоения. Наконец, дав себе слово, сделать последний заплыв до вооон той торчащей коряги, отправился, как оказалось, навстречу судьбе…

Достигнув своей отметки, я уже развернулся, чтобы плыть обратно, как вдруг… что-то снизу ухватило меня за ноги и потянуло ко дну! Это нечто затягивало словно в глубокую воронку. Разумеется, сопротивлялся что было сил! Но воронка очень быстро увлекала моё тело под воду: стало трудно дышать, всё смешалось перед глазами. Чтобы не захлебнуться, я набрал воздух в лёгкие и в тот же момент погрузился с головой. На мгновение показалось, что я «отключился», но овладев собою, энергично рванул на поверхность… Неожиданно таинственная сила ослабела и отпустила. Уже на берегу, ощутив твёрдую почву под ногами, я упал на траву и уснул.

Сон это был или потеря сознания, не знаю, но когда очнулся, тело было уже сухим, а на щеке сидел огромный белый паук и «смотрел» прямо в мой глаз. Инстинктивно я смахнул «хищника» и поднялся. По ногам деловито и беспорядочно ползали муравьи и – ай, кусались! Я поспешно снова вошел в воду, чтобы избавиться от насекомых. До слуха донёсся плеск, будто бы по воде лупила крыльями огромная птица. Затем хрип, точно кашель, и что-то вроде: «Спа… Спас…»

– Да ведь это тонет кто-то! – ошеломлённый догадкой вскрикнул я и рванул вплавь в поисках утопающего.

Долго искать не пришлось: я обогнул плакучую иву, которая и скрывала бедолагу, и попытался обхватить тонущего за шею. Это удалось не сразу, так как человек отчаянно барахтался и в панике хлопал по воде обеими руками. Наконец, вытащил его на берег.

Это был тоже абсолютно голый мужчина лет 50, седой, невысокий, с брюшком, с испуганным добродушным лицом.

– Батюшки святы, – запричитал он, ползая по земле, будто не веря в спасение, – чуть Богу душу не отдал… Батюшки святы… Добрый человек спас… Грехи мои тяжкие… Господь милостивый… Чуть живота не лишился…

Я с интересом наблюдал за ним до тех пор, пока он ни успокоился и ни уселся на траве. Тут я заметил, что правая нога его не сгибается.

– Успокойтесь, – проговорил я, – самое страшное уже позади. Вы не умеете плавать?

– Знамо, могу, – ответил спасённый, – да стянуло ногу в воде, и будто тащит книзу…

– Вот-вот! – подтвердил я.

– Бывают у меня такие стяжения по ночам, а в воде – вот только вдругорь…

– А, вы про судороги говорите, – стало ясно, что с собеседником произошла самая обыкновенная история не то что со мной.

– Батюшка, милостивый государь, – незнакомец подполз ко мне, – век буду за тебя Бога молить! Спасе тебя Христос! Кабы не ты – утоп бы и поминай, как звали! И слугу услал за утирником… Ох, не дал мне Бог ума… да счастья, видать, дал…

Он ещё несколько минут приговаривал таким образом, пока мне ни стала казаться странной его абсолютно серьёзная речь, усыпанная столь устаревшими выражениями.

– Кто же ты есмь, милостивый государь? И как в наших краях? – вдруг спросил меня мужчина.

Тут только я осознал, что сижу голый рядом с таким же нагим незнакомым мне человеком.

– Я из Москвы, Романов Александр Петрович. Вот заехал искупаться, но со мной случилась неприятность. Вдруг слышу, кто-то плещется – поспешил на помощь.

– Эван как! – протянул голый господин, – Я и узрел, что не из наших краёв-то – из самой Москвы!

– Да из ваших, – улыбнулся ему я, – Рядом же тут всё.

– Не уразумею, – в глазах человека повис вопрос, – Али ты из здешних мест родом? Видно, в чужом краю долго жил, батюшка, да и возговорил не по-нашему. Я есмь сын боярский Михайло Васильевич Дмитриев, и сие есмь земля моя, и рад я тебя принимать, батюшка, Александр Петрович. Благодарствуй за спасение живота моего и изволь почтить меня и дом мой. Покорнейше прошу отобедать и отночевать у меня! – и тут Михайло Васильевичу, похоже, открылась та же истина о нашей наготе. – Но, батюшка, мы уж пообсохли с тобою – оденемся!

Я был крайне удивлён его самопрезентацией, но решил подумать об этом позже, ведь нужно же было, наконец, одеться!

Оглядевшись вокруг, однако не узнал местности:

– Мне нужно найти машину… не соображу, где она…

– Позабыл, где в воду входил? – попытался меня понять боярский сын, – Отыщем! Озеро небольшое.

Он подошел к своей одежде и проворно надел её. Костюм его был странным: длинная льняная рубаха, штаны, которые он застёгивал сбоку на пуговицы, широкий пояс (вроде кушака), обувь мягкая кожаная, похожая на простые ботинки, но без молний и шнурков.

– Так, – довольно крякнул он, обувшись, – Отыщем! Вот, набрось покуда.

И он накинул мне на плечи что-то вроде длинного пиджака.

Озеро, действительно, оказалось, маленьким и почти круглым. Мы обошли его, но автомобиля, не обнаружили.

– Что за чёрт! – в недоумении воскликнул я, – Где я вообще нахожусь?!

– Близ города Тоболеска Сибирской губернии, – пояснил Михаило Васильевич, – Плутуют у нас тут – спасу нет. Увели коня твоего и спроворили платье, батюшка. Да ты не горюй. Сейчас Тихон приедет да отвезёт нас. Ну, а дома-то я тебя одарю.

У меня путались мысли. Что за Сибирская губерния? Это розыгрыш? А где тогда большое озеро? Чёрт! Я точно помню, как тонул, а затем выплыл к ближайшему берегу. Ну, не переместился же я в пространстве, честное слово! Ужасная фантазия озарила мой разум: а что если, эта мистическая воронка затянула меня в одном месте, а выпустила в другом? Ведь я же находился несколько секунд под водой! В юности что-то читал о различных фантастических местах, которые, якобы существуют на Земле, но, конечно, не верил в это…

– Батюшка, погляди, Тиша едет, – радостно прервал мои тяжёлые спутанные мысли помещик и указал на приближающегося мужика, правящего лошадью запряженной в летнюю карету.

– Эгей! Тихон! Сюда!

Дворянин велел Тихону скинуть сапоги и отдать мне. Тот, ровесник своего господина, мигом повиновался, оставшись босиком.

Надевая чужую обувь, я чувствовал себя точно в бреду.

– В пору ли? У Тихона нога большая.

– Почти. А год какой сейчас? – догадался спросить я у барина.

– Али ты не в себе, батюшка? – удивился тот, – 1717 от рождества Христова.

Очумелые глаза, уставившиеся на него, похоже, породили в нём сомнения в моей адекватности.

– Видно, дурно тебе, голубчик… Пойдём, пойдём, сейчас наливочки выпьешь и полегчает… Тихон, помоги Александру Петровичу в колымагу взобраться.

– Да я ведь вина привёз, – вспомнил Тихон.

– Так наливай! Не видишь, удар с Александром Петровичем! Видно, много ценного в платье было, а, может, и проезжую грамоту там держал. Ох, тати злодействуют…

Выпив вина, я сел в открытую повозку. Рядом разместился барин. Тихон ловко взобрался на козлы.

Пока мы ехали я не вымолвил ни слова, так был потрясён происходящим. Уж не сошёл ли с ума? Да уж слишком всё последовательно и разумно для картинки в глазах сумасшедшего!

Зато мой приятель говорил без умолку и такими анахронизмами, что я едва мог уловить их смысл. То, что я излагаю здесь, во многом уже переведено моей памятью на современный мне русский язык. Хотя в те несколько минут я практически не слушал, только пил вино, которое новый знакомец мне всё подливал в витиеватый металлический кубок и которое постоянно выплёскивалось на немыслимых дорожных колдобинах.

Когда мы подъехали к барскому дому, я уже порядком захмелел и (как это называлось в моё родное время), отпустил ситуацию…

Дворянская усадьба располагалась на небольшой возвышенности и была обнесена забором, длинные и широкие доски которого были приколочены к столбам не вертикально, а горизонтально. Дом был бревенчатый, большой, двухэтажный с балконом над широким крыльцом. Позади дома был разбит сад с плодовыми деревьями, с правой стороны ровным рядом стояли хозяйственные постройки: конюшня, амбар, сараи, колодец…

На крыльце вальяжно сидели мужчина и женщина в простых русских одеждах (похоже, слуги), которые, завидев приближение, нашей кареты, раболепно вскочили на ноги и поспешили в разные стороны: мужчина нам навстречу, а женщина – в дом.

– Батюшка барин, – подошёл к колымаге человек, – Видать, с гостем пожаловали?

– С гостем, Назарка. Спаситель мой – аще не он, сгинул бы твой барин, – ответил Михайло Васильевич и тут же крикнул, – Окна отчего затворены? Жару-то уж нет!

– Матрёна отворять побегла, – лениво пояснил Назарка и живо добавил, – Как же сгинул-то?

Мы прошли в дом под красочные пояснения барина вперемежку с распоряжениями подавать на стол, нести наливки, звать Агафью, Ефимью, в сенях убрать…

Пока слуги хлопотали у огромного стола, за которым мы уселись, а господин отдавал приказания, появился Тихон с чистой рубахой и штанами и помог мне одеться, я же, как во сне, рассматривал столовую. То была большая просторная комната с высокими потолками, стены обиты плотной светло-зелёной материей, в углу стояла большая печь выложенная зелёной плиткой с изразцами, в другом углу – огромный металлический сундук, по стенам – окна с поднятыми вверх стеклами (сверху были видны их рамы). Вдоль стен располагались широкие и длинные массивные скамьи. Мы сидели на добротных больших деревянных стульях. То и дело жужжали над лицом комары и мухи.

Огромный широкий стол посредине комнаты очень быстро заполнился яствами: мясо необычного вкуса, каши, уха, пироги и лепёшки, наливок сортов пять… Ели мы из серебряной посуды.

Михайло Васильевич без умолку рассказывал мне о своей жизни, о покойных родителях, об умершей сестре, о битвах со свеями и баталии на Неве близ Криворучья, в которой он был серьёзно ранен и потому отправлен на излечение в «гошпиталь», где снова едва не отдал Богу душу, а затем был отпущен в вотчину за негодностью к военной службе. Из его долгого и, судя по увлечённости повествованием, прелюбопытнейшего рассказа я понял довольно мало, поскольку у меня неизменно создавалось впечатление, что объясняется хозяин дома на иностранном языке, мой же, размякший от алкоголя мозг отказывался сосредотачиваться и думать.

– Девок кличь! – крикнул барин, и в столовую вошли две весёлые крестьянки в льняных сарафанах и два мужика в длинных суконных рубахах, подпоясанных кушаками: один с балалайкой, другой с губной гармоникой. Все четверо поклонились нам в пол. Что тут началось! Мужики заиграли, девки пустились в пляс, да так зажигательно отплясывали, что мы с хозяином хохотали. Затем гармоника смолкла, одна из девушек запела соло, очень звучно и душевно, у меня аж сердце защемило, а Михайло Васильевич прослезился и после пения велел всех накормить досыта, а девок сукном одарить, тем, что «в амбаре в малом сундуке упрятано цвету блё-д-амур, а Агафью – поболе».

Пока мы были увлечены представлением, барские слуги продолжали усердно накрывать на стол: расставляли разные яства, напитки в графинах и бутылях, бокалы, столовые приборы… Еды было много, мне было вкусно, но описать стол не возьмусь, ибо плохо помню, что именно подавали и как те блюда назывались.

Видя, что глаза мои уже смыкаются (а именно так на меня действует большое количество алкоголя), барин повелел постелить мне постель в батюшкиной горнице. Мы выпили ещё по чарке и разошлись. Тихон проводил меня до кровати с пологом и, поставив на скамью у изголовья ковш с водою, ушел. До утра я проспал как убитый.

III

Ранним утром, открыв глаза, я обнаружил на носу своем большого комара, который уже впился в мою кожу, за что и был убит на месте.

Поднявшись и подойдя к раскрытому окну, ощутил приятный сладкий запах какого-то растения, увидел, что день сегодня солнечный и жаркий, услышал пение птиц, петушиные крики, ржание лошади, отдалённое мычание коров…

Оглядел комнату: просторная, три окна, зеленая печь, постель с пологом, умывальник, состоящий из кувшина с длинным носиком, подвешенным на верёвке над большой деревянной кадкой, вдоль противоположной стены располагалась скамья, два больших сундука, покрытых тюфяками и шкурами, между окнами – полка с иконами, стол и два стула. Я сел на один из них и задумался. Получается, что всё, произошедшее вчера не было ни сном, ни пьяным бредом!

Лишь несколько часов назад я, московский адвокат XXI века, поехал за город к любимой женщине, по пути искупался в озере, где попал в некую воронку, которая затянула под воду на несколько секунд, откуда вынырнул я уже в другой реальности, а именно, в Сибирской губернии начала XVIII века.

– Как такое может быть?! – вслух проговорил я и снова погрузился в свои мысли.

Насколько я знаю, подобные воронки образуются в реках из-за столкновения разных течений, и в них достаточно часто погибают люди. Но откуда такой феномен в озере? Это решительно невозможно! Разве только я недостаточно осведомлён в этом вопросе… Эх, если бы можно было загуглить! Чёрт! Да что же мне здесь делать?! И как долго?!

Последний вопрос едва не поверг меня в шоковое состояние. В голове мгновенно промелькнул ответ: «Всю жизнь». Захотелось крикнуть от отчаяния во весь голос. Усилием воли я совладал с эмоциями, и приступил к анализу ситуации.

Итак, нахожусь в XVIII веке. Но раз я сюда как-то попал, значит могу и как-то вернуться обратно! Или нет?.. Что если эти временные воронки работают рандомно или вообще исчезают, а появляются потом только в другом месте, которое уже вряд ли отыщешь? Или не появляются больше… Может быть, это, вообще, единственный случай в истории человечества… Даже если кто-то и исчезал вот так же, как я, то, получается, уже не возвращался обратно, ведь о прецедентах я никогда не слышал… В этот раз я не совладал с собой и крикнул от безысходности.

Тотчас на мой крик прибежал крестьянин.

– Барин встать изволил? – ласково спросил он. – Изволь откушать пойти. Желаешь ли ферязь надеть?

– Не желаю, – угрюмо ответил я. – Где у вас туалет?

– Не уразумею я, барин, – мужичок виновато опустил глаза в пол, – По-немецки, не уразумею я, барин…

– Чёрт! – злился я, – По-немецки… Уборная или, как ещё… Нужду справить где можно?

– Нужник! – просиял крестьянин, – изволь, барин, пойдём… Да ты прежде чёботы надень. Вон они, у постели стоят. Самые большие нашли тебе. Ещё покойному барину их Ванька шил, когда он батюшка наш ногами маялся. Да так и не довелось надеть их – помер от морового поветрия. Добрый барин был. И сынов добрых взрастил…

Я заметил у кровати ботинки и надел их. Очень мягкая кожа, точно в тапках ноги, разве что чуть маловат размер и не симметричны они были, а абсолютно одинаковы.

– А нужник там. Нужник укажу. Изволь, барин. Пойдём, – мужик, приговаривая, провёл меня через проходную комнату, затем длинным коридором к специальному помещению. Там было всё необходимое (конечно, на свой манер), даже и кадка с водой и что-то вроде мыла.

Затем меня провели в столовую, где тут же подали квасу, чаю, вина, наливки, каши, ягод, мёду, варенья. Вскоре принесли горячие блины и сметану.

Поедая вкуснейшие блины, я замечал, как настроение моё постепенно улучшалось. Вообще, когда голодный, я всегда злой. Мне уже начало думаться, что не всё так плохо, и, если есть вход, значит где-то есть и выход, осталось только найти его. Отнеслись здесь ко мне радушно – так что же унывать? И не из таких переделок выбирался!

Ох и наелся же я!

В столовую вошёл хозяин дома:

– Свет ты мой! – радостно начал он. – Однако спишь долгонько! Я уж и помолился, и отзавтракал, на покос съездил и старосте указал. А ты, батюшка, всё спишь, а вчерась ведь лёг не отвечерявши.

– Не отвечерявши? – в секунды я догадался, что означало сие «не поужинав».

– А трапеза была знатная – пост кончен! – он довольно опустился на стул. – Велел Матроне расстараться для дорогого гостя – а ты, батюшка мой, и не отведал. Видно, крепко закручинился о потере своей. А ныне поуспокоился?

– Поуспокоился.

– Вот и ладно! Поведай же мне о себе. В какой стороне проживаешь? Имоверно, языками владеешь? Куда путь держал? Где люди твои? Я враз уразумел, что в чужих землях живёшь!Надолго ли и по что в Москву пожаловал? В Тоболеск по что приехал? Женатый ли? Богатый ли?

– Ох, сколько вопросов! – улыбнулся я и слегка призадумался, как же мне рассказать о себе. Не выкатывать же всю правду – ещё в сумасшедший дом сдадут меня без документов-то. – Где проживаю?.. Языками… Да! – обрадовался я теме, которая пока позволит мне обдумать план последующей истории, – Владею английским! Из Англии я приехал. Один. С чемоданом только…

– Вовсе один? – удивился Михайло Васильевич, – И без человека? От чего так?

– А на что мне? Так решил, – я постарался проговорить последнюю фразу максимально серьёзно и убедительно.

– А буде нужда какая в дороге?

– Не буде.

– Вотчина у тебя здесь али наследовать прибыл?

– Да нет у меня здесь ничего. Там всё. Навестить родину приехал, покататься по России… А меня обокрали подчистую.

– Родину? Родню понавестить?

– Да нет у меня родни здесь, – я глубоко вздохнул, – по матушке России соскучился – вот и приехал.

– Ах, знамо дело. Только ты мудрёно баешь, батюшка. Видно, позабыл ты речь-то русскую, на чужбине проживаючи.

– Позабыл, – поспешно ухватился я за эту «соломинку», – да я вспомню, дай только срок!

– С малолетства ты, видно за морем жил… А, стало быть, ты и государя нашего видал, в ту пору, иже он там странствовал.

– Государя?… Нет… А которого?

– Батюшки святы! – всплеснул руками Михайло. – Да разве же кто сподобился бы из государей в чужую сторону посольством отправиться, окромя Петра Алексеевича – всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца?

– Петра Алексеевича? – я задумался: который же это Петр: Первый или Второй? Постой, постой! Начало XVIII века, стало быть, речь идёт о Петре Великом. Он тот ещё путешественник был. Эк, меня угораздило! Честно говоря, историю России я лучше помнил только от Екатерины Первой. Про её супруга в памяти сходу всплыло лишь то, что он был жёстким реформатором, «прорубил окно в Европу» и «боярам бороды рубил». Рубить он любил, похоже… Сына своего бесчеловечно замучил, внедрил на родине европейскую культуру, учредил празднование нового года по европейскому календарю и вывел Россию на новый, невиданный ранее уровень внешне-политического развития. Впрочем, я оправдывал свои неглубокие знания тем, что до правления Екатерины Первой сохранилось не так много исторических документов (благодаря тому же Петру), а потому всё прежнее многовековое наследие собиралось по крупицам из разрозненных и немногочисленных материалов.

– Стало быть, не видел государя? – прервал мои размышления барин.

– А нет… я в то время… в отъезде был, не видел, – почувствовалось, что врать придётся много, а я этого совсем не люблю.

– Эх, думал выведать у тебя тайну…

– Какую тайну?

– Сказывают, в Англии всё дожди и ни дня вёдрышка нету. Так ли? – было заметно, что собеседник сменил тему.

– Ну… в общем, да.

– И зимою мразно?

– Мразно? – я немного «завис» на не понятном слове: противно что ли? – Зимы там холодные, ветреные.

– А что за город, в коем ты проживаешь?

– London is the capital of Great Britain, – радостно отрапортовал я, то, что помнил ещё со школы. На самом деле, мой английский был не плох, не С2, конечно, но всё же в заграничных поездках разговаривал я достаточно свободно, потому что ещё в бытность мою студентом, окончил языковые курсы в надежде поступить на должность помощника юриста в престижную американскую компанию, однако без опыта работы мне там, дали от ворот поворот, но английский крепко обосновался в моей памяти. Вообще, я очень способный к языкам.

– Оно, знамо, Лондон, – улыбнулся мой товарищ. – Не ведаю англицкого, лишь Лондон уразумел. А с кем живёшь ты? Живы ли батюшка с матушкой? Женат ли?

– Матушка только. Живу один… Со слугами. А здесь вот совсем одинёшенек остался и без денег.

– Знаамо, – протянул барин, – тати здешние лютуют. Здесь много лытают да с голоду изваживаются. По осени мужики были в рекруты забираемы да в Тоболеске в остроге удержаны до самой до распутицы, так в дороге померло их мнози, а иное мнози бунт учинило, провожатого убило, бежало, да и обратилось в разбойники. Нет в наших краях покоя от них, не можно одному ехать, батюшка ты мой. Проезжую грамоту твою спроворили вместе с добром да платьем, а без неё чужеземцу не можно по России разъезжать. А и узреть, что ты из чужих краёв, немудрено.

– Что же делать? – поинтересовался я. – У меня и вовсе нет никаких документов.

– Поживи покуда у меня, а я брату в Казань отпишу, присоветуй, дескать, как помочь дворянину русскому, живота моего спасителю. Он с боярами московскими порой трапезничает – разведает да отпишет.

– Вот спасибо! – радости моей не было предела: по крайней мере, на некоторое время у меня есть крыша над головой и хороший кусок хлеба!

– Аки ж я тебе благодарствую! – воскликнул мой друг и обнял. – Променад не изволишь ли? Ныне вёдро – благодать!

– Изволю. А ты по-французски говоришь?

– Лишь малость. Батюшка радейный был: учил меня грамоте, чистописанию, французскому; и гувернёра выписал, и жил оный со мною до самой службы. К языкам я негодный. Конная езда да управление хозяйством мне хорошо давались. Новой цифирии и арифметике уже на службе выучился. В службу забран был поздно – батюшка меня всё таил да сапоги сафьяновые червонные в разрядный приказ возил, однако же при сим царе на всю жизнь не утаишь…

Тут барин повернулся к Тихону и велел нести из подклета из малого сундука «платье червонное, штаны червонные же суконные, рубаху льняную, коя подоле будет, да ферязь с серебряными пуговицами, да кушак, да чёботы вайдовые».

– Ты не серчай, батюшка, что платье моё коротко – я ведь ростом не так высок аки ты. Да и платье всё русское. Ты, верно, привык по англицкой моде одеваться, так нет такого у меня. Во всем уезде одеваемся мы по-прежнему, окромя графа (он из Москвы к нам прибыл). Государь велит носить платья да кафтаны венгерские, да буде исподнее короче верхнего. Тяжко казнит бояр за ослушание. Ну а до нас ему дела нет, слава Господу (далече мы от царя), так здесь и ходим в русском платье да на венгерское не заримся.

– Мне нет дела до фасона, – улыбнулся я, – и так безмерно тебе благодарен за то, что так радушно приютил и заботишься, как брат родной!

– Ах, батюшка ты мой! – засмеялся Михайло Васильевич. – Добрый ты человек!

Когда я оделся, как положено, мы отправились на прогулку по барскому саду.

– Стало быть, Пётр Алексеевич у власти нынче? – начал разговор я, стараясь подражать местному говору.

– Он есмь.

– И как же, прямо так и рубил бороды боярам самолично?

– Срам да зазор, – нахмурился Михайло Васильевич, – на улицах не токмо дворян, но и бояр на колени ставить велел, да платье по земле топором рубили, буде коротко по венгерской моде! Бороды – топорами! Сколько народу смертью извели солдаты, указ его исполняючи, сколько покалечили: сказывают, руки да ноги отсекали вместе с платьем! Половину лица горожанину снесли вместе с бородою! Видано ли такое, чтоб над дворянами да боярами такие злочинства творились?! Над злодеями да нечестивцами так никто не измывается…

– Что за дикость! Неужели так прямо на улицах хватали людей – рубили и даже калечили?

– Аки разбойники в ночи!

Я мысленно возблагодарил судьбу за то, что родился и живу в безопасное время, когда люди настолько развиты морально и интеллектуально, что им хватает сознания не учинять подобного беззакония. Стоп! Родился – да, но живу я в данный конкретный момент, как раз таки в то самое время, о котором мне сейчас жарко повествует мой собеседник. Чёрт! Надо выбираться! Но как?! У меня ни идей, ни денег, ни документов…

– Да вот что! – спохватился я. – У меня ведь совсем документов нет. Как с этим быть?

– Эван… Буде кому случиться ехать в иное государство, надобно проезжую грамоту иметь, инако плетьми засекут… Да ты уж приехал… стало быть, и документум никакой не надобен… Али надобен?..

– А паспорт?

– Всё одно: грамота али пашпорт иноземцам надобны да мужикам гулящим. Пашпорт вотчинник крестьянам даёт, ежели отпускает их куда, дабы их за беглых людей на заставе не приняли. Тебе дворянину пашпорт не надобен.

– То есть дворяне в России без документов живут?

– Знамо дело. На что дворянину документум? Боярину да дворянину никто не смеет препятствий чинить. Зришь, что благородный человек – пропускай. Зришь мужика – вопрошай письмо проезжее али покормёжное, дабы увериться, что добрый человек по указу барина идёт, а не утеклец от хлебной скудности склоняется. Аль в Англии инако?

– В Англии… Там у всех документы есть, – растерялся я: история паспортизации Англии была мне абсолютно не известна, и на самом деле я говорил о своей стране.

– Стало быть, и нам скоро учинит, – вздохнул Михайло Васильевич, – Царь желает всю матушку Русь на заморский манер поизменить: того гляди и цвета все по иному прозовёт и баять по-русски возбранит…

– Кстати, о цветах, отчего мой костюм, то есть платье, червонным называется? – меня интересовала история названия красного цвета.

– Да ведь красит его червец кошениль, – засмеялся мой друг. – Эх, ты Англия! В червень мы собрали его (на то он и червень), и он уж припасён. А нынче Собор двенадцати апостолов, стало быть не до червеца – страда. Покос да жатва – на то он и страдник.