Шрифт:
-100%+
Колыбельная
За тобой еще нет
Пройденных дорог,
Трудных дел, долгих лет
И больших тревог.
И надежно заглушен
Ночью улиц гул.
Пусть тебе приснится сон,
Будто ты уснул.
Мир внизу, и над ним
Ты легко паришь,
Под тобою древний Рим
И ночной Париж.
Ты невидим, невесом.
Голоса поют.
Правда, это – только сон…
Но во сне растут.
Может быть (все может быть),
Много лет пройдет —
Сможешь ты повторить
Свой ночной полет.
Над землею пролетишь
Выше крыш и крон…
А пока ты спи, малыш,
И смотри свой сон.
1963
Песня о звездах
Мне этот бой не забыть нипочем —
Смертью пропитан воздух,
А с небосклона бесшумным дождем
Падали звезды.
Вот снова упала – и я загадал:
Выйти живым из боя…
Так свою жизнь я поспешно связал
С глупой звездою.
Я уж решил: миновала беда
И удалось отвертеться…
Но с неба свалилась шальная звезда —
Прямо под сердце.
Нам говорили: «Нужна высота!»
И «Не жалеть патроны!»
Вон покатилась вторая звезда —
Вам на погоны.
Звезд этих в небе – как рыбы в прудах,
Хватит на всех с лихвою.
Если б не насмерть, ходил бы тогда
Тоже – Героем.
Я бы Звезду эту сыну отдал,
Просто на память…
В небе висит, пропадает звезда —
Некуда падать.
1964
Штрафные батальоны
Всего лишь час дают на артобстрел —
Всего лишь час пехоте передышки,
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому – до ордена, ну а кому – до «вышки».
За этот час не пишем ни строки —
Молись богам войны артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так – мы штрафники,
Нам не писать: «…считайте коммунистом».
Перед атакой водку – вот мура!
Свое отпили мы еще в гражданку.
Поэтому мы не кричим «ура» —
Со смертью мы играемся в молчанку.
У штрафников один закон, один конец —
Коли-руби фашистского бродягу,
И если не поймаешь в грудь свинец —
Медаль на грудь поймаешь за отвагу.
Ты бей штыком, а лучше бей рукой —
Оно надежней, да оно и тише,
И ежели останешься живой —
Гуляй, рванина, от рубля и выше!
Считает враг: морально мы слабы —
За ним и лес, и города сожжёны.
Вы лучше лес рубите на гробы —
В прорыв идут штрафные батальоны!
Вот шесть ноль-ноль – и вот сейчас обстрел…
Ну, бог войны, давай без передышки!
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому – до ордена, а большинству – до «вышки»…
1964
Братские могилы
На Братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.
Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче – гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы —
Все судьбы в единую слиты.
А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.
У Братских могил нет заплаканных вдов —
Сюда ходят люди покрепче,
На Братских могилах не ставят крестов…
Но разве от этого легче?!
1964
Бал-маскарад
Сегодня в нашей комплексной бригаде
Прошел слушок о бале-маскараде.
Раздали маски кроликов,
Слонов и алкоголиков,
Назначили всё это в зоосаде.
«Зачем идти при полном при параде,
Скажи мне, моя радость, Христа ради?»
Она мне: «Одевайся!» —
Мол, я тебя стесняюся,
Не то, мол, как всегда, пойдешь ты сзади.
«Я платье, – говорит, – взяла у Нади,
Я буду нынче, как Марина Влади,
И проведу, хоть тресну я,
Часы свои воскресные,
Хоть с пьяной твоей мордой, но в наряде!»
…Зачем же я себя утюжил-гладил?
Меня поймали тут же в зоосаде,
Ведь массовик наш Колька
Дал мне маску алкоголика —
И на троих зазвали меня дяди…
Я снова очутился в зоосаде.
Глядь – две жены, – ну две Марины Влади! —
Одетые животными,
С двумя же бегемотами,
Я тоже озверел – и встал в засаде.
…Наутро дали премию в бригаде,
Сказав мне, что на бале-маскараде
Я будто бы не только
Сыграл им алкоголика,
А был у бегемотов я в ограде.
1964
«В холода, в холода…»
В холода, в холода
От насиженных мест
Нас другие зовут города,
Будь то Минск, будь то Брест…
В холода, в холода…
Неспроста, неспроста
От родных тополей
Нас суровые манят места,
Будто там веселей…
Неспроста, неспроста…
Как нас дома ни грей,
Не хватает всегда
Новых встреч нам и новых друзей,
Будто с нами беда,
Будто с ними теплей…
Как бы ни было нам
Хорошо иногда,
Возвращаемся мы по домам.
Где же наша звезда?
Может – здесь, может – там…
1965
«Мой друг уехал в Магадан…»
Игорю Кохановскому
Мой друг уехал в Магадан —
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уехал сам, уехал сам —
Не по этапу, не по этапу.
Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы, что, мол, – чудак,
А просто так.
Быть может, кто-то скажет: «Зря!
Как так решиться – всего лишиться!
Ведь там – сплошные лагеря,
А в них – убийцы, а в них – убийцы…»
Ответит он: «Не верь молве —
Их там не больше, чем в Москве!»
Потом уложит чемодан,
И – в Магадан, и – в Магадан.
Не то чтоб мне не по годам —
Я б прыгнул ночью из электрички,
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.
Я буду петь под струнный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал, —
Про Магадан, про Магадан.
Мой друг уехал сам собой —
С него довольно, с него довольно,
Его не будет бить конвой —
Он добровольно, он добровольно.
А мне удел от Бога дан…
А может, тоже – в Магадан?
Уехать с другом заодно —
И лечь на дно!..
1965
«То была не интрижка…»
То была не интрижка —
Ты была на ладошке,
Как прекрасная книжка
В грубой суперобложке.
Я влюблен был, как мальчик:
С тихим трепетом тайным
Я листал наш романчик
С неприличным названьем.
Были слезы, угрозы —
Всё одни и всё те же,
В основном была проза,
А стихи были реже.
Твои бурные ласки
И все прочие средства —
Это страшно, как в сказке
Очень раннего детства.
Я надеялся втайне,
Что тебя не листали,
Но тебя, как в читальне,
Слишком многие брали.
Не дождаться мне мига,
Когда я с опозданьем
Сдам с рук на руки книгу
С неприличным названьем.
1965
«Есть на земле предостаточно рас…»
Есть на Земле предостаточно рас —
Просто цветная палитра.
Воздуху каждый вдыхает за раз
Два с половиною литра!
Если так дальше, так – полный привет! —
Скоро конец нашей эры:
Эти китайцы за несколько лет
Землю лишат атмосферы!
Сон мне тут снился неделю подряд —
Сон с пробужденьем кошмарным:
Будто – я в дом, а на кухне сидят
Мао Цзедун с Ли Сын Маном!
И что – подают мне какой-то листок:
На, мол, подписывай, ну же,
Очень нам нужен ваш Дальний Восток,
Ох, как ужасно он нужен!..
Только об этом я сне вспоминал,
Только об нем я и думал:
Я сослуживца недавно назвал
Мао – простите – Цзедуном!
Но вскорости мы на Луну полетим,
А чего нам с Америкой драться —
Мы: левую – нам, правую – им,
А остальное – китайцам.
1965
Песня завистника
Мой сосед объездил весь Союз —
Что-то ищет, а чего – не видно.
Я в дела чужие не суюсь,
Но мне очень больно и обидно.
У него на окнах плюш и шелк,
Баба его шастает в халате.
Я б в Москве с киркой уран нашел
При такой повышенной зарплате!
И сдается мне, что люди врут —
Он нарочно ничего не ищет.
А для чего? Ведь денежки идут —
Ох, какие крупные деньжищи!
А вчера на кухне ихний сын
Головой упал у нашей двери —
И разбил нарочно мой графин,
Я – мамаше счет в тройном размере.
Ему, значит, – рупь, а мне – пятак?!
Пусть теперь мне платит неустойку!
Я ведь не из зависти – я так,
Ради справедливости – и только.
…Ну ничего, я им создам уют —
Живо он квартиру обменяет.
У них денег – куры не клюют,
А у нас – на водку не хватает!
1965
О вкусах не спорят
О вкусах не спорят, есть тысяча мнений —
Я этот закон на себе испытал.
Ведь даже Эйнштейн – физический гений —
Весьма относительно все понимал.
Оделся по моде, как требует век, —
Вы скажете сами:
«Да это же просто другой человек!..»
А я – тот же самый.
Вот уж действительно:
Всё относительно.
Всё-всё!
Набедренный пояс из шкуры пантеры.
О да! Неприлично! Согласен! Ей-ей!
Но так одевались все до нашей эры,
А до нашей эры им было видней.
Оделся по моде, как в каменный век, —
Вы скажете сами:
«Да это же просто другой человек!»
А я – тот же самый.
Вот уж действительно:
Всё относительно.
Всё-всё!
Оденусь – как рыцарь я после турнира:
Знакомые вряд ли узнают меня;
И крикну, как Ричард, я (в драме Шекспира):
«Коня мне! Полцарства даю за коня!»
Но вот усмехнется и скажет сквозь смех
Ценитель упрямый:
«Да это же просто другой человек!»
А я – тот же самый.
Вот уж действительно:
Всё относительно.
Всё-всё!
Вот трость, канотье – я из нэпа. Похоже?
Не надо оваций – к чему лишний шум?
Ах, в этом костюме узнали? Ну что же —
Тогда я одену последний костюм.
Долой канотье, вместо тросточки – стек.
И шепчутся дамы:
«Да это же просто другой человек!»
А я – тот же самый.
Вот уж действительно:
Всё относительно.
Всё-всё!
Будьте же бдительны —
Всё относительно!
Всё-всё! Всё!
1966
Песня о друге
Если друг оказался вдруг
И не друг, и не враг, а – так;
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош, —
Парня в горы тяни – рискни!
Не бросай одного его:
Пусть он в связке в одной с тобой —
Там поймешь, кто такой.
Если парень в горах не ах,
Если сразу раскис – и вниз,
Шаг ступил на ледник – и сник,
Оступился – и в крик, —
Значит, рядом с тобой – чужой,
Ты его не брани – гони.
Вверх таких не берут и тут
Про таких не поют.
Если ж он не скулил, не ныл;
Пусть он хмур был и зол, но шел,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но держал;
Если шел он с тобой, как в бой,
На вершине стоял хмельной, —
Значит, как на себя самого,
Положись на него!
1966
Прощание с горами
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы – просто некуда деться!
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце.
Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал,
На которых еще не бывал.
Кто захочет в беде оставаться один?!
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?!
Но спускаемся мы с покоренных вершин…
Что же делать – и боги спускались на землю.
Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал,
На которых еще не бывал.
Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас – и зовут нас остаться!
Но спускаемся мы (кто – на год, кто – совсем),
Потому что всегда, потому что всегда мы должны
возвращаться.
Так оставьте ненужные споры —
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал,
На которых никто не бывал!
1966
Она была в Париже
Л. Лужиной
Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу.
Наверно, я погиб: робею, а потом
Куда мне до нее – она была в Париже,
И я вчера узнал – не только в нем одном!
Какие песни пел я ей про Север Дальний!
Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на ты,
Но я напрасно пел «О полосе нейтральной» —
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
Я спел тогда еще – я думал, это ближе —
«Про юг» и «Про того, кто раньше с нею был»…
Но что ей до меня – она была в Париже,
И сам Марсель Марсо ей что-то говорил!
Я бросил свой завод – хоть, в общем, был не вправе, —
Засел за словари на совесть и на страх…
Но что ей до того – она уже в Варшаве,
Мы снова говорим на разных языках…
Приедет – я скажу по-польски: «Прошу, пани,
Прими таким, как есть, не буду больше петь…»
Но что ей до того – она уже в Иране,
Я понял: мне за ней, конечно, не успеть!
Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осло…
Да, я попал впросак, да, я попал в беду!..
Кто раньше с нею был и тот, кто будет после, —
Пусть пробуют они, я лучше пережду!
1966
«Корабли постоят – и ложатся на курс…»
Корабли постоят – и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоду…
Не пройдет и полгода – и я появлюсь,
Чтобы снова уйти,
чтобы снова уйти на полгода.
Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.
Я не верю судьбе,
я не верю судьбе, а себе – еще меньше.
И мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в мечтах,
Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.
Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах,
Я, конечно, спою – не пройдет и полгода.
1966
Скалолазка
Я спросил тебя: «Зачем идете в гору вы? —
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой. —
Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово…»
Рассмеялась ты – и взяла с собой.
И с тех пор ты стала близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя.
Первый раз меня из трещины вытаскивая,
Улыбалась ты, скалолазка моя!
А потом за эти проклятые трещины,
Когда ужин твой я нахваливал,
Получил я две короткие затрещины,
Но не обиделся, а приговаривал:
«Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!..»
Каждый раз меня по трещинам выискивая,
Ты бранила меня, альпинистка моя!
А потом, на каждом нашем восхождении —
Ну почему ты ко мне недоверчивая?!
Страховала ты меня с наслаждением,
Альпинистка моя гуттаперчевая!
Ох, какая ж ты неблизкая, неласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!
Каждый раз меня из пропасти вытаскивая,
Ты ругала меня, скалолазка моя.
За тобой тянулся из последней силы я,
До тебя уже мне рукой подать —
Вот долезу и скажу: «Довольно, милая!»
Тут сорвался вниз, но успел сказать:
«Ох, какая же ты близкая и ласковая,
Альпинистка моя, скалолазка моя!..»
Мы теперь с тобой одной веревкой связаны —
Стали оба мы скалолазами!
1966
Про дикого вепря
В королевстве, где все тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий вепрь огромадный —
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
Сам король страдал желудком и астмой:
Только кашлем сильный страх наводил.
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес волочил.
И король тотчас издал три декрета:
«Зверя надо одолеть, наконец!
Вот кто отважится на это, на это,
Тот принцессу поведет под венец».
А в отчаявшемся том государстве
(Как войдешь – так прямо наискосок)
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший королевский стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пили меды, пели песни – и тут
Протрубили во дворе трубадуры:
Хвать стрелка – и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: «Не буду
Я читать тебе морали, юнец,
Вот если завтра победишь Чуду-юду,
Так принцессу поведешь под венец».
А стрелок: «Да это что за награда?!
Мне бы – выкатить портвейну бадью!
А принцессу мне и даром не надо —
Чуду-юду я и так победю!»
А король: «Возьмешь принцессу – и точка!
А не то тебя раз-два – и в тюрьму!
Ведь это все же королевская дочка!..»
А стрелок: «Ну хоть убей – не возьму!»
И пока король с им так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур
И возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бык, то ли тур.
Делать нечего – портвейн он отспорил:
Чуду-юду уложил – и убег…
Вот так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.
1966
Песня-сказка о нечисти
В заповедных и дремучих страшных Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх.
Воют воем, что твои упокойники,
Если есть там соловьи – то разбойники.
Страшно, аж жуть!
В заколдованных болотах там кикиморы живут, —
Защекочут до икоты и на дно уволокут.
Будь ты пеший, будь ты конный – заграбастают,
А уж лешие – так по лесу и шастают.
Страшно, аж жуть!
А мужик, купец и воин, попадал в дремучий лес,
Кто зачем – кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез.
По причине попадали, без причины ли,
Только всех их и видали – словно сгинули.
Страшно, аж жуть!
Из заморского из лесу, где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы – чуть друг друга не едят,
Чтоб творить им совместное зло потом,
Поделиться приехали опытом.
Страшно, аж жуть!
Соловей-разбойник главный им устроил буйный пир,
А от их был Змей трехглавый и слуга его – Вампир.
Пили зелье в черепах, ели бульники,
Танцевали на гробах, богохульники!
Страшно, аж жуть!
Змей Горыныч взмыл на древо, ну раскачивать его:
«Выводи, Разбойник, девок, – пусть покажут кой-чего!
Пусть нам лешие попляшут, попоют!
А не то я, матерь вашу, всех сгною!»
Страшно, аж жуть!
Все взревели, как медведи: «Натерпелись – столько лет!
Ведьмы мы али не ведьмы, патриотки али нет?!
Налил бельма, ишь ты, клещ, – отоварился!
Да еще на наших женщин позарился!..»
Страшно, аж жуть!
И Соловей-разбойник тоже был не только лыком шит, —
Он гикнул, свистнул, крикнул: «Рожа, ты, заморский
паразит!
Убирайся, говорит, без бою, уматывай
И Вампира с собою прихватывай!»
Страшно, аж жуть!
А вот теперь седые люди помнят прежние дела —
Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела.
Прекратилося навек безобразие —
Ходит в лес человек безбоязненно,
И не страшно ничуть!
1966
Спасите наши души
Уходим под воду
В нейтральной воде.
Мы можем по году
Плевать на погоду,
А если накроют —
Локаторы взвоют
О нашей беде.
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше,
глуше.
И ужас режет души
Напополам…
И рвутся аорты,
Но наверх – не сметь!
Там слева по борту,
Там справа по борту,
Там прямо по ходу
Мешает проходу
Рогатая смерть!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше,
глуше.
И ужас режет души
Напополам…
Но здесь мы на воле,
Ведь это наш мир!
Свихнулись мы, что ли,
Всплывать в минном поле?!
«А ну, без истерик!
Мы врежемся в берег!» —
Сказал командир.
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше,
глуше.
И ужас режет души
Напополам…
Всплывем на рассвете —
Приказ есть приказ!
А гибнуть во цвете
Уж лучше при свете!
Наш путь не отмечен…
Нам нечем… Нам нечем!..
Но помните нас!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше,
глуше.
И ужас режет души
Напополам…
Вот вышли наверх мы…
Но выхода нет!
Вот – полный на верфи!
Натянуты нервы…
Конец всем печалям,
Концам и началам —
Мы рвемся к причалам
Заместо торпед!
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше,
глуше.
И ужас режет души
Напополам…
Спасите наши души!
1967
Песня о вещем Олеге
Как ныне сбирается вещий Олег
Щита прибивать на ворота,
Как вдруг подбегает к нему человек —
И ну шепелявить чего-то.
«Эх, князь, – говорит ни с того ни с сего, —
Ведь примешь ты смерть от коня своего!»
Но только собрался идти он на вы —
Отмщать неразумным хазарам,
Как вдруг прибежали седые волхвы,
К тому же разя перегаром.
И говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.
«Да кто ж вы такие, откуда взялись?! —
Дружина взялась за нагайки. —
Напился, старик, так иди похмелись,
И неча рассказывать байки
И говорить ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!»
Ну, в общем, они не сносили голов —
Шутить не могите с князьями!
И долго дружина топтала волхвов
Своими гнедыми конями:
«Ишь, говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!»
А вещий Олег свою линию гнул,
Да так, что никто и не пикнул.
Он только однажды волхвов помянул,
И то саркастически хмыкнул:
«Ну надо ж болтать ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего!»
«А вот он, мой конь, – на века опочил,
Один только череп остался!..»
Олег преспокойно стопу возложил —
И тут же на месте скончался:
Злая гадюка кусила его —
И принял он смерть от коня своего.
…Каждый волхвов покарать норовит,
А нет бы – послушаться, правда?
Олег бы послушал – еще один щит
Прибил бы к вратам Цареграда.
Волхвы-то сказали с того и с сего,
Что примет он смерть от коня своего!
1967