1. Отъезд
– Катерина! – раздался из кухни недовольный мамин голос. – Ты когда мусор выбросишь? Из ведра валится…
Дальше была какая-то непонятная тирада, которую Катя не расслышала, но даже в наушниках стало понятно, что ничего хорошего там, за бортом, её не ждёт.
– Сколько можно говорить об одном и том же?!
Нажав на стоп, Катя медленно досчитала до десяти и стянула с себя огромные чёрные наушники, подаренные отцом на позапрошлый день рождения.
– Как об стенку горох…
– Сейчас.
Ей хотелось, чтобы это «Сейчас» прозвучало громче и бодрее, но обида сдавила горло и бодрее не получилось.
Бесполезно было делать вид, что ей плевать на эту чёртову поездку.
Катя запрокинула голову, пытаясь не дать вытечь нахлынувшим слезам.
Надо было успокоиться. Не хватало ещё наговорить матери лишнего, а потом всю дорогу ехать молча.
Поджав губы, она в последний раз осмотрела свое логово.
В комнате с наглухо задёрнутыми шторами царил беспорядок. У изголовья кровати, посреди груды книг, стоял небольшой ловец снов, похожий на старинный уличный фонарь. Его многочисленные стеклянные грани, скованные чёрными линиями металла, отражали мерцающий свет ночника, горящего даже в полдень. Катя качнула подвеску и цветное стекло полоснуло по лицу ярким светом. На стене запрыгали блики, закачались тени.
Одна из граней ловца давно разбилась и превратила его в надёжный тайник. Тонкой изящной рукой Катя нырнула в отверстие и нащупав на дне браслет с деревянными бусинами облегченно выдохнула. Ловко выудив из хранилища грубоватое для девичьей руки украшение, сплошь испещрённое выжженными знаками, она надела его на руку и холодно улыбнулась.
На суровой нитке оставалось достататочно бусин, чтобы ещё немного продержаться в этом мире.
***
Настенная гирлянда освещала расклеенные над кроватью постеры, фотографии и её первые несмелые рисунки. Несмотря на бардак вокруг, Катя чувствовала себя здесь в безопасности и точно знала, что это самая уютная нора на свете.
Уезжать не хотелось.
Она цеплялась взглядом за стены и вещи, в попытке найти то, что сможет её остановить или хотя бы ненадолго задержать дома.
Взявшись за ручку двери, она вспомнила про интернет. Вернее, про его скорое отсутствие и решила напоследок зайти в сеть, чтобы…
Она не смогла себе объяснить, чтобы что: ничего кроме боли эти фотографии ей не доставляли. Катя знала, что там увидит, но в глубине души надеялась, что вдруг заметит сожаление на Его лице. Или грусть.
Или неожиданно получит сообщение, от которого сердце забьётся чаще. И тогда будет уже совершенно неважно куда и насколько ехать. Вообще ВСЁ станет неважным.
Взобравшись на кровать, она натянула на голову капюшон и уткнулась в экран. Несмотря на летнюю жару, морозило даже в тёплой толстовке.
Листая ленту, Катя невидящими глазами смотрела в телефон, где мелькали загорелые ноги одноклассников, солнце, чайки и солёные брызги Чёрного моря.
Ослепительная Юлькина улыбка без брекетов. Вот Машка лезет на скалу и одновременно позирует, демонстрируя бицепсы. Сашка лежит на полосатом полотенце, загорелая как булка. Витька зарылся в песок по шею.
Руки начали дрожать: Витька был его лучшим другом.
Она боялась взглянуть на следующий снимок и на мгновение словно оцепенела.
А потом с закрытыми глазами медленно опустила палец на экран и …школьный волейбольный мяч летит прямо в воду.
Пара кадров морского побережья.
А вот и Он…
Катя с шумом втянула в себя воздух и резко отвернулась.
Максимально быстро пролистывая фото, она старалась не смотреть. Мысль о том, что на этих фотографиях Он может стоять в воде не один, предательским холодком разлилась по телу.
***
В последнее время ей не верилось, что в жизни всё происходит всерьёз. Что поездка с классом на юг, которая должна была стать идеальным завершением учебного года, прошла без неё.
Ещё пара дней и одноклассники сядут в поезд и вернутся сюда совсем другими людьми. Чужими.
Ей не верилось, что прямо сейчас где-то шумят волны и девчонки, пытаясь перекричать друг друга, делают селфи. Без неё.
Катю словно исключили из жизни. Её нет и не будет на этих залитых солнцем фотографиях и, возможно, теперь не будет и в Его жизни: все отправленные сообщения он пометил как непрочитанные.
Она хорошо понимала, что это значит.
И что такое две недели на море тоже понимала. У них там за это время целая жизнь пролетела.
Теперь каждый раз, когда одноклассники будут вспоминать южный берег, ей придётся изображать безразличие или делать вид, что она занята своими делами. «Помнишь, как круто было? А, точно, тебя же тогда с нами не было».
Только Васька из соседнего подъезда, с которой они дружили с самого детства, могла частично понять и разделить её боль. Если бы Катя могла или хотела поделиться с ней своими чувствами, Василиса наверняка бы её поддержала. Но Катя не хотела. Да и Ваське было всего четырнадцать, вряд ли бы она смогла понять всю сложность и запутанность взрослых отношений.
На прошлой неделе Василиса попросила помочь с подготовкой к своему дню рождения, который у неё, как назло, был именно сегодня. Эта подготовка заняла почти всё свободное время и хоть как-то отвлекала Катю от мрачных мыслей.
Вряд ли Ваське так уж сильно нужна была помощь, но она, как честный человек, видя состояние подруги, не могла ей позволить умереть в постели в самый разгар летних каникул.
Она согнала Катю с кровати, раздвинула тяжёлые пыльные шторы и открыла окно, впустив городской смог. А потом заставила её вырезать какие-то дурацкие карточки из бумаги, делать именные приглашения, искать конкурсы и составлять плейлист, который на поверку всё равно оказался похоронным.
Через несколько часов у её лучшей подруги день рождения, на который Катя не сможет прийти. Хотя она должна была быть там самым важным гостем.
Вечером она скорее всего уже будет в дремучей глуши, где как сказала мама, «нет интернета от слова совсем». А ещё она сказала, что «в селе, где будет проходить фестиваль нет света, газа и, возможно, даже магазина. Правда здорово?».
Катю не интересовали магазины. Она могла запросто пережить три фестивальных дня без электричества. И даже ночёвка в душной палатке не казалась ей пыткой.
Единственный вопрос, который не давал ей покоя – «За что? Почему именно сейчас?».
«Ты не отпустила меня с классом на юг, и я смирилась, несмотря на то, что для меня это было супер важно. Эта поездка могла изменить всю мою жизнь. Да, у нас туго с деньгами, да, надо жить по средствам, окей. Но причём здесь день рождения Васьки?».
«Это вообще не требовало никаких затрат. Почему я вместо того, чтобы пойти к человеку, который меня ждёт, должна тащиться с тобой за тридевять земель в какую-то дыру, где даже элементарная человеческая потребность помыться – проблема?».
Но задать эти вопросы маме она, конечно, не смогла бы. Да и вываливать возмущение и обиды на Ваську в день рождения тоже не стала, – отписалась общими фразами. Сказала, что не сможет прийти, поздравила как смогла, накидала кучу стикеров и выключила телефон.
Весь этот мешок дерьма, который случился с ней за последний месяц, она молча и гордо увезёт с собой на край света, куда они отправляются прямо сейчас.
***
Лифт ожидаемо не работал. Он просто не мог работать в такой чудесный день. Катя, нагруженная пакетами и корзинами, спускалась с девятого этажа, рискуя скатиться кубарем прямо до первого.
«А что, это мысль… Маминым драгоценным свистулькам придёт конец и не надо будет никуда ехать. Правда, и ей, наверное, тоже сразу конец придёт».
Она остановилась на площадке пятого этажа, дожидаясь, пока мама наверху закроет дверь и увидит, что лифт сломан.
– Какого чёрта?! – донеслось сверху. Катя ухмыльнулась, перевела дух и уже увереннее зашагала дальше.
Неожиданно перед самым Катиным носом распахнулась дверь и из-за неё показалась нога и костыль соседки – вредной старушенции, которая всегда знала о происходящем в подъезде, словно всю жизнь проводила у двери. Ела, не отходя от глазка, и спала там же, моментально появляясь в центре событий, если что-то случалось.
Когда соседка появилась из дверного проема вся целиком, она тут же начала кричать маме наверх, что ей принесли платёжку с неправильными цифрами и надо обязательно свериться со счётчиком, а она сама не может, потому что слепая.
«Сейчас начнётся», – подумала Катя. Мама не сможет отказать, старуха заманит её в тёмные лабиринты своей квартиры, а Кате придётся ждать у закрытой машины с ворохом вещей под палящим солнцем.
Она стала спускаться медленней, чтобы как можно дольше не выходить из прохладного подъезда, в котором только что вымыли полы и так вкусно пахло мокрым бетоном.
Сердобольная мама действительно переступила порог старой ведьмы и исчезла.
***
Мама готова была помогать всем и во всём. И тем, кто нуждался в помощи, и тем, кто спокойно мог без неё обойтись. Она для всех и каждого была луч света в тёмном царстве.
Но только не для Кати.
Почему-то у себя в семье Елена Николаевна решительно не обращала внимания на то, что кому-то нужна.
Семья, конечно, небольшая – Катя и кот, но им тоже иногда требовалось внимание. Например, сейчас.
То, что Катиного мнения перед отъездом никто не спросил, казалось отвратительным. В конце концов, она уже не ребёнок и можно было поинтересоваться, хочет ли она вдруг ни с того, ни с сего уехать из города в медвежий угол.
Покрыться там грязью за два дня. Днём спасаться от мух, а по вечерам отбиваться от комаров величиной с кулак. А ещё от настойчивых предложений местных парней показать ей сельский клуб.
Если бы с её мнением хоть немного считались, она бы ни за что туда не поехала. Она бы заперлась на ключ, залезла под одеяло и не вылезала бы оттуда до понедельника. Ну или вылезала бы только изредка, чтоб доплестись до холодильника.
Катя представила себе пыльную дорогу, жирно удобренную коровьими лепёшками, вспомнила запах, доносившийся со свинофермы, недалеко от которой в прошлый раз их поселили, и зажмурилась.
Несколько часов на заднем сиденье старой ржавой развалюхи, а именно так выглядел их семейный автомобиль; жара и тряска по грунтовой дороге среди выжженных солнцем полей, мерзкий липкий пот, тонна влажных салфеток, – всё это никак нельзя было назвать приятным путешествием. От одних размышлений уже подташнивало.
На самом деле весь мамин хенд-мэйд, который они летом развозили по фестивалям народного творчества, можно было запросто продать в сети. Но никакие ВК и ярмарки мастеров маму не устраивали. Она бредила живым общением и прямо-таки жаждала рассказать покупателю об истории развития народных промыслов на Руси.
Стоило клиенту чуть замешкаться у её стола с глиняными игрушками, как он тут же попадал в искусно сплетённую паутину из сказок и слов.
Мама улыбалась самой искренней из своих улыбок, поправляла очелье и начинала нараспев рассказывать древнерусскую повесть, которую Катя уже успела выучить наизусть.
Она смотрела покупателю прямо в глаза и журчала словно речка. Её огромные голубые глаза и смех, похожий на звон вплетённых в волосы колокольчиков, обезоруживали даже самых вредных и скупых посетителей. Уйти от такого мастера без игрушки было невозможно.
Почему-то Катя не унаследовала от мамы ни этих глаз, ни звонкого заразительного смеха, ни лёгкой походки, ни позитивного взгляда на жизнь.
Всё, что их объединяло и почему их можно было безошибочно причислить к одной семье, так это крайне невысокий рост обеих. Они запросто могли потеряться в толпе или заблудиться в поле иван-чая. В остальном они были совершенно не похожи друг на друга, и мама любила рассказывать прилюдно, что Катю ей подбросили. Некоторые даже верили.
Но какие бы у них отношения ни были, Катя всегда знала, что мама – самый талантливый человек на свете.
Когда она на фестивалях надевала расшитый вручную «наряд до пят», то вживалась в роль сказительницы и становилась просто неузнаваемой. Даже опытные мастера поражались её артистическим задаткам и приходили полюбоваться.
Мама – потрясающий рассказчик. Готовый ответить на любой вопрос по истории, а заодно познакомить вас с десятком-другим мифов и легенд. Она играючи собирает возле себя огромную толпу любителей фольклора, а, собрав, может совершенно неожиданно начать изображать в лицах бытовую сценку из жизни крестьян N-ской губернии в дореволюционной России или вдруг запоёт какие-нибудь заклички, подыгрывая себе на окарине и попутно продавая расписные свистульки.
Короче говоря, мама – фрик. Если не знать, что у неё ещё с десяток увлечений, можно подумать, что она одержима духом славянофильства. Но на самом деле с таким же успехом она может изображать кого угодно.
В морозную новогоднюю ночь на городской площади мама выскакивала из-за ёлки в ростовой кукле Тигра, держа за руку посиневшую от холода Катю, которую совершенно некуда было деть.
Она играла самые странные роли на сцене местного Дворца культуры, пока не уволилась оттуда. Мама была тенью, зеркалом, деревом, перелётной птицей и всем, от чего отказывались задравшие нос юные актёры.
Наверняка ей всё это приносило удовольствие. Потому что денег это точно не приносило. А деньги семье, в которой после ухода отца нужно было на что-то кормить Катю и кота, нужны были постоянно.
Именно поэтому мама Кати – Горелик Елена Николаевна – работала везде, где можно было хоть что-то заработать.
Попутно она пробовала себя в разных жанрах: варила мыло, писала какие-то тексты в интернете, делала украшения из эпоксидной смолы и полимерной глины, а в последний год её сильно увлекла керамика и всё народное. Теперь она была мастером глиняной игрушки.
***
Как только Катя спустилась на первый этаж, она одновременно услышала два неприятных для себя звука.
Сначала наверху с грохотом тронулся и поехал лифт. А потом на крыльце загоготал нервный прыщавый Валерка из пятой квартиры и двое его друзей – братья близнецы с одинаково неопрятными сальными рожами и взмыленными волосами.
Близнецы как попугаи неразлучники всегда ходили вместе. Они отвратительно пахли и ещё хуже шутили. Вместе с Валеркой они составляли святую троицу из колледжа по соседству, который мама упорно называла ПТУ.
В колледже их никто не любил, поэтому Валерка с попугаями каждый день тусовались на крыльце или в подъезде, а по вечерам пили в детской песочнице и скрипели качелями.
Катя побаивалась эту троицу. Хотя бы потому, что парни были старше и физически сильнее её. Если бы однажды они захотели скрутить ей руки-ноги и отнести куда-нибудь подальше от дома, у них бы это запросто получилось.
Но она надеялась, что топорный юмор – это их потолок.
Она бы и дальше стояла за дверью, прислонившись к холодной стене, но лифт уже почти спустился на первый этаж и, боясь попасть в глупое положение, Катя вышла на улицу.
***
Как только дверь со скрипом захлопнулась, троица вперилась в неё взглядом. Эти недоумки явно смотрели не на тяжёлые пакеты и корзины, которые она продолжала тащить, а на её ноги выше колен.
«Что не так?».
Катя перебрала в голове все возможные варианты для насмешек и поняла, что на ней надеты самые идиотские шорты на свете.
Она вспыхнула и залилась пунцовой краской.
«Кем надо быть, чтобы выйти в этом на улицу?».
Шорты были совершенно нелепые, яркие и пятнистые как географическая карта мира, со стразами на заднем кармане в виде пацифика. В таких шортах было бы идеально затеряться где-нибудь на пляже в Геленджике, среди лежаков и зонтиков. А в посёлке городского типа, где каждый знал тебя с рождения, облегающие разноцветные шорты вызывали громкое перешёптывание бабушек у подъезда. Как будто она в этих шортах не из дома вышла, а в церковь заглянула. Ну и реакция парней тоже была недвусмысленной.
Поэтому Катя появилась в шортах на улице лишь однажды, после чего закинула их на антресоль, в надежде, что мама забудет об их существовании.
Но мама не забыла.
Ведь это она их раздобыла в секонд-хенде и с победоносным видом вручила Кате. Так, словно это были дорогущие чёрные джинсы из новой коллекции, которые идеально сядут на, мягко говоря, не стандартно костлявую Катину фигуру.
По молчаливому соглашению шорты приходилось иногда надевать, чтобы не обидеть маму, которая как всегда «хотела как лучше».
И вот сегодня она решила, что на фестиваль Катя должна ехать непременно в этих шортах, потому что «они лёгкие, в них не жарко в машине, они яркие, самобытные, на них не видно грязь и, вообще, тебе к лицу». Что уж такое было с Катиным лицом, что к нему шла такая одежда, было не очень понятно.
В пылу ссоры на тему отъезда Катя надела эти шорты, чтобы добить маму и наглядно продемонстрировать нелепость этой вещи. Рассказать ей, что она отстала от жизни и такое никто не носит.
Она заготовила в голове несколько убийственных фраз, которые точно должны были выстрелить, и вышла на кухню.
Катя собиралась рассказать маме насколько та – взрослая женщина – неадекватно воспринимает реальность. Что розовые пони не скачут по радужному небосклону. Хотела рассказать про личные границы взрослой дочери. Про то, что нет смысла стучаться в дверь, если ты в неё уже почти вошла. Про свободу и воздух, которого ей так не хватает.
Но из всего этого она успела только шорты надеть.
Дальше произошла какая-то ерунда и ей резко расхотелось что-то говорить.
Маму стало жалко. Она замотанная, уставшая, носилась с этими своими коробками, впопыхах заворачивала каждую игрушку в льняную тряпочку, чтобы не переколотить в дороге, попутно кормила кота и уговаривала его не скучать до понедельника.
Катя увидела эту сцену, стоя в дверях своей комнаты, и передумала. Ей стало жалко не только себя, но и их обеих.
Поэтому она зашла обратно в комнату, молча положила в рюкзак джинсы, пару однотонных футболок и любимую пижаму. А вот шорты снять забыла.
Пока Катя вспоминала своё утро, парни пришли в себя и начали отпускать едкие комментарии. Проскочить мимо не удалось.
– А кто это у нас такой аппетитный сегодня? – нараспев затянул первый попугай.
– Сколько ты за них отдала, красотка? Мы дадим больше, если ты их снимешь, – просипел, дыхнув в лицо перегаром, второй.
Близнецы перегородили ей дорогу, подойдя вплотную.
Катя согнулась под тяжестью ноши, лихорадочно соображая, что им ответить. А Валерка тем временем, оценив её наряд сзади, подходил к ней всё ближе и уже дышал в шею.
Еще немного и она окажется зажатой в тиски мерзкими потными вонючими придурками.
Прямо у себя перед лицом она увидела одинаковые гнойники на висках близнецов, их лоснящиеся подбородки, усеянные чёрными точками, и жиденькие бородёнки.
Катя попробовала дёрнуться, но близнецы схватили её за бока так сильно сдавив ребра, что она не смогла вздохнуть.
В нос ударил запах мочи. Будто они вообще никогда не мылись.
Прошла целая вечность перед тем, как она решила дёрнуться ещё раз. Ей казалось, что сейчас вся накопившаяся в ней злость выплеснется наружу. Выльется самой отборной бранью, и Катя ударит одного из них так, что все трое надолго забудут о её существовании.
Она думала, что в ней бушует ярость. Но на поверку оказалось, что у неё от страха и напряжения подрагивает нижняя губа. Ноги подкосились, во рту пересохло, а язык стал ватным.
Валерка часто дышал ей в шею чем-то прокисшим, когда железная дверь подъезда резко распахнулась и на крыльцо с ликующим видом выпорхнула мама.
После того, как ей удавалось кому-нибудь помочь, она обычно становилась непропорционально жизнерадостной и цветущей.
– О, мальчики! Привет!
– Здрасьте, – процедил сквозь зубы Валерка и цыркнул слюной.
– Какое солнце сегодня чудесное! Чего не купаетесь? – мама окинула взглядом парней. – На карьере вода тёплая.
Валерка обнажил в ухмылке ряд крупных жёлтых зубов и отвернулся.
– Катьку мою не видели?
Катя попыталась высунуться из-за плеча попугаев и что-то сказать маме, но распухший язык не ворочался и получилось только глухое мычание.
– А, вот ты где. Поехали? – мама развернулась и летящей походкой, словно за спиной у неё ничего не происходило, направилась к машине. – Догоняй!
Парни оторопело расступились.
Катя, обвешанная сумками, протиснулась между ними и поплелась вслед за мамой. «Главное, не оборачиваться на этих упырей», – подумала она, мокрой спиной ощущая, как святая троица прожигает её взглядом.
2. В дороге
«А может и не такая уж плохая идея – уехать из города», – размышляла Катя, рассматривая на заправке грязного ребёнка.
«Подальше ото всех».
Напротив колонки был припаркован джип, рядом с которым перемазанный шоколадом не в меру упитанный мальчик лет семи запихивал в рот охапку чипсов, одновременно показывая Кате язык. Она никак не реагировала на провокацию.
Толстяк был похож на грызуна, щёки которого вот-вот лопнут от перенапряжения. С каждой новой порцией он раздувался всё больше, но продолжал рыться в пакете и подносить ко рту пригоршни одну за другой. Его пальцы слиплись, а лицо и одежда сплошь покрылись рыжими крошками. Ребёнок смотрел в лобовое стекло прямо на Катю и строил мерзкие рожи.
Катя не сдавалась. Она сидела с ровной спиной, стараясь глубоко дышать и перебирала в руке бусины деревянного браслета словно чётки. Не мигая, она смотрела на подлеца, практикуя дзен, стойкость и выдержку.
Тогда пацан подошёл вплотную к машине и показал ей средний палец.
– Вот, засранец! Чтоб ты подавился! – взорвалась Катя и резко распахнула дверь, желая припугнуть проклятого толстопуза. Она сделала вид, что сейчас выбежит из машины и прикончит его. Только сделала вид и села обратно, пока никто не заметил.
Но процесс уже был запущен.
Толстяк завопил как резаный. Из магазина выбежали одновременно мама Кати и женщина в белых одеждах с бутылкой колы.
Мама, бросив взгляд на джип и оценив ситуацию, резко вытащила кран из бензобака и села за руль, стараясь завестись с первого раза. Она как-то сразу поняла, что, если этот парень не успокоится, у них будут серьёзные неприятности. Вдобавок из джипа выкатился папа мальчика и зашагал в их сторону.
Ребёнок заходился в истерике, не вынимая одной руки из пакета с чипсами, а другой указывая на Катю. Он визжал изо всех сил, захлёбываясь в припадке и оседая на руки отцу. Всем своим видом демонстрируя, кто виновник всех его бед.
Мужчина вопросительно посмотрел на маму за рулём, безуспешно поворачивавшую ключ в замке зажигания.
Женщина в белом неумело пыталась помочь ребенку. Она дула ему в лицо изо всех сил, стараясь что-нибудь сделать, но при этом не подходить слишком близко, чтобы не испачкаться.
И тут произошло неожиданное.
Толстый мальчик закашлялся.
Лицо его вмиг покраснело и вздулось, он выпучил глаза и выронил чипсы. Одной рукой он схватился за горло, а другой начал цепляться за воздух позади себя, словно пытался поймать кого-то невидимого, но никак не мог. Его испуганные глаза, всё также неотрывно смотревшие на Катю, начали расширяться и налились кровью. А потом он весь побагровел, как-то неестественно вывернулся и засипел так громко и страшно, что женщина в белом, до этого стоявшая столбом, заорала истошным голосом.
Одновременно с этим старая тойота завелась, и мама Кати вдавила педаль в пол.
***
– Катя, что там произошло? – дрожащим голосом, вывернув на трассу, спросила мама. Она озиралась по сторонам и беспрестанно заглядывала в зеркала в ожидании погони. Видно было, что инцидент перепугал её до жути.
– Да нормально с ним всё, – притворно зевнув, ответила Катя. – Просто подавился, с кем не бывает. Сейчас его по спине похлопают и будет как новенький.
В этот момент к обмякшему телу мальчика со всех сторон бежали люди. Пара девиц снимала происходящее на телефон. Невысокий парень в кожаной куртке командным голосом разгонял склонившихся над ребёнком. Он поднял его с земли как тряпичную куклу и перевернул головой вниз, ненароком ударив при этом.
Парень прижал толстяка к себе, обхватив за пояс и начал сильными резкими движениями давить ему под грудь. В такт толчкам голова ребёнка дёргалась, а волосы подметали заплёванный асфальт, сплошь покрытый маслянистыми радужными пятнами. Рот мальчика чёрной дырой зиял на мертвенно-бледном лице. Собравшиеся, словно заворожённые смотрели в эту дыру, в надежде, что толстяк задышит.
Время на заправке остановилось.
Мать ребенка продолжала надрывно кричать и вырываться из рук мужа. Её привлекательное лицо перекосила гримаса ужаса. Выпавшая из рук кола заливала брюки коричневым.
Вдруг парень, из последних сил державший толстяка на весу, решил сменить тактику и ударил его плашмя ладонью по спине так сильно, будто хотел, чтоб он либо ожил прямо сейчас, либо уже поскорее всё закончилось.
Толпа замерла. На миг всё стихло и в этой тишине собравшиеся услышали громкий булькающий звук. Толстяк сделал долгий мучительный вдох и задёргался всем телом как жирный червь.
Изо рта на асфальт выпала и покатилась маленькая деревянная бусина, сплошь испещрённая выжженными на ней знаками.
***
Солнце уже давно должно было клониться к закату, но по какой-то причине зависло в зените и жарило неимоверно.
Выставив руку в окошко, Катя ловила встречный ветер ладонью, но даже он был горячим. На дороге плавился асфальт, воздух над ним дрожал и переливался в призрачном мареве, искажая пространство.
Машина уносила их всё дальше от города, а мама всё никак не унималась. Нервничая, она всегда болтала без умолку. То и дело посматривая в зеркало заднего вида, она строила предположения, что же могло случиться с тем мальчиком на заправке, будто генератор случайных чисел выдавая самые странные версии и тут же отметая их как не рабочие. Успокоилась она лишь после того, как они проехали несколько деревень, за окном сменился пейзаж и появилось стойкое ощущение, что всё осталось далеко позади. Она убедилась, что за ними никто не гонится и только тогда перестала тараторить.
Переключившись на фестиваль, мама уже спокойно начала рассказывать об Александровке – месте, в которое они едут, о невероятно живописных видах из села, об Уральских горах и скрываемых ими сокровищах, о великом Полозе и бабке-Синюшке. Катя ни о чём не спрашивала, а она всё говорила и говорила. Медленнее, тише, её голос становился всё более густым и тягучим как поздний осенний мёд. Катя слушала с закрытыми глазами и проваливалась в сон.
Мамины сказки – единственное, что позволяло ей чувствовать себя ребёнком в шестнадцать с небольшим.
***
Когда отец ушёл из семьи, Кате было почти четырнадцать.
Развод родителей стал тем самым громом среди ясного неба, – настолько всё неожиданно произошло. В семье никто не ссорился, не бил тарелок, не плакал по ночам в подушку и тут родители объявили ей, что «они приняли решение развестись».
Если бы Кате кто-то сказал за неделю, что в её семье произойдёт несчастье – развод родителей – последнее, о чём бы она могла подумать.
Они втроём как нормальная семья ходили в кино и гуляли в парке, смотрели дома фильмы и играли в настолки, по очереди подтрунивали над котом, а потом выяснилось, что «мама с папой просто слишком разные люди, так бывает».
И никто ничего не объяснил, не попрощался, не обнял. Папа просто собрал вещи и ушёл в неизвестном направлении.
И хотя всё казалось понятным, но ни Катя, ни кот на самом деле ничего не поняли.
В доме резко стало неуютно, пусто и тихо. Было слышно, как стрелки часов отсчитывают время, которое они живут без отца. Мать отмалчивалась, ничего не делала и ничего не ела. Большую часть времени она лежала в постели, отвернувшись к стене.
Квартира перестала пахнуть как жилая: на плите не шкворчала жареная картошка, из крана не лилась вода, в ванной не пахло пеной для бритья и не витали ароматы маминого парфюма.
Катя хорошо помнила то злополучное утро, когда она проснулась и поняла, что больше ничего не будет как прежде. Детство закончилось.
Она умылась, включила музыку на полную катушку и пошла варить свой первый в жизни суп. С тех пор она никогда не расслаблялась и всегда была немного настороже. Ведь за притихшей мамой надо было следить, чтобы она не умерла от голода или чего-нибудь с собой не сделала.
Маме, конечно, всё это не понравилось. Она сразу встала с постели и попыталась отнять у Кати все обязанности, которые она на себя взвалила. Но оказалось, что сама она толком ничего не может, а только смотрит растерянно по сторонам и плачет.
Она забывала на ходу, что уже вскипятила чайник и ставила его снова. По нескольку раз солила готовящийся ужин. Так и не смогла снять с верёвки высохшие рубашки отца. И, вообще, она была такой несобранной, жалкой и хрупкой, что Кате иногда было стыдно за свою толстокожесть. Ей казалось, что она не чувствует и десятой доли того, что испытывает мама.
Да, отец был ключевой фигурой в их семье, вокруг него всегда всё вертелось, но она никогда не чувствовала себя папиной дочкой, красавицей-любимицей, не забиралась к нему на коленки, чтобы рассказать о своих секретах. Может быть, поэтому уже через пару недель она перестала ждать, что он ответит ей в мессенджере и удалила всю переписку с ним.
Мама стала похожа на маму только через несколько месяцев, когда полки в кухонном шкафу окончательно опустели: Катя с котом подъели даже перловку, которую никто в их семье до этого не ел.
Тогда мама взяла себя в руки, сменила халат на спортивный костюм, расчесалась и потребовала у Кати дневник. Дальше последовали разборки, почему пошли тройки по алгебре, Кате влетело и она ушла восстанавливать пробелы, а мама занялась поиском работы в интернете.
Они снова стали обычной семьёй и никогда не говорили вслух о том, что произошло.
***
– Вставай, засоня, это последняя остановка. Предлагаю зайти перекусить.
Мама разбудила Катю возле придорожного кафе. По обеим сторонам от трассы высоченные чёрные ели упирались в багровое небо, а прямо за ними возвышались каменистые вершины гор. В сгущающейся тьме проносились десятки машин, ослепляя ярким светом.
Спросонья казалось, что фуры словно огромные чудовища с горящими глазами несутся на них с бешеной скоростью и сейчас обязательно врежутся, сомнут машину в лепёшку и потащат словно консервную банку.
– Ты спала шесть часов, как убитая. Я надеялась, что ты не проснешься, и оба бургера достанутся мне, – сказала мама, пытаясь достать завалившийся под кресло кошелёк.
Катя видела, как ей хотелось сгладить конфликт и превратить эту поездку в совместное увеселительное мероприятие, но даже в полудрёме она не могла забыть о несправедливо нанесённой ей обиде.
На её желания и мнение наплевали, а теперь предлагалось сделать вид, что ничего такого не произошло и можно вести себя как обычно.
«Ну уж нет».
Она молча, нарочито медленно расстегнула ремень безопасности и вышла из машины.