bannerbannerbanner
Название книги:

Лазурный мир

Автор:
Джек Вэнс
Лазурный мир

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Переводчик Александр Фет

Дизайнер обложки Yvonne Less

© Джек Вэнс, 2019

© Александр Фет, перевод, 2019

© Yvonne Less, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-0050-2132-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Среди обитателей плотов старинные кастовые различия быстро теряли значение. Анархисты и сводники вообще вымерли; межкастовые браки перестали быть редкостью – особенно если супругами становились выходцы из каст примерно одинакового социального ранга. Конечно, устоявшемуся общественному устройству не угрожал хаос: растратчики и поджигатели сохранили традиционную высокомерную отчужденность, вымогатели все еще не могли избежать не слишком откровенного, но тем не менее всеобщего пренебрежения, а касты, тесно связанные с теми или иными ремеслами, по-прежнему функционировали эффективно. Махинаторы составляли преобладающее большинство тех, кто рыбачил на кораклах – челноках из прутьев, обтянутых оболочкой. И несмотря на то, что некогда многочисленных мародеров осталась лишь горстка, они по-прежнему заправляли красильными работами на плоту Фей. Контрабандисты варили лак, шарлатаны драли зубы. Громилы сооружали шпалеры для губок в лагунах, а наперсточники монополизировали искусство наперстничества.

Последнее обстоятельство непременно вызывало любопытство у детей; они спрашивали: «Что было сперва – наперсточники или наперстничество?» На что старшие как правило отвечали: «Когда Космический Корабль высадил Первоплавателей на благословенные плоты, в числе Двухсот были четверо наперсточников. Позже, когда построили сигнальные башни и повесили лампады, кому-то надо было открывать и закрывать наперстки лампад, и это занятие, естественно, поручили наперсточникам. Вполне может быть, что они занимались этим и раньше, пребывая в Безумных Мирах до Побега. Скорее всего. Несомненно, там тоже были лампады – кто-то же должен был открывать их наперстки, чтобы лампады перемигивались? Конечно, мы многого не знаем – того, о чем Мемуары умалчивают или упоминают расплывчато».

Независимо от того, взялись ли наперсточники за свое ремесло потому, что издавна владели необходимыми навыками, теперь редкий наперсточник не был так или иначе связан с работой на башнях – будь то монтаж наперстков и лампад, их обслуживание или наперстничество как таковое.

Другая каста, разбойники, строила в центре плота, непосредственно над главным стеблем морской поросли, сигнальные башни, как правило высотой от двадцати до тридцати метров. Обычная башня стояла на четырех опорах из плетеных или клееных прутьев, пропущенных сквозь отверстия в толще плавучего острова и соединявшихся с жестким стеблем в семи или десяти метрах под поверхностью. Навершием башни служила куполообразная кабина со стенами из расщепленных прутьев и крышей из лакированной или клееной оболочки. Реями, торчавшими по обеим сторонам башни, поддерживались квадратные решетки из трех строк по три лампады в каждой, а также наперстки и открывающие их механизмы. Окна кабины возвышались над водой достаточно, чтобы можно было видеть башни соседних плотов на большом расстоянии – до трех километров, как, например, между Зеленым Фонарем и Эдельвайном, или поблизости, если перемигивались такие плоты, как Лоймар и Многолюдный Фонд, разделенные всего лишь полукилометровым пространством.

Мастер-наперсточник сидел за панелью. Слева от него находились девять клавиш нажимных стержней, перекрестно соединенных жгутами с наперстками лампад правой решетки. В свою очередь, клавиши с правой стороны управляли наперстками левой решетки. Таким образом формируемые и принимаемые наперсточником символы становились тождественными, а не зеркально отраженными, и не вызывали никакого замешательства. Днем лампады не зажигали – ту же функцию выполняли белые мишени. Наперсточник набирал символы быстрыми движениями обеих рук, после чего нажимал пусковую педаль – в результате поднимались наперстки, заслонявшие лампады или мишени.

Каждым символом обозначалось то или иное слово; профессиональная репутация наперсточника зависела от его владения лексиконом символов и, в какой-то мере, от проворства рук, иногда поразительного. Все наперсточники умели передавать сообщения со скоростью речи; любой наперсточник знал наизусть как минимум пять тысяч символов, а некоторые мастера владели лексиконом из шести, семи, восьми или даже девяти тысяч идеограмм. Обитатели плотов умели в той или иной мере понимать эти символы: такие же идеограммы использовались при составлении архивных записей (несмотря на отчаянные протесты лихоимцев), а также для распространения публичных объявлений и уведомлений.

Орфография идеограмм была разработана первыми поколениями и носила строго систематический характер. Левой группой лампад или мишеней обозначалась общая категория понятия, а правой передавалось ее конкретное уточнение. Например, левая группа, обозначавшая понятие «цвет», имела следующий вид:


В сочетании с левой конфигурацией дополнительные символы правой группы определяли определенные цвета и оттенки:



И так далее.


На плоту Транк, на восточной окраине архипелага, мастером-наперсточником служил некто Зандер Рохан, строгий и педантичный старик, владевший более чем семью тысячами символов. Его первый помощник, Скляр Хаст, умел передавать больше пяти тысяч символов – насколько больше в точности, он никому не сообщал. На Рохана работали еще два помощника и три ученика; ему подчинялись также два монтажника, лампадник и починявший башню прутьеплет – последний, впрочем, был не наперсточником, а из касты разбойников. Зандер Рохан оставался в сигнальной башне с раннего вечера до наступления темноты, то есть когда плоты всего растянувшегося на восемьдесят километров архипелага чаще всего перемигивались сплетнями, объявлениями и новостями, а также извещениями о появлении Царя-Крагена.

Скляр Хаст перемигивался после полудня, а позже, когда в купол заходил Зандер Рохан, занимался обслуживанием башни и подготовкой учеников. Еще довольно молодой человек, Скляр Хаст достиг высокого положения самым простым и бесхитростным способом: он с неустанным прилежанием стремился к совершенству и внушал такой же подход ученикам. Практичный и прямолинейный, не слишком приветливый, он плохо умел проявлять такт и терпение, но ему были чужды злой умысел и коварство. Учеников возмущала его бесцеремонность, но они уважали его. Зандер Рохан считал Хаста чрезмерно самоуверенным человеком, недостаточно уважавшим тех, кто его превосходил – то есть его, Рохана. Так или иначе, Хасту было все равно. Рохану скоро предстояло отойти от дел, и должность мастера-наперсточника в свое время должен был занять Хаст. Он не спешил; в его безмятежном, ясном, никогда не меняющемся мире, где дни лениво проходили один за другим, не подгоняемые ритмом событий, торопливость не приносила существенных выгод.

Скляру Хасту принадлежал небольшой плавучий островок, он жил на нем один. Сердцевидный, метров тридцать в диаметре, островок этот плавал к северу от лагуны. У Хаста была обычная хижина из гнутых и плетеных прутьев, обтянутая оболочкой – жесткой, почти прозрачной пленкой, отделенной от нижней поверхности морской поросли. Все это было покрыто хорошо выдержанным лаком, приготовленным посредством выпаривания сока морской поросли, сгущавшего содержавшиеся в соке смолы.

В губчатой толще островка рос кустарник – плотные ряды напоминавших бамбук стержней, из которых изготовляли высококачественные прутья, а с центрального стеблевого шпиля морской поросли свисали эпифиты. Владельцы других плавучих островков прихорашивали растительность по вкусу, но Скляр Хаст не испытывал особого интереса к таким вещам, и центральный шпиль его островка представлял собой не более чем беспорядочное сплетение всевозможных стеблей, усиков, ветвей и листьев различных оттенков – черных, зеленых и ржаво-оранжевых.

Скляр Хаст знал, что ему повезло в жизни. У сложившегося положения вещей, однако, была и обратная сторона, так как свойства характера, благодаря которым Хаст приобрел престиж, должность и личный плавучий островок, не относились к качествам, позволявшим легко вращаться в тщательно ограниченном условностями обществе обитателей плотов. В частности, сегодня после полудня Хаст ввязался в спор, касавшийся основных традиций, определявших уклад жизни на плотах. Теперь, сидя на скамье перед хижиной и потягивая вино из пиалы, Скляр Хаст наблюдал за тем, как сиреневый диск солнца погружался в океан, и размышлял о легкомысленном упрямстве Мерил Рохан, дочери старого Зандера. Вечерний бриз поднимал на воде рябь, шелестел листьями. Хаст глубоко вздохнул – раздражение почти улеглось, он почти успокоился. Мерил Рохан могла делать все, что захочет; глупо было бы гневаться на нее, на Семма Войдервега или на кого-нибудь еще. Жизнь шла своим чередом – и, если никто не возражал, почему бы стал возражать он? Скляр Хаст ответил на этот вопрос усмешкой сожаления, понимая, что не мог вполне согласиться с таким взглядом на вещи…

Но вечер был слишком мягким, теплым и успокаивающим для того, чтобы предаваться мыслям о раздорах. В свое время все вернется на круги своя. На какое-то мгновение Хаста, смотревшего в горизонт, осенило прозрение – ему показалось, что он видит будущее, обширное и ясное, как сонный простор моря и неба. Когда-нибудь он женится на одной из девушек, которых нынче испытывал… «И тогда – прощай, одинокая жизнь!» – с тоской подумал он. Спешить было некуда. В том же, что касается Мерил Рохан… Нет, и в ее случае тоже. Она занимала его мысли только из-за ее упрямых, извращенных планов в отношении Семма Войдервега. Об этом не хотелось думать.

Скляр Хаст осушил пиалу. Глупо тревожиться, глупо беспокоиться! Жизнь удалась. Над лагуной нависли шпалеры, поросшие питательными губками; будучи очищены, ощипаны и сварены, губки составляли основной рацион обитателей плотов. Лагуна, защищенная от океанских хищников, кишела съедобной рыбой. Вокруг было много другой еды: споры морской поросли, различные усики и клубни – не говоря уже о высоко ценившейся плоти серорыбицы, выуженной из океана махинаторами.

 

Скляр Хаст налил себе еще пиалу вина и, прислонившись к стене хижины, взглянул наверх – туда, где уже сияли созвездия. Посреди южного небосклона мерцало скопление из двадцати пяти ярких звезд – традиция гласила, что именно оттуда прибыли предки, бежавшие от преследований обуреваемых манией величия тиранов. Двести представителей различных каст успели высадиться прежде, чем Космический Корабль затонул в океане, окружавшем непрерывной гладью весь мир. Двенадцать поколений спустя, теперь их было уже не двести, а двадцать тысяч человек, рассеявшихся по восьмидесятикилометровому архипелагу плавучей морской поросли. Касты, ревностно защищавшие свою обособленность на протяжении первых поколений, постепенно приспособились одна к другой и даже начали смешиваться. Почти ничто не нарушало беззаботный уклад жизни, лишенной серьезных опасностей и неприятностей – за исключением, пожалуй, Царя-Крагена.

Скляр Хаст поднялся и подошел к краю плота, где только позавчера Царь-Краген начисто обобрал три его шпалеры. Аппетит Царя-Крагена, а также его масса, росли с каждым годом, и Хаст пытался представить себе, насколько громадным может в конце концов стать этот монстр. Существовал ли предел его росту? На протяжении жизни Хаста Царь-Краген заметно вырос и теперь достигал, наверное, метров двадцати в длину. Хаст нахмурился, глядя на западный морской горизонт – туда, откуда обычно появлялся Царь-Краген, загребавший воду четырьмя толчковыми ластами наподобие огромного, невероятно уродливого антропоида, плывущего брассом. На этом, конечно, его сходство с человеком заканчивалось. Тело Царя-Крагена, состоявшее из жесткого черного хряща, формой напоминало продолговатый цилиндр, посаженный на массивную прямоугольную основу, из углов которой выступали ласты. Цилиндр, составлявший основную массу Царя-Крагена, раскрывался впереди пастью, окруженной четырьмя жвалами и восемью щупальцами; с другого конца находилось заднепроходное отверстие. Поверх цилиндра, ближе к переднему концу, возвышалась головка с четырьмя выпуклыми глазами: два глаза смотрели вперед, а два других – назад. Царь-Краген обладал чудовищной разрушительной силой, но, к счастью, его можно было умиротворить. Он обожал пожирать губки в больших количествах и, насыщаясь, ни на кого не нападал и ничего не повреждал. Более того, он охранял свою территорию – а следовательно и плоты – от других разбойничающих крагенов: он их либо убивал, либо разгонял, заставляя панически удирать, бултыхаясь скачками, в открытое море.

Скляр Хаст снова присел на скамью и повернулся так, чтобы видеть сигналы башни Транка. Наперстками управлял Зандер Рохан – Хасту был хорошо знаком его стиль. Стиль этот отличался некой размеренной аккуратностью, с возрастом постепенно становившейся топорной. С точки зрения случайного наблюдателя Зандер Рохан работал четко и проворно, безошибочно считывая и набирая символы, как и подобало мастеру-наперсточнику. Но движения его почти неуловимо замедлялись, его начинало подводить чувство ритма, в появлении его символов замечалась нервозная судорожность, отличавшаяся от размеренной плавности, характерной для работы опытного наперсточника в расцвете сил. Зандер Рохан старел. Скляр Хаст знал, что мог переплюнуть Рохана в любой момент, если бы ему пришло в голову унизить старика. Но при всей его прямоте, при всем свойственном ему отсутствии такта это было последнее, что пришло бы в голову Хасту. Как долго, однако, собирался настаивать на своих полномочиях старый наперсточник? Рохану давно пора было удалиться на покой – но, как подозревал Хаст, ему не позволяли это сделать зависть и мстительность.

Антипатия мастера-наперсточника была вызвана целым рядом обстоятельств: бескомпромиссными манерами Скляра Хаста, его самоуверенностью и профессиональной компетенцией. Кроме того, она была связана с Мерил Рохан, дочерью Зандера. Пять лет тому назад, когда отношения между двумя наперсточниками были более дружелюбными, Рохан не раз довольно-таки откровенно намекал на то, что Хаст мог рассматривать Мерил в качестве будущей супруги. С любой объективной точки зрения такая перспектива должна была вызвать у Хаста энтузиазм. Мерил принадлежала к его касте и была дочерью главы гильдии. Что могло лучше способствовать карьере Скляра Хаста? Они относились к одному и тому же одиннадцатому поколению – это не имело формального значения, но встречало всеобщее одобрение как нечто желательное и достойное поощрения. Наконец, Мерил была, пожалуй, хороша собой, хотя считалась длинноногой и по-мальчишески порывистой в движении.

Что удерживало Хаста? Непредсказуемость Мерил Рохан, ее капризное поведение. Так же, как большинство островитян, она понимала сигнальные символы, но в то же время научилась писать от руки на манер Первоплавателей. Скляр Хаст, сосредоточенный на точности и элегантности сигнальных символов, считал словесную письменность неразборчивой, запутанной и неудобной. Его раздражало в ней отсутствие единообразия, хотя он признавал и даже ценил как профессионал единственный в своем роде индивидуальный стиль каждого мастера-наперсточника. Время от времени он интересовался: с какой целью Мерил Рохан научилась искусству письма от руки?

«Я научилась потому, что хочу прочитать Мемуары, – отвечала она. – И еще потому, что хочу стать лихоимкой».

Хаст не мог найти изъяна в таких стремлениях – по его мнению, каждый имел право добиваться осуществления своей мечты – но его озадачивали амбиции Мерил. «Зачем прилагать такие усилия? – спросил он. – Аналекты записаны сигнальными символами. В них сообщается сущность Мемуаров – и даже проясняется, так как Аналекты не содержат нелепостей и противоречий».

Мерил Рохан рассмеялась – ее веселье показалось Хасту странным: «Именно поэтому меня интересуют Мемуары! Нелепости, противоречия, непонятные намеки – я хочу знать, чтó они означают!»

«Они означают, что Первоплаватели, мужчины и женщины, высадившись на плоты, сначала находились в замешательстве и в отчаянии».

«Я хотела бы предпринять новое внимательное изучение Мемуаров, – возразила Мерил. – Хочу отметить каждую из нелепостей и попытаться понять ее, попытаться связать ее с другими нелепостями – потому что не верю, что составители Мемуаров считали эти отрывки нелепыми».

Скляр Хаст безразлично пожал плечами: «Кстати, твой отец предположил, что ты могла бы пройти испытание, если ты не против. В таком случае приходи ко мне в любое время после завтрашнего утра – к тому времени Корали Возелль уже уйдет».

Мерил поджала губы, выражая одновременно насмешку и раздражение: «Отец хочет выдать меня замуж раньше, чем этого хотелось бы мне. Благодарю, но я не желаю проходить испытание. Постольку, поскольку это касается меня, Корали может стараться ради тебя еще целую неделю, если ей так приспичило. Или целый месяц. Или круглый год».

«Как тебе угодно, – ответил Хаст. – Так или иначе, мы скорее всего только потеряли бы время, так как никакого родства душ у нас не наблюдается».

Вскоре после этого разговора Мерил Рохан покинула Транк, чтобы поступить в Академию лихоимцев на Четырехлистнике. Скляр Хаст не знал, упомянула ли Мерил отцу о его приглашении к испытанию, но впоследствии отношения между ним и Зандером охладели.

В свое время Мерил вернулась на Транк и привезла собственные копии Мемуаров. За годы, проведенные на Четырехлистнике, она изменилась: стала не такой беззаботной, не такой экспансивной, меньше стремилась высказывать мнения – и почти превратилась в красавицу, хотя осталась длинноногой и предпочитала некую не поддающуюся определению небрежность в том, что касалось одежды и манер. Скляр Хаст дважды предлагал ей пройти испытание. В первый раз она рассеянно отказала ему; во второй – всего лишь вчера или позавчера – сообщила, что Семм Войдервег собирался на ней жениться, отказавшись от права на испытание.

Хасту эта новость представлялась невероятной, тревожной, неприемлемой. Семм Войдервег, из касты хулиганов, был заступником Транка, то есть уступал престижем только Иксону Мирексу, арбитру плота. Тем не менее Скляр Хаст мог назвать дюжину причин, по которым Мерин Рохан не должна была выходить замуж за Войдервега. Не смущаясь, изложил ей эти причины: «Войдервег – пожилой человек! А ты еще почти девочка! Скорее всего, он – восьмого поколения! Может быть, девятого».

«Не так уж он стар. Лет на десять старше тебя, насколько я понимаю. И он десятого поколения».

«Ну, а ты – одиннадцатого. И я – одиннадцатого».

Мерил Рохан покосилась на него, слегка наклонив голову набок, и Хаст неожиданно осознал несколько вещей, на которые никогда раньше не обращал внимания: чистоту ее словно светящейся кожи, ее роскошные темные локоны, вызывающее выражение лица – когда-то казавшееся мальчишеским нахальством, а теперь превратившееся… в нечто другое.

«Вот еще! – пробормотал Скляр Хаст. – Вы оба спятили, два сапога пара. Он – потому что решил жениться без испытания, а ты – потому что согласна связать себя с семьей кормильца крагенов. Ты же знаешь, какой он касты? Всего лишь хулиганов».

«Ты не проявляешь должного уважения! – воскликнула она. – Семм Войдервег – заступник!»

Хаст хмуро присмотрелся к ней, пытаясь понять, шутит ли она. Тон ее казался легкомысленным, словно сдерживающим какую-то насмешку, ему непонятную.

«Ну и что? – спросил он. – Учитывая все „за“ и „против“, краген – не более чем рыба. Большая рыба, не спорю. Тем не менее, глупо совершать столько церемоний ради рыбы».

«Если бы краген был обычной рыбой, твои слова имели бы смысл, – заявила Мерил Рохан. – Царь-Краген – не просто рыба, он – чрезвычайное существо».

Скляр Хаст горько усмехнулся: «И при этом ты, а не я, отправилась на Четырехлистник в гнездо лихоимцев! Что, по-твоему, подумает Войдервег о твоих необычных идеях?»

«Не знаю, – Мерил Рохан беззаботно встряхнула локонами. – Отец хочет, чтобы я вышла замуж. За заступника. У меня будет время работать над анализом Мемуаров».

«Отвратительно!» – обронил Хаст и ушел. Мерил пожала плечами и тоже пошла по своим делам.

Все утро Скляр Хаст размышлял об этом разговоре и позже обратился к Зандеру Рохану – старику, ростом не уступавшему ему самому, с огромной копной седых волос, аккуратной белой бородой, пронзительными серыми глазами и раздражительными, нагловатыми манерами. За исключением цвета глаз, Мерил никоим образом не напоминала своего родителя.

Хаст не умел притворяться или вести себя с преувеличенной любезностью. Он сказал: «Я говорил с Мерил. Она сообщила, что ты хочешь выдать ее за Войдервега».

«Да, – кивнул Зандер Рохан. – Что с того?»

«Он ей не подходит. Ты же знаешь Войдервега. Жирный, напыщенный дурак, самодовольный и упрямый…»

«Подожди-ка, подожди! – воскликнул Рохан. – Он – заступник Транка! Согласившись испытать мою дочь, он тем самым делает ей большую честь!»

«Гм! – Скляр Хаст поднял брови. – Мерил говорит, что он отказался от права на испытание».

«По этому поводу ничего не могу сказать. Если так, он окажет нам еще бóльшую честь».

Хаст глубоко вздохнул и принял трудное решение. «Я женюсь на ней, – прорычал он. – И откажусь от права на испытание. Она не найдет себе лучшей пары».

Рохан отшатнулся, растянув губы в неприятной усмешке: «Если она может выйти за заступника, почему бы я отдал ее помощнику наперсточника? Причем помощнику наперсточника, воображающему, что он для нее слишком хорош?»

Хаст сдержал гнев: «Я – из касты наперсточников, так же, как она. Почему ты хочешь связать ее с хулиганом?»

«Какая разница? Он – заступник!»

«Я объясню, в чем тут разница, – сказал Хаст. – Все, что умеет Войдервег – кланяться и бормотать, ублажая жрущую рыбину. Тогда как я – не просто помощник наперсточника, а помощник мастера-наперсточника. Тебе известно, чтó я умею».

Зандер Рохан поджал губы и пару раз резко покачал головой: «Я знаю, чтó ты умеешь – и этого недостаточно. Если ты хочешь стать мастером своего ремесла, тебе следует точнее попадать по клавишам и меньше перефразировать символы. Когда тебе встретится символ, которым ты не сможешь мигнуть, дай мне знать – я покажу, как это делается».

Скляр Хаст крепко сжал зубы, чтобы с языка не слетело то, что он готов был сказать. При всей своей неотесанности он умел контролировать себя, когда того требовали обстоятельства – а теперь они этого требовали. Глядя прямо в глаза Рохану, он взвешивал ситуацию. По своему усмотрению он мог вызвать Рохана на соревнование и заставить старика защищать звание мастера. Возникало впечатление, что Рохан хотел, чтобы Хаст его вызвал, хотя Хаст никак не мог понять, почему – возможно просто потому, что Рохан невзлюбил Хаста. Такие соревнования когда-то были частыми, но теперь устраивались редко – чтобы сохранить достоинство, проигравший должен был сложить с себя полномочия. На самом деле Скляр Хаст не хотел смещать Рохана с должности и в то же время не хотел, чтобы выгнали его самого… Он повернулся спиной к мастеру-наперсточнику и ушел, игнорируя презрительное фырканье, послышавшееся вдогонку.

 

У основания башни Хаст остановился, угрюмо уставившись невидящими глазами на листву. Буквально в нескольких шагах был просторный трехкупольный коттедж Зандера Рохана, где под беседкой, увитой лозами с ароматными кисточками, Мерил Рохан сидела и пряла белую ткань – этим занимались в свободное время все женщины, даже девочки и старухи. Хаст подошел к низкому плетню из прутьев, отделявшему участок Рохана от общей тропы. Заметив его присутствие, Мерил слегка усмехнулась и продолжала прясть.

Скляр Хаст произнес со сдержанным достоинством: «Я поговорил с твоим отцом. Возразил против твоего брака с Войдервегом. Сказал ему, что готов жениться на тебе сам». Повернувшись, чтобы взглянуть на лагуну, он прибавил: «Без испытания».

«В самом деле? И что он ответил?»

«Отказал».

Не высказывая никаких замечаний, Мерил продолжала прясть.

«Возникла смехотворная ситуация, – говорил Хаст. – Типичная для нашего окраинного, отсталого плота. Над тобой смеялись бы до упаду на Смотрине и даже на Самбере».

«Если тебе здесь так не нравится, почему ты не переедешь на другой плот?» – тихо, насмешливо спросила Мерил.

«Переехал бы, если бы смог. Если бы смог, покинул бы все эти постылые плоты! Улетел бы к далеким планетам! Если бы я знал, что не все они населены сумасшедшими».

«Прочти Мемуары и узнай».

«Гм! Прошло двенадцать поколений, все могло измениться. Мемуары – убежище педанта. Зачем рыться в прахе прошлого? Лихоимцы так же бесполезны, как заступники. Хотя, если подумать, из тебя и Войдервега выйдет подходящая пара. Пока он призывает Царя-Крагена благословить плот, ты можешь составить новехонький сборник Аналектов».

Мерил остановила прялку и нахмурилась, глядя на руки: «Знаешь что? Я так и сделаю!» Поднявшись на ноги, она подошла к плетню: «Благодарю за совет, Скляр Хаст!»

Хаст с подозрением смерил ее взглядом: «Ты не шутишь?»

«Нет, конечно! Разве я когда-нибудь с тобой шутила?»

«Никогда не знаешь, следует ли воспринимать твои слова всерьез… Какую пользу принесет новый сборник Аналектов? И чем плохи старые?»

«Шестьдесят одну книгу сократили до трех. Разумеется, при этом пропустили огромное количество сведений».

«Расплывчатые, двусмысленные рассуждения, многословный самоанализ – кому это нужно?»

Мерил Рохан поджала губы: «Противоречия любопытны. Несмотря на преследования, которым подвергались Первоплаватели, все они выражают сожаление в связи с тем, что им пришлось покинуть Исходные Миры».

«Значит, среди сумасшедших попадались разумные люди, – задумчиво заметил Скляр Хаст. – Ну и что? Прошло двенадцать поколений, с тех пор все могло измениться. Мы сами изменились – и не к лучшему, надо сказать. Теперь нас интересуют только удобства и легкая жизнь. Мы умиротворяем, ублажаем, уступаем. Думаешь, Первоплаватели стали бы кланяться и танцевать перед морской тварью – так, как это делает твой суженый?»

Мерил смотрела куда-то за спину Хаста; Хаст оглянулся и увидел заступника Семма Войдервега. Тот стоял, заложив руки за спину и набычившись: зрелый мужчина в теле, вовсе не уродливый, с правильными чертами округлого лица. У него была чистая, свежая кожа, его темно-карие глаза невольно привлекали внимание.

«Ты непочтительно высказываешься о заступнических обязанностях! – укоризненно произнес Семм Войдервег. – Независимо от того, как ты относишься к заступнику лично, его должность заслуживает уважения».

«Должность? Чем ты занимаешься в этой должности?»

«Заступаюсь за обитателей Транка. Обеспечиваю благоволение Царя-Крагена».

Скляр Хаст оскорбительно расхохотался: «Мне всегда хотелось знать – веришь ли ты, на самом деле, в свои теории?»

«Теория – неподходящее слово, – заявил Войдервег. – Предпочтительно говорить о научном подходе или доксологии». Он продолжал ледяным тоном: «Факты неопровержимы. Царь-Краген правит океаном и охраняет нас. В обмен мы рады предоставлять ему долю нашего изобилия. Таковы условия Ковенанта».

Дискуссия привлекла внимание других островитян; несколько человек остановились, чтобы послушать. «Очевидно, что мы обленились и всего боимся, – возражал Скляр Хаст. – Первоплаватели отвернулись бы от нас с отвращением. Вместо того, чтобы защищаться, подкупаем морскую тварь, умоляя ее делать это за нас»

«Довольно!» – рявкнул Семм Войдервег, внезапно охваченный холодной яростью. Повернувшись к Мерил, он указал пальцем на коттедж: «Ступай внутрь! Нечего тебе слушать безответственную болтовню! Помощник мастера-наперсточника! Удивительно, что ему удалось занять такое высокое положение в гильдии!»

Растерянно улыбнувшись, Мерил повернулась и зашла в коттедж. Ее подчинение не только вызвало у Хаста раздражение – оно поразило его.

Бросив напоследок назидательно-возмущенный взгляд, Семм Войдервег последовал за девушкой.

Хаст повернулся к лагуне и собрался плыть к себе на островок. Один из остановившихся слушателей позвал его: «Минутку, Скляр Хаст! Ты действительно считаешь, что мы могли бы защищаться сами, если Царь-Краген нас покинет?»

«Конечно! – отрезал Хаст. – По меньшей мере должны попытаться! Но заступники не хотят перемен – их вполне устраивает положение вещей».

«Ты безобразник, Скляр Хаст! – послышался из-за спин собравшихся пронзительный женский голос. – Помню тебя с тех пор, как у тебя молоко на губах не обсохло! Ты всегда все делал не так, как другие!»

Хаст протиснулся сквозь обступившую его небольшую толпу, прошел к лагуне навстречу сгущающимся сумеркам и переплыл на коракле к своему островку.

Зайдя в хижину, он налил себе пиалу вина и вышел посидеть на скамью. Безоблачное небо и безмятежные воды успокаивали; он смог даже усмехнуться своей злости – пока не пошел взглянуть на шпалеры, обчищенные Царем-Крагеном, после чего раздражение вернулось к нему с новой силой.

Наблюдая за сигналами, он острее, чем когда-либо, ощутил нервный, прерывистый характер работы Зандера Рохана. Отвернувшись, Хаст заметил темный водоворот на краю заградительной сети и в нем – черную массу, окруженную блестящими отблесками озаренной звездами поверхности вод. Не было сомнений: молодой краген пытался проникнуть через сеть, окружавшую лагуну Транка!


Издательство:
Издательские решения