Волны

Лишь согласное гуденье насекомых.Жизнь прекрасна, удивительна, полна глубокого смысла. Жизнь горька, омерзительна и бессмысленна. Все это одновременно. А так можно? Можно, если мы видим картину глазами и слушаем коллективный рассказ о ней устами шестерки персонажей, многоголосие которых создает картину очередного «здесь и сейчас». Седьмой роман Вирджинии Вулф называют максимально экспериментальным, и да – так до нее никто никогда не делал.Роман-поэма, хотя мне «Волны» кажутся в большей степени романом-пьесой, построен в форме внутренних монологов Джинни, Бернарда, Сьюзен, Луиса, Роды, Невилла, которые однажды в детстве проводили лето в приморском санатории, подружились и с тех пор не выпускали друг друга из вида. Порой встречались тем же составом, но чаще мысленно обращались к кому-то из отсутствующих друзей.Во взрослой жизни они разные настолько могут быть разными произвольно собранные вместе люди, в детстве принадлежавшие примерно к одному слою и классу. Бернард ищет слова (писатель?), Луис владеет пароходной компанией, Невилл ведет жизнь рантье, влюбляясь и разочаровываясь. С женщинами проще и сложнее, они воплощают три стандартных для образованного среднего класса в первой четверти ХХ века женских роли: Сюзанна обретает смысл в материнстве с обустройством уютного дома, яркая Джинни кружится в калейдоскопе светской жизни, склонная к рефлексии депрессивная Рода такой себе синий чулок.Из множества их монологов, по периферии которых проходит упоминание седьмого участника, Персиваля, которого мы никогда не слышим и вообще, он погиб молодым в Индии, в то время, как остальные благополучно достигли зрелости – из их солилоквиев складывается коллективное сознание. Это непростое для постижения, довольно дисгармоничное и крайне неуютное книжное пространство, но роман цепко хватает и держит за живое незначительными деталями из детства. Листья в зарослях декоративной ограды, которые отчего-то шевелились. хотя ветра не было и это смертельно напугало одну из девочек. Или когда девочка поцеловала мальчика и это разбило сердце другой девочки.Вулф, как никто другой, умеет показать абсолютную незначительность нашей маленькой жизни для большого мира, с одной стороны и, в общем-то, небольшую важность глобальных исторических событий, когда они не касаются нас непосредственно. Парадоксальным образом не разделяя героев, но соединяя в джон-донновском «ибо я един со всем человечеством» смысле. Ну, на то же она и гений.Легкого чтения не обещаю, но если рискнете, то необыкновенное читательское впечатление гарантирую.

Знакомясь с творчеством В.Вулф, я давно заметила,что её произведения вызывают у меня одни эмоции. Причём такие, какие недоступны другим авторам. Возможно, потому, что Вирджиния Вульф – женщина, или потому, что её романы и малая проза – творения модернизма и наполнены добротным потоком сознания. А текст, текст…! Непередаваемо красиво, выразительно ярко, блистательно глубоко, прикрыто простотой обыденной мысли. Он как волны, настоящие морские волны погружает в пучину безкрайности, утягивая за собой, и человек борется с ними. Волны везде упоминаются в романе. Они словно сопровождают героев повсеместно. Они неизбежны в житейском море, море добра и взросления, море жизни и смерти. Такие эмоции у меня вызвал экспериментальный роман «Волны»,чтение которого было настоящим экспериментом.

Из аннотации: «Волны» – впервые изданный в 1931 году, самый экспериментальный роман Вирджинии Вулф". Наверное, так и есть, но в чем заключается эксперимент? В формальном новаторстве? Да, но не менее экспериментальными (с точки зрения и формы, и стиля) выглядят и предыдущие авторские достижения: романы «Миссис Дэллоуэй», «На маяк» и «Орландо». В построении сюжета? В искусстве ведения шести внутренних монологов таким образом, чтобы в результате образовалось единое «сквозное внутреннее движение»? Вопрос спорный, потому что из текста естественным образом этого, как мне кажется, не вытекает, а подобный вывод подсказывают комментаторы творчества Вулф, опираясь на дневники писательницы. То есть речь идет не о том как написано, а о том как должно быть прочитано. В самом романе ощущение единства создается исключительно благодаря всевидящему оку автора, «соединяющему» сознания-мысли-чувства Бернарда, Луиса, Сьюзен, Роды, Невила и Джинни и довольно простыми способами. Например: Сьюзен видит как целуются Джинни и Луис: «…я увидела: она его целовала. Я подняла голову от моей герани и глянула через щелку в листве. Она его целовала. Они целовались – Джинни и Луис. Я стисну свою тоску. Зажму в носовом платке. Скручу в комок». А Бернард видит расстроенную Сьюзен: «Сьюзен прошла мимо нас… Шла мимо двери сарая и тискала носовой платок. Она не плакала, но глаза, они ведь у нее такие красивые, сузились, как у кошки, когда та собирается прыгнуть. Я пойду за ней, Невил. Тихонько пойду за ней…» Таким образом воплощается новаторская(?) идея автора показать «мгновение во всей своей полноте», чем бы оно ни было наполнено (знаменитые «тринадцать точек зрения на черного дрозда»). Но ощущение неполноты всё равно остается, потому что второй, третий… шестой взгляд на одну и ту же вещь ничего не добавляет к увиденному, эффект постепенного раскрытия смысла (или на что рассчитывал автор) отсутствует. Один увидел ситуацию так, другой иначе, ничего необычного. Но если форму и построение сюжета в «Волнах» действительно можно назвать новаторскими, то образам героев, их сущности и характерам экспериментальности категорически не хватает, такая же ситуация характерна и для персонажей более ранних произведениях Вирджинии Вулф. Они все невозможно буржуазные. Даже удивляешься, что все эти люди делают в экспериментальном модернистском романе? Впрочем, возможно, я ошибаюсь, из-за немыслимой сложности формы что-то по содержанию можно было и пропустить.