Лето вёльвы

Пролог

Лето только-только началось. Первые дни июня, словно желая уравновесить прохладный май, выдались на редкость тёплыми. Игривый ветерок шелестел листьями яблони, то и дело обрывая опадающие лепестки. Дерево было старым, но крепким и раскидистым. Ветви почти касались бревенчатой стены. Иногда даже могло показаться, что яблоня стремиться погладить стоящий рядом дом. А может, так оно и было. Кто знает мысли старого дерева? Разве что хозяин этого дома – странный беловолосый старик с необычным именем Волимир, о котором все говорили, что он колдун.

Бойкая ребятня, припоминая недавно вышедшую на экраны вторую часть «Властелина колец»¹, иногда спрашивала загадочного деда, не Гэндальф ли он. Тот добродушно отрицал свою принадлежность к фэнтезийным Истари, но наиболее назойливым сообщал по секрету, что может познакомить их с Сауроном или же пригласить в гости назгула. Обычно этого хватало, чтобы впечатлительных мальчишек и девчонок, словно ветром сдувало.

Взрослые были куда осторожнее. Вежливо раскланивались при встрече, но старались лишний раз не попадаться на глаза загадочному старику. Многие его даже побаивались. Особенно те, кто успел сделать какую-то гадость лично ему, лесу за околицей или кому-то беззащитному. Впрочем, находились и такие, кто шёл к беловолосому с просьбами. Все отлично знали, что делать это следует действительно по серьёзным вопросам, со всем уважением и подарками, чтобы дед не свёл недовольно брови и не спустил незваного гостя с крыльца. А в свои непонятные годы он был достаточно крепок, чтобы легко справиться даже с молодыми парнями.

Но сейчас во дворе дома Волимира было тихо. Внимательный наблюдатель заметил бы, что и большое село как-то странно замерло. Хотя ещё вчера оно гудело от потянувшихся из Москвы дачников, спешивших к своим загородным фазендам. Удивительная тишина и спокойствие накрыло всю округу. В ближайшее время беловолосый дед не хотел видеть никого постороннего. А его желания обычно исполнялись словно бы сами собой.

Всё внимание Волимира было занято приездом внучки, которую он видел лишь пару раз за все её одиннадцать с половиной лет жизни. Да и можно ли считать те разы? Внучка тогда была совсем крохой, и вряд ли его запомнила. По-сути, им обоим предстояло сейчас первое настоящее знакомство.

Глава 1. Маленькая вёльва

Очередной нежно-розовый лепесток невесомо спланировал на макушку девочки. Он запутался в распущенных льняных прядках, да так и повис цветным украшением на очень светлых, почти белых волосах. Но девочка не обратила на это внимание. Её тонкие пальчики цепко держались за край бочки, словно пытаясь удержать ту на месте.

Резервуар для сбора дождевой воды был большим и широким. При желании в нём можно было легко искупаться. Стенки возвышались над землёй больше чем на метр, доходя довольно высокой девочке до середины груди. Обильные майские дожди наполнили бочку почти на две трети. В гладком зеркале воды отражалось летнее синее небо с редкими пушистыми облаками, краешек стены и плавно колышущаяся ветвь яблони.

Светловолосая девчонка смотрела в глубину этой картины, словно зачарованная. Её тонкая фигурка застыла в напряжении. Большие фиалковые глаза вглядывались в каждую деталь, в каждый оттенок, в каждое движение. Для Снежаны эта картина обладала объёмом. Даже не так. Она имела эффект 7D погружения. В 2003 году большинство её сверстников о подобном могли разве что читать. А у Снежаны с рождения было своё 7D в голове. И эти картины буквально гипнотизировали девочку.

Цвета в глубине стоячей воды странным образом медленно перемешивались и двигались. Это напоминало вязкую, терпкую смолу, которая слегка пощипывала язык и ласкала кожу невидимыми прохладными прикосновениями травяных стебельков. Нос то и дело ловил запах неподвижной воды. Но он мгновенно расплывался тёмно-синими туманными волнами. Пробегала незаметная минута, и налетевший голубовато-серебристый ветерок врывался в сонное спокойствие вязкой воды. Он буквально взбивал во всём теле яркую молочно-белую пенку, которая вдобавок имела нежный розовато-яблочный привкус.

Снежана с рождения воспринимала окружающий мир не так, как остальные люди. Все её чувства перемешивались. Цвета обретали вкус и ощущались кожей. Прикосновения взрывали мозг фантастическими светопредставлениями, которые иногда дополнялись мелодиями и запахами. Звуки вспыхивали сложными картинами, часто оседая привкусом на губах. Преломляющийся свет воспринимался на ощупь кончиками пальцев, а порой и всем телом. Даже воспоминания обретали уникальную форму, объём и оттенок.

В детском саду девочке поставили диагноз «синестезия»², и предложили терапевтическое лечение. Но родители отказались, а вскоре и вовсе забрали ребёнка из дошкольного учреждения. В школе повезло больше. Учителя с пониманием отнеслись к особенностям Снежаны. Тем более, что училась она лучше остальных детей в классе.

С одной стороны, высокая чувствительность к звукам и прикосновениям делали её молчаливой и замкнутой. Это постоянно приводило к сложностям в общении с окружающими. Но с другой стороны, природное любопытство влекло девочку к любой мелочи, кроме людей и некоторых шумных животных, которые её раздражали. Снежане было хорошо среди растений, старинных предметов и камней. Она могла часами зависать, глядя, как горит огонь и течёт вода, как в небе плывут облака, или стелятся по земле колышущиеся тени. Иногда её даже завораживали такие странные вещи, как самая обыкновенная помойка во дворе дома.

К великой радости Снежаны, родители ничего не пытались с этим сделать. Просто принимали дочь такой, какая она есть. Но порой им было очень сложно её понять, и это каждый раз огорчало девочку, а иногда даже приводило к тяжёлым мыслям о какой-то собственной неправильности.

Снежана иногда ловила на себе непонятные взгляды окружающих. Это не так ранило её, как непонимание собственных родителей, но тоже добавляло «монетку» в копилку замкнутости. Одни её сторонились, другие – удивлялись необычной, для ребёнка, рассудительности, а сверстники… Сверстники относились по-разному. Кто-то пытался издеваться. Некоторые пробовали подлизываться. Задиры порой получали в нос и отваливали, а то и перебегали во второй клан. Вот только с подлизами, как не крути, всё равно толком не складывалось. Так что в одиночестве девочка проводила намного больше времени, чем в коллективе. И как к этому относиться, она ещё и сама не понимала.

Минута шла за минутой. Эти условные песчинки воображаемых песочных часов замирали, и в голове Снежаны наступало блаженное состояние безвременья. Мыслей не было, и это тоже нравилось девочке, потому что приносило покой и умиротворение. Она продолжала смотреть в бочку с дождевой водой. В гладком зеркале отражалось её собственное миловидное личико с высокими скулами, маленьким носиком и тонкими чертами.

Очередной порыв ветра оказался достаточно сильным, чтобы по отражению пробежала рябь. В воду упал нежно-розовый лепесток. К зыбкой ряби добавились ещё и разбегающиеся во все стороны волны. Мир вокруг Снежаны внезапно ожил и пришёл в движение. Всё её тело словно бы потеряло твёрдость и превратилось в колышущуюся воду. Это приятно защекотало нервные окончания где-то глубоко под кожей. Но самое главное – мир вокруг тоже потерял жёсткую стабильность, превращаясь в изменчивое, текучее марево. Девочке казалось, что ещё немного, и она сможет лепить пространство, как пластилин. Но к её огорчению, пока что всё опять ограничилось только захватывающими ощущениями. Впрочем, эти ощущения она тоже любила и ценила.

Снежана не заметила, как к бочке приблизился пожилой мужчина. В её нынешнем состоянии она вообще мало на что обращала внимание. Движения его были мягкими и плавными, а шаги – бесшумными. Крепкие, отнюдь не старческие руки подчёркнуто медленным и осторожным жестом легли на край бочки. Короткая аккуратная бородка и густые волосы деда, собранные сзади в довольно длинный хвост, белели чистым снегом, но было заметно, что когда-то они имели точно такой же светло-льняной оттенок, как и у девочки. Его голова наклонилась. Он точно также заглянул в водяное зеркало. Поймал в отражении стоячий взгляд фиалковых глаз внучки, улыбнулся и ласково пропел мягким звучным баритоном:

– И что видит вёльва в зыбком мареве грядущего?

Снежана с трудом преодолела гипнотическое притяжение воды, перевела всё ещё мутный взгляд на деда, несколько раз моргнула. «Прямо как сова, которую вытащили на свет», – с умилением подумал Волимир.

– Я не вёльва, – с лёгкой обидой протянула девочка. – Они были старыми и мрачными.

Дед поднял руку и бережно убрал с юного, но уже очень серьёзного лица своей внучки льняную, или как сейчас модно говорить, платиновую прядку. Её глаза наконец-то окончательно прояснились и сфокусировались на дедушке.

– Ну, это лишь современные домыслы, – улыбнулся он. – Вёльвы были ведуньями.

– А разве не прорицательницами? – удивилась Снежана.

– Верно, – согласился Волимир.

– Тогда причём тут ведьмы? – продолжала недоумевать девочка. Вёльвы вроде только предсказывали, а не варили зелья.

– Я не сказал, что вёльвы были ведьмами, – мягко поправил её дед. – Я сказал, что они были ведуньями. Это разные вещи.

Снежана снова моргнула и склонила головку набок. Ей стало интересно.

– И в чём разница? – спросила она.

– Ведьма – ведает тайное, хранит секреты и знания, – чуть нараспев принялся пояснять дедушка своим сильным и красивым голосом. – Она хранительница всего заповедного: от лесов и природы, до знахарских искусств. А ведунья – водит и проводит. Она ходит между мирами, видит сокрытое, знает тайные тропы. Ведунья становится проводником особых сил. Может увести кого-то в неведомые дали или, наоборот, вывести назад даже с того света. Она способна видеть вне времени, прозревать прошлое и будущее, читать людские души, подмечать суть вещей, раскрывать их природу.

Снежана в очередной раз моргнула. Бархатистый и мягкий голос деда заворожил её, погружая в мир грёз, в котором разворачивались живые картины того, о чём он говорил. Девочка всерьёз задумалась над сказанным. Волимир не мешал внучке осмысливать новую информацию. Он никуда не спешил, терпеливо дожидаясь ответной реакции. Наконец Снежана благосклонно кивнула:

– Хорошо, ведуньи мне нравятся. Но причём тут я и вёльвы?

Дед тоже склонил голову набок, зеркально отражая позу внучки, улыбнулся и ответил:

– У них часто были светлые волосы, а глаза отливали льдистой голубизной. Но встречались и такие, чей взгляд наполняло сияние сирени или фиалок, как у тебя. Это самый редкий цвет глаз, таинственный и загадочный, как ведовство самих вёльв.

Девочка продолжала смотреть на дедушку. Про глаза – это, конечно, интересно. Но она и сама знала, что обладает крайне редким оттенком, который иногда встречается у людей с признаками альбиносов. Будь в её радужках хоть чуть-чуть меньше голубого пигмента, и ходить ей с жутковатыми розовыми или, кошмар, красными глазами. А так даже ничего – симпатично. По-крайней мере, ей самой нравилось.

– А ещё, их восприятие окружающего мира никогда не бывало обычным, – загадочно понизил голос Волимир. – Вёльвы видели всё вокруг более целым, подвижным, ярким, с множеством неочевидных связей.

Снежана наклонила голову на другой бок и уточнила:

– Это как едкая музыка с белёсыми вспышками или звонкий голубой ветер?

– Именно так, – подтвердил дед.

– Интересно…, – задумчиво прошептала девочка.

Её глаза опять затуманились, чёрные точки зрачков расширились, а фиалковые радужки потемнели, напомнив Волимиру аметисты. Дед ожидал именно такую реакцию. Это было хорошо знакомо старому ведуну. Выждав немного, чтобы внимание внучки погрузилось в воображаемые дали, он продолжил всё тем же завораживающим тоном:

– Древние легенды утверждают, что так видят мир Бог. А когда смертный человек получает такую способность, то он открывает внутри себя его частичку, и сам в какой-то мере становится Богом. Ну, или его проводником и служителем на Земле. Это уже кому как больше нравится.

– Я не хочу никому служить, – поморщилась Снежана, нехотя возвращаясь в реальность. – И пророчить не хочу. И водить кого-то куда-то – тоже. У всех ноги есть. Пусть сами ходят.

– Хорошо, – не стал спорить дедушка. – Пусть ходят сами. Это ты верно подметила про ноги. Хотя, одних ног не всегда хватает. Встречаются и такие дороги, на которых даже самые крепкие атлеты могут оказаться безногими калеками. Ну да бог с ними. Лучше расскажи, что же тогда ты хочешь? Что тебя интересует и захватывает сильнее всего?

– Я хочу изучать, – решительно ответила она. – Мне интересно наблюдать, делать открытия, разгадывать загадки.

Волимир вновь улыбнулся:

– Отлично! И это тоже служение. Познавать природу, открывать её законы, изобретать что-то новое, создавать технологии, которые будут менять мир – это и ещё множество другого. Служение имеет разные формы. Просто выбирай ту, что тебе больше всего нравится. А дальше следует запустить движение и начать изменение.

– А обязательно что-то менять? – насупилась девочка.

– А тебя всё устраивает? – вопросом на вопрос ответил дед.

– Нет, – помотала головой Снежана. – Но мне не очень хочется делать что-то для других.

– Тогда делай для себя.

Дедушка хитро подмигнул внучке и наклонил голову в другую сторону, от чего его белые волосы свесились через плечо пушистым лисьим хвостом.

– Даже если ты будешь открывать тайны этого мира для себя, у тебя наверняка появится что-то интересное, что можно передать другим в обмен на те же деньги. Или возьмём науку. Чтобы вести исследования, нужна лаборатория со сложным оборудованием и разными специалистами. Быть универсалом тяжело и порой скучно. Значит, ты входишь в коллектив учёных, которые делают какие-то открытия, разрабатывают новые теории, модели или технологии. И уже это движет мир, меняя в нём жизнь. Знаешь одну шутку про науку?

Девочка медленно покачала головой:

– Что такое наука? – мягко и вкрадчиво спросил Волимир, и тут же сам ответил: – Наука – это способ за государственный или корпоративный счёт удовлетворить своё любопытство.

Снежана осторожно улыбнулась. Шутка показалась ей забавной, но она не до конца понимала, к чему ведёт дедушка.

– А зачем вообще менять мир? – спросила она. – Нельзя как-то без этого?

– Без изменений тебе быстро станет скучно, – пожал плечами дед. – Жизнь – это движение. Движение – это изменение. Поэтому изменение – это смысл жизни. Единственный смысл. Всё остальное – наносное или второстепенное.

Он вгляделся в воду, подумал и добавил:

– Знаешь, полтора века назад жили два учёных. Они оба занимались физикой и математикой. Одного звали Уильям Томсон, а второго – Рудольф Клаузиус. Независимо друг от друга, в одно и то же время они сформулировали то, что в итоге назвали вторым законом термодинамики. Суть его очень проста: тепло всегда стремиться перейти от более горячего тела к более холодному, а наоборот произойти само по себе не может. Для этого нужно какое-то внешнее воздействие. Вот так и получается, что любое разогретое тело без посторонней помощи остывает, а вот опять нагреться может, только если что-то вновь начнёт на него влиять. Теперь давай посмотрим, что такое температура? Это движение молекул. Чем быстрее движутся молекулы, тем горячее вещество. То есть, если ничего не делать, то рано или поздно движение всех молекул остановится, и вселенная застынет в холодной неподвижности. Это называют эффектом тепловой смерти. Но если во вселенную постоянно добавлять какое-то новое движение, то жизнь будет продолжаться потенциально вечно.

– Я чего-то не видела, чтобы суп в комнате смерзался в ледышку и умирал, – скептически заметила Снежана.

– Это потому что на него постоянно воздействует окружающий воздух, – дед загадочно пошевелил пальцами. – А ещё в нём бегает и занимается своими делами целая куча бактерий, для которых суп – дом родной. Прокипяти его, помести в абсолютно изолированные от всего условия, и он застынет. В ледышку, конечно, не превратиться. Но однажды просто распадётся на составляющие.

Девочка сморщила тонкий носик, представляя себе, сначала кучу деловитых бактерий в рабочих спецовках, а затем распадающийся бесцветным порошком суп.

– Ну а так он стухнет и тоже однажды исчезнет, – не сдавалась она.

– Верно, – улыбнулся дедушка. – Но его молекулы никогда не остановятся. Они будут находиться в постоянном движении и в постоянном взаимодействии. Форма супа всё время будет меняться, вещества распадаться и пересобираться в новые соединения. В итоге суп исчезнет, а на его месте образуется нечто совершенно другое. Кстати, в абсолютно чистых условиях он не стухнет. А в глубокой заморозке просуществует очень долго. Правда, если ты его разморозишь лет через тысячу, вот тут и выясниться, что суп прямо на твоих глазах расползётся в киселеобразную однородную массу.

– А что, кто-то замораживал суп на тысячу лет? – с любопытством и толикой ехидства уточнила Снежана.

– Про суп не знаю, – лукаво улыбнулся Волимир. – А мамонтятину размораживали. Пока туша была замёрзшей, то с виду вроде и ничего. Один мужик даже пробовал. Но стоило мясу полностью оттаять, как оно расползлось киселём. Все клетки в мягких тканях вымерзли, и их оболочки разрушились. В замороженном виде их форму держал лёд. А затем растаявшая вода размыла всё в кашу.

– Круто, – оценила внучка.

Дедушка выждал несколько секунд и подытожил:

– На научном языке подобные процессы называются энтропией. Существует она во всём, не только внутри вещества. Человеческое общество или психика тоже может подвергнуться этим разрушительным процессам. Будет сначала угасание, затем застой и в итоге распад. И единственная сила во вселенной, которая способна сопротивляться энтропии – это сила разума. Подвижного, живого разума, который познаёт, ищет новое и меняет окружающий мир.

– А как это может быть в психике? – не поняла девочка.

– Очень просто, – охотно пояснил дед. – Сядь на попу, сложи руки и ничего не делай долго-долго. Сначала тебе станет скучно, затем твоё тело ослабеет, мышцы уменьшатся, за телом ослабеет и разум, мозг начнёт разрушаться и упрощаться, выключая целые участки за ненадобностью. В итоге ты умрёшь.

Снежана задумалась. Жутковатая картина её впечатлила.

– Но ведь все и так рано или поздно умрут, – тихим голосом заметила она.

– Вероятнее всего, – безразлично пожал плечами Волимир. – Но вот насколько длинной, насыщенной и интересной будет твоя жизнь?

Он хитро подмигнул внучке.

– И у вселенной, получается, всё то же самое? – недоверчиво уточнила девочка.

– У вселенной всё, конечно, не так быстро, как у человека, – усмехнулся дед. – Но и она может умереть, если в ней прекратятся изменения. Они жизненно необходимы для всего вокруг: и для вселенной, и для нас.

Волимир протянул руку и быстрым движением взбаламутил воду в бочке. Глаза Снежаны широко распахнулись, а спина выпрямилась в струнку. Ей показалось, что всё тело взорвалось и закипело тысячами пузырьков. Но удивительно – это было даже приятно. В ушах всё ещё стоял отзвук мелодичного плеска воды, словно рядом зажурчал стремительный прозрачный ручей, звонко и мягко бегущий по гладким сероватым камушкам. Девочка обожала этот звук. Но она не поняла, как дедушке удалось столь точно его воспроизвести рукой в бочке. У неё так красиво никогда не получалось.

– Я только что внёс изменение в эту воду, – услышала она мягкий голос деда. – Мне захотелось добавить в неё бурный поток горной речки, и я это сделал. Теперь вода здесь немножко изменилась. У неё появился другой заряд. Слабый. Ещё несколько минут, и он сойдёт на нет. Но я и не стремился полностью трансформировать тут воду. Лишь на время, чтобы показать тебе, какие интересности может нести в себе изменение.

Он подался вперёд и наклонился к самому лицу внучки. Их взгляды встретились, и Волимир со вкусом произнёс:

– Движение запускает изменение. Изменение поддерживают внутри живой огонь. Благодаря этому, ты всегда сможешь ощущать вкус жизни, и тебе никогда не будет скучно. Главное – используй эту силу разумно. Бестолковое перекрашивание всего подряд по десять раз на дню – это не изменение, это суета. В любом изменении всегда важно знать, чего ты хочешь получить, и важно видеть, как оно движется от малого к большому. Тогда ты будешь в центре яркого потока, и сможешь им рулить так, как сама пожелаешь.

Снежана медленно кивнула, не в силах отвести взгляд от гипнотических глаз деда. Те сияли яркой голубизной прозрачного неба.