Глава 1
Тамаш – Эрнальд, знакомство
Дорога плавно повернула, и густое полотно дубравы распахнулось навстречу ухоженной вырубке, упиравшейся дальним концом в городскую стену. Серая, прогретая солнцем земля исходила теплом и запахом пыли. В тени деревьев, у самой кромки леса, застыла одинокая худая фигура. Мужчина постоял, оглядывая утоптанные колеи, поправил небольшую сумку, отряхнул пыль с черного подола и зашагал в сторону города.
Вскоре его обогнал крестьянин с возком кур.
– Уважаемый! – окликнул его незнакомец, и крестьянин неохотно остановился, – не подскажете, есть ли здесь постоялый двор?
Мужик недовольно почесал бороду, раздосадованный остановкой, но осекся, разглядев одеяние.
– Как же жь нетуть, ваш лекарство? Обязательно есть! Тудава курей вот везу, – он гордо указал на пеструшек, – а так это вы, стало быть, в город… ну, дык… это… завтра у головы нашего праздник: дочка евона, Мальтиша, замуж выходить.
– Не подскажешь, милейший, как пройти к этому заведению?
– Дак как же не подскажу? Вот прямо и идите, там-то он и стоить, – крестьянин запнулся и опять запустил пятерню в бороду, – да только не столують они сегодня, ваш лекарство. Праздник-та завтра.
– Есть у кого на постой спроситься?
– Дак вы Сесилю спросите, вдову Нигелеву! Она давеча пилигримов приютила. Да и пиво ейное попробуйте – со всего города за ним ходют. Ой, – спохватился крестьянин – бывайте, ваше лекарство, спешить мне надо, – и прикрикнув на ослика, засеменил дальше.
Лекарь проводил его задумчивым взглядом и пошел следом.
Возле города он с удивлением разглядел, что зеленая поросль, которую он сначала принял за дикий кустарник, оказалась ухоженными садами, разбитыми прямо под городскими стенами, а сама стена была вовсе не единой, а состояла из притертых друг к другу фасадов – разнородных и неровных, с окошками и дверьми, выходившими прямо в сады.
Пройдя ворота, вбитые прямо в стены соседних домов, он оказался на небольшой площади, вымощенной покатыми черными валунами. Внутри каменные дома стояли также плотно, и расходились от площади широкие светлые улицы, которые дальше снова разветвлялись многочисленными проулками и закутками.
Лекарь огляделся, осматривая новое место. Город, как город: шумный, суетливый, немного неряшливый – еще один из многих на его пути. Он выбрал улицу пошире и пошел наугад, с любопытством глядя по сторонам. Строения, удивительно разнообразные, сплетались в диковинный каменный лабиринт, в котором бурлил шумный людской поток и разносился перестук из ремесленных лавок. Выхватив из потока пробегавшего мальчонку-разносчика, лекарь уточнил дорогу и двинулся к северной окраине.
Пройдя с половину небольшого совсем города, он с удивлением отметил, что не встретил ни единого деревянного сруба или хотя бы мансарды, а шум работы ремесленников здесь, далеко от ворот, казался еще сильнее, оглушая отвыкшего от городской суеты путника. Улицы, удаляясь от центра, оставались такими же оживленными, а дома не делались хуже, как это часто бывает в больших селениях, а лишь несколько мельчали, уступая центральным размерами и отделкой. Дороги, даже самые мелкие, были вымощены все теми же черными валунами.
Лекарь потер переносицу, силясь припомнить название города, выбитое витиеватыми буквами прямо у ворот, но голова гудела от непривычной суеты, и память не могла сложить ускользающие завитушки. Устало вздохнув, он припомнил, что в паре дней пути к северу, вроде, должны быть Черные каменоломни, снабжавшие город камнем, и выбросил назойливую мысль из головы, сосредоточившись на поисках неизвестной Сесилии.
После нескольких неудачных попыток он вышел на правильную улочку, тянувшуюся к внешней линии домов. Дом Сесилии стоял в конце этой улицы и внешним фасадом составлял часть городской стены, заметно отличаясь от окружавших его построек внушительными размерами.
Лекарь подошел, поднялся по широким каменным ступеням и постучал в дверь.
Некоторое время ничего не происходило, но затем из глубины дома послышались быстрые уверенные шаги, и дверь внезапно распахнулась, едва не снеся худого лекаря. На пороге застыла недовольная крупная женщина лет сорока: широкая, плотная, со следами муки на румяном, блестящем от пота лице. Одной рукой она держала дверь, а второй подпирала пышный бок. Темные волосы выбились из-под яркого платка и налипли на мясистую розовую шею.
Сесилия раздраженно уставилась на посетителя, но, заметив золотые нити по черному вороту, смягчилась:
– Зачем пожаловали, ваше лекарство? – вежливо, но без радушия поинтересовалась она.
– Люди сказывают, что вы берете на постой.
– Люди много чего сказывают, – строго ответила хозяйка, и добавила уже мягче, – но вам не откажу, хоть и тесновато у меня в праздник.
Она отступила, пропуская его внутрь.
– Благодарю вас, любезная, – лекарь галантно поклонился, – к вашим услугам, если кого подлечить понадобится.
Хозяйка нервно хохотнула:
– Не до хвороб нам нынче. Отдыхайте. Опосля налечитесь.
И она по-домашнему, уверенной рукой подхватила его под локоть и повела широким коридором.
– Как величать-то вас, господин лекарь?
– Всерадетель Тамаш.
Хозяйка удивленно уставилась на гостя. Затем перевела взгляд на тонкую полосу золотых символов, вышитых по вороту балахона, и ахнула, разглядев в золоте другую вышивку – черным по черному слева от тесьмы, слегка поблескивая, в золотой рисунок вплетались две крохотные ладони, державшие черную сферу.
– Большая честь, – почтительно поклонилась она, – располагайтесь, господин всерадетель.
Она вывела лекаря в уютный сад, высаженный прямо под городскими стенами и обнесенный плотным дощатым забором. Под раскидистыми яблонями стояли простые деревянные столы и разномастные стулья, принесенные, как видно, отовсюду, где только нашлись: красивые резные стульчики, грубые табуреты, ящики, длинные лавки и просто широкие доски, перекинутые между колодами. Все стояло вперемешку, но людей было много, и все, казалось, были довольны обстановкой и угощением.
Сесилия усадила гостя на табурет под старой яблоней и решительно направилась к дому, на ходу раздавая указания расторопной ребятне, сновавшей между столами. Тамаш вздохнул и с наслаждением вытянулся. Ноги гудели, голова слегка кружилась, но в тени было прохладно, на столе вкусно пахло едой, а перед ним уже стояла большая кружка холодного темного пива. Тамаш благодарно проводил взглядом шуструю девчушку, и одним духом осушил половину кружки, после чего, довольно крякнув, выпил вторую половину и блаженно откинулся к теплому душистому стволу. Девочка-помощница, пробегая, ухватила пустую посуду и через пару минут уже поставила перед ним вторую кружку и большую тарелку мясной похлебки с добрым ломтем свежего хлеба.
Тамаш теперь уже медленно, жмуря глаза от удовольствия, принялся за пиво. Оно и вправду было отличным. Сделав пару глотков, он придвинул тарелку и втянул восхитительный, густой аромат свежеприготовленного мяса. Рот наполнился слюной. И Тамаш принялся за еду, с интересом поглядывая по сторонам.
В саду царило благостное сытое оживление. Дородные, опрятные купцы из небогатых гильдий мирно соседствовали с теми же каменщиками и ремесленниками, такими же благовидными и опрятными. За дальним столиком сидели давешние пилигримы: молчаливая компания в потрепанных серых рясах и с ними худенький паренек в побитой ржой кольчужке – сопровождающий, вероятно. Пилигримы молча ели, а бледный парнишка сидел на перевернутой бочке, грустно понурив голову.
Тамаш доел похлебку и снова принялся за пиво. Когда кружка опустела, он знаком показал девочке, что больше не нужно, и откинулся к яблоне. Желтое послеобеденное солнце теплыми брызгами просеивалось сквозь яблоневую крону и вспыхивало яркими цветными пятнами под закрытыми веками. Тамаша потихоньку сморило сном.
Очнулся он от осторожного потряхивания и с трудом разлепил глаза. Девочка-помощница испуганно заглядывала ему в лицо.
– Вы в порядке, ваш лекарство?
– Все хорошо, задремал с дороги, – Тамаш с трудом сосредоточил взгляд и сам удивился, как это он смог так крепко заснуть.
– Пойдемте, вашество. Мама велела вас в комнату проводить, – девочка потянула его за рукав, и Тамаш послушно поднялся.
Они прошли через сад к дому и поднялись на третий этаж на чердак.
– Мама просила извинять – других комнат нет, – виновато пробормотала девочка, отворяя хлипкую дощатую дверь.
Тамаш остороженно заглянул в небольшую мансарду и с облегчением выдохнул: желтый свет из окошка в крыше теплым прямоугольником расчертил узкую койку, заботливо прикрытую свежей простыней; в углу пухлой стопкой лежали сухие веники из листьев; уютно пахло нагретой соломой и деревом; из сада долетали ароматы еды. Тамаш искренне заверил, что это отличная комната, и девочка, довольная, добавила:
– Матушка велела передать: для вас налита малая купальня. Будете готовы, спускайтесь в сад.
Тамаш удивился, но поблагодарил и отпустил девочку. Обычно это он выпрашивал теплой воды и не всегда успешно, но чтобы хозяин сам предложил искупаться, да еще и в целой купальне… И тут его осенило: каменные дома, каменоломни – да он же в знаменитых Каменных Ключах! Он так увлекся работой, что даже не заметил, как добрался до одного из самых удивительных городов королевства. А дом Сесилии, любезно его приютившей – ничто иное, как городские купальни!
Тамаш скинул сапоги и с наслаждением растянулся на теплой соломе, стараясь припомнить историю края.
Город появился после того, как начали разрабатывать каменоломни – кто-то из отпрысков тогдашнего герцога наткнулся во время охоты на горячие озера, а свита быстро разнесла новость среди рабочего люда. Наиболее предприимчивые быстро смекнули, что теплая вода позволит шлифовать камни даже в зимние месяцы без особых затрат на отопление. И, вместо того чтобы транспортировать глыбы на юг, по-быстрому оборудовали мастерские прямо на источниках. А вскоре мастерские обросли городскими домами. Но источников оказалось не так уж много, и выходили они в стороне от больших дорог, и городишко так и не разросся, хотя исправно платил налог в казну уже нынешнему герцогу и приносил немалую прибыль своим горожанам.
Тамаш с чувством потянулся, снова сел и натянул сапоги. Выудив из сумки свежую рубаху, он поспешил в сад и его провели в полутемную каменную комнату с круглым окошком под потолком и большой каменной чашей, до краев наполненной чистой водой. В помещении приятно пахло смесью эфирных масел.
– Одёжу оставьте. Матушка застернёт.
Тамаш поблагодарил девочку, плотно закрыл дверь и, скинув опостылевшую дорожную одежду, с наслаждением погрузился в блаженное тепло. Прошло немало времени, пока он тщательно вымылся, отскреб посеревшие от пыли ноги, несколько раз напенил и смыл волосы, и все никак не мог поверить, что ему так несказанно повезло! Когда каждый сантиметр кожи покраснел и распарился, он, наконец, вылез и ополоснулся из ведра, заботливо приготовленного в углу. Все в нем разомлело от чистоты и блаженства, и единственное, на что он готов был потратить остаток дня – это сон в свежей постели. И, Виата всемогущая, он точно проспит до завтрашнего обеда! Ничто в этом мире не сможет заставить его передумать.
Перед уходом Тамаш аккуратно сложил грязную рубаху, накинул балахон, прихватил сумку и направился в сад с одной только мыслью о манящей ровной и чистой кровати на чердаке. Но, проходя между столами, вдруг почувствовал непривычную слабость, ноги обмякли, перед глазами заплясали цветные точки, а уши как заложило ватой, и он, наткнувшись на табурет, свалился лицом в траву.
Очнулся Тамаш от внушительных оплеух. В мутной пелене над ним плыло взволнованное, потное лицо Сесилии. Женщина крепко держала его за грудки и что-то быстро причитала на звонком южном наречии. Когда Тамаш попытался увернуться, Сесилия облегченно вздохнула:
– Ох, очнулись! Хвала Виате, заступнице хилых да хворых! Да что ж всех разобрало сегодня на обмороки!
Тамаша быстро усадили на тот самый табурет и вручили кружку воды.
– Прошу простить меня, не стоит беспокойства, – Тамаш смущенно оглядел зевак, – разомлел немного с дороги.
– Ага, – скептически хмыкнула Сесилия, – хилый этот тоже так говорил. Да только я уж навидалась бродяг недокормленных. Разомлел он! Так и уплелся, еле ноги тащил. Ну а вы что? Очухались?
– Уже все в порядке, прошу еще раз простить, – вежливо отмахнулся Тамаш, – так с кем еще нездоровье случилось?
Он уже мысленно попрощался с кроватью – как минимум, перед тем как пойти спать, нужно найти и осмотреть этого хилого, который куда-то уплелся.
Сесилия неопределенно взмахнула крепкой рукой и противно запричитала:
– Да провожатый этот. С пилигримами который. Сидел-сидел, да так и рухнул лицом в стол. Обормот малолетний. Кольчугу! Да в такую-то жару! Тьфу, полудурок в платочке. Не будь он с божьими странниками – и на порог бы не пустила!
Тамаш слушал в пол-уха, надеясь, что парень окажется обычным бродягой, сомлевшим от пива и сытной еды, и уже мечтая, как вскоре растянется на кровати.
– Я-то его размотала, платочек евоный, засаленый, да водой поплескала, – не унималась хозяйка, – так он еще и меченый какой-то. Тьфу, Виата сохрани! Скорей бы убирался! Аваим его забери!
Тамаша как молнией ударило – меченый! Все мысли о кровати улетучились в один миг. Осторожно, чтобы не выдавать волнения, он спросил:
– А где этот провожатый сейчас? Я бы хотел его осмотреть.
– Да там он, в амбаре, – она снова взмахнула рукой, – только не ходили б вы. Не марайте руки. Не приведи Виата, и вправду окажется печать Аваимова.
– Виата-заступница не по чинам раздает благости, а всякому, у кого есть нужда, – строго одернул ее Тамаш.
– Ох, и то правда! – Сесилия по-девичьи прикрыла рот ладошкой, – простите, ваше лекарство, бабу болтливую! Не со злости я, по скудоумию, богохульство сказала.
– Ладно, вижу, что не со злости, – отмахнулся Тамаш, желая поскорее закончить разговор, и Сесилия благоразумно удалилась, а лекарь направился к амбару.
Притворив дверь, Тамаш оказался в просторном пустом помещении. Внутри было темно и уютно пахло сеном. Когда глаза освоились после яркого солнца, Тамаш оглядел сарай. Сквозь тонкие солнечные лучи сновали мелкие насекомые и, потревоженные, взвихрялись желтые пылинки. На полу виднелись округлые кучки остатков прошлогоднего сена и, почти незаметный в душистом полумраке, между ними скрючился худенький паренек. Почувствовав чужое присутствие, мальчонка заворочался и тяжело затряс головой, разгоняя сон, а заметив посетителя, испуганно подскочил и, щурясь против света, зашарил под сеном. Тамаш примирительно поднял руки:
– Прости, не хотел тебя будить. Хозяйка сказала, что ты захворал, и я зашел посмотреть, если нужна моя помощь.
– Не нужна мне помощь, просто устал, – дернул плечами паренек.
– Я верю, но можно я все-таки посмотрю?
Мальчишка собрался ответить что-то резкое, но разглядев золотое тиснение, передумал. Он неохотно вылез из-под сена и вытянул здоровенный заржавленный меч. К удивлению Тамаша, ростом парнишка оказался почти с него самого, но рядом с худощавым лекарем выглядел сущим заморышем: изможденный, несуразно худой, с запавшими щеками и грязными взлохмаченными волосами. Старая кольчуга косо висела на узких плечах, а из обтрепанной и неподходящей по размеру одежды торчали тощие руки и ноги. Мальчишка поднял на лекаря большие светлые глаза и неуверенно спросил:
– Что надо делать?
– Ничего, просто дай руку.
Парень недоверчиво прищурился, но руку протянул.
Тамаш осторожно взял худенькое запястье и прижал пальцы к основанию ладони. К его облегчению, несостоявшийся вояка не был ни больным, ни умирающим, просто уставший и очень плохо питающийся подросток.
– Ты пришел вместе с пилигримами?
– Да, – буркнул мальчишка.
– Интересно. И давно вы странствуете?
– Послушайте, – пустил петуха паренек, – я просто хочу отдохнуть, пока меня не выгнали из этого амбара! – он выдернул руку, – Если я не умираю, можно мне уже лечь спать?
– Постой, – остановил его Тамаш, – я не просто так сюда пришел!
Мальчишка настороженно замер.
– В саду я кое-что слышал, и это меня встревожило.
Парнишка сжал платок, прикрывавший обтрепанный ворот, и тут же сам себя одернул и по-детски спрятал руку за спину.
– Но меня тревожит не что я слышал, – продолжил Тамаш, – а то, что это могли услышать другие.
Юноша побледнел и вдруг часто задышал. Метнулся было к выходу, отшатнулся при виде скользнувшей мимо тени, обернулся, обшаривая взглядом помещение, и с отчаянием воззрился на маленькое окошко под самой крышей, нервно переминаясь и теребя платок. Тамаш осторожно приблизился и деликатно тронул юношу. Тот на мгновение замер и вдруг облегченно выдохнул, сгорбившись и словно бы весь смягчившись. Мышцы его расслабились, дыхание успокоилось, а взгляд прояснился и из затравленного стал просто обеспокоенным.
– Легче? – спросил Тамаш.
Парнишка кивнул.
– Значит, это все-таки правда?
Мальчишка упрямо поджал губы и сердито зыркнул из-под грязных волос.
– Я не тот, кого тебе стоит бояться, – улыбнулся Тамаш и поднял к световому лучу левую руку, одетую в тонкую перчатку с обрезанными пальцами.
Мальчонка вытянул длинную шею. Тамаш развернул ладонь тыльной стороной к свету и оттянул край перчатки, обнажив полоску кожи с вереницей черных символов, выходивших из-под рукава и сбегавших на кисть, скрытую перчаткой.
Мальчишка ахнул.
– Знакомо? – спросил Тамаш.
Юноша нервно сглотнул и ослабил тряпицу на шее: в лохмотьях показалась тощая ключица с вереницей таких же знаков.
– Печать Аваима… – прошептал Тамаш.
Лекарь усадил юношу, назвавшегося Эрнальдом, за отдельный столик, сбитый из высокого табурета и донышка от пивной бочки, и попросил девочку принести похлебки и кружку молока, а сам направился в глубину сада, где хозяйка что-то выговаривала излишне перебравшему каменщику. Женщина громко тараторила, по-южному раскатывая слова, и возмущенно жестикулировала, но завидев лекаря, присмирела и тревожно оглядела сад, остановив недовольный взгляд на сгорбившемся невдалеке Эрнальде. Тамаш сделал вид, что не заметил, быстро с ней переговорил и скрылся в доме.
Примерно через час, когда юноша начал опасаться, что новый знакомый передумал, лекарь вновь появился, неся в руках пухлый сверток.
– Как тебе угощение? – подмигнул он, присаживаясь к столу.
Эрнальд неуверенно кивнул и, оглянувшись, тихо спросил:
– Зачем я вам нужен?
– У нас с тобой общая проблема, Эрнальд, – ответил лекарь, прихлебывая появившееся на столе пиво, – а мне нужен помощник, чтобы найти ее решение.
– Но почему я? Кто угодно почтет за честь сопровождать наместника богини, – он указал взглядом на маленькую черную вышивку.
– Не скажи, – поцокал Тамаш, – тема деликатная и простых людей вгоняет в богобоязненный ужас… ну, или благочестивую ярость, – он отхлебнул пенный напиток, – в любом случае, ни те, ни другие разбираться в вопросе не будут. Но ты и сам это знаешь.
– Я плохой попутчик, – покачал головой парнишка.
– Ты здравомыслящий попутчик. А это куда важнее.
– С чего вы взяли?
– Ты же до сих пор жив, – улыбнулся Тамаш, – и ты единственный, кого я могу о чем-то расспросить без страха быть обвиненным в колдовстве.
– Нечего расспрашивать, – грустно пожал плечами юноша, – я сам ничего не знаю.
– В том-то и дело, – Тамаш взволнованно подался вперед, – ну же, Эрнальд! Неужели тебе не хочется разобраться во всем этом?
– Мне просто хочется, чтобы этого не было!
– Но ведь, чтобы понять, как от этого избавиться, надо сначала разобраться, что это такое, – уточнил лекарь.
– И вы знаете, где искать?
– Я знаю, где точно не надо – в деревенских суевериях и храмовых проповедях.
– Как это?
Тамаш помедлил с ответом.
– Не стоит верить всему, что говорят в храмах. Я собираюсь отправиться к истокам древних легенд, через горы. В Страну Закатов.
Эрнальд удивленно вскинул брови:
– Но через горы больше нет дороги, уже лет тысячу как.
– Не совсем так. Когда-то был путь через Змеиный Перевал. Если судить по старым картам, он разделял Хребет на северную и южную часть и доходил до самой закатной страны.
– Это тот, что выходит одним концом в земли даллов?
– Ого! В сельских школах такого не рассказывают, – Тамаш хитро прищурился.
– Я же северянин, – смутился Эрнальд, – люди разное болтают.
– Как бы там ни было, но ты прав – перевал выходит в земли даллов, и, чтобы туда попасть, надо пройти предгорьями по окраинам их земель.
– Это невозможно, – категорично заявил парень, – ни один нормальный человек не полезет на земли даллов.
– Эрнальд, – спокойно возразил Тамаш, – как долго ты рассчитываешь прятаться от неизбежного? Удача – женщина непостоянная. Рано или поздно каждый из нас встретит свой ручеек с камнем на шее, и никто уже не посмотрит ни на твои, ни даже на мои заслуги. Не лучше ли попытаться изменить судьбу?
Эрнальд медлил с ответом.
– Еду поровну, – добавил Тамаш.
Эрнальд сглотнул, но снова промолчал.
– И горячая ванна.
При этих словах глаза юноши вспыхнули, и, словно не веря своим ушам, он подался вперед и тихо переспросил:
– Ванна?
Тамаш уверенно кивнул:
– Да, прямо сейчас. Я договорился.
Эрнальд покосился на низенькую пристройку с купальнями и тихонько прошептал:
– Виата-благодетельница… Ладно, согласен.
– Я надеялся на это, – с улыбкой ответил Тамаш, – тогда тебе пригодится вот что!
Он ловко перекинул пухлый сверток, и юноша удивленно развернул тряпицы. В руках у него лежали поношенная, но чистая и крепкая рубаха с высоким воротом и грубые домотканые штаны, в которые были завернуты сапоги – тоже поношенные, но вполне приличные и, в отличие от его собственных, целые. Тамаш ободряюще махнул в сторону купален и, довольный, вышел из сада.
***
Обжигающая вспышка расколола тьму и вырвала меня из небытия. Я слаб и слеп, члены мои беспомощны, а рот нем. Пронзенный светом, я силюсь вернуться обратно в благословенную тьму и забвение, но свет заполняет меня, обжигает и лишает последней воли, а тьма все ускользает, оставляя задыхаться в яростном безумии беспощадных всполохов. Назойливый, нескончаемый и бессмысленный, сияющий водоворот затягивает мой беспомощный дух, свивается кольцами и охватывает своими петлями, оплетая пульсирующими змеями света. О, Свет! Когда же ты стал так жесток!? Я не знаю, сколько это продолжается, тону… задыхаюсь в безжалостных зарницах. Свет настойчив, он давит меня, сжимает все крепче. И вот уже тошнотворный хоровод не дает мне вздохнуть, рот раскрыт в беззвучном вопле, мне нечем дышать, а вокруг разливается бордовый ужас.
***
Тамаш очнулся, конвульсивно хватая ртом воздух. Липкий холодный пот пропитал соломенный тюфяк, принесенный с вечера. Мысли роились в сознании, потрясенном поразительно реальным кошмаром. Руки слегка подрагивали, а грудную клетку свело болезненным спазмом, будто он действительно только что задыхался в смертельном захвате. Он несколько раз шумно вздохнул, собрал рассыпавшиеся волосы и перетянул ремешком на затылке. На улице было еще темно. Окно, прорезанное прямо в крыше, по хорошей погоде было открыто, а тяжелая рама, затянутая бычьим пузырем, лежала здесь же, в глубине, под самым скатом. Тамаш поднялся и, стараясь не разбудить спящего на кровати Эрнальда, встал под окном, ловя ртом прохладный ночной воздух.
Среди привычного ночного шуршания ему вдруг почудились приглушенные голоса. Он привстал на цыпочки, ухватился за край окна и, подтянувшись, высунулся повыше: точно, внизу под стеной дома тихо переговаривались несколько голосов. Он узнал глубокий голос хозяйки, двое других собеседников были неизвестны. Тамаш взволнованно прислушался —разговоры в такой час ничего хорошего не сулят.
Лекарь тихо спрыгнул обратно в комнату и, не дожидаясь продолжения, потряс Эрнальда за плечо. Юноша испуганно подскочил, но лекарь прижал палец к губам и молча кивнул в сторону окна: голосов стало заметно больше. Парень округлил глаза и, затравленно озираясь, бросился к двери, но Тамаш цепко ухватил его за руку и покачал головой. Огромные глаза юноши стали еще больше, рот скривился от страха, он часто задышал и, казалось, вот-вот рухнет в обморок. Тамаш усадил мальчишку на кровать, всучил сапоги, обулся сам и перекинул через плечо сумку. Когда Эрнальд был готов, лекарь протянул ему кинжал с ножнами, выменянный вечером на старый меч и кольчугу, и встал под окном, жестами показав, чтобы выбирался на крышу. Подсадил его и сам протиснулся следом. Голоса внизу стали тише, а потом и вовсе скрылись в доме. Тамаш осторожно полез вверх по черепице, Эрнальд не отставал. Перебравшись через конек, оба замерли.
Через несколько мгновений они услышали, как заскрипела дверь и несколько человек с грохотом ввалились в каморку, но обнаружив пропажу, бурно выместили досаду на единственной кровати, а голос Сесилии громко запричитал:
– Пресветлая Матерь, заступница наша! – от волнения раскатистый южный акцент стал еще сильнее, – Пропал всерадетель-то! Ох, прибрала его нечестивая Тьма. Сохрани нас Виата-благодетельница!
– Да, можт, пригрезился тебе всерадетель-то? – грубо оборвал ее хриплый мужской голос, – никто, окромя тебя, ни меченного, ни радетеля того не видал.
– Да как же не видали-то? Полный сад был, когда он того, в обморок свалился.
Дружный хохот заглушил голос Сесилии.
– Хорош всерадетель, – отсмеявшись проговорил все тот же хриплый голос, – ладно, Сесилия, завтра пиво поставишь за беспокойство.
– Мужики, – прогнусавил новый голос, – у козлопаса давеча брага поспела. Авось навестим?
– Козлопасу, значит, тоже пива поставишь, – просипел первый, – за то, что мы его разбудим. Айда, мужики.
И продолжая язвить, они шумно удалились. Вскоре на улице послышались недовольные голоса, и снова стало тихо.
– Почему они ушли? – одними губами спросил Эрнальд.
– Боятся, – пожал плечами Тамаш, – спящего скрутить – это тебе не гоняться по ночам за проклятыми. К тому же праздник у них сегодня.
– И что теперь делать?
– Спустимся обратно и выйдем потихоньку, – снова пожал плечами лекарь, – никто все равно ей не поверил.
Выждав для верности еще немного, они поднялись до конька и уселись верхом. В это время снизу снова послышался шум, и из окна внезапно заструился теплый свет. Тамаш с Эрнальдом застыли. Снизу забубнил недовольный мужской голос. Затем что-то увесисто стукнуло. Послышался скрежет. И в сопровождении громкого сопения из окна медленно показалась тяжелая дубовая рама. Когда рама перевалилась на черепицу, в проеме показались две руки, поправили раму, притерли ее в глубокий паз и с силой дернули вниз, вгоняя вровень с крышей. После чего звуки затихли, и на крыше воцарилась темнота.
Ночь близилась к концу, усталые звезды тускнели, спеша укрыться в ускользающей темноте, а дыхание рассвета уже ощущалось невесомой пеленой на восточном крае неба. Далеко на северо-западе небо расчертили две упавшие звезды.
– Что теперь? – шепотом спросил Эрнальд.
Тамаш внимательно осмотрелся: в саду, среди раскидистых яблонь, ярдах в трех от дома росла высоченная старая липа. Ее ветви тихонько шуршали по крыше свежей листвой и уже начинали распространять тот особенный сладкий аромат, которым окутывается северный край в начале лета. Но липа стояла слишком далеко, и ветви, нависающие над черепицей, были слишком тонкими, чтобы выдержать взрослого мужчину. Тамаш с сожалением отбросил эту идею и продолжил осматриваться. Соседние дома, куда более низкие, чем внушительный особняк вдовы, были оснащены по углам выступающими трубами. Каждый дом имел водосточный желоб вдоль крыши и выходящую на ярд-полтора от стены водоотводную трубу. Он осмотрел свою крышу и с радостью понял, что и в доме Сесилии позаботились об отведении дождевой воды, а каменные желоба, в которые упиралась черепица, заканчиваются мощными железными трубами, ярда на два, не меньше, отходящими от углов дома с трех сторон, четвертый же угол терялся в густых ветвях липы.
Тамаш махнул рукой и начал спускаться в сторону дерева, где с облегчением обнаружил четвертую трубу. Он ухватился покрепче, перекинул через нее ноги и, повиснув вниз спиной, потихоньку двинулся дальше. Труба неприятно покачивалась, но Тамаш продолжал ползти, пока не оказался у сливного отверстия. Скудный предутренний свет не давал как следует разглядеть, за что можно ухватиться, и Тамаш, покрепче стиснув трубу коленями, отпустил руки и зашарил по сторонам, надеясь поймать сук потолще. Труба нехорошо поскрипывала, мышцы быстро свело от напряжения, а толстые сучья все никак не попадались. Тамаш в отчаянном усилии вытянулся, насколько мог, и наконец ощутил под пальцами крепкий сук. Он облегченно выдохнул и осторожно перебрался на дерево. Отдышавшись, он шепотом велел Эрнальду следовать за ним, но, когда юноша дополз до конца трубы, оказалось, что из-за разницы в росте ему никак не дотянуться до надежной опоры. Тамаш подполз обратно и шепотом скомандовал:
– Держи сумку, я тебя подтяну.
Тамаш ухватился покрепче и перекинул Эрнальду лямку от сумки. Но едва тот поймал ремень, как потерял равновесие и начал сползать.
– Быстрее! Дай руку!
Тамаш рванулся вперед.
Эрнальд схватил лекаря за руку, и в тот же миг ноги его соскользнули. Охнув, он рухнул вниз. Тамаш вцепился в худое запястье. Руку рвануло в плече. Вниз посыпались мелкие ветки. На мгновение все замерло.
– Эрнальд, – позвал лекарь.
Белый, как полотно, Эрнальд, глядел на него снизу вверх. В другой руке парнишка все еще сжимал лямку сумки.
– Перекинь сумку через плечо, и давай мне вторую руку, – распорядился Тамаш
Мальчишка медленно выполнил приказ.
– Постарайся найти опору, я не смогу тебя подтянуть.
Тамаш начал потихоньку раскачивать его, и Эрнальд нащупал надежную опору. Затем осторожно отпустил одну руку, ухватился за ветки, также осторожно отпустил вторую и, медленно переступая, подобрался к стволу.
В молчании они спустились во двор, где еще несколько часов назад так сытно и радушно их кормила хозяйка.
На земле Тамаш первым делом забрал свою сумку и проверил содержимое, после чего огляделся и приметил за амбаром высокую силосную кучу. Также молча, стараясь держаться в тени, они тихо пробрались к куче. Лекарь подсадил парнишку, помогая перебраться через забор, подтянулся сам и спрыгнул на другой стороне. Перед ними лежал неширокий, шагов в триста, луг, который тянулся вправо, сколько хватало глаз, слева шагов через пятьсот луг упирался в картофельное поле. Впереди за лугом поднималась темная стена деревьев.
– Ну что, доберемся до леса, считай, спасены, – бодро объявил Тамаш, – Побежали! – и он рванул с места.