Наташка

– Маменька!

– Чего там?

– Хотите яблока? Паша дала. На фабрику через неделю. А вы, маменька, не сердитесь, будьте так милосердны!

Старуха взяла яблоко.

– Свечки нет, – сказала она с упрёком. – Холодно. Уморишь ты меня, Наташка!

Послышался треск откусываемого яблока. У Наташки потекли слюнки.

– Что ж, Паша дала денег?

– Не дала. Нету.

Раздался новый аппетитный треск.

– Дворник приходил, – сказала старуха.

– Зачем? – спросила Наташка, сплёвывая.

– А затем, что ты матери не жалеешь ни на волос, – отвечала старуха раздражённо. – Прогнала Рахиль Борисовну в такое время, что хоть в гроб ложись! Теперь будь деньги – свечей купили бы, чаю. Я чаю уже месяц не пила. Клюквы хочется. Колбасы вот недавно хотелось. Поела бы, легче стало бы. И за квартиру заплатили бы. Носится со своею честностью… Ох! Не для нас она, девочка. Может, я лучше тебя это понимаю, потому что, – присочинила она, – из образованного дома, в богатстве выросла, на фортепьянах учена, да кабы теперь помоложе была – не подорожила бы… А не то, что ты, мразь неграмотная… Любви в тебе нет ко мне!

Наташка тихонько заплакала. У неё зябли руки и ноги. Она проговорила:

– Маменька!

– Чего там?

– Я пойду.

– Куда?

– В Пассаж…

– Пойди к Рахили Борисовне… вернее дело…

– Маменька! – со слезами крикнула Наташка. – Лучше мне в воду…

– Дура! Ну, как знаешь… Иди в Пассаж. Да не упрямься. Приноси денег. Приноси, милая! – сказала старуха с нежностью. – Да по дороге, будешь идти мимо колбасной, фунтик с чесночком захвати… И горчички баночку… Пеклеванчик у Филиппова, да колечко миндальное. Слышишь?

– Слышу.

– Подожди. Чего бы ещё? Да! Чайку осьмушечку, полфунтика сахарцу, лимончиков парочку. Слышишь?

– Слышу, маменька.

V

Наташка недолго ходила в шумном и гулком Пассаже, сверкавшем своими зеркалами, газовыми рожками и раззолоченными карнизами. Молодой человек, с русой бородкой и в пальто с котиковыми отворотами, быстро разглядел Наташку, пленился блеском её застенчивых глаз, нежным румянцем смуглых щёк, полудетским складом лица и предложил ей «прогуляться».

– Куда?

– Поедем ко мне.

– Я – не гулящая, – сказала Наташка с тоской. – А сколько дадите? Сто рублей дадите?

Молодой человек посмотрел на её нищенский костюм и спросил:

– Это за что же?

– Так. Я – не гулящая, – отвечала Наташка.

– Не обманываешь?

Она побожилась.

– Десять дам, – сказал он.

Она отошла от него. Но ноги её болели, она устала, была голодна. Встретившись опять с молодым человеком, она пошла с ним рядом.

– Согласна?

Наташка кивнула головой.

Выйдя на улицу, они сели на извозчика и поехали.

Ночь была морозная. В тёмном небе холодно горели серебристые звёзды. Холодно смотрели высокие дома своими сотнями окон. Вон освещён целый этаж. Это, верно, трактир или квартира богача, и у него бал. Вон на чердаке блестит яркая точка. Шьют там, что ли? Или там тоже мечется больное существо, проклинает жизнь, и сидит над ним какая-нибудь голодная Наташка, жертва несправедливости, неизвестно чьей? Или весёлая Паша пришивает воротничок к новому платью, чтобы ехать в приказчичий клуб? Или там, может, ссорятся в этот момент, дерутся, убивают?

Снег скрипел под полозьями. Голоса тревожили спокойствие зимней ночи, и в её прозрачной тишине слышались целые фразы, долетавшие с тротуаров и из саней. Люди шли и ехали вперёд и назад, и никому из них не было дела друг до друга.

Наташка тяжело вздохнула.

– Ты не озябла? – спросил молодой человек, потирая уши.

– А вам что? – отвечала она. – Нет, не озябла.

Извозчик проехал между тем Аничков мост, где недвижно стыли, взвившись на дыбы, колоссальные кони, покрытые снегом точно белыми попонами, проехал дом Белосельских-Белозерских, повернул в Троицкий переулок, минул Пять углов и остановился возле одного двухэтажного здания с тускло освещённым подъездом. Молодой человек жил в меблированной комнате обыкновенного петербургского типа: на окнах запылившиеся занавески с подзорами; мягкая мебель, с захватанными спинками и ручками; в углу – этажерка, а на ней графин с водою, пожелтевший от грязи; за перегородкой – спальня.

Сняв пальто, молодой человек подошёл к Наташке и поцеловал её.

– Посмотрим, посмотрим! – сказал он весело.

Губы его хищно раздвинулись, а глаза, тёмные и острые, впились в Наташку.

Она взглянула в угол и вздохнула.

– Сядь сюда, на диван, – приказал он и взял её за руку.

Когда они сели, он спросил:

– Что ж, у тебя есть родные?

– Маменька есть. Мы – бедные. А они очень больны и не могут стирать бельё… Не трогайте, пожалуйста, не нужно так!.. Маменька за квартеру должны. Дворник пристаёт… Нет добрых людей!.. Сваха приходила… Тоже подлая душа!

– Подлая душа? – произнёс молодой человек, улыбаясь, с блуждающим взором. – Послушай, – спросил он, – как тебя зовут?

Она сказала.

– Наташа!.. Натали!.. Прелестно! Ну, и что ж, тебе страшно?.. Скажи, тебе нравлюсь я?.. Вообще мужчины? Или вот, скажи мне, неужели ты исключительно по расчёту? И у тебя никогда не было желания узнать, что такое любовь?.. Говори же?