Глава 1
Каменные стены, укрытые пеленой мрака и склизким белесым налетом, являлись немыми наблюдателями всего, что происходило в нем. Тысяча слез и улыбок, смех и крики отчаяния, леденящие душу, – что бы это ни было, стены лишь наблюдали, слушали и внимали рассказам ищущих познания и покоя.
Держа в руке свечу, дева с прикрывающей лицо вуалью шла по мрачной винтовой лестнице. Мелкий огонек на фитиле кружился в танце с воздухом и мягко освещал тусклый камень, украшенный кружевом времени: плесенью и пылью. Из-за всепоглощающей тишины достаточно тихие шаги жрицы разлетались эхом куда-то вверх по этой бесконечной лестнице.
Тихое, томное дыхание, похожее скорее на скорбную песнь, резало полотна, сотканные из звенящей тишины. Лишь только она коснулась ступеньки, как вмиг послышался тихий хруст песка о камень, еще одного символа забвения. Поднявшись вверх, жрица на мгновенье остановилась, прежде чем войти в узкую арку навстречу свету. За ней укрывался скромный обеденный зал для всех, кто когда-то хранил тайны создательницы. Дева прошла мимо столов и потушила свечу. Она была хранительницей храма и знаний, которые он оберегал. Проплыв по серому камню к тяжелой двери из темного дерева, жрица коснулась ручки из серебра и толкнула ее. Яркий белый свет бросился в глаза, как только она оказалась в главном зале собора. Вступив на ярко-красный ковер, покрывающий пол центрального нефа, жрица повернулась к апсиде, где располагался витраж Матери. Бледное, почти белое лицо вечно юной девушки с ярко-алыми губами было направлено вверх, к черной звезде, которую та держала, чуть касаясь тонкими пальцами бледной руки. Огромные витые пары рогов украшали лоб и виски. Черные волосы ниспадали на плечи и струились куда-то вниз, к земле, укрывая от взора ее тело. Дева прошла к алтарю, где на выступе из белого камня лежала огромная книга из темной кожи. Тонкие серебряные нити, что переплетались друг с другом, будто сосуды листка, украшали корешок и ложились поверх обложки, за которой хранились тайны жизни и смерти. Тайны, будоражащие нутро хранительницы. Но эта книга не была ее, она принадлежала тому, кто имел над ней власть. Коснувшись края, девушка попыталась раскрыть ее, как тонкие, почти невидимые нити обвили кисти и подняли ее руки вверх.
– Любопытство – то, за что Матерь так любила вас, своих детей. И потому я не стану осуждать тебя, жрица. Лишь напомню, что эта книга недосягаема для тебя и твоего разума.
Голос Курсаала витал в воздухе, окутывая пространство храма, будто он был где-то позади девы и одновременно в другом конце нефа.
– Прошу прощения. Сама моя сущность тянется к познанию, – тихо сказала жрица и почувствовала, как нити на кистях рук ослабли и рассыпались, будто их и вовсе не было.
– Познание порождает разрушение старых и созидание новых граней сознания.
Хранительница оглядела храм и вскинула руки, заставляя тысячи огней разгореться вновь, подчиняясь ее воле. Свечи вмиг залили серые стены мягким, теплым светом. Мелкие языки пламени чуть подрагивали от сквозняка, гуляющего по залам.
– Грядет конец веков. И потому пришло время для последнего завета, – дева дрогнула, услышав голос Курсаала будто позади нее самой. Создавалось ощущение, что она чувствует его ледяное дыхание.
– Три правителя, – тихо вторила жрица. – Но разве мы на пороге нового времени?
– Ты помнишь, как был создан этот мир?
Дева повернулась к витражу и, на мгновение задумавшись, начала:
– Наша Мать, великая и мудрая богиня, создала этот мир, корпела над каждой деталью, которая дополняла бы друг друга, образуя связь. Лишь связь всех элементов могла образовать нечто прекрасное. Животные не могли существовать без растений, воды, а растения без животных, почвы и влаги. Эта нить связывала все живое и неживое. Сотворенное было столь прекрасно, что ей захотелось подарить радость созерцания кому-то, кроме нее. И она создала своих первых детей, таких же бессмертных, как она. Одарила их магией, чтобы они дополняли ее мир своими творениями. Прошло время, и Мать поняла, что боги не созидали, подобно ей, а разрушали. Они не обладали терпением, лишь истощали ее мир, утопая в бессмысленной борьбе друг с другом. Потому богиня решила создать – в назидание богам – других детей, но уже смертных. Одарила их и стала замечать, что из-за быстротечности их бытия гринфьярды старались сделать в своей жизни как можно больше. Они создавали, изучали, любили и страдали. Ее очаровывало все, что делали ее праведные дети. Боги же разозлились на Мать. Их злость породила цисфьярдов. Если смертные дети Матери обладали магией созидания, то смертные дети богов – магией разрушения. Огонь, воздух, вода и земля – это элементы ее мира, от которых исходили потоки. Конечно, их различия привели к раздорам, войнам. Боги забавлялись, наблюдая, как гринфьярды и цисфьярды убивают друг друга. Наблюдая это, Мать разозлилась и наказала каждого. Она разделила миры смертных и бессмертных, забрала у богов способность создавать и прокляла их. Любое слияние богов приводило к рождению уродливых, неразумных существ. Со смертными она поступила иначе. В наказание за убийство ближнего своего они проходили через мучения, порождая кого-то на свет. Чтобы поняли, какова ценность жизни. Чтобы поняли чувства, которые Мать испытывала, пока они убивали друг друга. Но почему грядет конец? – ей казалось, что она что-то упустила.
И Курсаал подтвердил ее опасение:
– Матерь мертва. А значит, нет той, кто смог бы держать границы мироздания в привычном состоянии…
– …И следовательно, нити миров будут неустанно тянуться друг к другу, рискуя слиться… – договорила жрица, в задумчивости спускаясь с апсиды.
– Течение времени несет нас к истокам. Ты должна явиться в мир смертных и забрать первого правителя… Он будет рядом, ты почувствуешь это.
– …Святого палача с железной рукой, чутким сердцем и холодным разумом, который встанет на землях сизых и заставит солнце пойти вспять, – дева процитировала манускрипт и коснулась вуали, будто желая ее снять.
– Колыбель света и тьмы ждет своих детей, – убаюкивающе ответил Курсаал.
– Чтобы оказаться в том мире, мне необходимо умереть.
Неожиданно проявились тонкие, почти бесцветные нити. Они соединяли каждую часть храма и проходили ровно через ее шею. Луч света, проходящий через витраж, окрасил вуаль в красный. Дева тихо вздохнула и, подняв лицо к темноте, скрывающей потолок храма, спросила:
– Сколько у меня времени?
– Один год. Ты встретишься с ним, жрица. Не упусти его.
Нить дрогнула, и спустя мгновенье жрица упала на пол. Черная вуаль, слетевшая с головы, оголила шею, на которой красовался достаточно тонкий, но точный порез. Алая полоса стала растекаться, заливая платье кровью.
Раскрыв широко глаза, девушка вскочила и тихо застонала от боли, хватаясь за живот. Подвальное помещение было насквозь пропитано трупным запахом. Пытаясь опереться, ее рука почувствовала что-то ледяное, упругое и одновременно твердое, странное на ощупь. Приглядевшись, она отказалась верить в увиденное. Девушка сидела среди кучи небрежно брошенных мертвых тел. Сладковатый запах запекшейся крови взбудоражил разум, заставив ее вскочить и судорожно оглядеться, но глубокая колотая рана в животе не позволила быстро двигаться. Открывшееся кровотечение вмиг затуманило рассудок. Тяжело дыша, борясь с новым для нее приступом истерики и спотыкаясь об окоченевшие тела, она двинулась к еле заметной лестнице. Девушка встала на ступеньку и облокотилась на ледяную каменную стену, прижимая рукой рану.
Несмотря на острую пульсирующую боль, она пошла дальше вверх по лестнице и уперлась в деревянный люк, который с первого раза не поддался, будто ему что-то мешало. Скрутившись от острой боли, волнами расходящейся по телу, девушка напряглась и, поставив две руки на рыхлые доски, все же смогла его открыть.
Яркий свет скользнул в подвальное помещение. Нащупав паркет, она зацепилась и стала медленно выкарабкиваться из пучины зловония и темноты.
По ту сторону царила атмосфера ужаса. Длинный коридор, освещенный тусклым светом свечей, дрожал от криков и топота. Перед глазами все плыло, но она смогла разглядеть силуэты суматошно разбегающихся темных в масках. Где-то был слышен лязг мечей, смешавшийся с криками девушек. Одна из них пробежала мимо почти голая и даже не обратила внимания на девушку в окровавленной сорочке, которая еле выбралась из люка. Через мгновение из-за угла вышел высокий мужчина в черной рубашке и маске. Он будто бы преследовал ту девицу, но, завидев жрицу, а точнее ее перевоплощение, встал в ступор. Выбравшись из оцепенения, незнакомец быстро пошел к ней навстречу. Широкими шагами он пересек пространство коридора и оказался рядом. Руки в кожаных перчатках аккуратно подхватили ее, помогая держаться на ногах.
– Вы серьезно ранены?
Девушка взглянула на него и заметила встревоженные серые глаза, прячущиеся за черной маской. Усилия, приложенные к открытию люка, оказались последним, что она могла сделать, а потому, теряя сознание, девушка тихо взмолилась:
– Помогите мне…
Глава 2
Лучи утреннего солнца мягко скользили по обшарпанному и изрядно выцветшему паркету. Высокие окна одного из крыльев госпиталя открывали вид на Гурсу. Столица Даархена утопала в красно-желтых оттенках осенней листвы. Здания из темного камня тянулись своими пиками ввысь, к безоблачному небу. Узкие улочки, выложенные брусчаткой, наполнились шумом возбужденной толпы, лошадиным ржанием и звоном часов, настойчиво напоминающих народу о времени.
Девушка открыла глаза и оглядела крыло, в котором стояло множество коек. Кто-то из больных уже проснулся, кто-то принимал настойки под строгим надзором женщин в белых фартуках. Сквозняк заставил ее съежиться на пожелтевшей простыне, но, несмотря на прохладу и ноющую боль в районе живота, жрицу увлекали обычные смертные. Их мимика, улыбки и нахмуренные брови. Громкие, порой грубые возгласы по поводу лечения и одновременно спокойные, внушающие доверие голоса женщин, понимающих и сострадающих раненым и больным. Множество веков она жила, не зная других, и сейчас в этом зале, средь сквозняков и странных запахов настоек и спирта, что-то заставляло ее очаровываться настоящим.
Жрица вытянула руки и попыталась рассмотреть тело, в котором оказалась. Тонкие кисти с длинными пальцами, как и кожа, были в ссадинах. Белая рубаха в пол была чуть испачкана запекшейся кровью. Она коснулась копны ярко-рыжих волос, достаточно длинных, чтобы ниспадать на плечи и простыню, и непроизвольно улыбнулась, ощупывая их приятную структуру.
– Я в теле гринфьярда, – прошептала себе под нос жрица.
Она вспомнила собор, последние мгновения жизни и поняла, что Курсаал сплел две разорвавшиеся нити: ее и какой-то девушки, умершей в это мгновенье в нужном для выполнения пророчества месте.
Из-за спины послышался чей-то странный, чуть хриплый голос:
– Ты чего поднялась? Хочешь, чтобы кровотечение открылось? Мало мне светлых в палате.
Жрица повернула голову и заметила дородную женщину с темными волосами, убранными под платок.
– Кровотечение? – ей было непривычно слышать такое, тем более прожив в своем вечно здоровом теле.
– Давай, ложись, швы проверить нужно да и рану обработать.
Девушка послушно легла на койку и стала заинтересованно наблюдать за действиями врача.
Та перетащила шторку, закрыв их от других больных, и задернула рубаху. На лице женщины застыло удивление, причем в его высшем проявлении.
– Чудо прям какое-то. Такая тощая, а швы затянулись буквально за ночь. Ничего не понимаю.
– Швы?
Врач оторвалась от пальпации и взглянула на нее с улыбкой:
– Рана колотая у тебя была, вот и пришлось штопать. Тебя ночью привез какой-то мужчина. Такой встревоженный был. Муж твой?
– Нет, не знаю я никаких мужчин, – на миг задумавшись, ответила жрица. – Кроме одного, первого правителя… в маске.
Врач с изумлением взглянула на нее и, хмыкнув, ответила:
– Чудная ты. Раны затягиваются за ночь, так еще и говоришь странностями. Ну да ладно, поскорее местечко освободишь, раз здорова. У нас многие в коридорах лежат.
– У меня живот сводит.
– В смысле?
Жрица коснулась лица и взволнованно посмотрела на женщину:
– Ощущение – будто что-то внутри сейчас свернется в комок. А еще кисло во рту.
– А-а-а-а. Так ты голодна? Так бы и сказала, – женщина выгнулась и, отодвинув шторку, потянулась к тумбе, где стояла тарелка с неприятной на вид кашей.
– Голод?.. – в задумчивости проговорила жрица и взяла в руки еду.
Врач посмотрела на растрепанную девушку как на умалишенную и пошла прочь, к высоким дверям из темного дерева, которые через мгновение сбили ее с ног.
В проходе показалась другая врач в белом платке, а за ней следом шли мужчина и женщина в военной форме черного цвета. Грудина была расшита серебряными нитями, сливающимися в узор множества ветвей, которые будто бы росли из краев борта и уходили к плечам. Они также красовались на стоячих воротниках, где, помимо них, были крупные пуговицы с гербом Эрнха Кровавого – императора Даархена. Погоны были скреплены друг с другом крупными цепями. Брюки, заправленные в высокие сапоги, подчеркивали стройность ног, а черное пальто с крупными пуговицами, висевшее на плечах, добавляло широты и без того широким плечам. Мужчина о чем-то напряженно думал, слушая рядом идущую компаньонку, пока не заметил девушку с рыжими волосами. Его лицо мгновенно расслабилось, как и вечно натянутая шея, скрытая высоким воротом.
Подойдя к койке он поклонился и, улыбнувшись, наконец обратился:
– Рад видеть вас в добром здравии.
– Спасибо, а вы кто? – с искренним замешательством ответила ему жрица.
Мужчина заметно сконфузился, но, быстро вернув себе уверенность, ответил:
– Мы повстречались на запрещенном балу. Я вас нашел раненую посреди коридора, – было видно, как его взгляд цеплялся за мимику собеседницы, желая прочесть хоть какую-то реакцию на его слова.
– Вы черная маска?
– Да.
– Погодите, – она приподнялась на койке и, положив руки на его плечи, приблизилась к лицу максимально близко, внимательно вглядываясь в глаза. – Да, это и правда вы.
Мужчина судорожно выдохнул и, усмехнувшись, представился:
– Юст Штадраут.
– Лицо исполнительной власти центральной единицы Даархена, Гурсыальских владений Эрнха Кровавого, – продолжила за него его спутница.
Лицо девушки казалось жестче из-за острых черт лица.
– А вы кто? – спросила жрица у нее.
– А я его приставленная, Фулрия Граус. Помогаю отсеивать лжеведьм от реальных потаскух.
– Вы действительно умеете понимать, с кем проводила ночь девушка?
Юст с Фулрией переглянулись, не до конца понимая смысл вопроса. Юст быстро оборвал желание Граус что-то ответить и спросил:
– Как я могу к вам обращаться?
На секунду девушка задумалась. У нее не было имени и рода. Обведя взглядом зал, она наткнулась на вазу со свежими цветками бархатцев. Перебрав в голове множество языков, она вспомнила древние диалекты гринфьярдов и наконец ответила:
– Флявия.
– А ваш род?
– Элсдаар, – девушка вспомнила одну из побочных ветвей третьей, основной ветки родов в Королевстве.
– Так она из знатных. Попахивает крупным скандалом, – присвистнула Фулрия.
– Граус, оставишь нас? Мне нужно допросить девушку, – мужчина даже не повернулся к своей приставленной, однако спокойный тон, которым было сказано это предложение, не оскорблял. Но и не оставлял выбора. Граус с сомнением взглянула на его спину, но все же не решилась что-то возразить:
– Буду ждать у входа.
Чуть повернув голову, Юст кивнул в ответ, но взгляд ни на секунду не оставлял новоявленную Флявию Элсдаар.
– Как вы оказались на том балу?
Девушка пыталась понять: стоит ли ей придумать легенду из того, что ей известно, или же выбрать самый простой путь. И выбор пал на второе.
– Я не помню.
Бровь Юста на секунду дрогнула, но, мягко улыбнувшись, он присел на койку и вновь уточнил спокойным, располагающим тоном:
– А что же вам известно?
– Я помню лишь гору трупов, в которой оказалась. И ужасную боль в районе живота.
Из-за ширмы вышла врач, осматривавшая жрицу с утра, и возмущенно воскликнула:
– Ты еще тут?! Говорила же, надо место освобождать, раз здорова.
Штадраут удивился ее словам и решил переспросить:
– Здорова? Я собственными глазами видел рану прошлой ночью.
– Да, она была, но зажила. Похоже, жить хотела очень.
– Вы уверены в этом?
– Уважаемый, я хоть и стара, но не слепа, – насупилась врач.
Переведя взгляд на Флявию, Юст о чем-то на мгновение задумался.
– Что ж… Получается, вы ничего не помните?
– Нет. Даже кто я такая, – пожав плечами, ответила Флявия.
– А как же назвали имя? – быстро подловил ее на явной лжи Юст.
На что Элсдаар быстро отпарировала:
– Это единственное, что всплывает в памяти.
– Интересный случай, – подвел итоги Штадраут и поднялся с койки. – Вы явно оказались жертвой, возможно, даже вывезенной с территории Королевства. А значит, нужно будет подождать, пока ваша память не вернется.
– А чем конкретно вы занимаетесь?
Бровь легонько дрогнула, отчего лицо приобрело иронический вид. Легко выдохнув, мужчина ответил:
– Отловом жрецов и ведьм. Их деятельность запрещена на территории Даархена.
– И все из-за того, что два брата не желали делить власть?
– Не совсем так, урса Элсдаар…
– Хотя брат был даже не жрецом, а оккультным некромантом.
Юст мгновенно насторожился. Этой информацией она не могла владеть, ввиду того что не была на войне и не сражалась в рядах приближенных к правящему роду, кем, в свою очередь, являлся сам Штадраут.
– Интересная версия, – он подал ей руку и, накинув на девушку пальто, повел к выходу.
– Я представляла вас по-другому.
– Меня? Или вы имеете в виду темных? – спокойным тоном переспросил тот.
– Темных? Вы так зовете цисфьярдов?
– Как-как вы нас назвали? – он немного улыбнулся. – Это что-то новенькое для меня.
Юст отодвинул шторку и прошел по залу к дверям. У самого выхода, помимо грозного вида врачей, стоял чем-то сильно раздосадованный мужчина. Судя по отрывкам диалога, он яростно желал кого-то увидеть, но работники его попросту не пускали. Вцепившись в медсестру и задев плечом Штадраута, мужчина рыкнул на Юста:
– Широким стал?
Вскинув брови, Юст оглядел его и, решив не тратить время на разговоры, развернул мужчину и шлепнул его по лбу с такой силой, что тот повалился на пол.
– Не благодарите, – обернувшись к врачам, сказал Штадраут и вышел с Элсдаар прочь.
Последнее, что девушка услышала, выходя из зала, как мужчина, сидевший на полу, буркнул себе под нос с нескрываемым страхом:
– Черная фиалка?.. Чего ему тут надо? Еще и с белянкой…
Взяв под руку Флявию, Штадраут быстро провел ее дальше по коридорам к выходу.
– Белянка?
– Кхм. Можно и так сказать, – ее вопрос явно смутил мужчину. Так было всегда, когда народ, к которому он принадлежал, делал нечто нелицеприятное.
– Так вы зовете гринфьярдов?
– Так, это ваш диалект или я чего-то не понимаю?
– Почему вы зовете гринфьярдов светлыми, а цисфьярдов темными?
– Так издавна повелось, урса Элсдаар. Я не могу точно ответить на ваш вопрос, – несколько официально ответил он.
– А о какой черной фиалке он говорил?
– Это символ инквизиции. Символ гончих.
Элсдаар на секунду задумалась, но, выйдя на улицу, вмиг забыла еще несколько тысяч вопросов, которые так желала задать смертному.
Солнце на миг ослепило девушку, отчего та сильно зажмурилась и попятилась назад. Юст, заметивший это, встревоженно спросил:
– С вами все хорошо? Похоже, врачи все же недолечили.
– Нет-нет, все в порядке. Просто не привыкла к солнцу.
– Вас долго держали в подвале?
Элсдаар странно посмотрела на него, вспомнив, что находится в их мире. Никто не должен понять то, что она жрица, не знавшая света несколько веков. Глаза знали лишь тусклый свет свечей, озарявший страницы потрепанных манускриптов, которые она переписывала раз за разом в подземном хранилище.
– Наверное, – Флявия подвигала пальцами ног, которые холодели от соприкосновения с брусчаткой, и прошла вперед к экипажу.
Юст, наблюдавший за тем, как девушка принялась рассматривать и поглаживать черную гриву лошадей, не сразу ответил на вопрос приставленной, что все время ждала их у входа:
– Что нам с ней делать? – не скрывая изумления от поведения своего начальника, спросила Граус.
– Пока пусть поживет у меня. Она все равно и меча не поднимет.
– А если она маг? – парировала подчиненная, не скрывая тревоги.
– Она потеряла память.
– И вы в это верите? – скрестив руки на груди, Граус встала напротив Юста, загородив ему вид на Флявию.
– Сегодня и узнаем. Что-то тут нечисто. Нужно держать ее на коротком поводке.
Он вынырнул из собственных мыслей и, посмотрев на нее, чуть улыбнулся. Нагнувшись, Юст шепнул Граус на ухо все те странности, которые успел заметить во время допроса. Поправив перчатки и воротник, мужчина обошел приставленную и прошел к экипажу.
– Вам нравятся животные?
– Да. Они странные, – не отвлекаясь от поглаживания гривы, ответила Флявия.
– Почему же?
– Они добровольно служат вам и любят, несмотря на это, – она указала на рану от хлыста на спине чуть тощей лошадки.
Юст ухмыльнулся ее словам.
– Я думаю они тоже рады просто так получать от нас еду и защиту.
– Они и на воле смогут найти себе пропитание.
Мужчина раскрыл дверь и подошел к девушке, готовый подать ей руку. Элсдаар, проигнорировав его жест, обошла Юста и ловко запрыгнула в экипаж, отчего он на секунду опешил.
Граус, заметившая это, вмиг прыснула и громко засмеялась.
– Похоже, не все дамы хотят опираться на вашу ручку. Я в том числе.
Хлопнув его по плечу, женщина так же резво запрыгнула в экипаж, на что Юст немного нахмурился, затем последний раз оглядел госпиталь и залез к ним, захлопнув дверь.
– Нам нужно в крепость. Я уже предупредила извозчика, – заговорила приставленная, как только в окне мелькнули огромные часы башни.
– Это срочно?
– Да. Мы и так потеряли много времени на дорогу сюда.
Тихо выругавшись, он вмиг одернул себя и взглянул на Флявию, которая, в свою очередь, безучастно глядела в окно, будто бы их и вовсе не существовало.
– Пусть она посидит в экипаже, – наконец предложила женщина.
– Допросы длятся минимум несколько часов, – несколько раздраженно ответил мужчина.
– А вы постарайтесь не беседовать с ними о погоде, как всегда, а надавить. Насилие – лучший ключ к секретам, – она сжала кулак. Юст лишь усмехнулся ее словам.
– Насилие есть слабость, – неожиданно сказала Элсдаар, не отрываясь от окна.
– О, да, идеалы светлых во всем их проявлении. Мы не в Королевстве, беляночка, добро пожаловать в Даархен.
– Граус… Это жертва. Оставь ее в покое, – потерев переносицу, ответил своей неугомонной приставленной Юст.
Флявия перевела взгляд на женщину и равнодушно продолжила:
– Только гнев и страх порождают насилие.
– Когда тщетна мягкость, тогда насилие законно, – наконец встрял в их мнимый спор Штадраут. Слова звучали грозно, но в то же время в них чувствовалась легкая нотка сожаления. – Но вы правы, урса Элсдаар, насилие – яд для души.
Девушка посмотрела в его глаза и попыталась понять, что скрывается за ними. Их серая пелена казалась непроглядной.
После этого никто не говорил. Каждый занимался своим. Юст закручивал цигары, Граус нервно щелкала пальцами, а Флявия увлеченно следила за пейзажами, будто ребенок. Наконец, когда экипаж забрался на холм, тот открыл взору высокие темные стены крепости. Вдоль них даже днем горели высокие факелы, подпитанные магией.
У ворот стояла стража. Один из стражников подошел к окну и, увидев Юста, быстро замахал своим, приказывая пропустить далее.
Оказавшись внутри, на маленькой площади, Граус поправила форму и резко открыла дверь, отчего промозглый ветер быстро вернул Элсдаар от затянутых размышлений обратно в реальность. Юст кивнул ей и спокойным тоном попросил:
– Пожалуйста, оставайтесь в экипаже. К вам приставлена охрана, не делайте чего-то неразумного.
Невольно кивнув, девушка вцепилась в пальто и поплотнее укуталась в него. Припав к окну, она наблюдала за силуэтом удаляющегося Штадраута и только сейчас поняла, что его форма отличается. Когда он проходил мимо стражников, те быстро напрягались и вытягивались, подобно струне.
Через некоторое время, проведенное в одиночестве и душном пространстве экипажа, Элсдаар решила утолить свое любопытство. Натянув на себя пальто, девушка распахнула дверь и вступила на прохладную брусчатку. Сжав губы от неприятного ощущения холода, она уверенно пересекла площадь и встала лицом к лицу перед мужчинами на посту. Те странно взглянули на нее и сделали вид, что ее будто бы и нет вовсе. Флявия заметила это и, спокойно обойдя их, прошла внутрь.
– Эй, куда пошла? – мужчина вытянул из ножен меч и пошел следом.
– Не дергайся, на ней пальто Штадраута, – быстро остановил того его напарник по посту.
Мужчины взглянули ей вслед и заметно напряглись, размышляя о правильности их действий. Элсдаар так вовсе не воспринимала их всерьез, будто бы крепость была пустая. Красный ковер, лежавший на камне, чуть согревал ноги девушки. Через некоторое время блужданий по зданию ей послышались отдаленные крики. Повернув в сторону лестницы, ведущей вниз, она вступила на ледяные ступени и медленно направилась вниз, навстречу темноте. Через некоторое время она наконец ступила на пол, что вел ее меж пыточных. Редкие факелы освещали железные прутья и суровые лица стражников, уже привыкших к темным стенам, покрытым замерзшей плесенью. Истошные крики смешались с разговорами и эхом разлетались по всему подземному царству насилия. Элсдаар медленно шла вперед и рассматривала темных за решетками. Всхлипы мешали слышать разговоры гончих, проводящих допросы. Они сидели напротив инакомыслящих, ведьм или же таких, как и сама Элсдаар, жрецов. Многие не церемонились с заключенными. Флявия взглянула на седовласого мужчину, с лица которого капала кровь, и заметила его ухмылку. Тот сплюнул и улыбнулся ей, оголив рот. В нем уже не было зубов. Девушка равнодушно взглянула на него и прошла дальше, к лестнице, ведущей еще ниже. Огонь факела задрожал, будто бы сам боялся того, что слышал.
Этажом ниже располагались темницы. Взяв со стены факел, девушка прошла вперед и заметила, что на многих из лежащих в них не было живого места. Кто-то тихо скулил, сжавшись в комочек, кто-то же стонал уже хриплым от криков голосом. Внимание Флявии привлек мужчина, писавший на стене своей же кровью. Оголенная спина была изуродована порезами. Линии складывались в буквы, образовывая слово «изменник».
Увидев тень своих рук, тот обернулся к девушке и судорожно вздохнул:
– Чего тебе, светлая?
Она оглядела его надпись. «…За что ты покинула нас, о Матерь?» – медленно прочла на стене Элсдаар и взглянула на темного:
– Что ты имеешь в виду?
– То, что написано.
Флявия усмехнулась и прикрыла глаза, удивляясь его невежеству.
– Ты считаешь, что она покинула тебя?
– Иначе я бы не оказался в этом месте, – он начал сильно кашлять, но, отдышавшись, облокотился на ледяную стену и взглянул на девушку, будто она была чем-то смешным.
– Вы, смертные, всегда во всем вините Матерь.
Он резко засмеялся, после чего ответил:
– Думал, что это я сошел с ума, а, оказывается, есть кто-то еще более умалишенный.
– Вы, смертные, браните ее каждый раз, когда спотыкаетесь о свои же горы из грязи, лжи и пороков. Но, как только вашей жалкой и пустой жизни начинает что-то угрожать, молите о пощаде, забыв собственную гордость. Жалкие и лицемерные черви, пожирающие ее плоть.
– Ты чего?..
– Созидание – величайший дар. Многогранное сознание дарует вам зрение, которого нет даже у богов. Но вы выбрали подчинять все, что видите, не понимая, что тем самым убиваете в первую очередь себя. Не Матерь покинула вас. Это вы покинули ее.
Флявия заметила, как стражники чуть напряглись, слыша шаги, доносящиеся откуда-то с лестницы. Из-за угла показался Штадраут. В тусклом свете факелов лицо искажалось тенями. Звуки шагов были хорошо различимы средь воя и криков. Он шел небыстро, но очень уверенно. Плотно сжатые губы говорили не столько о его напряжении, сколько о характере. Казалось, он нечасто давал волю своим эмоциям, сохраняя холод не только на лице, но и в рассудке. Флявия поняла, что он смотрит прямо на нее, не отрываясь. Складывалось мнимое ощущение, будто он наступал, а не шел, что добавляло всей этой ситуации напряжения.
– Я ошиблась, господин Штадраут. Не только гнев и страх порождают насилие, но и услада от этого.
Мужчина взглянул на нее. Глаза бегали по ее лицу и излучали крайнее непонимание. Наконец, спустя несколько минут напряженного молчания и размышлений над брошенными ему словами, которые имели неприятный и в некотором смысле обвинительный тон, Юст решил сказать:
– Я же попросил вас дожидаться в экипаже, – ледяной тон его голоса пронзал кости. – Вас не тронули? – он бросил взгляд на темного за решеткой, который пребывал в шоке.
– Заберите ее от меня… Она не та, кем является. Поверьте мне! – припав к решетке, он бросил на Юста безумный взгляд и прошептал: – Она не из нашего мира. Я жрец и знаю, о чем говорю.
Лицо Флявии исказилось в гримасе отвращения.
– Ты недостоин быть жрецом.
Штадраут взглянул на девушку, борясь с искренним удивлением, и, небрежно подхватив ее под руку, повел наверх.
Оказавшись снаружи, Юст быстро пересек улицу и открыл дверь. Как только они сели, мужчина стукнул рукой по потолку и экипаж двинулся.
– Вы оставите Граус здесь?
– Она не закончила. Я бы тоже остался, но, увы, вы решили погулять меж темниц.
– Ей там самое место.
– В смысле? – он вскинул брови и, откинувшись на спинку дивана, внимательно посмотрел на собеседницу, гадая, какой нелепый или странный ответ услышит на этот раз. Но Элсдаар ничего не сказала. – Давайте обсудим один момент. Я понимаю, что вы жертва всей этой ситуации и, вероятно, жительница Королевства, насильно привезенная сюда. Но у нас в Даархене, а тем более в сердце инквизиции… – он указал в окно на крепость, – …не стоит говорить о Матери. Мы не верим в богов.
– Да? – некоторое время она смотрела ему в глаза, но после, мягко улыбнувшись, уточнила: – А как же пришествие бога?
– Вы о Великой войне?
– Так это у вас называется?
Он странно взглянул на нее и заметно напрягся, но, поправив перчатки, как-то сухо ответил:
– Я неправильно выразился. Мы не отрицаем богов, но и не поклоняемся им. Особенно после того, как половина мирного населения Даархена умерли от рук жрецов, ведьм и других восставших последователей пришедшего к нам бога.
– Расскажете? Память, – напомнила Флявия.
– Это случилось больше восьмидесяти лет назад. Родной брат Эрнха Кровавого, Фелис, будучи старшим отцом всех жрецов и их главой, был недоволен положением дел при дворе. На тот момент жрецы не имели никакой власти ввиду многих реформ прошлого правителя. И потому Фелис решил устроить переворот, дабы сила находилась в руках священнослужителей. Никто не знает, он ли выпустил божество из того мира, но все же оно пришло. Даархен погрузился в хаос. Тогда-то впервые создали гончих – охотников на ведьм и жрецов. Восставшие против Эрнха заживо сжигали мирное население ради устрашения. Такая стратегия была выбрана неспроста. Какой правитель желает править руинами? Вот и они надеялись на быструю реакцию Эрнха. Желали, чтобы он пошел на их условия и отказался от престола. Однако никакая власть не оправдывает такие средства. Каждая деревня, в которой я был, встречала меня и мое войско деревьями с повешенными детьми.