Волчье небо

Я, как обычно, умудрилась взять цикл с четвёртой книги. На сюжетное понимание книги это повлияло несущественно: осталось 1-2 вопроса, легко разрешимые при чтении по порядку. Не пострадало от этого и моё общее восприятие книги.Неожиданно своеобразным оказалось это городское фэнтези времён Отечественной войны. В центре – ещё не семья из четырёх покалеченных войной человек и мечущаяся по родному городу в поисках потерянной семьи то в образе кошки, то в личине умершей девочки Таня. Дети-сироты, инвалид без точки опоры, прямолинейная и закомсомоленная завуч, волшебные куколки и инфернальные персонажи кажутся второстепенными (но важными!) на фоне побитого города. Где его парки? Где его каналы? Где его золото? Где его музыка? Где его смех? Таня, вернувшаяся из …(я же читала только чётвёртую книгу) не узнаёт его. В каждом переулке – темнота и смерть. В каждом доме – горе. Разрушенный и развороченный город отражается в таких же разрушенных и развороченных судьбах, в пустом рукаве красавицы Людочки, в диких глазах Шурки, в молчании Сары, в одиночестве соседки, в беспомощности дяди Яши. Город накрыло волчье небо, под которым дети вырастают в диких зверей. Рваные короткие предложения поначалу с трудом складываются в стройный текст, а затем очень органично и созвучно, как отрывистый лай огрызающихся волчат, сопровождают события. Завораживающе перекликается мистика с реальностью, пугает Король игрушек своей потусторонностью, ожившие мифы вызывают мурашки. А Шурке не страшно: он ищет сестру. Ищет везде: рядом и по другую сторону. Бросается Бобка в спасительный фантазийный мир, где есть то, что дорого тебе. Кружит вокруг Таня. И как странно всё обрывается свистом пуль. Но это значит, что будет ещё книга. Это значит, здравствуй, цикл.

Но Самсон сказал им:теперь я буду прав пред Филистимлянами, если сделаю им зло.Суд. 15:31944 год. Третий год Великой Отечественной войны. Юлия Яковлева со скрипом признала за советским народом право на насилие. Вот только кому использовать это право, если советская армия выглядит пушечным мясом («Командир поднял руку. Строй перешёл на неслышный кошачий шаг. Теперь Шурка видел, как они все напряжены. Теперь различал: у одного страх, у другого отчаяние, у еще одного – безумную надежду: „Может, в этот раз не я… я не в этот раз“. Командир резко махнул. Строй побежал»), а единственная батальная сцена выглядит как месть одиночки?С мирной жизнью в сказке обстоит немногим лучше. Как-никак, среду обитания отстояли, а природные инстинкты при любой системе берут своё. Но всё же на первый план выходит бедность, дефицит мужчин, внезапные смерти «от истощения сердца», платное образование (в реальности таковое было, начиная с 8-го класса, а от платы можно было избавиться, став отличником, но зачем это объяснять, когда можно ворона-Сталина попинать?). А поскольку война неотделима от деградации, не удивляйтесь, дорогие родители, словам «ср*ть» и «пошла в ж*пу».Чтобы хоть как-то разобраться в сюжете, надо прочитать «Краденый город» с моралью «в Блокаде виноваты ленинградцы» и «Жуки не плачут» с моралью «родина – мать-уродина». В центре всё те же Таня, Шурка и Бобка. Плюс ещё приёмная сестра Сара – без речей и сколь-либо активных действий (ну нужен был автору ребёнок войны, а что с ним делать она не знает). Судьба снова сводит их в Ленинграде. Дело за малым – найти друг друга. Прибегать к помощи государства бессмысленно: ребята живут двух мирах – действительном и призрачном (и иной раз ведут себя так, будто война их не коснулась). Остаются мистические силы и Король игрушек, разумеется.Таня превращается из кошки в человека и цинично-практично идёт в армию с документами, взятыми у трупа: нужна легализация положения, еда, ночлег. Шурка и Бобка всё больше отбиваются от рук. (Война, конечно, заставляла преждевременно взрослеть детей, но только не этих). Впрочем, если история Тани даёт надежду на перевоспитание героини и раскрывает трагизм войны, то очередные приключения пацанов в параллельном мире выглядят таким бредом и маразмом, что даже не знаешь, смеяться над этим или плакать. Разбавляет этот маразм политический подтекст. С этой целью в сказку введена завуч мужской школы Капустина Елена Петровна – горластая, нахрапистая, искренне верящая в идеалы Партии и тупая, как пробка, посему задолбавшая соответствующими лозунгами всех – от читателей до персонажей.Финала в сказке нет. Даже открытого. Всё обрывается на самом драматичном месте. А дальше будет уже другая история.

Сказать «Горшочек, не вари» по отношению к циклу Юлии Яковлевой было бы слишком грубым. Автор работает над темой, находит своего издателя… Но от четвертой повести у читателя остаются одни междометия. У конкретного читателя, который доверчиво ждет, чем же завершилось возвращение главных героев в освобожденный Ленинград.В 1944 году город живет не нарядной, но всё же спокойной жизнью. Яковлева рисует патетические картины восстанавливаемого Петергофа. Но как-то не слишком резко, будто зная, что дворцы и фонтаны возродятся и вновь засверкают своим великолепием. Персонажи этого знать не могут, поэтому сочувственно вытаскивают золоченых Самсонов из земли так, будто участвуют в колхозной страде.А Шурка сопротивляется школьной системе и тоскует по пропавшей сестре. Как-то непоследовательно Яковлева забывает разгромить советский строй. В первой книге у нее шагали зомбированные пионеры, в третьей – маялись от докучной пустопорожности школьники в эвакуации. А тут по-строевому грубый, но безобидный физрук, проницательная и мягкосердечная, интеллигентная директор да карикатурная завуч. Такие до идиотизма идеологически загипсованные Елены Петровны действительно встречались и встречаются в любой системе. Писательница даже не постеснялась поиздеваться над ее внешностью, слепив неуклюжее, нелепое существо, ударив по самым больным женским местам. Сказка всё стерпит?И милиционеры тут какие-то адекватные. Да, мир остается жестким, недружелюбным, но вполне объяснимым без всякой пропагандисткой идеологической подоплеки. Зато фантастическая чертовщинка, подкупавшая своим безудержным сюрреализмом в начале, засбоила и сдулась.Яковлева попыталась продолжить использование фантастического механизма с путешествиями через картины, но на маленького Бобку с задатками уличной шпаны просто не хватило печатного места, сюжет оборвался. Приключения Шурки в ночном Ленинграде с ожившими хищными сфинксами отдают дешевым слэшером. Зато демоническая загадочность Майора (он же Король игрушек) во второй половине повести слизана с визионерства Джима Джармуша и его кинематографических персонажей. Да и вообще, побег Шурки в поисках сестры с увязавшимися за ним немой девочкой Сарой и туповатой учительницей похож на типовой подростковый иностранный фильмец без особого оригинального смысла.С Таней тоже происходит полная фигня. Герои цикла фактически не столкнулись с войной как боями. Были блокадный голод и бомбежки, эвакуация, но не фронт. И тут Яковлева решила заполнить пробел. Не успела Таня из кошки вновь стать девушкой, как угодила в подвал и от созерцания останков погибшей еврейской девочки так прониклась праведным гневом, что рвется на фронт. И повторяет судьбу многих реальных героинь – из-за возраста ее не берут, но хитрость и упорство торжествуют. Взяв им погибшей, она преображается. А дальше Таню ждут приключения как в бездарном отечественном современном фильме о войне. Тяжелый труд в санитарном вагоне, девичьи трогательные мечты о мирной жизни. Вплоть до оборванного финала с кучей трупов и супергеройским крошением фашистов в одиночку.Невнятный, вымученный сюжет без всякой перспективы нашпигован чудовищными стилистическими экзерсисами. «Взгляд пролетел сквозь нее, как сквозь игольное ушко», «выпрыгнула соседка на твердую банальную почву разговора ни о чем», «мокро шипят шаги». Юлия Яковлева старается изобретать красивости, но в этой вычурности чувствуешь лишь неловкость. Будто взрослый задает упражнения детям на сочинение метафор, а те лениво сопротивляются. Как Бобка, которому никак не выучить осточертевшее и непонятное стихотворение Пушкина.В финале повести оставлен сериальный клиффхэнгер, поскольку книг задумано пять. Конечно, интересно, размажет ли Таню летящий в нее рой пуль-пчел. Спасется ли Бобка, нарушивший правила потустороннего мира. Да и какую игру ведет Майор, собравший в себе все штампы советского злодея-стиляги-шпиона… Но смысл исторически травматичных декораций уже фактически утрачен.