Семь столпов мудрости

I`m different, – говорит Лоуренс своему проводнику-арабу. Кто из мыслящих людей не готов подписаться под этим? Я – иной, поэтому мой путь – это мой путь, я его избираю, я его придумываю, я его создаю для себя. Книга – именно об этом. Между строк – созданная для себя миссия, почти на грани мессианизма. В этом – смысл, в этом – оправдание и самоуспокоение, экзистенциальное успокоение, не эмоциональное. Но в этом – и главная, а, может, и единственная причина почти крушения, и если не крушения, то трагедии – точно. В любом случае личность автора – совершенно незаурядна и не потерялась среди исполинов той эпохи. По-человечески живая и слабая личность Лоуренса, как она преображается с постановкой самому себе сверхчеловеческих задач! Это ведь история того, как из офисного планктона вырастает завораживающе громадный голубой кит (голубую тему – ну как же её обойти по нынешней жизни-то). История преображения – антитезы превращению кафкианскому. Что ведет из сытой и в общем безопасной жизни штабного червя, пусть и называемого аналитиком, в пекло, которое сами арабы называют «сковородкой дьявола»? Конечно, без тщеславия здесь не обойтись, без честолюбия, разумеется. А что, кто-то в этой жизни без перечисленных земных грехов обходится, ну или, по крайней мере, не мечтает об этом?Нейл Фергюсон в своей «Империя. Чем современный мир обязан Британии?» вопрошает: зачем Лоуренс рассказывает всему миру об изнасиловании его турецким комендантом городка Дераа? По той же причине, по которой рассказывает начальнику английского экспедиционного корпуса полковнику Алленби о понравившемся ему чувстве, испытанном при расстреле им же спасенного араба. Спасенного в результате чуть ли не философского спора с Али о предначертанности всего. Одним тщеславием не объяснить эти откровения. И чувством величия в собственных глазах – тоже. Неосознанное желание освободиться от травмирующих воспоминаний – да, и это тоже. Вот так, в совокупности грехов и достижений, и живет человек, и несет свой крест, и самоутверждается – от аравийской пустыни до Северного и примкнувшего к нему полюсу Южному.Что чувствует, а главное – как жить дальше после того, как тебя внутренне измяли – выражение Юрия Нагибина из его дневников? Мавр сделал своё дело, – так всегда и случается. Ему на смену приходит новый и всё повторяется, повторяется в миллионный раз. Так вот, после использования не по прямому назначению, Лоуренс продолжил жизнь достойно, это тоже есть в книге. А вот то, что случилось после смерти, по известной причине в книгу как авторский текст не вошло. А именно: империя достойно воздала своему подданному. Он не то, что не был забыт – в обществе, которое чтит своих сыновей, это и невозможно – похоронен защитник и строитель Империи в соборе Святого Павла в Лондоне.Книжку прочесть нужно обязательно. И посмотреть прекрасный фильм Дэвида Лина 1962 года «Лоуренс Аравийский». Исполнитель главной роли Питер О`Тул скончался несколько дней назад.

Путающиеся в голове названия городов и имена, чуждые русскому уху, сменяющие друг друга операции, многочасовые переходы, обсуждение планов. Непростая книга, именно потому непростая, что знатоком войны я явно не являюсь, а все арабские названия плавно в голове сливаются в одно. Но тем не менее отложить книгу в сторону не было и мысли. Потому что даже не улавливая или упуская некоторые военные тактические ходы, не всегда запоминая как зовут того или иного шерифа, ни на минуту не проходит ощущение, что книга очень одушевленная. Ты вместе в ними проделываешь многочасовые переходы по пустыне, радуешься колодцу с водой, продумываешь предстоящую операцию. А главное – ловишь себя на мысли до каких размеров сужается мир на войне. Все, что кажется значительным здесь, в этом мире, там теряется, удаляется, уходит на задний план. Остается цель, очень простая цель, непонятная нам тут, в большом мире, но все мысли военного только о ней, об успешной операции, выполнении задания, выживании. Возвышаясь над всем этим, глядя издалека конечно осознаешь всю бестолковость, беспросветность войны, всю ее бессмыслицу. Умирать, убивать, захватывать земли, освобождать земли, подчинятся одним, а после другим, воевать против тех, с кем вчера был по одну сторону. Но, кажется, это такая же потребность людей, как вода и пища, иначе ничем войны испокон веков не объяснить. Не стремление убивать, конечно, потребность, но власть, стремление к ней, желание обладать, подчинять, быть сильнее других. Да и природа постаралась, ведь надо же как-то регулировать население на планете земля, болезни по одну сторону справляются с этой задачей, а люди по другую ничуть не уступают. Так что все закономерно.Мы взяли Дамаск, и я устрашился. Трех с небольшим дней собственной автократии оказалось достаточно для того, чтобы вызвать у меня интерес к власти.А книга действительно живет, дышит и греет, хоть и про войну. Потому что потрясающе передан дух страны, народа, места, сказка востока, со всей своей магией обволакивает и дурманит.

Лоуренс Аравийский не был ни писателем, чтобы расставить верные художественные акценты и подобрать удачные образы и слова, ни журналистом, чтобы подать свой материал динамично и гладко. В то же время, будучи очевидцем, активным участником, храня в душе тайные личные мотивы и амбиции, он сумел описать восстание в пустыне так, чтобы между строк остался тончайший привкус романтики и авантюризма. Да, иногда книга превращается в сухой, отстранённый отчёт о военных приготовлениях, сборе резервов и планировании операций. Да, то и дело ждёшь и не получаешь какого-нибудь глубоко личного, прочувствованного замечания или меткого словца – быть может, капли британского юмора. Но лишая подобных маленьких авансов читателя, книга одаривает другим. Всё повествование, как единое полотно, дышит уважительным отношением к чужой культуре, окружению, сильным личностям, а главное – неколебимой заразительной верой в правое дело. За строками определённо чувствуется безрассудная горячность молодости со всеми её завышенными требованиями к миру и к себе. Что может быть приятнее, чем увидеть в книге характер и личность её автора, особенно такой легендарной фигуры, как Лоуренс Аравийский? Быть может, только посмотреть одноимённый фильм, чтобы читая, уже представлять перед глазами те незабываемые пейзажи, игру молодого Питера О'Тула и горькое ощущение надломившейся сказки в конце.