Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Как-то раз одному из величайших американских историков современности, Бернарду Бейлину (1922–2020), задали вопрос: «Зачем изучать историю?» И он ответил: «Изучать историю нужно потому, что это расширяет опыт человека, это способ выйти за пределы своей жизни и культуры и увидеть больше того, что составляет наш опыт». Конечно, прежде всего и больше всего Бейлин думал о возможностях и проблемах современного исторического исследования своей страны. Бейлин был американцем, и предмет его исследования составляла история ранней американской нации – его нации. Например, его книга об истоках Американской революции стала классической. Ее до сих пор с упоением и пользой читают профессора, студенты и самый широкий круг читателей. Но глубокомысленный ответ Бейлина на вопрос «Зачем изучать историю?» лучше всего подходит тем, кто дерзает изучать прошлое не своей страны, а чужой. Этот путь вдвойне сложен из‐за двух препятствий: первый барьер отделяет настоящее от прошедшего (что само по себе труднопреодолимо и о чем говорил Бейлин), а второй барьер отделяет чужестранца от культуры и опыта той страны, которую он изучает. Попытаться преодолеть эти препятствия и получить доступ к истории и культуре другой страны – волнующее испытание, и, что должен осознавать историк, на этом пути много рисков и ограничений. Как удачно сформулировал английский писатель Л. П. Хартли, «прошлое – чужая страна: они все делали тогда иначе».

Таким образом, браться за это двойное испытание по изучению прошлого другой страны нужно с уважением и дотошностью. Необходимо с головой погрузиться в эту культуру, язык и цивилизацию. Но вместе с тем необходимо позволить себе «быть чужестранцем» – мы должны применять те методы и способы мышления, в которых натренировались в родных университетах. «Быть чужестранцем» – это ключ к перспективам, которые не открылись бы нам, если бы мы были рождены в этой стране. Очевидно, что и иностранец, и отечественный ученый могут внести существенный и оригинальный вклад в изучение русской истории и культуры. И диалог, возникающий между этими учеными, становится важнейшим средством постижения истории в целом.

Серия переводов издательства «Новое литературное обозрение» (НЛО) стала проверенным и авторитетным форумом для такого диалога. Я очень рад, что моя книга «Невеста для царя» добавлена в список переводов западных исследователей России. Мне будет любопытно узнать, как мои российские коллеги и любители истории откликнутся на идеи, высказанные на страницах книги. Читатели увидят знакомые нарративы, потому что в некотором роде эта книга подтверждает многие исторические факты, ставшие аксиомами, – такие, как, например, культурные и религиозные связи между Византией и Московией в раннее Новое время. Другие положения покажутся новыми и, соответственно, «чужими». Мои заключения о природе и масштабе монархической власти в Московии, например, во многом сформированы во время учебы в Гарварде у профессора Эдварда Кинана. При этом мой взгляд на историю, которым я проникся у Кинана, в свою очередь, заимствован им у великого русского историка Степана Борисовича Веселовского, чьими работами (а также мужеством и независимым мышлением) я, как и многие другие, до сих пор вдохновляюсь. Можно пойти дальше в глубь веков и отдать должное работе Ивана Егоровича Забелина, открывшего дверь изучению частной жизни российских правителей. Для меня история смотров невест, впервые тщательно изученная в этой книге, указывает на иной вид монархии, нежели мы привыкли видеть, – на форму монархии более коллективную, ограниченную и основанную на родстве (а не на классовости), т. е. отчасти сходную с некоторыми христианскими европейскими монархиями раннего Нового времени. Другими словами, в книге оспаривается традиционный взгляд на монархическую власть (по крайней мере, в раннее Новое время), согласно которому великий князь, а позднее царь, обладал неограниченной властью. Для кого-то это заявление может стать интригующим или даже шокирующим, но так говорят источники, и существует целая историографическая традиция, которой следуют и русские (Веселовский), и американские (Кинан) ученые. Разумеется, я не первый историк, объединяющий тех и других, что станет ясно моим читателям с начальных страниц книги. Но в исследовании смотров невест эти направления объединены впервые.

Перевод «Невесты для царя» является во многом не только переводом, но и отредактированной версией книги. Мне предоставили возможность исправить некоторые ошибки американского издания, а перевод устранил и опечатки, допущенные в английском тексте. Тем не менее эта книга – точный перевод оригинала. Я благодарю Ирину Прохорову, главного редактора НЛО, за предоставленную мне возможность издать свою книгу в русском переводе, Ирину Жданову, вдохновившую меня на написание этого предисловия, и всех сотрудников издательства, работавших над книгой. Особенно благодарен я Алине Шокаревой, чей перевод элегантен и точен. И наконец, я признателен Сергею Шокареву, моему коллеге и другу, который тщательно прочел текст книги и помог выявить ошибки и несоответствия. Его помощь является примером сотрудничества и диалога между русскими и иностранными учеными, о чем я писал выше. Я очень надеюсь, что русский читатель увидит в книге мои «уважение и дотошность» в описании истории, отметит мое почтение и к русской, и к иностранной историографическим традициям, а также оценит, говоря словами Бейлина, «выход за пределы своей жизни и культуры» как прекрасный способ применить искусство историка.

Расселл Э. Мартин,

Нью-Уилмингтон, штат Пенсильвания, США,

18 декабря 2020 года

БЛАГОДАРНОСТИ

Наиболее легкая, счастливая и благодарная часть этого проекта – выразить признательность людям и организациям, которые помогали мне в проведении исследования и в написании книги. Я получил гранты от Совета по исследованиям в области общественных наук (Social Science Research Council), Совета по международным исследованиям и обмену (International Research and Exchanges Board) и от Вестминстерского колледжа (включая дарственные фонды семей Хендерсон, Маккэндлесс и Ватто), которые обеспечили мои долгие и бесчисленные посещения российских архивов. Я очень благодарен этим учреждениям и моему руководству за финансовую поддержку.

Мой интерес к царским свадьбам в Московии начался в архивах, когда я впервые открыл папку в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА) в Москве, содержащую набор случайных фраз и кусков текста из свадебного чина, составленного для первого бракосочетания царя Михаила Романова в 1624 году (РГАДА. Ф. 135. Отд. IV. Рубр. II. Д. 14). С первого же взгляда я оценил богатство нереализованного потенциала этого источника, а потому незамедлительно приступил к сбору подлинных ранних копий документов царского бракосочетания, до которых только мог добраться. Благодаря профессиональной и самоотверженной помощи сотрудников РГАДА (главное хранилище таких материалов) мне удалось найти и разобрать, как я полагаю, полный корпус существующих оригинальных текстов по царским бракосочетаниям. Я нахожусь под большим впечатлением от этого архива: скрипучие половицы, борозды на каменных ступенях, деревянные шкафы с застекленными дверцами, полные потрепанных описей, напечатанных или написанных от руки, и вездесущие коты… Я нахожу это место наиболее подходящим для работы и, что не менее важно, для завязывания дружеских контактов с русскими коллегами. Особенно благодарен я Юрию Моисеевичу Эскину, Идее Андреевне Балакаевой и Светлане Романовне Долговой. Также я признателен за помощь, оказанную мне бывшим директором РГАДА – Михаилом Петровичем Лукичевым, который так рано ушел из жизни и по которому я очень скучаю.

Много месяцев я провел, заказывая и обрабатывая материалы в других архивохранилищах, таких как: отдел рукописей Российской государственной библиотеки (Москва), Государственный исторический музей (Москва), Российский государственный исторический архив (Санкт-Петербург), отдел рукописей Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург), Библиотека Академии наук (Санкт-Петербург), Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи (Санкт-Петербург) и Ярославская областная библиотека (Ярославль). Я благодарен специалистам всех этих учреждений, с радостью, эффективно и щедро помогавшим мне.

Многие другие – коллеги, друзья и члены семьи – также сыграли немалую роль в завершении проекта, и я спешу пополнить их именами эту tabula gratiarum. В первую очередь хочу поблагодарить моего дорогого друга Бориса Николаевича Морозова (Археографическая комиссия, Москва), который уделял мне время и давал экспертные советы снова и снова на протяжении многих лет. Если в этой книге есть что-то новое и полезное, то это благодаря его непревзойденной осведомленности в архивах и желанию делиться опытом, вдохновлять и помогать. Ольга Евгеньевна Кошелева – мой дорогой и уважаемый друг, чьим надежным советам, опыту в архивном деле, критическому взгляду и чувству юмора я привык доверять во время исследования этой и других тем.

Я глубоко признателен тем, кто помогал мне словом и делом. Это Нэнси Шилдс Коллманн, Сергей Богатырев, Майкл Флиер, Дэниел Роулэнд, Честер Даннинг, Чарльз Гальперин, Дэвид Голдфранк, Роберт Крамми, Алексей Иванович Алексеев, Владислав Дмитриевич Назаров, Андрей Павлович Павлов, Юрий Владимирович Анхимюк, Ирина Александровна Вознесенская, Людвиг Штайндорф, Дженнифер Спок, Марина Свобода, Эрнест Зицер, Маршалл По, Орыся Карапинка, А. Дуайт Кастро, Брайан Ренни, Конни Дэвис, Эрик Форстер, Натан Карлин, Джиллиан Манискарко, Сандра Вебстер, Роберт Мониак, Джон Диган, Брайен Хоран, а также – светлая им память – Ричард Хелли и Оскар Ремик. Я также благодарен Эми Фарранто и Сьюзен Бин из Northern Illinois University Press (Издательство Университета Северного Иллинойса), чьи профессионализм и мастерство превратили процесс создания книги в удовольствие.

Это исследование явно демонстрирует влияние двух моих ученых наставников. Один из них – Эдвард Кинан, под чьим руководством я писал диссертацию и чьи идеи о власти и политической культуре до сих пор воздействуют на мой анализ событий в Московии. Его провокационные еретические высказывания воодушевили меня на собственные смелые умозаключения о придворной политике Московии. Хотя он, может быть, согласится не со всем в этой книге, тем не менее надеюсь, что она соответствует его высоким стандартам эрудиции. Другой мой учитель – Дональд Островски. Часы наших споров о средневековой Руси в кофейне Peet’s на Гарвардской площади и через пятнадцать лет после оставления Гарварда остаются одними из наиболее приятных моих интеллектуальных переживаний. Во время одной из этих напряженных бесед Дон предложил: «Ты так много сделал по теме смотров невест, почему бы тебе не написать об этом книгу?» До того момента я и не думал собирать все нити моих размышлений в единую книгу, но уже спустя несколько часов после этого разговора был полностью в работе над ней. Я благодарен Дону за его неизменную поддержку и советы на протяжении многих лет, но больше всего – за его щедрую и теплую дружбу. Очевидно, я далеко не единственный, кто извлек пользу из его советов, но я среди самых благодарных.

В последнюю очередь, а на самом деле в первую, я говорю спасибо моим детям – Александре, Питеру и Джулиане – и моей жене Саре Келлогг. Они несколько лет терпели мою слепую преданность этой книге, выражавшуюся на практике в моей уединенной работе в самое неурочное время дня, ночи, выходных, семейных и иных праздников. Благодаря их долготерпению появились все слова и идеи в этой книге. Моим детям – сердечная благодарность и честное обещание чаще выходить к ним из кабинета. Моей жене Саре я посвящаю эту книгу и адресую слова поэта: «В целом мире не надо мне иной компании, кроме твоей» (Шекспир, «Буря», III, 1, 54–55).

ПРИМЕЧАНИЕ: ИМЕНА, ДАТЫ, ТРАНСЛИТЕРАЦИЯ

Даты, упоминаемые в книге, взяты из рукописных источников, на которых она преимущественно базируется, т. е. соответствуют юлианскому календарю, действовавшему в России в раннее Новое время (вплоть до 1918 года). По этому календарю отсчет лет велся от сотворения мира – от 5508 года до н. э., а год продолжался с 1 сентября по 31 августа. Эти даты в книге обычно переведены с anno mundi на anno domini. В тех случаях, когда день и месяц в источниках не указаны, перевод представлен записью с косой чертой: например, 7083 (год пятой женитьбы Ивана IV) записан как 1574/1575. Источники диктуют и форму написания имен в книге. Сохранены разные варианты произношения имен собственных. Так, форма написания отчества зависела от социального положения человека. Те, кто принадлежал к высшим слоям общества, имели отчества, заканчивающиеся чаще всего на -ович/-евич (для мужчин) и овна/-евна (для женщин), как это принято сейчас в России. Приближенные рангом ниже записаны с отчеством в виде сочетания со словом «сын» или «дочь»: Иван Васильев сын Радилов (т. е. Иван сын Василия из семьи Радиловых), Овдотья Ондреева дочь Гундорова (Овдотья дочь Ондрея из семьи Гундоровых). Имена приводятся в соответствии с их написаниями в указанных источниках. [Текст отличается от английского варианта: такие термины, как «окольничий» и «стольник», не нуждаются в пояснении и переводе, а имена царей и императоров приводятся в том их виде, какой принят в русской исторической литературе («Петр Великий», «Екатерина Великая» вместо «Питер», «Катерина» и т. д.). – Прим. пер.]

ВВЕДЕНИЕ

Где-то между апрелем и сентябрем 1776 года князь Михаил Михайлович Щербатов – философ, придворный, сенатор, публицист, историк, «ученик западного Просвещения» и «рационалист par excellence»¹ – пишет эссе под названием «О супружестве российских царей», приводя вымышленный разговор между двумя знакомыми (министром и гражданином), которые жарко спорят о втором браке наследника престола, цесаревича Павла Петровича (будущего императора Павла I)². Этот диалог происходит сразу после смерти первой жены цесаревича Натальи Алексеевны (урожденной Вильгельмины Луизы Гессен-Дармштадтской). Она умерла после первых родов 15 апреля 1776 года. Смерть ее и младенца стала ударом для цесаревича, влюбленного в жену, и раздосадовала его мать, императрицу Екатерину Великую, так как она надеялась, что молодожены быстро произведут на свет детей, чтобы не дать угаснуть вымирающей династии Романовых. Очевидно, горюющему наследнику не оставалось ничего иного, кроме как собраться с духом и жениться вновь. Тяжелое положение цесаревича и является причиной, по которой герои эссе Щербатова обсуждают злободневный вопрос: кто будет лучшей женой наследника – иностранная принцесса или русская девушка.

Министр и гражданин Щербатова не ходят вокруг да около:

Министр: Что вы мне кажится сегодня гораздо задумчивее?

Гражданин: Вы, милостивый государь, в том не ошибаетесь, да и думаю, что и всякий гражданин задумчивость мою в нынешнем печальном случае, приключенном кончиною великой княгини, должен со мною разделять.

Министр: Печаль и смущение ваше есть весьма справедливы, и в сей общей печали мы должны токмо желать здоровья великого князя и чтобы второе супружество и щастливейшее разрешение обрадовало Россию.

Гражданин: Я и о сем втором супружестве еще задумываюсь.

Министр: А о чем?

Гражданин: О том, милостивый государь, полезно ли российском государям жениться на чюжестранных принцес[с]ах иль не лучше ли бы было возобновить им древний обычей жениться на своих подданных?

Министр: Мне предложение ваше удивительно, сие уже проблемою почесса не может, что российским государям без крайнаго вреда жениться на подданной своей не можно.

Гражданин: То-то, милостивый государь, меня и смущает, что я, напротив того, думаю, что вредны браки на чюжестранных принцес[с]ах.

Министр: Нет, государь мой, я вам сорок причин представлю для показания полезности браков с чюжестранными принцес[с]ами.

Гражданин: А я льщу у себя вам четыреста представить для доказания пользы браков с своими потданными и для испровержения с чюжестранками, ибо и самые ваши доказательства, отрицательными учиня, в свою пользу обращу³.

Собеседники сохраняют приветливый и учтивый тон, даже когда спор становится жарким. Но Щербатов вывел образ министра исключительно для того, чтобы последовательно разбить все его доводы. Именно это и делает гражданин.

Первая из «сорока причин» министра – дипломатия. Браки между правителями России и иностранными княжествами важны для выстраивания союзов и усиления государства на международной арене. «Никакое государство без союзов быть не может, а на таком свойстве утвержденный союз есть, конечно, наипрочнейший», – провозглашает министр⁴. Но прежде чем министр смог перейти ко второй причине, гражданин напоминает ему, что даже те государства, которые связаны родственными узами своих правителей, идут друг на друга войной. И более того, замечает гражданин, религия часто встает на пути дипломатического урегулирования:

Принцес[с]ы сильных государей не восхотят переменить своего закона для супружества с наследником России, и потому мы принуждены искать в супруги великому князю из малых германских владетелей дому, каков есть Ангальт-Цербс[тс]кой и Дармштад[т]ский, то скажите ли вы мне, что союз сих домов прибавляет вес России в Европе, а напротив того Россия принужденной себя находит защищать в Германии пользы сих малых князей и чрез сие и сильнейших – без всякой пользы себе неприятелями делать⁵.

Итак, дипломатический аргумент отбит, и министр обращается к окружению иностранных принцесс. «Размышления ваши есть небезосновательны, – признает он, – но в супружестве не должен ли каждый, елико возможно, себе равного искать; а, конечно, германские принцес[с]ы владетельных домов более приближаются к состоянию великого князя, нежели кто ис по[д]данных России». Отвечая, гражданин сперва принуждает министра согласиться с тем, что «желательно… чтоб государь щастие свое, верность супружескую и с удовольствием сопряженную любовь к супруге своей имел», а затем утверждает: невозможно быть в таких близких любовных отношениях с невестой, чей облик знаком только по портрету, а характер – по донесениям дипломатов и придворных. Министр отвечает, указывая на недавно умершую великую княгиню Наталью Алексеевну и на любовь к ней цесаревича Павла Петровича. Но гражданин называет это «исключением, а не правилом» и заявляет, что при женитьбе на русской девушке не будет сюрпризов⁶. Царственный жених будет знать все о ее прошлом, родителях, родственниках и друзьях. У него будет возможность взглянуть на нее собственными глазами и самолично расспросить, чтобы узнать о ее умственном развитии и нравственности. «Может историю жизни ее и воспитания знать, чего ему зделать с чюжестранною не можно», – заключает гражданин⁷.

Но есть ли среди русских девушек достойные стать женой будущего императора, спрашивает министр, который начинает выказывать растущее раздражение собеседником. «И рабская рожденная душа может ли достигнуть до сего величества, которое престолу пристойно?» На это гражданин отвечает, что вряд ли кто знает, как воспитывали немецкую принцессу в одном из городков Центральной Европы. «Несправедлив был бы бог, естли бы разум, величество души и добродетели разделял токмо на владеющих особ, оставя других людей, токмо яко некоих скотов, без всяких душевных дарований»⁸. Кроме того, продолжает гражданин, простое происхождение русской невесты сделает правителя более чувствительным к нуждам и повседневным проблемам обычных людей. В конце концов, у жены правителя есть обязанность угождать супругу, а поскольку она является его подданной и обязана заботиться о его благополучии, то и справится со своими обязанностями много лучше иностранной принцессы. Жена правителя «имеет должность угождать своему супругу, что яко подданная его и обязанная своим благополучием она лучше может исполнить, нежели чюжестрання принцес[с]а»⁹.

Наконец собеседники подходят к наиболее спорному аргументу, к тому, что министр, возможно, считает наибольшей опасностью от невесты-подданной, – родня, которая вслед за ней подтянется ко двору. Эта родня будет занимать высокие должности и наслаждаться всевозможными выгодами от такой женитьбы, паразитировать на ситуации и заботиться только о своих интересах. Но родня – именно та единственная вещь, с которой не связаны иностранки. Они приходят в Россию более-менее в одиночестве, а потому их отцы, братья и дяди никогда не примкнут к той или иной фракции при дворе и не сформируют своей, т. е. не нарушат баланса знати, что непременно сделают родственники русской подданной. Гражданин дает краткий, романтизированный (и абсолютно смехотворный) ответ, заявляя, что влияние царственных родственников будет благоприятным, поскольку император «по сану своему» уже является «отцом» для всех своих подданных – не только для новой родни. Поэтому царская родня, утверждает гражданин, никогда не будет пользоваться какими бы то ни было привилегиями по сравнению с обычными подданными России.

Гражданин неубедительно парирует многочисленные доводы министра, критикующего брачные традиции России раннего Нового времени. Министр рисует мрачное будущее в случае, если император женится на русской девушке, хотя это прочитывается скорее как порицание тех порядков, что составляли реальность допетровской России, где большинство царских невест были русскими:

Когда могут подданные мниться, что государь поимет кого из их дочерей, из родственниц, какие будут происки для отцов и родственников и от самих дев, все не по любви к государю основанные, но на честолюбии; учинятся разные партии при дворе, враждующие друг на друга и взаимно друг друга искореняющие. Колико от всех сих будет поставлено сетей для плениения государя!¹⁰

Затем министр обрисовывает различия в порядках до Петра I и после:

Сей обычай в древние времена в России мог быть принят, когда девы, затворенные в недрах их домов, не видимы и не знаемы никем были, когда их прелести не могли действовать над сердцем государевым и когда, наконец, по разсмотрению достоинств родственники сей выбор первоначально делали. Но ныне не те времена и не те нравы: что в те поры могло быть терпимо, то по перемене обстоятельства разумно великий Петр переменил, предвидя все находящиеся неудобства, которому обычаю и ныне, конечно, следовать должно¹¹.

В словах министра есть зерно истины. В XVI и XVII веках, когда русские правители брали в жены русских невест, новая родня толпой врывалась в царское окружение и быстро росла в чинах. Она завязывала узы родства и покровительства с боярской верхушкой, устраивала заговоры и кооперировалась с другими боярами для контроля над женитьбами иных членов династии, особенно в последующих поколениях. Родственники русской невесты являлись могучей силой, с которой невозможно было не считаться в России раннего Нового времени.

По всей видимости, гражданин (а на самом деле говорящий его устами Щербатов) понимал, что родня – слабое место в его аргументации. Наиболее пространные рассуждения начинаются именно тогда, когда гражданин пытается отрицать или приуменьшить силу влияния царской родни. Но тут суть речей уходит от парирования доводов министра к декларации Щербатовым своей любимой темы, повторяющейся во многих его работах: к отстаиванию нового типа монархии, при котором государь правит в союзе с лучшими людьми общества. Для Щербатова этими лучшими людьми была древняя аристократия, что неудивительно, ведь и сам он принадлежал к этой группе. Первый и наиважнейший шаг на пути к установлению нового, связанного с «землей» типа монархии, – возвращение традиции женитьбы российского правителя на русской девушке – православной, соединенной любовью и чувством долга с монархом, избранной из представительниц абсолютно всех слоев общества без исключения¹².

Защищая отечественных невест для российского императора, Щербатов невольно призывает вернуть древний (и ко времени Щербатова давно не существовавший) обычай смотра невест в Московском государстве: сбор юных русских девушек со всей страны, из которых царь выбирал себе невесту. Щербатов описывает преимущества смотра невест, не называя этот термин и даже не ссылаясь на конкретные обычаи и ритуалы, подразумеваемые под ним. Ирония в том, что перед глазами Щербатова был пример подобного смотра – принцесса, чья смерть и побудила его к написанию статьи. Наталья Алексеевна, первая жена цесаревича Павла Петровича, и две ее сестры (также дочери Людвига IX Гессен-Дармштадтского) были отосланы в Россию в 1773 году по рекомендации Фридриха Великого в качестве потенциальных невест молодого наследника. В чем точно присутствует отголосок обычая смотра невест, так это в показе цесаревичу трех претенденток одновременно и в предоставлении возможности выбрать одну из них. Он выбрал Вильгельмину Луизу, среднюю дочь, которую при переходе ее в православие нарекли Натальей Алексеевной¹³.

Статья Щербатова «О супружестве российских царей» не была издана в то время, а потому не оказала никакого влияния на поиск новой невесты Павлу Петровичу летом 1776 года. Но она не имела бы значения и будучи напечатанной. Никто при дворе Екатерины II не был настроен отказываться от очевидных дипломатических преимуществ, которые междинастические браки приносили России. Будущий Павел I покорно женился на Софии Марии Доротее Луизе Вюртембергской (при переходе в православие ставшей Марией Федоровной), которая пополнила угасающую династию Романовых десятью детьми¹⁴. В конечном счете победили доводы министра, а не гражданина, чьим голосом говорил Щербатов.

Эта книга о смотре невест в России раннего Нового времени. В ней исследуется набор ритуалов и обычаев, посредством которых царь выбирал невесту из отечественных претенденток. Почти два столетия, с начала XVI до конца XVII века, невесты-иностранки были практически неизвестны в Кремле. Это было время невест из видных боярских и княжеских родов. С 1505 по 1689 год правители России, а также их братья, дяди и сыновья женились почти исключительно на представительницах аристократии среднего уровня (а их дочери и сестры фактически совсем не выходили замуж). До 1505 года картина была иной: правители России свободно женились на дочерях из иностранных княжеских семей Северо-Восточной Руси, иностранных правителей и представительницах крупных боярских родов. Поменялось все и после 1689 года, когда правящая династия вновь вернулась к иностранным невестам, притом другие русские княжества исчезли, а боярская элита превратилась в аристократический двор западного образца. Таким образом, временны´е рамки исследования заданы изменениями в ритуалах женитьбы и династической политике русских царей, а также в политической культуре, основанной на смотрах невест.

Кроме того, эта книга о политике царских свадеб. Выбор невесты во время смотра не был так уж случаен или произволен, как это могло показаться иностранному наблюдателю или даже как указано в русских официальных документах. Представляемый в качестве свободного выбора царственным женихом будущей супруги, смотр невест на самом деле был тщательно срежиссированным ритуалом, служившим многим целям. Во-первых (и это самая главная и очевидная цель), во время смотра царь выбирал себе жену. До конца XVII века практически каждая русская невеста царя участвовала в таком смотре, даже если выбор был сделан заранее. Смотр невест не был пустым ритуалом или исключительно литературным лейтмотивом, а являлся важным элементом русской политической системы.

В этой политической системе значительная роль смотра невест заключалась в снижении конкуренции между боярскими родами при дворе. Как бы кто ни понимал природу монархической власти в России (а взгляды на эту проблему, как мы увидим, сильно разнятся), все же установлено, что в Кремле родство и политика были тесно взаимосвязаны. Бояре роднились между собой по расчету, создавая и укрепляя сети взаимного покровительства, образуя группы и партии вокруг правителя. Но эти основанные на расчете брачные союзы были всего лишь отголоском самого важного бракосочетания в каждом поколении – царской свадьбы. Женитьба правителя определяла, кто будет царской родней, кто войдет в узкий внутренний круг советников у трона, поскольку царская родня, как справедливо заметил Щербатов, быстро взлетала в высшие чины дворцовой элиты. По большей части смотр невест был разработан с тем, чтобы обезопасить процесс выбора: будучи ритуализированным, единоличный выбор царя не давал явно разгореться конфликтам между боярскими родами. Этот ритуал предполагал и делал возможным выбор претенденток не из боярской аристократии, а из низших слоев поместного дворянства, включая в смотр преимущественно таких кандидаток. Занимались их отбором бояре, а также, что еще важнее, их жены. Это не значит, что царь не выбирал, – последнее слово было за ним. Но выбирал он из уже тщательно отобранных претенденток. Таким образом, невзирая на то что смотр невест может производить впечатление свободного и неограниченного выбора, на деле это был ритуализированный процесс, одновременно скрывающий и расширяющий контроль бояр над царской женитьбой.

Также смотр невест поддерживал еще один образ – самодержавной царской власти. И здесь снова видимость и реальность противоречат друг другу. Обычай смотра невест выставлял монарха абсолютно не стесненным какими-либо рамками и границами. Правитель проезжал деревни, провинциальные города и столицу в поисках юной и прекрасной девушки, независимо от ее социального положения. Единственным реальным критерием отбора было решение царственного жениха, и он добивался своего, независимо от угрожающих династических, политических или экономических проблем (которые могли ограничивать или диктовать брачный выбор иностранных королей там, где смотра невест не было). Внешне власть правителя в Московии представлялась столь же абсолютной, сколь и своенравной: власть самодержца пронизывала и наполняла даже царскую спальню. Но за этим образом, метко, хотя и слегка туманно называемым фасадом самодержавия, находится, как мы увидим, совсем иная реальность. Правитель выбирал себе невесту из группы претенденток, которых очень тщательно отбирали бояре и их жены. Жених выходит на сцену в самом конце, когда другие (бояре, их жены и родственники) закончили формировать список кандидаток, проверять их истории болезни, внимательно изучать родственные связи каждой потенциальной царицы. Смотр невест был не столько экзотичным и символичным проявлением безграничной монархической власти, сколько ритуализированным и коррумпированным механизмом построения «фасада самодержавия».