– Что там? – загорелся я.
– Брелоки, – рассеяно ответил Лиам.
– Не против, если я стрельну один?
Я подошёл к ближайшей коробке, запустил туда руку и выудил круглый брелок диаметром в пару дюймов. В прозрачный пластик был вставлен цветной картон с нашей розой и названием.
Лиам, деловито проходивший мимо, не упустил случая и поддел:
– Вечно ты вытягиваешь какое-то дерьмо, Осси!
– С чего бы это? – не понял я.
Лиам остановился, высыпал на столик содержимое коробки и вроде как с облегчением выдохнул.
– Ну, слава яйцам, – сказал он. – Остальные нормальные. А это брак. Видишь? – он буквально ткнул меня носом.
– Большое дело, – отмахнулся я. На брелоке, который вытащил я, цветок был другого оттенка – розовый, не алый. – Ты видишь брак – нечто, выбивающееся из стройного ряда, а я вижу нечто уникальное.
– Осси, сказал бы проще! Нравятся дешёвые китайские подделки? – рассмеялся Лиам. – Забирай! – Он махнул рукой, показывая размах своей щедрой души, и посмотрел на часы. – Ровно в полдень, не забудь!
– Я буду там, не сомневайся, – козырнул я.
* * *
Всё завертелось.
Наш лейбл выкинул на прилавки перезаписанный и прилизанный демо-альбом, дополненный несколькими новыми треками. Название оставили то же, добавив подзаголовок «Double Tap». Как объяснил Лиам, это нужно было для разжигания дополнительного интереса слушателей. Кто из фанатов не отправился бы разыскивать первое издание? На то они и фанаты. Потому параллельно лейбл выпустил ограниченным тиражом ту самую, нашу гаражную запись, причём на кассетах с магнитной лентой. Раритет, господа, прощальный кивок из 90-х. Но что нужно было ещё для успешных продаж альбома, кроме манящих заголовков и агрессивной рекламы? Верно, наши живые выступления. К выходу альбома был приурочен наш тур по 30-ти городам западного побережья.
Уже тогда стали закладываться и наши образы для слушателей-зрителей. С годами они менялись: у кого-то сильно, у кого-то не очень. Каждый из нас прошёл свой путь.
Чэд неизменно появлялся на сцене и в музыкальных видео в бриджах цвета «хаки» и неистово долбил в барабаны, иногда подпевая на бэке. Он был суров и неразговорчив, его общение с фанами в основном сводилось к тому, что он щедро проставлялся в местных барах после концертов.
Ботаник Алекс был этаким аккуратным мальчулей – носил кэжуал[103], можете себе представить?! Да, запросто мог выйти на сцену в каком-нибудь хенли или жакете, а где-то после второго альбома даже повадился примерять шляпы. Но ему сходило с рук, определённой частью аудитории он дико котировался.
Джефф больше прочих из нас напоминал панка. Поначалу. Ирокеза у него не было, но ему делали «ежа» в духе Green Bay. Чуть позже он поменял хаер и стал напоминать скорее эмо – длинная чёлка, чуть подведённые тушью глаза. Ещё несколько лет спустя он ударился в консерватизм – стал сильно смахивать на футболиста Бэкхема с его прилизанными зачёсами.
Дэвид одевался примерно как и я – как никак, одна кровь – спортивные футболки, джинсы, конверсы. Есть такой термин «girl next door». Так вот, мы были кем-то наподобие – такими парнями по соседству, что запросто ходили с вами когда-то в одну школу, катали на скейтах, шлялись по злачным местам и играли в уно-кард у задней двери. Уже после первого альбома Дэвид стал увлекаться набиванием тату – делал по одной после каждого концерта в каждом городе. В основном это были цветы. Так что к 30-ти каждый дюйм его рук пестрел, и он переключился на шею и спину.
Я первые годы иногда одевал на выступления свою старую бейсболку Yankees – поначалу смущённо прикрывал бритые виски, потом это стало чем-то вроде ритуала на удачу – я столько с этой вещицей пережил, а затем я какое-то время подражал в этом фронтмену Limp Bizkit – их «Creamer» так запал мне в душу (текст словно был прямо ко мне обращён), что я невольно копировал образ Фреда Дёрста. К середине нулевых мне это поднадоело, и я отложил видавшую виды Yankees на дальнюю полку.
Всё шло хорошо. Толпы наших ровесников с плакатами, с каждым выступлением всё больше, их число прирастало как лавина снега. Битком забитые залы и холлы развлекательных центров, а к концу тура – рукоплещущие стадионы мегаполисов Калифорнии. Заботливо заготовленный продюсерами мерч, разлетающийся как горячие пирожки. Письма с признаниями поклонниц. И поклонников – чего я только не перечитал, глаза на лоб лезли, а изредка и кровь стыла в жилах (но, нет, симпатягу Кевина Костнера телохранителем я не нанимал).
У меня голова шла кругом, я не верил тому, что творилось. Мы вдруг оказались в самом водовороте событий – то, что мы видели у других, происходило теперь с нами. Нас снимали для MTV, нас звали на местные радиостанции, в каждом городе мы послушно сидели на пресс-конференциях, устроенных Лиамом, и отвечали на вопросы журналистов: наши планы на грядущие записи, наш сценический образ, наша личная жизнь, наше отношение к своему успеху, наше отношение к чужому успеху, наше отношение к мировым проблемам…
Казалось бы, вся суета, вся круговерть, словом, всё это, должно было отвлечь меня и заставить забыть об Аманде. Но нет.
Я то и дело возвращался мыслями к ней. В студии. Дома. В парке. На набережной. В турах, в автобусе. Она и её образ накрепко засели в моих мыслях. Потребовался бы экзорцист со стажем, чтобы избавить меня от мучений, которые они мне доставляли. Но нет худа без добра – Аманда Дэйвис, девушка из Чино, стала моей лирической героиней.
И так уж в итоге вышло, что едва ли не все песни, написанные мною за годы карьеры рокера, были обращениями к ней или посвящениями ей же. Так. Или иначе. В той степени. Или иной. Но были. В них воплотилось всё – вся моя боль, все мои чаяния. Моя любовь. Аманда дала мне богатый материал и пищу для размышлений. Песен хватило аж на семь студийников – и это я говорю только о тех вещах, что в итоге попали в плейлисты, а сколько из них так и остались неизданными раритетами! Думаю, скажи я Мэнди, скольким я ей обязан, она бы немало удивилась.
И я надеялся, что, однажды, всё же скажу.
Но пока всё шло своим чередом, а я не мог заставить себя собраться с мыслями и отпустить. Поступить «правильно», как говорили мне многие. Да почитайте, что все. Нет, не мог. Я не мог иначе. И наш первый тур я заканчивал с тяжёлым сердцем.
* * *
– «…выхолощенный и до рези в глазах вылизанный материал, наполненный мягкими и бесхребетными текстами песен (чьи названия напоминают незадавшиеся ситкомы), сфокусированными на романтических переживаниях американской молодёжи…» Вот это вердикт, – Лиам отшвырнул глянцевый разворот Variety, журнал проскользил мимо нас через весь стол прямёхонько к Алексу. Тот склонился над статьёй.
– Да уж, этот сукин козёл Брауншвайгер не упустит случая опустить меня, – Лиам аж клацнул зубами от злости.
– «Стоит отметить, однако, подачу Perfect Plan – идеальное смешение энергии Sum 42 и мелодики blink-187 с примесью самих себя. Что же на самом деле являет собой очередная калифорнийская поп-панк группа – бабочку-подёнку или нечто большее, покажет лишь время», – прочитал Алекс конец статьи и засмеялся. – Вот ведь тупица, подёнки вообще ни разу не бабочки!
– Я так и не понял – мы дерьмо или нет? – спросил сбитый с толку Дэвид.
– И то и другое, братец, – ответил я за Лиама. – Этот Шварценфюгель юзает типичный «сэндвич» – вот это у вас неплохо, это – леденящий душу п##дец, а вот это – тоже ничего. Всем спасибо, все свободны. Это приём психологии, когда мягко намекают на недостатки, которые можно исправить присутствующими положительными моментами. Но сэндвич с дерьмом всё равно остаётся сэндвичем с дерьмом, верно?
– Молодец, Осси, – Лиам сплёл пальцы в «замок» и опёрся на него подбородком. – Чего бы тебе не написать подобные тексты к следующему релизу, вместо своих бесхребетных высеров о безответной любви?
– Что-то я тебя в толк не возьму, – развёл я руками. – То ты говоришь, что эти самые высеры хорошо продаются нашим типичным слушателям, что мы идеально попадаем в самый нерв целевой аудитории, играем так сказать на струнах их душ, теперь ты согласен с чуваком, которого сам же пару минут назад называл, я цитирую: «ни на что не годным х##сосом, способного лишь выд##чивать язвительные статейки». Если мы будем меняться в угоду критикам, они не преминут отыграться и на этом – глядите, мол, оба-на, а они идут у нас на поводу, меняют звук и лирику, давайте-ка обложим этих бесхребетных прогибающихся лузеров ещё разок, да побольше!
– А ещё вы помните, что должны оставаться узнаваемыми, но притом уникальными? – спросил Лиам и обвиняющим жестом ткнул в номер Variety. – Так вот, это тот самый случай. Вас не должны сравнивать ни с кем, даже с мэтрами сцены. Мы не изменим себе, если добавим что-то свежее. Кроме того, – добавил он, – по вашим стопам по вашу душу уже идут новые группы. Вы же не хотите быть оттеснёнными ими?
– От кормушки? – уточнил я.
– От всего, – мрачно протянул Лиам. – Не будете эволюционировать и предлагать слушателям что-то свежее – будете поглощены другими такими же, просто затеряетесь на фоне подражателей. Ваши слушатели – молодёжь. Они хотят узнаваемого звука, но вместе с тем не терпят застоя. Когда группа топчется из года в год на одном месте – это её убивает, она перестаёт быть интересной. Но, – он сделал паузу. – Верно и то, что убивает и резкая смена концепции.
– И важно правильно соблюсти баланс, – закончил я его мысль.
– Верно, – согласился Лиам. – Вам важно это прочувствовать, понять и сделать всё правильно.
Правильно. Что было правильно по мнению одного, могло быть в корне неверно для другого. И как тут приходить к компромиссу, не разругавшись и не развалив группу?
Лиам встал, пошарил на полке, достал диск в конверте, прошёл к пульту саундрежиссёра и приготовился пустить звук в эфир.
– Угадаете что это? – обернулся он к нам.
– Ты тайно записал каминг-аут[104] Джеффа? – «озарило» меня.
Басист закатил глаза и пихнул меня.
– Я достал это через свои связи в головном лейбле Jeffen, – Лиам нажал «воспроизведение».
Это был поп-панк. Обычный такой, ничем не примечательный. Неплохой и драйвовый, но в то же время какой-то скучноватый. Мы слышали это много раз. Я вдруг подумал, что может быть и наш звук для фанатов примерно такой же – и только нам он кажется свежим и восхитительным. Ведь глаз (в нашем случае, скорее, ухо) неплохо так замыливается, когда изо дня в день слушаешь одни и те же песни собственного написания, гоняя их в студии по кругу, выискивая недостатки и соображая, как и что можно улучшить.
– New Found Gloryhole[105], – определил я. – Это их звук. Да и голос Пандика[106] я узнал.
– Это новый альбом New Found Gloryhole, – уточнил Лиам. – Не демки, не неизданные записи, а новый альбом.
Продюсер особенно сильно выделил это слово.
Новый.
– Если он новый, почему у меня настойчивое ощущение, что я уже слышал его раньше? – спросил Дэвид.
Лиам усмехнулся:
– Да потому что, они не меняются от альбома к альбому, они словно всё время поют одну и ту же песню – из трека в трек и из альбома в альбом. Как Nickelback[107] – у этих ребят 11 раз одна и та же композиция на каждый альбом, которые в свою очередь различаются лишь порядковыми номерами и годом выпуска.
– Это плохо? – уточнил Дэвид. – Я имею в виду, они не изменяют себе и своему звучанию, не поддаются на приходящие тренды. Вот Limp Bizkit[108] это нисколько не мешает собирать огромные толпы на свои концерты.
Лиам презрительно прыснул и покачал головой.
– Дёрст и Борланд почивают на славе первых альбомов и потихоньку деградируют. Вот увидишь – максимум, на который они сподвигнут свои заплывающие жирком туши, так это ещё один альбом, который ожидаемо получит холодный приём как у рядовых слушателей, так и у критиков. После чего они навечно уйдут в турне, в котором будут исполнять лишь старые хиты. И только до того момента, как будут развеяны иллюзии даже самого ярого фаната – самого-самого последнего фаната. И то, лишь потому, что тот состарится настолько, что не сможет приезжать на их концерты на своей коляске. Ну, или просто возьмётся за ум и вконец разочаруется в них.
«Последнее разочарование. Последнего бунтаря. Уже не юного», – подумал я вдруг и показал Дэвиду другую сторону медали:
– Говоришь, не изменяют своему звучанию? Или они застряли в своём развитии и просто не могут придумать чего-то нового, не способны удивить ни себя, ни слушателей. Плюс продают по многу раз один и тот же материал. По-моему, они просто удобно устроились.
– Но ведь это их право – почивать на лаврах. Они заслужили его. Пусть и однажды, – настаивал Дэвид.
– То есть, не нужно его завоёвывать снова и снова? Доказывать свою состоятельность? – я пожал плечами. Было странно поддерживать в споре Лиама, но я делал это. – Как по мне – это довольно отстойно. Я и сам когда-то мыслил так, но…
– И что изменило твоё мировоззрение?
– Я лакал кофе тут, на студии, вместе с вами, и вдруг подумал о боях за чемпионские пояса у боксёров, – ответил я.
– Мне нравится эта его черта – вдруг думать и так же внезапно делать, – сказал Лиам. Тоже вдруг. – Иногда это приводит к отличным результатам.
– Я тебе позже пришлю благодарственное письмо за признание моих заслуг, – кивнул я. – Так вот: я подумал: иногда перспективный новичок бросает вызов коронованному бойцу. И побеждает, если королю нечего противопоставить. Так гранж побил глэм. Причём, взлетевший и набравший обороты жанр настолько быстро и лихо попросил короля со сцены, что некоторые группы даже убрали в дальний ящик уже записанный материал – иначе, выпустив его, они потонули бы в ворохе оскорблений и насмешек. И самый яркий тому пример – плачущие голубыми слезами Blue Tears[109], они лишь пятнадцать лет спустя осмелились выпустить два готовых альбома, когда по глэму попёрла дикая ностальгия.
Лиам кивнул – уж кому, как не ему было знать всё это. Парни слушали, не прерывая меня.
– Но что если бы тогда – в начале 90-х – старый добрый метал предложил что-то настолько неслыханное, что гранж не смог бы его затмить – и свежий росток не пробил бы бетонную махину? И эпоха глэма продлилась ещё минимум на десятилетие? Что тогда? – задал я риторический вопрос, не особо ожидая ответа.
Но Алекс сделал вполне логичный вывод.
– Тогда у нас не было бы пост-гранжа. И Nickelback не пели бы одну и ту же песню по 11 раз за альбом.
* * *
– Десять миллионов копий, господа! – объявил Лиам.
У меня дыхание перехватило. Лиам довольно улыбался, наблюдая за нашей реакцией.
– Чёрт, надо было камеру приготовить, получились бы отличные кадры для документалки о вас, – заметил он скорее для себя.
– Десять? – дрожащим голосом переспросил я.
– Десять, – повторил Лиам.
– Да ну! – выдохнули мы.
– Ну да, – подтвердил Лиам. – Мультиплатиновый статус, куча зелени и армия фанатов. Поздравляю. У Green Bay даже после второго альбома всё не обстояло настолько хорошо.
– Но ведь и лейбл нехило потратился на всё это, верно? – спросил я.
Лиам отмахнулся от моей назойливости.
– Не стоит тебе в это вникать, Осси. Поверь, прибыль куда больше затрат.
– Жду от тебя подробного отчёта со всеми выкладками, – сухо сказал я. Лиам сделал вид, что не услышал меня.
– Вы проделали грандиозную работу, парни, правда. Лейбл закатит грандиозную вечеринку в вашу честь. Чёрт! – чуть задумчивый менеджер покачал головой. – Сказать по правде, я рассчитывал на миллион максимум, но… – он обвёл нас всех восхищённым взглядом. – Вы отлично поработали и заслужили небольшой отдых. Как насчёт недели перерыва?
У нас лица так и вытянулись.
– Недели? Я не ослышался? – я поднёс руку к уху. – Да что можно успеть за неделю?
– Оторваться на годы вперёд, – сказал Лиам. – Чтобы вы понимали, детишки, у подавляющего большинства людей память как у рыбок – сейчас вас знают, завтра будут смутно помнить, ещё через день забудут. Нельзя пропадать из виду, особенно после такого старта, – он поочерёдно посмотрел на каждого из нас своим пронизывающим хищным взглядом и продолжил опутывать нас сладкими коварными речами. – Нужно ковать железо, пока оно горячо. Новый альбом, новые синглы, клипы для музканалов, новые выступления, промо, интервью на радио. Столько дел, но какая будет отдача… Работы и правда предстоит непочатый край, просто умотаться, но что я вам рассказываю, вы же знали на что идёте, так? Ведь так?
Я и Дэвид переглянулись. В моём взгляде он однозначно читал: «А я тебе что говорил?»
– Предупреждаю сейчас – и на личную жизнь времени практически не будет. Если вы не готовы к такому графику, – Лиам усмехнулся и не стал заканчивать. Но всё было понятно: если нет – дверь там.
Повисло напряжённое молчание.
– Ну-ну, всё не так страшно, как может показаться! – Лиам натужно засмеялся. – Вы втянетесь. Теперь вот что. Насчёт вечеринки. У вас образ стрэйт-эдж, так не стоит его рушить для фанатов, но… Раз уж это сугубо закрытое мероприятие лейбла, почему бы не заказать шампанского с бенгальскими огнями? Чэд? – ударник вопросительно приподнял бровь. – Ты как? В завязке?
Тот кивнул. Кажется, он начал испытывать проблемы с выпивкой и всерьёз озадачился тем, как бросить надираться.
– Значит, никакого алкоголя, – огорошил я менеджера. – Ни для кого. Так?
Парни переглянулись, но поддерживать меня сломя голову не кинулись.
– Эй! – я развёл руками. – Вместе гуляли – вместе и помрём, ага? Будем солидарны с Чэдом!
Состав Perfect Plan нехотя уступил.
– Все, – добавил я, обращаясь к Лиаму. – Вас, гражданских, это тоже касается.
– Чёрт, ну и что это за празднование? – недовольно фыркнул Лиам. – Чем мы тут будем заниматься?
– Я принесу «Монополию», лайми, ты скупишь все лейблы и потешишь своё стариковское эго, – пообещал я.
– Мне нет сорока, и я не бриташка, – процедил Лиам, изменившись в лице, просто-таки посерев.
– Так ведь и я не австралиец, – утешая, похлопал я его по плечу. – До вечера.
* * *
– Эй, Пит! Это для тебя! – окликнул меня Лиам, показал на здоровенную коробку на столе рядом с ним и вернулся к работе. Он записывал партии Дэвида и Джеффа, в поте лица наяривавших на гитарах за стеклом.
Первый рабочий день после недели перерыва.
Сказать по правде, я не особо и отдыхал. В голову лезло… всякое. Я не знал, как оставаться наедине с этими мыслями, потому и выплёскивал дни напролёт всё, что мог, на бумагу, пытаясь примириться с ними и найти что-то, что как мне казалось, я упускал из виду. Словно исписав кучу листов, я увидел бы решение своих терзаний. По утрам же на свежую голову я распутывал эти лабиринты мыслей и клубки слов, вычёркивал, рифмовал, рушил и сооружал, создавал новые тексты, иногда сразу же набрякивал мелодии для них, тут же делал пометки нот и тона на полях.
К концу «отпуска» у меня было наготове два десятка песен. Правда, легче мне от этого не стало. Мысли были всё об одном. С этим предстояло жить и делать вид, что всё нормально.
Но ведь это было не так.
– Что это? – спросил я, отдавая Лиаму стопку исписанных листов и раздумывая, почему всё складывается не так, как мы хотим.
– У меня к тебе тот же вопрос, – чуть растерянно сказал Лиам, машинально взяв протянутую ему бумагу.
– Я первый спросил, – заметил я, спускаясь из облаков, где я витал, и, включаясь в работу. Или почти в неё.
– Кэрн, я тебе не девочка в песочнице, с которой можно заигрывать, – в голосе Лиама засквозило раздражение. – Открой и посмотри – только не здесь, может там сибирская язва мне на радость.
– Ладно, подарю тебе радость на старость, – и я криво ухмыльнулся. – Вот и ты сам всё смотри, ты же обучен грамоте? И, да, ты уж извини, но слово «color» я пишу без «u», не цепляйся к этому, лады?
Знаю, Лиам мечтал о глазах Супермена. Каждый раз, когда он смотрел на меня после очередной отмоченной остроты в его адрес, я буквально кожей чувствовал это. Меня это правда, не особо парило – если уж шутить и смеяться, то над всем и над всеми, не делая различий и исключений. Нет, уж, сэр.
Я вскрыл картонную упаковку.
– Я же сказал – не здесь! – окликнул меня Лиам.
– Я тоже тебя люблю, Лиам, – рассеянно отозвался я, доставая собственно посылку.
Голубая джинсовая куртка. Специально потрёпанная и потёртая, местами почти до белизны, тут и там торчали нитки – но торчали так, словно именно так всё и задумывалось с самого начала, выглядело это дело довольно гармонично. На спине красовалась здоровенная круглая нашивка. В окаймлении чёрного круга была нежно-розовая роза, унизанная шипами. На самой же окантовке по всей длине круга было вышито: «Last Young Renegade».
Вот так да.
Эмка. Я накинул её. Она пришлась точно в пору. Я приблизился к стеклу, глядя в своё полупрозрачное отражение.
– Какая прелесть и тебе так к лицу! Ты такой милаха в ней, Осси! – восхитился Лиам и предложил: – Знаешь, есть пара симпатичных мальчиков, я могу их тебе подогнать.
– Сам их пользуй, – откликнулся я мимоходом и принялся рыться в коробке в поисках чего-либо, что могло бы пролить свет на то, кто послал это мне. И ни черта не нашёл.
«Да ну. Как же», – отогнал я пришедшую вдруг мысль. Но она никак не отставала – была слишком заманчивой, хотя и не очень реалистичной. Но у меня сложилось стойкое впечатление, что…
– Это что? Откуда? – спросил Дэвид, выйдя с Джеффом из-за стекла к нам. – Куртка? – я не удостоил его вниманием, будучи в размышлениях, и он сам себе ответил. Верно, мистер Кин, вам бы в Беркли[110].
– Это у всех такие будут? – спросил Джефф у Лиама. – Типа униформы?
– Чего? Вот этот прикид для педиков? – расхохотался Лиам, прямо-таки согнувшись пополам. – Если ты так хочешь…
– Заткнись, – спокойно сказал я, не оборачиваясь. Лиам на удивление послушался, нацепил наушники и вернулся к записи. Скорее всего, счёл, что спорить с сопляком, которому и алкоголь легально не продадут – пустое.
– От фанатов? – спросил меня Дэвид.
– Скорее, от фанатки, – поправил я его.
– Просто фанатки? – Джефф как будто был разочарован. Дэвид его успокоил:
– Ну, не просто. Может, она, знаешь, из тех безумных фанаток, которые увешивают стены твоими фотками и выкалывают им глаза.
Шутку я оценил и вежливо посмеялся.
– А вообще не знаю, фанатка ли она, могу лишь предполагать.
– Кто – она? – не понял кузен.
– Аманда.
Парни переглянулись так, словно я был конченым психопатом.
– Дэйвис? – уточнил Джефф. Я кивнул.
– Да ладно, – протянул Дэвид. – С чёго ты взял?
– Тебе доказательства что ли нужны? – удивился я.
– Уж будь так добр, – осклабился Дэвид.
Я снова кивнул.
– ОК. Она занималась шитьём.
Парни вновь переглянулись. Посмотрели на меня. Ещё раз переглянулись.
– Да вашу мать, – мне надоели эти гляделки. – Видите?
Я скинул куртку и показал им спину.
– Чтобы вы не тупили и не гадали, скажу сам – это не принт. Нашивка. Видите, какая тонкая строчка?
– Ха, а я готов был поклясться, что это именно принт! Ну, или акварель, – восхитился Джефф.
– Спасибо, Джефф, – поблагодарил я за поддержку. – Как неожиданно и приятно.
– Можно подумать, она одна во всех Штатах владеет этим сакральным ремеслом, – заметил Дэвид. – Бесспорное доказательство.
– Ладно. Видите лого?
– Трудно не заметить, полспины занимает, – кивнул Дэвид.
– Наша роза, верно?
– Верно, – согласились парни.
– А вот хер там, – победоносно провозгласил я.
– В смысле? – нахмурился Дэвид. – Она розовая, не алая, но вся куртка потёртая, так что она не выделяется на фоне…
– Умница, тебе и впрямь нужно в Беркли, – похвалил я брата.
– А? – переспросил тот.
– Неважно. Только вот ведь какая штука – и наш британский ментор это подтвердит… Лиам! Лиам!
Никакого ответа. Я допускал, что он мог не слышать меня, потому как был в наушниках, но почти на все сто я был уверен, что вредный британец просто игнорит меня.
– Лиам! Прекрати накладывать эту поганую компрессию в несколько слоёв, треки пережаты и долбят громче некуда… Лиам, твою мать!
Но тот был глух к моим увещеваниям и продолжал заниматься порчей грядущего альбома.
– Лиам! – гаркнул я изо всей силы.
Менеджер стянул наушники, из которых доносились бодрый ритм и драйвовые дисторшны. Конечно же, пережатые в пух и прах, как я и опасался.
– Ради твоего же блага, Осси, надеюсь это что-то жизненно важное, – сказал он как бы грозным тоном.
– А то, – заверил я. – Помнишь, как мы заказывали кучу мерча на Коачеллу?
– Не тяни, Осси, – попросил Лиам. – Помню, давай к сути.
– Это была самая первая партия. Речь сейчас о брелоках. В твоём мозгу всплывают…
– Осси!
– Был там один брелок, ты обозвал его забракованным, а мне он приглянулся, помнишь? На нём была наша роза. Ну же, напряги свои извилины!
– Было такое, – нетерпеливо сказал Лиам, – спрашивай уже и отвали, ты по часу подводишь к простому вопросу…
– Почему ты его забраковал?
Лиам нахмурился, вспоминая.
– Почему?.. Потому что он был блевотно-розового цвета, вот почему.
– Нежно-розового, – поправил я. – Спасибо, Лиам. Ты помог – никогда не забуду. Поэтому, когда ты будешь в доме престарелых, я буду навещать тебя дважды в неделю и по праздникам. Но только федеральным, не местным.
– Если бы не твой талант, Осси… – начал Лиам. Я решил закончить за него:
– Так выкинь меня, Лиам, за чем же дело стало? Раскрутить можно любое говно, разве нет, даже нового солиста Perfect Plan?
– Ты чё несёшь? – возмутился Джефф. И даже взаправду испугался. Я заговорщически подмигнул ему.
– Раз на раз – увы! – не приходится, порой приходится держаться за таких, как ты, и терпеть ваши поганые выходки и подъё#ки, – процедил Лиам и вернулся к работе.
– О как! – победоносно сказал я и улыбнулся напарникам. – То есть, вообще-то, я уже слышал это от него на днях, но хотел, чтобы и вы тоже…
– Да уж, – покачал головой Дэвид. Он тоже не думал, что я легко отделаюсь. Да в какой-то момент и я думал, что терпение Лиама лопнет, и он меня попрёт. Нет, я не был уверен в обратном и своей ненаказуемости, даже несмотря на его более раннее откровение мне.
– Ну, розовая она, не алая, и?.. – одёрнул меня Джефф.
– Нежно-розовый, – я горько усмехнулся. Кому было знать, как не мне. – Любимый цвет Аманды Дэйвис. Когда я вернулся в октябре с Коачеллы, то не застал её дома – видимо, укатила к предкам в Чино, так что я повесил брелок на ручку входной двери.
– Ему совсем башню снесло, – пожаловался Джефф Дэвиду.
– Ты мне будешь это говорить? – пожал тот плечами. – Я давно об этом твержу. Ну что, Пит, ещё что-нибудь?
– Да. Вот, – я провёл пальцем по надписи.
– А что-то такое я слышал. Тогда, в «Лунаре», наш первый большой куш, – начал вспоминать Дэвид.
– С незадавшейся афтепати, – напомнил я на всякий.
– Ну да, охота вспоминать, – Дэвид поморщился. – Кто-то кричал это из толпы.
– Может, даже и она, – задумчиво протянул я. Эта мысль лишь сейчас пришла мне в голову. А почему бы и нет?
– Что? Она была там?
Я кивнул.
– Я видел её несколько раз, мельком. Тогда я подумал – может, просто похожая девчонка, но теперь…
– Ты мог обознаться!
– Это была она, – твёрдо сказал я.
– Ещё пруфы? – спросил Джефф.
– Хватит с вас! – возмутился я. – Всё вам мало! Особенно тебе, алчный канадец!
– Ладно, убедил, это и впрямь от неё, – хмыкнул Дэвид. – Но вот вопрос – с чего вдруг?
– Типа, вы теперь вместе что ли? – спросил Джефф.
Я скептически ухмыльнулся:
– Да-да, как же.
– Но тогда… – он махнул рукой на куртку.
– Думаешь, это её типа ответ тебе? – озарило Дэвида. – За твои ухаживания, твои знаки внимания. И за музыку – видимо, она ей по вкусу. И таким образом она выказывает тебе свою благодарность. Но, как бы снова говорит: «Но на этом всё, вместе мы не будем».
Я наклонил голову и отечески посмотрел на брата.
– Дэвид, ну скажи мне, почему ты не в Беркли?
* * *
– Что за названия?
Мы работали над текстами, что я написал за неделю «отпуска». Лиам едва пробежался по ним взглядом и теперь явно был полон решимости распинать меня. Дэвид с довольной физиономией сидел на диване, слушал нас и разве что мушиные лапки не потирал от удовольствия. Хм, если ты и придерживаешься другого мнения, почему бы не поддержать родича из солидарности? Как же семейные узы? За такое гнусное предательство я показал Дэвиду средний палец.
– Что опять стряслось? – я знал, каким будет ответ менеджера, но иногда так хотелось почувствовать себя кукловодом.
– Спрашивает! – пророкотал Лиам. – Что это за сопли? И почему в таких количествах? Одни названия чего стоят: «Никто, кроме тебя», «Я слышу: «Прощай!», «Позже», «Идеально для тебя», «Вдали ото всех», «Дурацкая любовь», «Остановлю для тебя дождь», «Не могу сказать сейчас», «Долгая дорога», «Лучшее во мне», «Где-то только для нас», «Я всё ещё слышу нашу песню», «Поздно для нас с тобой», «Одержимый», «Калифорнийская красотка», «Не скажу тебе: «Нет»… Внезапно, «Жемчуг Пасифики», – он оторвал взгляд от страниц. – Приятное разнообразие.
– Не обманывайся, там тоже про неразделённую любовь, – я жестоко развеял его иллюзии.
Лиам грязно выругался.
– «…бубны – денег знак, жизни оплата,
а червы – как карты, сложатся в образ иной,
да вот только он не по серду мне…» – грустно напел я.
– Что это? Одна из песен? – вскинулся Лиам.
– Это «Shape Of My Heart» Стинга, – ответил я. – Настоящего Стинга…
Лиам недоумевающе покосился на меня. Я прыснул, но не стал говорить, что всегда считал того плохим косплеем британского певца.
– Даже если ты никогда не слышал её, что странно для крутого дяди-продюсера, которым ты себя мнишь, то всё равно заметил, что её настроение и лирика очень резонируют с моими.
– Как ты зае#ал всех со своей неразделённой любовью, – без обиняков заявил Лиам. – Всему миру уже уши прожужжал. Просто зае#ал, Пит.
– Знаю, – я и правда знал.
– Знает он… Нельзя пихать всё это на один альбом! Да и в таких дозах эта любовь… Слов нет!
– Романтики двигают этот мир, Лиам, – сказал я, полный достоинства.
– Пафосная х##ня, – безапеляционно заявил Лиам. – Но…
Он призадумался.
– А, вообще, неплохо.
– Серьёзно? – Дэвид обалдел. Он-то был уверен, что Лиам наставит меня на путь истинный и превратит в настоящего мужика.
– То есть, конечно, это х##ня х##нёй, да к тому же и шитая белыми нитками, – признал Лиам. – Но кто бы только знал, как юные девочки клюют на такую вот лирику. Кто бы только знал, – и он в задумчивости потёр подбородок, явно представляя себе груду денег – только что в глазах не светились знаки доллара.
– Доить это можно долго и с причмокиванием, идеальный материал, да? – подвёл я итог. – То есть берём в работу?
– Да-а… Но не всё! – Лиам словно испугался своей мягкотелости. – Не сразу, по крайней мере. Не забывай, помимо девочек-подростков вас и мальчики слушают.
О. Вот значит как.
– Мальчики тоже умеют искренне любить, – я произнёс это достаточно внятно, несмотря на ком в горле.