Врач «скорой»

© Алексей Вязовский, 2024

© Сергей Линник, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава 1

Ненавижу ждать и догонять. Первое, пожалуй, даже больше. Сидишь, занимаешься самоедством, по сотому разу обдумываешь, где ты лажанулся, почему сейчас находишься в приемном покое хирургии Склифа и ждешь результатов операции Лены Томилиной. Пятый час пошел. Рядом темными тенями сидят родители.

Вот Лебензон приехал, зашел внутрь. Ему-то, кстати, светит служебное расследование. Что ни случись в возглавляемом подразделении – ходи сюда, начальник, становись в коленно-локтевую позицию. Там синяк-рецидивист пальнул из охотничьего ружья дробью в Лену. Зачем стрелял? Что случилось? Хоть и синяк, а в бега податься у этого козла ума хватило.

– Ну что? – ко мне подсел Харченко. – Новостя есть?

– Ничего, оперируют, – я мрачно посмотрел на водителя. Хотя он-то и не был ни в чем виноват. Наоборот, услышал выстрел, выволок Лену к машине, перевязал, вызвал подмогу.

– А я вот Льва Ароныча привез. Переживает…

– Расскажи хоть, что было. Как это случилось?

– Да помнишь ту рабочую общагу Краснохолмской фабрики? Вы туда на вызов тоже катали к какому-то порезанному урке.

– Ну помню.

Я даже вздрогнул. Гнилое место. Пьяная в дупель беременная девка – во-от с таким пузом. Захочешь забыть – не сможешь.

– Ну вот туда же опять погнали. Я говорю, давай с тобой пойду, стрёмно.

– А она?

– На комендантшу понадеялась, что нас встречала. А ее, дуру, кто-то отвлек по дороге, Лена сама пошла на четвертый этаж. Я слышу: «бам, бам!». Понял сразу – неладно что-то. Бегу, а она вся в крови на полу валяется. В комнате бутылок – не пройти. Кто-то квасил полгода, не меньше. Прибегает эта дура-комендантша, начинает орать от страха. Я только расслышал про какого-то Ваську-Ампулу.

– Ампула – это на фене пузырь с бухлом.

– Во-во, этих пузырей там было… – Харченко тяжело вздохнул. – Послушал – дышит. Ну а дальше перевязал, в машину отнес. Вызвал реанимационную бригаду по радио – слава богу, быстро примчались.

– Ты молодец, – я пожал руку водителю. – Теперь все от врачей зависит. Как вывезет…

Договорить не удалось – появились милицейские дознаватели, начали опрашивать Харченко. Потом вышел врач из хирургии, к нему сразу бросились родители Лены:

– Что, доктор?! Не молчите, – заплакала Клавдия Архиповна.

– Прооперировали, жива. Но состояние тяжелое.

Мать Лены охнула, вытерла слезы. Отец тоже зашмыгал носом. В мою сторону вообще не смотрели. Ни разу. Будто винили за что-то. За что?

Появился Ароныч, сказал что-то ободряющее родителям, подошел ко мне. Мы помолчали немного, потом он вздохнул и побрел к выходу, даже не посмотрев, как в дальнем углу холла дознаватель расспрашивает Мишу Харченко.

Прямо у двери он столкнулся с бледным Кавериным. Ага, вот и начальник всей московской «скорой». Ранение доктора – это городское ЧП, понятно его появление.

Мне он лишь кивнул, подхватил под руку Лебензона, отвел в сторону. Начал о чем-то спрашивать, потом выговаривать. Ароныч покраснел как вареный рак, но стоически терпел.

Я сделал один шажок к ним, другой. Прислушался. Сначала, как водится, выясняли «кто виноват?». Некомплект, кто заболел, запил, не вышел на смену… Потом перешли к сакраментальному вопросу «что делать?». Надо отдать должное Каверину. Он нашел фонды – выделил семье Томилиной 700 рублей матпомощи. Подстанция тоже не осталась в стороне – старинным способом «кто сколько может» собирают деньги. Какая сумма там получится – неведомо, но сотни полторы-две получится, это точно. Иногда к конверту прилагают список, кто и сколько. Чтобы добро не осталось забытым.

Я порылся в карманах и в портмоне. Сто двенадцать рублей. Четыре двадцатипятирублевки сложил и сунул в руку Томилину. Он взял, потом резко протянул кулак ко мне.

– У тебя ничего не возьму!

– Дядя, ты дурак? – не выдержал я. – Бери, на них не написано, чьи. У вас деньги сейчас как в яму уходить будут: уход, питание. Матпомощь кончится, и она одноразовая. Не время выпендриваться. Всё, будет нужна помощь, звоните. Что смогу – сделаю.

Томилин неуверенно как-то кивнул, отвернулся. Он просто не понимает еще: это не конец горя, а только начало. Впереди операции, реабилитация – и то же самое не один раз. Питание, дефицитные лекарства, санатории и куча всего остального. Хоть и Союз – а за всё плати. Нянечке сунь, врача отблагодари… Помню, один мой сотрудник любил рассказывать в ответ на ностальгические воспоминания о бесплатной медицине при советской власти. «Заболела мать, рак. Попытались что-то сделать на месте, потом в Москву направили. И в столице лечили, старались. Пока не умерла через год. И всё бесплатно. Вот только у нас на книжке лежало пять тысяч, а как хоронить кинулись – там три рубля осталось».

Я махнул Мише Харченко, освободившемуся от дознавателя:

– Погоди, я с вами.

Лебензон подремывал, сидя на переднем сиденье.

– Лев Аронович, пожалуйста, подвезите до дома! Я же из аэропорта прямо, с чемоданом по эскалатору и переходам не очень хочется.

* * *

Дома меня, оказывается, никто не ждал. То есть вообще – ни тебе постов наблюдателей, ни пионерского отряда с горнами и барабанами, ни даже торжественной встречи на пороге с хлебом-солью. Аня бессовестно дрыхла в компании с рыжим предателем. Ну этот вообще спит все время, пока не ест, но девушка!.. Даже обидно немного стало. Именно поэтому я тихонечко подошел и поцеловал подругу в губы.

– Ммм, мужчина, не прекращайте… – пробормотала Аня, не открывая глаза. – И интенсивнее, а то скоро вернется мой парень.

Тут она меня обняла и… Короче, немного компенсировала отсутствие рушника и красной ленточки. Ничего серьезного, я ведь толком не разделся с дороги, даже плащ не снял. Но поцелуи были горячими.

– Что хоть случилось? – спросила Аня, пытаясь на ощупь найти ногой тапочек, улетевший в сторону. – А то сказал только, что ехать надо срочно, и пропал.

– Помнишь врачиху… ну, у тебя дома…

– Не забывается такое никогда, – ответила она цитатой из песни. – И что?

– В нее утром стреляли на вызове.

– Да ты что… – она даже прикрыла рот рукой. – Как же так? Она жива?

– Да, оперировали, вот только закончили. Я поэтому и задержался.

– Слушай, может, там помочь чем надо? В больнице подежурить, материально как-то? – Аня встала, начал искать сумочку.

– Не торопись. Она в реанимации, туда не пускают никого. Деньги я ее родителям оставил, у меня сто рублей было.

Еще я помнил про две тысячи, которые брал у Лены в долг, а потом сразу отдал. Наверняка они лежат где-то у нее дома в секретном месте. Но родителям об этом не сказал. Коль скоро она осталась жива, сама сообщит, если понадобится.

– Давай тогда переодевайся, иди в душ, и я буду кормить тебя.

– А подарки?

– Это никуда не денется, – легкомысленно заметила Аня. – А голодный мужик – угроза существованию всего человечества.

В честь моего приезда было приготовлено традиционное еврейское блюдо – макароны по-флотски. Даже Кузьма с удовольствием проглотил порцию примерно тех же размеров, что и моя.

– Всё, давай подарочки теперь! – возглас последовал, едва я положил вилку на опустевшую тарелку.

– А чай? – поинтересовался я.

– Потом. Ты что, хочешь, чтобы я умерла от любопытства? Я и так тут вся исстрадалась, пока ты чавкал.

– Ничего я не чавкал, – возмутился я. – К тому же ты сама сказала – сначала поесть.

– Фи, не слушай женщин, когда речь идет о сладких ее сердцу штучках. Я же исключительно из-за воспитания так сказала, а ты сразу поверил.

– С мужиками, особенно голодными, насчет еды тоже лучше не шутить, – заметил я. – Пойдем.

Первыми я достал духи. Надо сразу обезоружить противника, потом всё будет легче. Продавщица уверяла, что популярнее этого аромата уже не произведут. Врала, наверное, с целью продажи недешевого флакончика, но и мне запах понравился.

– Никогда таких не видела, «Флора Даника» какая-то… – задумчиво произнесла Аня, пытаясь открыть запечатанную коробочку. – Ага, наконец-то. Цветочки всякие, пастораль, понимаешь… Открывайся! – и она с усилием вытащила пробку. – Вкусненько пахнет, – протянула она. – Угодил. Дай я тебя поцелую за это! Слушай, ну хватит уже сидеть с таким видом, как на похороны пришел! Мне тоже жалко эту девчонку, честное слово! Но ведь от того, что мы будем плакать, ей легче не станет!

– Да так, подумалось… Просто мы же в одной бригаде работали, и если бы вдвоем были…

– Андрюша, ну перестань себя терзать, а? Это случилось. Тебя там не было. Если человеку хочешь на самом деле помочь, то делать что-то надо, а не ныть. Хорошо? Я с тобой, что бы ни произошло, лады? Давай, что там ты еще привез?

– Это маме твоей… Ну и моей тоже, – сказал я, доставая из того же пакетика два маленьких флакончика «Опиума».

– Панов! Ты… Да как ты смеешь! Гад такой! А мне? Я тоже хочу! – она схватила обе коробочки и прижала к груди.

– Оставь, тебе тоже есть, – на свет появилась третья упаковка от Ива Сен-Лорана. – Я догадывался о твоей жаднючести.

– Ну и ладно, не буду скрываться теперь, – хищно улыбнулась Аня. – Давай еще!

– Держи, – подал я следующую коробочку.

– Ой, часики. – Изделие швейцарского часопрома было немедленно распаковано и застегнуто на запястье. – Симпатичные. «Мовадо». И про эти не слышала. Но почему циферблат чистый? Как узнать точное время?

– С каких пор женские наручные часы начали использовать для определения времени? – удивился я. – Носи в виде украшения. А теперь гвоздь нашей программы… – и я достал упаковку с бельем.

– Какой праздник, – прошептала Аня, раскладывая очередную пару трусиков. – Такое непременно должно закончиться безудержным развратом… Ты готов, Панов? Или предпочитаешь, чтобы я сначала всё это показала на себе?

* * *

Потом, когда мы почти наверстали вынужденную разлуку, я достал остальное из сумки. Магнитики, маленькие шоколадочки, кассету с «Апокалипсисом» в оригинальной озвучке – отечественный перевод меня бесил неимоверно, и кирпич первого издания стивенкинговской «The Shining» в мягкой обложке.

– Про что книжка? – спросила Аня. – Интересная? Дорогая?

– Страшная. За пять франков купил, видишь, переплет помят? Считается браком, подлежит сдаче назад, но в том районе, где мы жили… Короче, я уговорил продавца. Так бы раза в два дороже обошлось. Я еще и кассету с фильмом привез. Ужастик. Будешь переводить мне трудные места, из нас двоих одна ты образованная.

Аня разложила подарки, потом поменяла местами коробочки с духами.

– Панов, ты там банк ограбил? Или за деньги переспал со старухой? Или с мужиком? Говорят, в Европе это сейчас модно. Колись! Я помню, сколько вам меняли. Там бы хватило вот на это, – и она отложила в сторону магнитики с шоколадками. – Ладно, еще книга. А остальное?

– Аня, ты мне веришь? – спросил я.

– Да, – кивнула она. – Как еще можно?

– Поэтому ты не будешь задавать такие вопросы, никому не расскажешь о подарках и мы к этому разговору больше не вернемся.

Ответом мне стал понимающий взгляд. Нет, когда женщина знает, где стоит промолчать – это лучшее приданое.

* * *

Утром я снова поехал в Склиф. Нашел контакты в реанимации, но ответ был ожидаем – состояние крайне тяжелое. Заряд картечи с расстояния метра два кучно улетел в живот. Хорошо хоть не крупной, тогда гарантированно спасать было бы некого. Но и этого хватило. Вчера как раз львиная доля времени ушла на поиски картечин и латание дырок. В итоге пришлось убрать большой кусок сальника, метра три тонкого кишечника и участок поперечной ободочной кишки. Самым хреновым было то, что досталось и поджелудочной железе.

Вот и думай: чем тут помочь. Ну сходил на станцию переливания, сдал кровь для Лены. Толку с того. Проблем это не решит вообще.

Надо искать, кто сейчас лучший в Союзе по панкреонекрозам. И для этого у меня есть хорошая знакомая с говорящей кличкой «Дыба». К ней я и отправился. Один раз она мне помогла, не откажет и сейчас. Тем более для коллеги.

Екатерина Тимофеевна как-то не очень моему визиту обрадовалась. Магнитик, ясное дело, взяла, но как-то небрежно, даже не посмотрев, смахнула его вместе с шоколадкой в ящик стола.

– Признавайся, чего на этот раз от меня хочешь? – без предисловий спросила она. – Ни за что не поверю, что, вчера приехав, ты ночь не спал, жаждал мне сувенирчики вручить.

– Ситуация следующая. Накануне пострадала моя коллега, с седьмой подстанции. Возможно, вы слышали, стреляли во врача.

Дыба покивала, мол, как же, было такое. Потом налила себе из графина воды и спросила:

– И ты конечно же собираешься своей любовнице просить перевод из Склифосовского в хорошее место, да?

– Во-первых, она мне давно не любовница, во-вторых – прошу. И про Склиф я не сказал ничего.

– Ты что думаешь, я на острове живу? У нас селекторное совещание было, говорили об этом. Чем тебе больница не угодила?

– Скорая помощь, Екатерина Тимофеевна, она, извините, и в Африке такая. Сейчас стоит вопрос не только оперативного вмешательства, но и дальнейших шагов. Там намечается панкреонекроз. И я хотел бы для нашей коллеги лучших специалистов.

– Иди, погуляй, – немного подумав, сказала Катя. – Я сейчас позвоню кое-кому, узнаю.

Я развернулся, пошел в приемную и сел на стул. Какой смысл далеко ходить? Рассказывать всем встречным про Швейцарию настроения нет никакого. Надо Дыбе предложить выступить перед коллективом с отчетом. Хотя всё равно спрашивать будут.

Минут десять спустя Катя крикнула через дверь:

– Заходи!

Зашел и уставился на начальницу в ожидании результата.

– Ты садись, что встал? – чуть ли не приказным тоном сказала Дыба. – Смотри. Лучшие специалисты по брюху вообще и по поджелудочной железе в частности – ожидаемо военные. Госпиталь Бурденко. У них там, кстати, совсем недавно новый хирургический корпус открыли. Семь этажей, по последнему слову науки. Но выходов на начальника госпиталя у меня нет. То есть я его знаю, он меня, но просить не могу.

– Извините, а от вас позвонить можно? – спросил я сразу же.

– На здоровье. – встала, пододвинула она мне телефон и вздохнула: – Кто бы за меня так переживал…

* * *

Я дождался, пока закроется дверь, набрал номер сусловского куратора. Юрий Геннадьевич на встречу согласился сразу. Только не сегодня – завтра с утра. Обещал подъехать прямо к институту, к концу первой пары. Но и это хлеб.

Я в задумчивости покрутил туда-сюда диск телефона. А позвоню-ка родителям Томилиной. Что-то меня во всей этой истории мучило.

Трубку поднял отец Лены.

– Да, узнал. Следователь? Опросил. Но мы с матерью ничего не знаем – дочка про работу не любила рассказывать. Ну выезды бывали нехорошие. Так и у вас такие же с ней и были? Кто следователь? Сейчас посмотрю.

Спустя пять минут разговора я стал обладателем контактов следака в Пролетарском РУВД и даже опера, который сопровождал дело. Посмотрев на часы, я понял, что вполне успеваю до обеда. Но надо подвинуть смены – сегодня и завтра мне нужные свободные.

– Екатерина Тимофеевна, – я нашел Дыбу дымящей в курилке. – Сегодня не могу работать в ночь. И завтра тоже. Можно как-то меня подвинуть? Я отработаю.

– Иди уже, – главврач только махнула рукой. – Все решу.

* * *

Ехать домой? Время терять? Вон, будка стоит, а в кармане мелочь есть. Привычка таскать двушки очень быстро появляется. Потому что иначе будешь платить гривенниками, которые хоть и из другого материала, но зато того же размера. Или просить милостыню у прохожих.

На подстанции Мельника не было, после дежурства пошел домой. Но доброхоты номер телефона сообщили. Витя, дорогой, будь на месте! Не ходи сегодня никуда подрабатывать!

И мне повезло. Недовольная вахтерша долго не хотела отрывать тыл и ехать на лифте искать жильца, но в конце концов согласилась. Минут пять я слушал звуки природы типа шарканья, чьих-то голосов и бонусного трека в виде вопля «Саня, ну сколько можно ждать?!». Наконец и недовольный голос Мельника послышался:

– Слушаю вас.

– Привет, Витек! Прошу, никуда не уходи! Через пятнадцать минут приеду!

– Да я и не собирался вообще-то, – проворчал Мельник. – Приезжай, конечно. Триста пятая комната.

Здешняя общага, ясное дело, поцивильнее рабочих. Чище, да и тише. И в лифте почти не воняет. Хотя на третий этаж можно было и пешком подняться. Витя, к счастью, был один в комнате. Сосед куда-то делся, и не пришлось идти куда-то еще пошушукаться.

– Какой-то ты встревоженный, – заметил Мельник, пожимая мне руку.

– Да вот, проблема нарисовалась, – и я коротко изложил последние новости.

– А от меня что? Кровь сдать? Я бы рад, но в армейке гепатитом переболел, так что никак. Нас предупреждали специально.

– Нет, не это. Ты говорил, что Дима в Пролетарском РУВД служит?

– Было такое.

– Я помню, у вас там разногласия возникли, но, пожалуйста, забудь на время. Организуй мне встречу с ним.

– Что надумал? – насторожился Витек.

– Как что? Найти тварь.

– И?..

– Как карта ляжет, – ответил я, наблюдая, как на лице Мельника возникает улыбка. Видать, то приключение в Орле вспоминает с теплотой. Это он еще не знает, что нас чуть не вычислили. Вернее, отложили вопрос, да не успели.

– Ладно, пойдем. Раз такое дело, и правда обиды можно забыть. Хоть на время.

Дима с гордостью носил погоны старшего сержанта. Как он объяснил, сумел удачно аттестоваться. С Мельником они друг на друга смотрели не слишком приветливо. Хрен его знает, что там у них случилось, мне совсем не интересно. Ребята взрослые, сами все решат.

Про стрельбу в общаге он что-то слышал, но в тему не вникал. Не до того было. Зато с опером сойтись помощь предложил. Намекнул только, что за информацию придется двери ногами открывать. Потому как руки заняты.

Я достал из кармана четвертной.

– Хватит?

Дима с сомнением посмотрел на фиолетовую бумажку.

– Не знаю, добавь на всякий случай. Не думайте, я себе и копейки не возьму, – заверил он. – Мужик жадный просто. Всё ходит, плачется, что на жизнь не хватает, женился недавно, алименты платит, такие дела.

Я достал еще два червонца и отдал Диме.

– Надеюсь, на алименты наскребет.

Вернулся новоиспеченный мент минут через пятнадцать. Вернул одну десятку назад, мол, не пригодилась. Тридцати пяти хватило.

– Ну чё, пацаны, слушайте расклад. Васька этот, который Ампула, – известный урка. У него две ходки, обе по тяжелым статьям. Сначала убил в драке дружбана какого-то, потом, как откинулся – свою бабу. Оба раза по пьяни – как примет белой, так дуреет. Второй раз сел надолго, пятнашку отмотал на строгом режиме в Мордовии.

– Это всё лирика, но сейчас что делают? Ищут? – поинтересовался я.

– Ну, в розыск объявили, стукачей вроде напрягли. Ждут.

– Короче, ни хрена не делают, – резюмировал я.

– Можно и так сказать, – согласился Дима. – Мне, конечно, с моего места не особо много видно, но думаю, что голяк. За стрельбу, вестимо дело, чуть сильнее искать будут.

– Ага, фотография на стенде «Их ищет милиция» дольше провисит. Где он обитался? Узнал?

– Обижаешь, начальник, – Дима вытащил из кармана тетрадный листочек. – Первое – место прописки. Дальше идут адреса корешей его. Но сами понимаете, это уже проверено и держится на контроле. Вот вам портрет гражданина, – он достал две успевших чуть смяться в кармане фотографии девять на двенадцать. – Только сейчас он чутка постарше и в последнее время заросший ходил.

Я посмотрел на фотографию Васьки, который оказался Василием Петровичем Сазоновым, сорока восьми лет от роду. Глянь, у него даже профессия есть – электромонтер. Узкое, испитое лицо, запавшие глаза. Почти лысый, без усов или бороды…

– Вот еще что, – продолжил Димон. – Ампула по вокзалам в последнее начал промышлять. Вроде устроился на работу в жэк какой-то, но там даже не появлялся. Тырил чемоданы у пассажиров. Поймать его не могли – больно ловкий. Или был на крючке у тамошних ментов, кто ж знает. Короче, там его тоже нет, всех предупредили. Хотя Федя сказал, что толку с этого – чуток. Мог уже и рвануть куда.

– А нельзя ли узнать, под кем на вокзалах вся эта гопота ходит? – спросил я на всякий случай.

– Один момент, – сказал Дима и исчез в недрах РУВД.

И через пару минут я услышал интересную фамилию: Лакоба. Опа! Знакомые все лица. И почему я не удивлен? Не ему ли я год назад «чинил» подельника? Зашил на совесть – должны меня в «Советской» помнить!

Глава 2

Связаться с Лакобой удалось быстро. Через Давида. Сразу после РУВД поехал к нему домой, застал чуть ли не в постели с Симой – девушка пискнула, убежала в ванную одеваться, ибо из одежды на ней была, похоже, только футболка.

Сначала «князь», конечно, повозмущался, пошел в отказ.

– Пан, не проси. Отец запретил даже думать про этих людей. Не могу никак. Если от меня какая помощь нужна – я в твоем распоряжении.

– У тебя совесть есть? Я же не лошадку на ипподроме зарядить прошу. Лену Томилину подстрелили. Уголовник какой-то. Надо найти.

– Это ту врачиху с подстанции? – Давид побледнел. – С которой ты…

– С которой я. Да. Бери трубку, звони.

Ашхацава нашел номер в записной книжке, набрал. Последовали короткие переговоры на абхазском.

– Через час, там же, у ипподрома, – тихо сказал он, повесив трубку. Оказалось, всё же недостаточно прикрутил громкость.

– Я с вами поеду! – заявила Сима. – Тоже бандита ловить буду!

– Дело женщины – сидеть дома и ждать своего мужчину! – с пафосом произнес Давид. – Не хватало еще, чтобы какая-то юбка лезла в это!

Странное дело, но вроде как эмансипированная Сима только кивнула и с малоскрываемой улыбкой ушла на кухню. Довольный Давид начал собираться. Эх, парень, наверное, ты не слышал про принципы дзюдо. Хитрая девица будет соглашаться с твоими павлиньими возгласами, но в итоге получится, что делаешь ты, как задумала она. Рассказать, что ли, анекдот про голову и шею? Не буду, пожалуй. В чужую семью лезть – только себе навредить.

Очередной неприметный хлопчик после того, как пропустил притихшего Ашхацаву на заднее сиденье, плюхнулся рядом со мной – и у меня появился живой навигатор. Не как штурман стенограмму читал в раллийных гонках, но близко к этому.

Квартира была совсем другая, в районе синагоги на Большой Бронной. Сейчас там, конечно, что-то связанное с художественной самодеятельностью, не вчитывался я в вывеску, когда мимо проезжали. А дальше – во дворы. Похоже было, что начальник абхазских мафиози здесь если не живет, то часто бывает. По крайней мере, принимал он меня в комнате, к которой подошло бы название «кабинет». Вот только книжных полок не было. Ашхацаву даже в квартиру не пустили, он остался сидеть в машине.

– Ну что, доктор, опять в карты играл? – улыбаясь одним ртом, спросил Юрий Лакоба.

– Нет, у меня другая просьба, – ответил я и достал из кармана фотографию Ампулы.

– И кто это? – мельком взглянув, абхаз отодвинул ее в сторону. Но не ко мне, а так, чтобы под руками не мешалась.

– Он стрелял в доктора со «скорой». Молодую женщину, – добавил я. – Сказали, он где-то на вокзалах промышлял, углы вертел.

– Углы… уже никто не говорит так, – походя опустив на уровень плинтуса мои познания в фене, ответил Лакоба. – Нехорошо поступил, врача обижать нельзя. Особенно женщину.

– Западло?

– Доктор, ты говори нормальным языком, не переживай, я пойму, – равнодушно ответил абхаз. – А то вот так слово не так скажешь, не подумав, обидишь кого-нибудь. Ты не блатной, нет? Вот и говори как простые люди.

– Извините, – сказал я.

И правда, неловко вышло. Можно подумать, что знание фени чем-то поможет в разговоре.

– Ничего, бывает, – заметил Юрий. – Так что ты хочешь? – он снова взял фотографию и, перевернув ее, прочитал надпись.

– Найти этого человека, – просто ответил я.

– А дальше?

– Как получится. Но обещаю: помнить он эту встречу будет долго.

– Ты сказал, ты сделаешь, – припечатал Лакоба. – Иди теперь, я спрошу, может, кто и видел этого Васю. Тебе позвонят. Ампула, – хмыкнул он. – Надо же.

* * *

Ну и всё. Отвез домой Давида, наградив его подарками, которые поначалу забыл отдать. Посидели с ним еще в машине перед подъездом, пришлось рассказать во всех подробностях про концерт «Genesis». Вот кто фанат: он даже потребовал от меня вспомнить, какие песни звучали.

– Ты что, Давид? Как я могу помнить, что за песни? Их десятка два было, больше половины нового альбома, остальное – старые.

– А футболку? Почему мне не взял? Я бы деньги отдал! Эх, ты… – огорчился абхаз.

– Да не подумал просто… Ну давай я тебе эту подарю, – предложил я. – Будешь у меня, заберешь.

– Спасибо, Пан, – пробормотал восхищенный Ашхацава. – Ты настоящий друг!

Никак не могу привыкнуть к этим вывертам дефицита. Видать, гипотетическая возможность заказать на Алиэкспрессе футболку любой группы с любым принтом напрочь отбила у меня этот фетишизм. Так что отдам свою безо всяких сожалений.

* * *

– Андрей, нам срочно надо расстаться, – встретила меня Аня.

– Ладно, я буду горевать минут десять. Но ведь на прощание ты меня накормишь?

– Куда я денусь? Когда еще появится возможность отравить тебя? Мой руки и приходи, я пока разогрею.

– Так что же послужило причиной нашего расставания? – спросил я, поправляя вилку, чтобы она лежала перпендикулярно с краю стола, словно поглощение вчерашних макарошек будет происходить в условиях шикарного ресторана.

– Я не выдержала и посмотрела этот фильм без тебя, – вздохнув, призналась подруга. – Нет мне прощения.

– Фигня, – легкомысленно махнул я рукой. – Оставайся. Три часа стоя на коленях на горохе – и ты прощена. Как кинцо?

– Я три раза чуть не описалась, – призналась Аня. – Было очень страшно.

– Особенно когда Николсон рубил топором дверь? Или сцена с трупом в ванной?

– А ты где видел? – удивилась девушка.

– В магазине крутили, – отбрехался я.

– Ладно, я теперь еще с тобой пересмотрю, может, получится уберечься от смены трусиков. Ну рассказывай, где был? Что удалось сделать?

– Почти договорился о переводе Лены из Склифа в Бурденко. Завтра решится окончательно. Ну, и так, по мелочи. То с одним встретился, то с другим. А ты как?

– Сходила на занятия, посмотрела фильм и лежала на диване.

– Очень увлекательно. Жажду повторить.

* * *

Юрий Геннадьевич ждал в довольно поношенном с виду «жигуле» второй модели. Удачная машина. Она, даже будучи совершенно новой, казалась пришедшей из глубокой древности.

– Рассказывайте, – велел он, когда я уселся рядом с ним. – Сначала Швейцария, потом остальное.

– В Цюрихе успех превзошел все ожидания, – коротко резюмировал я. – Больше сказать нечего.

– Лаконично, – хмыкнул он.

– А что, надо было начать про транспортировку оксида водорода в сосудах с перфорированным дном в свете решений съезда?

– Не надо так шутить, – окоротил он. – Нигде. Вы не понимаете даже, сколько сейчас пойдет всяких сигналов во все стороны. Забудьте про политические анекдоты и шуточки про съезд. Достаточно уже того, что вы живете с еврейкой. В какой-то момент это может сильно осложнить выезд.

Пару секунд я даже не знал, что и ответить. Не жена еще, просто девушка – и такие последствия.

– Не вижу связи, – наконец, ответил я. – Отец моей девушки в ФИАН работает, там первый отдел тоже…

– Андрей Николаевич, лично мне – всё равно, – остановил меня Юрий Геннадьевич. – Я к этому спокойно отношусь. А вот Михаил Андреевич, если узнает, может… расстроиться.

Блин, мне с оглядкой на Суслова и в постель ложиться? Мы сходки диссидентов на кухне не устраиваем, «Хронику текущих событий» ночью под одеялом не читаем, Солженицына в чемодане я через таможню не тащил. Оказывается, этого недостаточно, надо еще чтобы твоя девушка прошла краниометрию с правильными показателями.

– Да, вот был курьезный случай, – решил я потроллить куратора. – Ну, все эти подходы с охами «Ой, как бы ваш талант расцвел у нас» я достойными внимания не считаю. Так, обычная болтовня, они же там до сих пор думают, что в Москве по улице медведи с балалайками ходят. Если не все, то многие. Вот и жалеют, искренне считая, что советский ученый спит и видит, как бы на Запад сбежать…

– А что, нет таких настроений? – вдруг спросил Юрий Геннадьевич.

– Дураки, может, и мечтают. А кто хоть немного соображает, понимает – там будет в разы труднее. Высосут и выбросят. И через десять лет акцентом попрекать продолжат. Да, о происшествии. Подходит один деятель и напрямую предлагает пять тысяч долларов за посредничество в приобретении патента.

– Какого? – насторожился куратор.

– Так откуда мне знать? Я его послал. По-русски, но он вроде правильно понял.

– Тоньше надо, – заметил куратор. – Надо было узнать, что интересует, каковы условия. Пообещать выяснить всё. А мы бы решили.

Это он что, хочет посреднические получить? Ха-ха три раза.

– Так я же не джеймсбонд какой, Юрий Геннадьевич. Таким играм не обучен.

– Это кто? – уточнил он.

– Персонаж фильма. Судя по всему, лихой агент, ну знаете, всех врагов перебил одной левой, потому что правой красотку обнимает в это время. В Цюрихе весь город рекламой заклеен.

Только бы не спросил название. Ибо я тупо не помню: не то «Лунный гонщик», не то «Только для ваших глаз». А фильм, наверное, летом был, потому что обрывки рекламы в одном нашем бомжатском районе остались.

– Жаль, конечно. В следующий раз…

– Так визитку я взял. Вот, – вытащил я из кармана белый прямоугольничек и отдал ему, – некто Фредерик Паульсен, компания «Ферринг».

– Ладно, что там про госпиталь? – наконец, закончил вводную часть Юрий Геннадьевич. – Я по телефону не совсем хорошо понял.

– Изложу телеграфно. Позавчера стреляли во врача седьмой подстанции скорой. На вызове. Я ее знаю, работали вместе. Хотелось бы поучаствовать в судьбе, ранение серьезное, вот я и узнал, что в Бурденко очень хорошие специалисты…

– Томилина Елена Александровна? – спросил куратор, что-то раскопавший в своей записной книжке.

– Да.

– Угу, – Юрий Геннадьевич задумался. – Я понял. Позвоните мне… ну через час примерно. А теперь расскажите, что там с Андроповым и Брежневой.

– Галю лечат, – пожал я плечами. – Еще в наркологии у Трунова. По мне, так толку не много от всех этих трудотерапий и прочего мозголомства. А Игорь… – я замялся. Рассказывать про мою неудачу с «анонимными алкоголиками» отечественного розлива? Перед глазами возник Джигарханян в образе Горбатого из «Места встречи изменить нельзя». «А не стукачок ли ты, мил человек?» Стукачок. Разглашаю медицинскую тайну. И планирую разглашать дальше. Жизнь Лены и не такого стоит.

– Короче, там все тоже не очень гладко…

* * *

Главный военный клинический госпиталь имени академика Бурденко занимает территорию соответственно названию – охрененно большую. На нее, кстати, меня через ворота на машине не пустили. Только пешком. Или с пропуском. Который подписывает, наверное, один министр обороны товарищ Устинов.