Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении

Этакнига перекликается с текстом И.Иллича о дешколонизации (то есть предложенииизбавиться от школ»). Несмотря на явную контркультурную направленность Иллич уловил проблему избыточности, ненужности значительной части современного образованияи того, что «образование» дает очень мало полезных знаний. Большая часть навязываемой информации опросто забывается и никак не используется в течении жизни.Главным «лоббистом»Иллича в русскоязычной среде был Теодор Шанин. Но ему удалось «протолкнуть» вРФ только одну книгу своего друга. Тексты с критикой современного «здравоохранения»и пр. переведены не были. Шанин не был сторонником «деинституционализации »образования и до радикализма Иллича не доходил. Тем не менее, он понималнедостатки образовательных систем и попытался сделать нечто альтернативное в своей «школе» в Москве.Потом ректор «шанинки» оказался в «уединении» и написал там книгу. Снова перелистаем её.Рассматриваемая книга имеет подзаголово к«Нечаянные эссе, написанные в уединении». В этом подзаголовке видно подражание Ф.Шлейермахеру («Нечаянные мысли о духе немецких университетов»). А вот«уединение» следует понимать как тюрьму, в которую бывший ректор Шанинки былпомещен. (Здесь быстро возникла ассоциация с позднеримским философом Боэцием,который был брошен в тюрьбу обезумевшим готским королем, но до своей казниуспел написать книгу «Утешение Философией», утешаясь в предсмертный периодвоображаемысми беседами с этой прекрасной и мудрой дамой). Естественно, этотфакт стал известен и увидев книгу Зуева, я решил ее купить просто «погуманитарным соображениям». Но не только. Давно хотелось почитать что-тообобщающее про университеты с их нынешними проблемами и не очень счастливойсудьбой.В книге много полезного и интересного материала –пересказывать не буду. Но очень многое мне и не понравилось. Если «стиль – эточеловек», то стиль первого эссе меня просто отталкивал. Было такое ощущение,что текст просто отражает мой взгляд, не давая вникнуть в содержание. То есть,я просто не понимал, что там написано, хотя не отношу себя к «простецам»и прочел в жизни сотни книг по общественным наукам и т.п. А здесь просто,скользишь взглядом, непроницаемо. По-видимому, традиции подобного рода«размышлизмов» мне, как читателю и автору, совершенно чужды, да и ссылки наМ.Чудакову, М.Мамардашвили и т.п. даром не проходят.Далее, повторяю, фактический и обобщенныйматериал, например, о периодах реформ в истории университетов и составляющихуниверситетского идеала весьма любопытны. Но много проблем видится с конкретнойсоциологической привязкой: того, что устроил в Москве бывший израильскийспецназовец, приехавший из Англии, связь с конкретной почвой, в которую былвысажен данный цветок этой «Школы». В общем, пока были западные гранты и связи,можно было хвастаться. А потом наступили тяжелые времена. Аналогичные проблемыбыли у ЕУ в СПб, но это отдельный случай. С трудоустройством выпускников тожевопросы – куда их девать таких распрекрасных? Первые выпускники «инновационныхобразовательных учреждений» пристраиваются на хорошие позиции, но в условияхсоциальной инволюции таких позиций мало и все меньше. Остается говорить об«уникальных индивидуальных жизненных траекториях», то есть о личнойловкости пролезть-прорваться или же о вполне заурядной устройстве «по блату».Вообще, когда говорят про реформу образования, часто выносят за скобки внешниеобстоятельства, среду. А как можно реформировать один институт, не модернизируяобщество в целом. Ну, вот и озираются наши творческие менеджеры-искусствоведы,прослушавшие курс о «Великих книгах» и привыкших к смелым дискуссиям, куда быим податься таким талантливым бедолагам. Или сразу «валить»?Есть и конкретные отталкивающем моменты. Так,скажем, бывший ректор пишет об отчислении четверти студентов после первогокурса. Многих отчисляют из-за неуспехов в освоении второго иностранного языка.На наш взгляд, это просто отвратительный выпендреж, так как не у всех естьодинаковые способности к языкам, а если человек учится на не лингвистическойспециальности, то не надо ставить его в положение неполноценного идиота. То жемне, нашлись оксбриджи с их «понтами».Это отдельная проблема, но много, много отталкивающих моментовпродемонстировали в постсоветский период и «элитные» учебные заведения, ипсевдолиберальная «НГ», и НЛО-издательство «сестры олигарха» и пр. Делоне только в конфликте с бюрократией и «образовательными стандартами» (которые,конечно, много хуже), но и пренебрежении существующей культурной «почвой», а,значит, и неизбежным отторжением от нее.Другой, вытекающий из предыдущего, недостатоккниги, по-моему, состоит в игнорировании исторического измерения проблемы. Нет,про средневековые университеты и Гумбольта написано много, а как быть ссоветскими традициями образования и «образования», которые живучи как сорнякида еще жутко мутируют. Опять утешаться «Идеальным», как Боэций закрывалдушевные раны «Философией»?Но от «последнего римлянина», при всей трагичностиего личной судьбы, осталось столетиями востребованное наследие, средневековый«образовательный стандарт» (3 плюс 4 и пр.). А вот идеи и опыты Зуева и егосторонников вряд ли имеют здесь хорошие перспективы. Увы! Боэция из Зуева неполучилось. Хотя персональная несправедливость и перенесенные авторомтяготы, безусловно, вызывают возмущение и сочувствие.

Если вы не шанинец и не социолог науки – вам, вероятно, никогда и не встретится на пути эта книга. Слишком много информационных потоков несутся мимо нас, и порой мы выхватываем из них только самые громкие или самые питательные, оставляя размышления об идеалах идеалистам.Сергей Зуев размышляет об идеале Университета, который воплощает в конкретной организации – в своей любимой Шанинке. В моей любимой Шанинке.Настоящий Университет – это пространство, где идеи обсуждаются на равных, взгляды подвергаются критике, происходит борьба с собственными стереотипами. Университет не занимается воспроизводством кадров – он создает среду, из которой выходят люди, способные сформировать ценность человеческой деятельности, не выражающуюся в экономических показателях. Человеческое достоинство, плюрализм, счастье и другие концепты, которые делают возможным существование, в том числе, и капиталистической экономики, изобретены Университетом.Чтобы это происходило, Университет не должен выполнять заказов – ни на производство кадров, ни на формирование мнений. Он должен находить опоры внутри себя, а общество должно поддерживать его существование, потому что его польза для этого общества – сложно выразима, но велика.Проблема в том, как с этим обществом договориться.Администраторы во многом рассматривают поддержку существования «чистых гуманитариев» как благотворительность – или как стратегию по выращиванию «лидеров мнений». Многим ученым приходится работать на самообоснование, полагаясь в этом деле на случай и характер (что очень нехорошо для науки, потому что наука – это сомнение, а не доказательство собственной правоты). Та волшебная свобода, которая когда-то была на юридическом уровне дарована Геттингенскому университету, в наше время практически невозможна. В обмен на нее потребуют гарантий, которые Университет не может дать. Какое именно знание он сформирует? Какое влияние оно окажет на общество? Станет ли обществу от этого лучше? Ответы на эти вопросы Университет не знает и не может знать.В нас заложена тоска по каким-то древним временам, когда идеалисты считались полезными для мира, а теперь будто кажется, что стремление к идеалу – это их личное дело, за верность которому они должны расплачиваться перед обществом прикладным трудом или помалкивать в резервации.Несмотря на масштабность вопроса, эта книга камерная, о Школе. О вполне конкретной Школе, которая продолжает сохранять свою невероятную атмосферу, когда-то заложенную ее основателем. Красивой, упорядоченной Школе с уютной библиотекой, прекрасным кампусом и звездными преподавателями.Любимой моей школе.