000
ОтложитьЧитал
Тюльпаны
Расстроенный и потерянный, оказавшийся в тупике Алёшка, уже без всякого энтузиазма, по инерции продолжал экспериментировать с цветными материалами. Однажды, слоняясь по городу, попал на выставку цветов. Впервые он увидел такое количество тюльпанов. Он даже представить себе не мог, что в природе бывают такие невероятные, волшебные краски и чудные узоры. Повинуясь инстинкту, он пришёл снова, но уже с фотоаппаратом, и целый день снимал цветы. Он даже забыл про Прибалтов, с их вычурными, мрачными фотографиями. Может, я не могу так как они, но почему я не имею права, насладиться этой невероятной красотой.
На удивление, очередной эксперимент сделанный вопреки всем теориям, удался. На этот раз, плёнка оказалась способной передать цвета. Они были ничуть не хуже, чем на американских свадебных фотографиях. А бутоны редких тюльпанов, снятые во весь кадр получились так, как их невозможно было увидеть в природе. Подсвеченные солнцем лепестки были матовыми, покрытыми капельками воды, с глянцевыми прожилками. И в то же время было понятно, что всё натурально, без каких-либо прикрас фотографа. Алёшка напечатал несколько небольших фотографий, и показывая всем подряд, наслаждался произведённым эффектом. Цветы, никого не оставляли равнодушными. Ни таких восхитительных тюльпанов, ни тем более таких фотографий, никто до этого не видел. Однако, вскоре Алёшка с этим, всем надоел. Отдавать фотографии он не хотел, а смотреть интересно, было только один раз. Он снова оказался в тупике, и совершенно не знал, что делать дальше. Снова вспомнил Прибалтов, и те выставки. Снова стал подумывать о том, чтобы бросить фотографию.
К тому времени он уже работал. Экзамены в институт провалил сразу. Сначала устроился работать фотографом, но вылетел оттуда с треском. Это была одна из многих фотостудий, а скорее точек, где делали фотографии на паспорт. Бесконечная очередь, вечно недовольных заказчиков, давила и торопила. Особенно трудно было с женщинами, почти каждая из них ругала фотографа и требовала «настоящего мастера» потому, что этот сопливый халтурщик портит всю красоту, и теперь, красавицы должны будут стесняться, собственного паспорта. Постепенно Алёшка стал ненавидеть и очередь, и женщин, и фотографию. Он затягивал заказы, и нарушал дисциплину. Начальству это надоело, и его выгнали.
Посовещавшись, родители через знакомых устроили его работать туда, где как им казалась, его опыт из кладовки, не пропадал даром. Единственным таким подходящим местом, оказался полиграфический комбинат, где было отделение, которое готовило к массовой печати цветные иллюстрации. Все рисунки художников для детских книжек и учебников, все цветные фотографии для книг и журналов, проходили через это отделение. Там стояли огромные репродукционные фотоаппараты, и была большая фотолаборатория, где цветные оригиналы раскладывали, разделяли, на отдельные краски. В общем, процесс отдалённо напоминал то, что Алёшка делал в своей кладовке.
Алёшку согласились взять туда учеником, с испытательным сроком. Дело показалось интересным. Никто не толкал в шею, главным требованием была борьба за качество, и любые эксперименты направленные на это, приветствовались начальством. Привычно забурившись, но теперь уже не в кладовку, а в настоящую лабораторию, Алёшка потерял счёт времени и затопил печатный цех внизу. В мойке остался большой лист плёнки, сливное отверстие заткнулось, и вода пару часов лилась на пол. От экспериментов Алёшку отвлекли, внезапно забегавшие печатники второй смены, из цеха что внизу, которые не могли понять, откуда течёт. Сказали, что вода уничтожила две тонны бумаги….
До Алёшки дошло сразу, где течёт, и он дико испугался. Всю вторую смену, он вычерпывал воду и мыл полы в лаборатории, желая скрыть то, что натворил. Но на него никто не подумал, решили что случайность. Наоборот, похвалили за энтузиазм.
Постепенно Алёшка усвоил, каким образом рисунки и фотографии попадают в книжки. Вся технология создания иллюстраций была очень несовершенной. Художники проклинали и бумагу, и краски, и вообще всё с этим связанное. Но сами рисунки и фотографии, тоже были плохими. Слушая бесконечные споры доходившие до скандалов, Алёшка пришёл к выводу, что на самом деле, всем просто на всё наплевать. Однажды он открыто об этом высказался, что очень не понравилось местному начальству. Его обвинили в демагогии, и едва не выгнали. Спас лишь его несознательный, незрелый возраст.
– Неужели ты не понимаешь, что в наших условиях, это невыполнимая задача! – говорил мастер производства, – а ты, молодой болтун! Вот, когда сам что-то сделаешь, вот тогда рот и открывай. А пока, ты ученик на птичьих правах. Тебе надо учиться у старших товарищей.
Учиться проклинать всё вокруг, Алёшка не хотел. Он вспомнил про свои фотографии цветов, и принёс их в цех. Так или иначе, в этом цехе работали те, кто профессионально занимался воспроизведением цветных изображений. Они были в теме, и работу оценили. Алёшка сразу вырос в их глазах. Больше никто не разговаривал с ним свысока.
– А сколько тебе за это заплатили? – поинтересовался мастер.
– Никто не платил. Это никому не нужно. Я для себя делал.
Такое признание, сделало Алёшку сумасшедшим в глазах всего цеха. Оказывается, он не только делал это бесплатно, но и наоборот, ещё и сам платил за материалы.
– А ты покажи в издательстве. Там за такое платят, – посоветовал мастер.
– Да не знаю я, где такое издательство, где за это платят, – Алёшка даже мысли не допускал, что мастер говорит серьёзно.
– Как не знаешь? Всё что мы делаем, приходит к нам из издательства. Они платят за всё. Они заказчики!
– Неужели, за фотобумагу заплатят?
– Если им подойдёт, то заплатят и за бумагу, и за хлеб с маслом.
– А это где, как туда попасть?
– Я дам тебе адрес, иди прямо сегодня. Я тебя отпускаю.
– Неудобно как-то. У меня на штанах заплатки. Это, папины старые штаны, перелицованные, чтобы мне на работу ходить. Мне бы, сначала переодеться.
– Там в издательстве такие жуки сидят, что если ты вообще без штанов зайдёшь, они даже не заметят. Иди не бойся.
– А что я скажу, я же никого там не знаю? Может, мне на Вас сослаться?
– Не надо ни на кого ссылаться. Просто скажи, что ты фотограф, принёс фотографии. И всё. Они всё сами скажут.
Театр
Длинный тёмный коридор, какие-то люди бродили по нему, не обращая ни на кого внимания. Покрутившись минут десять, Алёшка не выдержал и спросил у одного из них, куда нужно идти, если он фотограф. Фотограф? Иди в Фото редакцию.
В узкой комнате с одним окном, стояли, заваленные разным хламом, столы. На стенах, висели выцветшие плакаты, доски пола под ногами шатались, на подоконнике кипел чайник. Все шесть присутствующих, молча уставились на Алёшку.
– Здравствуйте, я фотограф, – промолвил Алёшка.
Все присутствующие, кроме одного, сразу потеряли интерес, и продолжили заниматься своими делами. Тот, что сидел у окна, предложил стул напротив его стола.
– Слушаю Вас.
– Я фотограф. Фотографии принёс показать.
– Показывайте.
Тот, что у окна молча посмотрел Алёшкины тюльпаны, и передал соседу. Фотографии пошли по кругу. Смотрят, как семейные карточки, – подумал Алёшка. Фотографии, прогулявшись по комнате, вернулись к тому, что сидел у окна. Остальные снова занялись своими делами.
– Мы, цветные фотографии на фотобумаге, не берём. Нам нужны слайды.
Алёшка знал, что нужны слайды, и что бумагу не берут. Он всё это видел на Полиграфкомбинате, где сам работал. И сейчас, в душе ругал себя за то, что поддался на уговоры мастера, и пошёл в издательство. Глупо получилось.
– Оставьте Ваш телефон, мы Вам позвоним.
Ну понятно, пожалели из вежливости, могли бы просто выгнать. Алёшка на куске бумаги написал своё имя, адрес, домашний телефон и передал тому, что у окна, сказал, до свидания.
– А не могли бы Вы, оставить мне Ваши тюльпаны? Мне для разговора надо, – вдруг оживился один из присутствовавших, – мы вернём….
По его глазам, Алёшка понял, что видит свои замечательные тюльпаны в последний раз, и никто ничего ему не вернёт. Однако он молча, стараясь изобразить равнодушие, оставил их на столе. Снова сказал, – до свидания, и вышел.
Надо же быть таким дураком, – ругал он себя по дороге домой. Ходил, позорился в рваных штанах, и ещё тюльпаны отдал. Алёшка был уверен, что про него, даже никто и не вспомнит. Однако, как только пришёл домой, мама сказала, что кто-то звонил, и просил позвонить обратно. Сказали, что срочно! Алёшка набрал номер и назвал себя. На том конце попросили подождать.
– Это из издательства, Вы сегодня у нас были, – через минуту быстро заговорил незнакомый голос, не давая Алёшке вставить ни одного слова, – у нас есть задание для Вас, срочное. Нужно сфотографировать здание театра. Не можем сдать книгу в производство. Нет обложки. Книга, про театр, к их юбилею, понимаете? Нужно срочно! Но нужен слайд, не меньше, чем 6х6 сантиметров. Мы заплатим. Это обложка, мы хорошо заплатим, – телефон назвал сумму, равную Алёшкиной ученической зарплате за полмесяца, – согласны?
Чтобы не показаться дураком, Алёшка уточнять ничего не стал. Трубку повесили. Фамилию звонившего, не запомнил. Может перезвонить? Нет, неудобно, подумают что дурак. А может, кто-то пошутил? Кто и зачем? Разве что кто-нибудь из комбината… Зачем?
Однако, эти вопросы уже не казались главными. Если это задание, то как его выполнять? Опыта – ноль! Плёнка была, осталась от экспериментов. Алёшка точно знал, что она дрянь, цвета искажает. Но главное, чем же снимать? Аппарата не было. Для экспериментов он использовал маленький фотоаппарат. Единственно доступный, подходящий по размеру был тот самый, старенький фотоаппарат – «Любитель», за 4 рубля, который ему когда-то подарили на 11-летие…. Ну и наплевать, попробую, будь что будет. Странным было то, что у издательства не было фотографии известного театра. Неужели, в огромном городе никто не удосужился сфотографировать. Алёшка хорошо знал этот театр, часто проходил мимо, и не запомнил ничего примечательного. Старинное, но ухоженное здание. Театр, он и есть театр. Хотелось, поскорее попробовать.
Прибыв на место, Алёшка понял, что задача действительно не простая. Понятно, что театр на фотографии должен узнаваться. Для этого нужно сфотографировать весь фасад здания, а это как раз и не получалось. В кадр помещались только двери, вход в театр. А если отойти подальше, то в кадре, на переднем плане, оказывался либо уродливый столб, либо светофор. Покрутившись вокруг, Алёшка решил попробовать из окна дома напротив. Он так делал не раз, заходишь в подъезд, открываешь окно и снимаешь. Однако окна подъезда выходили только во двор. Значит, нужно попробовать из окна какой-нибудь квартиры. Так делать тоже приходилось. Жильцы обычно разрешали. Им было даже приятно, что вид из их окна был оценён, и кто-то даже хотел сфотографировать. Проблем никаких, время летнее, открыл окно и щёлкнул, всего-то делов.
Выбрав нужный подъезд и этаж, Алёшка позвонил в дверь. Её открыл пожилой седовласый улыбающийся человек, опиравшийся на палку-костыль. Казалось, он даже обрадовался неожиданному визиту.
– Извините за беспокойство, нельзя ли из вашего окна сфотографировать здание театра?
– Сфотографировать? Здание? Театра? Конечно, пожалуйста, – улыбка стало ещё шире, показались жёлтые прокуренные зубы с железными фиксами. Старичок улыбался и разговаривал, не разжимая рта. Вероятно, зубной протез плохо держался, и он боялся его потерять, – проходите вот сюда, в комнату.
Судя по обстановке, старичок жил один и был рад внезапному развлечению. Алёшка прошёл к окну и убедился, что из него не видно не только театр, но и вообще ничего. Из-за огромного ветвистого дерева, театра не будет видно из любого окна. Всё более понятно становилось то, почему задача оказалась не выполнимой, ни за какие гонорары. Сзади с шумом захлопнулась дверь в комнату. Алёшка повернулся, чтобы извиниться за беспокойство и поблагодарить, но увидел перекошенное, злобное лицо старичка.
– Кхе, кхе, кхе, – старичок закашлялся, из глаз выступили слезы, лицо выражало восторг, – попался сучара! Сфотографировать пришёл?! Я 30 лет в органах! Меня не обманешь! Сдавайся гад! – вставная челюсть прыгала во рту и летели слюни.
Старик тряся. Спиной он подпирал закрытую дверь. Одной рукой он опирался на палку-костыль, которой стучал в пол. Другой рукой он размахивал огромным самодельным кухонным ножом. Дед был явно неадекватный. Алёшке стало страшно от того, что этот дедок вдруг, тут не дай бог, умрёт. Да и ножом, вполне мог полоснуть.
– Из Вашего окна ничего не видно. Извините за беспокойство, – Алёшка старался говорить спокойно, чтобы не провоцировать ветерана органов.
– Да? Не видно? А что же ты пришёл, если невидно?! Я тебя суку, насквозь вижу! Стой где стоишь! Иначе, убью!
Алёшка не знал что делать. Становилось совсем не смешно.
– Извините, я не понимаю, если театр фотографировать нельзя, то зачем же Вы меня впустили?
– Ты мне театром голову не морочь! Театр, тебе не театр нужен! Ты, Центральный Комитет сфотографировать хотел! – вопрос, что он сам впустил, несколько смутил старичка.
– Из вашего окна ничего не видно. Ни театра, ни Центрального Комитета.
– Как это не видно?! Очень даже видно, зимой!
– У меня задание издательства, сфотографировать театр! А если будет задание, то и Центральный Комитет сфотографирую! Но, сейчас нужен только театр!
– Задание говоришь? Покажи документ!
Никаких документов Алёшка при себе не имел, даже билета в читальный зал. Положение становилось отчаянным.
– Нет у меня документа, но я могу позвонить в издательство, – Алёшка увидел на столе телефон, – там подтвердят, что это задание!
– Кхе, кхе. Так я и знал, врёшь ты всё, сучара! Ладно, звони.
– Это Алексей, я пришёл по Вашему заданию фотографировать театр, а меня взяли в заложники. Требуют предъявить документ, а у меня нету.
– Отойди от телефона! – старичок больно пнул Алёшку палкой в спину, – дай трубку, я сказал! – Вы кто? Здесь Центральный Комитет! Кто разрешил фотографировать?
Битых 15 минут старичок припирался с кем-то из издательства. В конце концов, договорились, что из издательства привезут письмо на бланке, с подписью и печатью. Алёшка сгорал от стыда. Он ведь, в издательстве пробыл всего минут десять, и не был знаком там ни с одним человеком. Не мог назвать ни одного имени, и уже ухитрился вляпаться в скандал. Теперь незнакомые ему люди сочиняют письмо, что-то объясняют своему начальству, зачем понадобилась печать. Господи, что они там говорят…. Не нужно ему это издательство и фотография, ну их всех к чёрту. Он просто хочет домой.
Ждали часа полтора. Старичок, похоже, был уже сам не рад, что всё это затеял, в туалет не сходишь. А Алёшка наоборот успокоился, даже если ветеран сейчас умрёт, то у него есть свидетели, как всё произошло. Наконец в дверь позвонили, и в щель просунули конверт. Там было письмо с печатью, что Алексей действительно находится на задании, и фотографировать театр ему разрешается. Старичок долго разглядывал письмо на свет, изучал печать, чуть ли не пробовал на зуб, и наконец согласился.
– Ты мне сразу понравился! – сказал он, пожимая Алёшке руку, – я, 30 лет в органах! У меня работа такая. Если надо, приходи ещё.
Выйдя на улицу, Алёшка приуныл. Что делать с театром, было совершенно непонятно. Похоже, он был не снимаемый. Если бы речь шла о черно-белой фотографии, ненужные детали, просто закрасили бы, заретушировали. А со слайдом сделать ничего нельзя. Этим объяснялось то, почему книгу не могли выпустить. Никто из фотографов не видел простого решения. Конечно, рано или поздно книгу выпустили бы, в конце концов, здание театра можно было нарисовать. Но рисунок не ощущается, как документ, а книга готовилась к юбилею. Поэтому заказчик для обложки хотел именно цветную фотографию, чтобы на ней было видно, каким ухоженным театр выглядит.
В общем, задание провалено, а Алёшка превращается в посмешище, о чём стыдно вообще кому-нибудь рассказывать. Если бы ни позорная история с ветераном, он бы просто ушёл и про издательство, постарался забыть. Но упрямство и стыд от унижения, заставляли его бродить вокруг театра. Неужели задача действительно не выполнима? Плевать на издательство, раз дорога туда заказана. Но он, Алёшка, ещё никогда не отступал.
Между деревьями, просматривалось лишь одно место, откуда теоретически театр должен быть хорошо виден, и должен хорошо выглядеть. Это была крыша того самого дома, где Алёшка был захвачен в заложники. Если чердак открыт, можно попытаться.
Чердак был закрыт, но замок висел больше для украшения. Алёшка почти беспрепятственно проник на крышу, с которой открывался вид на Центральный Комитет. Фотографируй, сколько хочешь. Театр был тоже виден, но мешала выступающая крыша. Не хватало всего-то метра полтора, не больше. А что если, высунуть руку с фотоаппаратом, за крышу? Почти получалось, на матовом стекле видоискателя фотоаппарата, было видно всё здание, но и угол крыши тоже был в кадре. Высовываться ещё больше было уже рискованно. Алёшка вообще боялся высоты. Эх, ещё бы метр…. Он сел спиной к улице на сваренную из арматуры ограду крыши, просунув ноги между прутьями. Поднял фотоаппарат над головой на вытянутых руках, направив объектив в сторону театра, затем задрал голову и, глядя в видоискатель, откинулся назад, за пределы крыши, выиграв тот самый недостающий метр. Теперь он не видел ничего, кроме неба над головой и театра в видоискателе фотоаппарата. Театр выглядел прекрасно, и без всяких помех. На радостях, Алёшка наснимал на все 12 кадров плёнки, на всякий случай, меняя экспозицию и проклиная себя за тупость. Чего бы сразу не влезть на крышу, без скандалов и писем?
Однако, его ждало новое испытание. Тот конец ограждения, на котором он сидел, сполз с крыши метра на два. Вероятно, сгнили гвозди или доски крыши, к которым было прибито ограждение. А может быть, оно вообще не было закреплено. Алёшке и в голову не пришло проверить, прежде, чем лезть на него. Вероятно, под его весом ограждение стало сползать с наклонной крыши, но почему-то не упало, а пока лишь зависло. Сейчас Алёшка сидел на нём, как воробей на ветке, боясь пошевелиться. Внизу ходили люди, ездили машины, и никто не обращал внимания на одиноко висевшую фигуру, в ужасе застывшего человека. Помощи ждать было неоткуда. Мысли путались. Он представил себе, как вместе с оградой летит вниз. Представил себя лежащим в луже крови и мозгов, и обступивших вокруг зевак. Представил себе как в издательстве плюются, что связались с придурком, и ещё письмо всучили. Жуткое позорище, хуже смерти.
Однако ограждение не падало, скорее всего, за что-то зацепилось. Алёшка попытался дотянуться до крыши, но этого не удавалось. Ползти по ограде тоже не получалось. Ноги, обвивавшие железные прутья арматуры затекли, онемели и не слушались. В руках был фотоаппарат без какого либо ремешка, который совершенно некуда было засунуть. Его нужно было держать в руках. От этой беспомощности Алёшка, наверное заплакал бы, но понимал, что это всё равно не поможет. Он решил звать на помощь, кричать людям внизу. Он крикнул, – эй! Помогите! Но никто не услышал. Он крикнул громче, какой-то человек внизу, повертел по сторонам головой, ничего не увидел и пошёл своей дорогой. Алёшка понял, что орать нужно во всё горло, может тогда услышат. Он представил себя, сидящего на этой «ветке», орущего, толпу зевак, пожарную машину, злых пожарников и издательство. Тех самых незнакомых людей, смотрящих с укоризной и брезгливостью, – связались…, доверились…, вляпались….
Орать Алёшка не стал и сидел тихо, наверное, не меньше часа. Постепенно привык к своему положению и начал соображать. Выбор прост: смерть, или позор? Поразмышляв, он выбрал смерть. Решение принято, надо действовать. Бросать фотоаппарат, чтобы освободить руки он был не согласен. Если он разобьётся, то никто не поймёт, зачем он вообще сюда залез. Ничего лучше не придумав, Алёшка стал раскачиваться сидя на ограде, пытаясь дотянуться одной рукой до крыши. Это было очень рискованно, непонятно что удерживало эту длиннющую арматурную конструкцию, и почему она вообще не падала, если одним концом уже висела за крышей, да ещё с таким довеском на конце. Но решение было принято, и Алёшка продолжал раскачиваться. Конструкция скрипела и скрежетала, царапая жестяную крышу, но не падала. Наконец удалось схватиться за жестяной водосток. Другой рукой Алёшка пихнул фотоаппарат на крышу. Освободив руку, он уже двумя вцепился в водосток. Извиваясь ужом, пополз всем телом на крышу, и там упал на спину. Лежал и долго смотрел в небо, пока солнце не опустилось и небо не поменяло свой цвет. Обняв торчавшую из крыши трубу, он втащил сползший конец ограды на место, и поплёлся домой.