© Воронова М. В., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014
Глава 1
Прислушавшись к легким шагам Натальи Павловны в глубине квартиры, Мила вздохнула. Так вдруг захотелось оказаться в своей уютной норке, пить кофе в ночной рубашке, сонной, совершенно одной!
Здесь она тоже как бы у себя дома и вольна выползти из спальни в любом виде, но находиться рядом со свекровью в халате и растрепанной – хуже, чем нагишом. Со вкусом чертыхнувшись себе под нос, Мила оделась. Увы, есть кое-что, что нельзя снять вместе с халатом. Десяточек-другой лишних килограммов. Рядом с подтянутой пожилой дамой она ощущала свою полноту особенно остро, читая жалостливое презрение во взгляде Натальи Павловны. Она даже знала, каким словом та о ней думает: «распустеха». Довелось как-то подслушать.
– Доброе утро, Милочка!
Маленькая «м» в имени слышалась очень отчетливо. По несчастному стечению обстоятельств ее имя совпадает со старорежимным обращением к горничным (милочка, подайте чаю), и старуха этим пользуется. Она обожает все дворянское. До хруста, так сказать, французской булки…
Заваривая кофе, Мила вспомнила хрестоматийное Милочка-Людочка из фильма «Покровские ворота» и улыбнулась. Неправильно говорят, что имя – это судьба. Наоборот, судьба извлекает производную из твоего имени. Урожденный Иван Иванович Иванов может превратиться в решительного и компетентного руководителя Иванова, в интеллигента и хорошего специалиста Ивана Ивановича, в надежного мужика Ивана и в безобидного услужливого алкаша Иваныча. А также в разгильдяя Ваньку и в ласкового, но бесполезного Ванечку.
А она всю жизнь, целых сорок лет, Мила. С кем бы ни познакомилась, Людмила Эдуардовна исчезает моментально. И, пожалуйста, остаток: не деловая и решительная Люда, даже не романтичная Люся в бирюзе и рюшечках, а недалекая уютная Мила. Милочка, одним словом.
– Прошу вас, – улыбаясь слишком искренне, она протянула чашку Наталье Павловне.
– Спасибо, Милочка! Вы делаете изумительный кофе.
– Я тут ни при чем, Наталья Павловна. Залить кипятком может любой.
– Не скажите. – Старая дама одарила ее улыбкой, которая в шесть утра показалась Миле людоедской. – Я много раз пыталась заварить кофе по вашему рецепту, строго следуя предписаниям, а у меня не получалось даже наполовину так вкусно!
«Ну правильно, – мрачно подумала Мила. – Почему кофе в этом смысле должен отличаться от других продуктов?»
Фирменный Милин рецепт был изобретен ею давным-давно, в одно из первых дежурств в клинике. От души насыпать молотый кофе в металлическую кружку, залить крутым кипятком и на три минуты накрыть крышкой. Все! Проще некуда, но кофе получался по-настоящему вкусным, так что Мила стала использовать этот способ приготовления и дома, даже специальную большую кружку завела.
Наслаждения, как обычно, хватило ровно на полчашки. После нескольких глотков проснувшийся мозг напомнил, что нужно успеть приготовить завтрак с обедом и перегладить белье.
Допивая кофе уже на ходу, Мила захлопотала. А Наталья Павловна включила телевизор.
Красивая старая женщина, сохранившая к семидесяти годам и фигуру, и осанку, она всегда тщательно следила за собой. Дома ходила в юбках и блузках, прическа волосок к волоску, легкий макияж, а вечером – непременная капелька «Шанель № 5». Не все женщины так собираются на службу, как Наталья Павловна – в кухню собственной квартиры. На ногах у нее всегда туфли. Шаркать любимыми шлепанцами рядом с этим образцом элегантности было невозможно, приходилось соответствовать.
«Какого черта ты каждый день поднимаешься в шесть утра? – размышляла Мила, с неприязнью поглядывая на безмятежную даму. – Тебе некуда торопиться, поспи хоть до восьми, дай людям спокойно собраться на работу! Чтобы мне не надо было наводить красоту два раза за утро! Я уж не говорю, что ты, пенсионерка, могла бы заниматься хозяйством, а не спихивать все на много и тяжело работающую женщину. Под предлогом «ах, Милочка, теперь вы здесь хозяйка!». Хозяйка, как бы не так! Бесплатная прислуга, это вернее».
– Боже мой, какая пошлость, – воскликнула Наталья Павловна, кивая на экран, где шла довольно откровенная реклама. – Эта нарочитая, болезненная сексуальность говорит не только о распущенности, но и об умственной деградации нации!
Мила только кивнула. В этом семействе принято мыслить глобально, с размахом. Она давно заметила грустную закономерность: чем меньше человек способен устроить собственную судьбу, тем больше его тянет рассуждать о судьбах нации.
– Человек, выставляющий напоказ свои инстинкты, просто глуп, – продолжала Наталья Павловна. – Он мало чем отличается от животного, вы согласны?
Мила кивнула, чувствуя, что краснеет. Как говорил Винни Пух, «это жжжж неспроста».
Вчера они с мужем позволили себе кое-что, и, хоть старались не шуметь, Наталья Павловна могла слышать их возню через стенку. И это продолжалось довольно долго – в чем в чем, а в холодности Милиного мужа не упрекнешь.
Она невольно улыбнулась, вспоминая вчерашнюю ночь.
Помешали, значит, старухе спать, и теперь она намекает, что пора бы сократить плотские утехи. Секс, мол, для дураков.
– Да, для этого дела не обязательно быть Эйнштейном, но, с другой стороны, не обязательно Эйнштейном и не быть, – фальшиво засмеялась Мила. – Главное, чтобы людям было хорошо вместе, интеллект тут роли не играет. А телевизор можно просто не смотреть.
– Вот как? – Наталья Павловна вздернула бровь.
– Да, так. Выключите газ под супом через час, будьте добры, а я пойду гладить.
Удостоившись кивка, Мила пошла в гостиную, где ее ждал приятный сюрприз. Женя, оказывается, все перегладила.
Настроение сразу поднялось. Девушка Женя, хоть и не родственница, была в этой семье единственным человеком, к которому Мила относилась с искренней симпатией.
Женину внешность можно было бы назвать неброской, даже невзрачной, но заурядной – никогда. Порой таких людей долго не замечаешь, но вдруг взглянешь – и навеки очарован их прелестью.
Фигурка у Жени была легкая, скромная по части традиционных атрибутов женской красоты, а нарядами девушка себе привлекательности не добавляла: одевалась с той почти эксцентричной бедностью, которую могут спокойно переносить только очень свободные или очень далекие от реальности натуры. На хорошую одежду денег никогда не было, а ходить в дешевке не позволял врожденный вкус. А может быть, скупость Натальи Павловны, кто знает?
Девушку одевали «из чемодана». Периодически с антресолей извлекали древние фанерные кофры в железных уголках и с примотанными голубой изолентой ручками, перетряхивали слежавшиеся вещи и после небольшой переделки торжественно вручали Жене с напутствием: это настоящее французское, такого натурального шелка теперь не найдешь. Было в этом действе что-то невыносимо археологическое, и Мила, юность которой прошла примерно так же, только «из сундука», очень сочувствовала Жене.
Детство Милы пришлось на закат Советского Союза, с его кастами и дефицитом. В те времена хорошо одеваться значило не только красиво выглядеть. Импортные джинсы или кроссовки в детском коллективе служили «социальными лифтами».
Увы, Мила была лишена не только импортных, но и просто новых вещей, вплоть до выпускного класса ходила в обносках, старых, страшных, не подходящих к фигуре. Поэтому она пряталась, сутулилась, чувствуя себя в любом обществе неловко и угнетенно. Сразу после школы Мила стала зарабатывать, но скованность, недовольство собой и неумение красиво одеться остались с ней навсегда.
Мила напоминала себе диккенсовского мистера Уилфера[1], который, будучи обременен большой семьей, покупал себе детали костюма по очереди, начиная с туфель. А когда дело доходило до шляпы, туфли уже полностью разваливались.
Приходя в магазин, Мила понимала, что может себе позволить гораздо меньше, чем ей нужно, и ничего из того, что действительно ей нравится. Вдобавок совесть немедленно начинала петь, что она обделяет семью, а зеркала примерочных отражали совсем не то, что ей хотелось бы видеть.
Но Женю она с удовольствием бы принарядила.
Однако та всегда деликатно отвергала Милины предложения пройтись по магазинам.
Девушка, казалось, вовсе не тяготилась нищетой своих туалетов. Спокойно разгуливала в порыжелых юбках и свитерах с поднятыми петлями.
Женя училась в педагогическом университете на словесника, и литература была для нее не только увлечением, но и страстью. Милин муж шутил: всех детей находят в капусте, а тебя – между страниц «Войны и мира».
Действительно, Женина душа жила там, под переплетами классических романов.
Уникальная девочка, думала Мила. Словно гостья из выдуманного книжного мира. И судьба у нее уникальная: где в двадцать первом веке встретишь девушку, которую называют «воспитанница»?
* * *
Приняв смену у дежурных сестер, Мила собралась на традиционный кофейный тет-а-тет с профессором, но позвонили из операционной. Не ладится аппендицит.
Чертыхнувшись, она поспешила на выручку, по дороге прикидывая, что могли отколоть, вернее отрезать, ее любимые клинические ординаторы.
Но физиономия анестезиолога лучилась такой умиленной радостью, что сразу стало ясно – никакой беды не произошло.
– Ты что такой счастливый? – буркнула она вместо приветствия.
Мила не сердилась, просто соблюдала правило хорошего тона: если тебя вызвали в операционную, первые две минуты будь хмурым и злым.
– Представляешь, кто у нас пациентка? Настоящая стриптизерша!
– Вообще-то на работе сейчас не она, а ты! – жестко сказала Мила. – Нечего заглядываться!
– Стриптизерша-то стриптизерша, а отросток показывать не хочет! – прокряхтел ординатор.
– Правильно, – Мила, наконец, улыбнулась, – интрига должна быть.
Она заглянула в рану. Разрез слишком маленький, нужно сказать ординатору, чтоб расширился, и аппендикс сам прыгнет ему в руки. Но для этой молодой девчонки грубый рубец на животе, наверное, профнепригодность…
– Я моюсь. Халат найдется?
Мила подвинула ординатора. Извлечь отросток из этой крошечной ранки все равно что незаметно достать кошелек из внутреннего кармана чужого пиджака. Требует мастерства и нервного напряжения. А девушка даже и не узнает, кто удалил ей аппендикс через двухсантиметровый разрез и сделал косметический шов в придачу.
– Просто я работаю волшебником, – промурлыкала Мила, выслушивая комплименты своему безупречному шву.
Эти восторги всегда немного раздражали ее. Восклицания вроде «Уж швы-то у Милы – загляденье!» казались ей не признанием, а отрицанием ее заслуг. Сразу как-то слышалась вторая часть фразы – «хотя звезд с неба не хватает».
Будто швы – это единственное, что она делает хорошо!
– Вот ты где!
Пользуясь тем, что лицо еще закрывает маска, Мила состроила рожицу и картинным жестом бросила перчатки в таз.
– Я в вашем распоряжении, Руслан Романович.
– Мила, ну нельзя же так пропадать! – горячился профессор Волчеткин. – Я, как говорится, утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я! Волноваться уже стал, не случилось ли чего.
Мила улыбнулась. Заведующий кафедрой общей хирургии выделял ее среди других докторов. Она была его верной помощницей, бессменной ассистенткой на операциях, соавтором научных статей. Что-то среднее между Санчо Пансой, доктором Ватсоном и Ариной Родионовной. Преданная посредственность при гении – ничего хорошего нет в этом статусе, но многие завидовали ее близости к начальству. Особенно тому, что профессор с ней делится. О таких вещах почему-то всем и всегда досконально известно.
Из-за этого отношение к ней в коллективе было двойственное: профессор и клинические ординаторы, которых она как наседка опекала, ее обожали, а доценты, наоборот, терпеть не могли.
Мила была старше Руслана Романовича, и вообще не красавица, поэтому грязных сплетен про них не распространяли, но зато говорили другое, еще обиднее. Мол, Мила профессору чай подает наподобие секретарши и даже прибирается у него дома по выходным. Лебезит перед заведующим как может. Однако все ее услуги не искупают ее тупости, и непонятно, почему Волчеткин до сих пор возится с ней. Уж не потому ли, что когда-то в незапамятные времена она поставила его на крыло? Научила… да господи, чему она научить-то его могла? Швы красивые накладывать если только! Гиппократ в своей клятве предписывал врачу почитать своего учителя, но не настолько же…
«Настолько! – хотелось воскликнуть Миле. – Вы завидуете моим привилегиям, которые я заработала, нянчась с Русланом на заре его карьеры. А вам кто мешал огранить этот бриллиант? Когда Волчеткин поступил на кафедру, вы все здесь уже работали. И я, в то время аспирантка, совсем не навязывалась ему в учителя. А вы, ребята, всегда оберегали от молодых свои знания, как скупые рыцари. Правильно, ведь все ваши знания и умения можно перенять за три месяца, и тогда вы уже не сможете чувствовать себя корифеями среди грамотной дельной молодежи».
– Ну, Мила, как я выгляжу? Готов к обходу?
Мила с удовольствием посмотрела на крутящегося перед зеркалом профессора. Внешность Руслана совершенно не соответствовала этому высокому научному званию. Даже ранняя проседь в густых черных волосах не спасала. Был он высоким сухощавым парнем, широкоплечим, длинношеим и длинноногим. Лицо узкое, глаза большие, слегка раскосые, с высокими треугольными бровями. Внушительный римский нос и длинная верхняя губа, общепринятые признаки аристократизма, почему-то придавали Руслану, наоборот, плутовской вид.
Подмигнув своему отражению, Волчеткин облачился в белоснежный двубортный халат и стал пристраивать на голове медицинскую шапочку.
– Сверкая белым колпачком, к тебе я двигаюсь бочком, – пропел он и действительно легонько боднул Милу бедром. – Так как я тебе?
– Божественно красив и чертовски привлекателен.
– Это понятно. А печать гениальности на челе?
– Присутствует. И сияние чистого разума включено.
– Тогда погнали.
Мила не стала наводить красоту. Кто станет разглядывать тетеху-доцента, плетущуюся на полшага позади профессора? Все взоры обращены к нему.
Волчеткин сейчас разберется с тяжелыми и непонятными больными, он великолепный диагност. Выведет на чистую воду любую болезнь, чем бы она ни прикидывалась. А главное, возьмет на себя ответственность. Лечащий врач запишет в истории «обход профессора Р.Р. Волчеткина» и уйдет домой со спокойной душой. Доложил светилу, получил указания, выполнил. Если что не так, все вопросы к Волчеткину Р.Р. Особенно это актуально сейчас, когда считается, что любая смерть – ошибка врача, и над каждым доктором реет зловещая черная тень прокурора. Вот и получается, что работаем не за совесть, а за страх, и вместо «что нужно делать, чтобы вылечить больного?», думаем «что нужно делать, чтобы в случае чего не пострадать самому?». А если еще помнить про уголовную ответственность за взятки, то впору воскликнуть вслед за Русланом Романовичем: «Ей-богу, лучше бы я в грабители банков пошел! И доход больше, и, главное, шансов сесть в тюрьму меньше!»
Но, поскольку с банками не задалось, Волчеткин безропотно нес весь груз ответственности, положенный заведующему кафедрой. Он никогда не увиливал от консультаций, не отказывался от своих решений, и каждый сотрудник твердо знал, что профессор не пожертвует им ради собственной безупречной репутации, а, наоборот, будет защищать до последнего. За это ему прощали и немного эксцентричную манеру поведения, и цинизм, и молодость, и даже талант, граничащий, по мнению некоторых, с гениальностью.
* * *
Маленькая, но энергичная ватага детей выбрала наконец пеналы и умчалась из магазина. Женя прошлась по залу, нежно провела ладонью по корешкам книг… «Как же мне повезло с работой!» – умиротворенно подумала она.
После хлопотливой службы в сетевом кафе, сопровождаемой постоянными окриками «менеджера зала», должность продавщицы в книжном казалась настоящей синекурой. Женя обожала особую атмосферу книжного магазина, это легкое дуновение волшебства, предвкушение чуда.
Не просто лабиринт стеллажей с разноцветными томиками, а ворота в сказочный мир. И она – хозяйка этого мира. А что делать, если воспоминания о прочитанных книгах ярче и старше, чем воспоминания о себе самой?
Она росла одиноким ребенком. От нее не скрывали ее сиротского, зависимого положения. Разумеется, Наталья Павловна добросовестно выполняла взятые на себя обязательства и даже прилагала некоторые усилия, чтобы скрыть неприязнь к подброшенному ребенку. Но Женя всегда чувствовала напряжение, которое испытывала ее воспитательница, общаясь с ней.
Родным внукам Натальи Павловны она тоже была не интересна. Оба младших мальчика со свойственным детям безошибочным чутьем понимали ее место в доме. С тем же самым детским чутьем Женя подсознательно избрала самую безопасную тактику: хорошим поведением и помощью по дому зарабатывала дипломатический иммунитет и погружалась в книгу. И для нее сразу переставала существовать эта мрачная огромная квартира на Петроградской стороне, за высокими узкими окнами которой почему-то всегда было темно. Исчезал скрип паркета и шум дождя за стеклом, и Жене казалось, что она сама тоже исчезает…
Она подровняла стопку новинок модного автора и взяла верхний экземпляр. Почитает, пока нет покупателей. Женя знала, что это будет занимательное, но неглубокое чтение, позволяющее одним глазом скользить по тексту, а другим – наблюдать за магазином.
Тишина здесь нарушалась нечасто. Опорой бизнеса были дети, покупающие школьную канцелярию. Поэтому Женя уделяла особое внимание этим товарам, раскладывая их как можно заманчивее. А взрослые, кажется, воспринимали ее заведение не как магазин, а как музей. Приходили, листали книги и ставили обратно на полку, чтобы дома спокойно скачать из Интернета.
Женя огорчалась и тревожилась: она работала всего две недели и боялась, что с такими продажами зарплаты ей не видать.
Нужно было остаться в кафе, печь блины. Их-то из Интернета не скачаешь.
Но не успела она прочесть и трех страниц, как ее уединение было нарушено. Женя дисциплинированно встала и улыбнулась покупателю:
– Добрый вечер!
– Добрый, – буркнул тот и пошел вдоль стеллажей.
Женя опустила глаза. Ей казалось, если она будет таращиться на посетителей, те подумают, что она подозревает их в воровстве, и обидятся. Она вообще старалась быть как можно незаметнее, ведь у каждого человека свое воображение, свой книжный мир, и любое вмешательство только развеет ощущение сказки.
Стоя за прилавком, она украдкой продолжала читать, спрятав книгу под столешницей, но быстро почувствовала, что посетитель ведет себя необычно. Он ходил по магазину как-то возмущенно, нарочито. А снимал книги с полок и вовсе, можно сказать, гневно. Женя растерялась и посмотрела на него внимательнее.
Высокий мужчина средних лет, подтянутый. Одет стандартно: джинсы, кожаная куртка. Короткая, почти армейская стрижка, но волосы над высоким лбом упрямо хотят сложиться в вихор. Блондин с отливом в рыжину. Лицо с правильными чертами, небольшой шрам на подбородке. Но, если присмотреться, в лице есть что-то калмыцкое, что ли. То ли в выпуклых скулах, то ли в грубых вертикальных морщинах на щеках.
Полистав очередную книгу, посетитель не вернул ее на стеллаж, а оставил на столике с выложенными новинками. И бросил на Женю такой взгляд, что ей стало не по себе.
На всякий случай она улыбнулась.
– Товарищ продавщица, подойдите! – скомандовал мужчина, и Женя едва не хихикнула: надо же придумать такое нелепое обращение!
Под его взглядом она послушно вышла из-за прилавка. Посетитель как бы сердился, но Женя вдруг поняла, что в его глазах не злость. Совсем другое. Он смотрит на нее… как на женщину. Она почувствовала себя… нет, пожалуй, не голой, как героини романов. Застигнутой врасплох, так вернее.
Она не хотела такого внимания. С детства она знала – на нее смотрят, только если она загораживает более привлекательный объект. Со временем это стало образом жизни – никому не мешать. Быть невидимкой.
Поэтому внимательный взгляд посетителя совсем ей не нравился. Привычный и даже любимый собственный наряд внезапно представился ей нелепым, глупо же во втором десятилетии двадцать первого века подражать Одри Хепберн.
Впрочем, ей быстро удалось взять себя в руки и вспомнить, что она – на работе.
– Чем могу служить? – Женя сама удивилась, как у нее вылетело это книжное выражение.
– Вы должны были задать этот вопрос десять минут назад! – фыркнул посетитель.
– Простите, пожалуйста. Мне показалось, вы хотите сами выбрать книгу, я не хотела вам мешать. Но теперь я в полном вашем распоряжении.
– Неужто?
Женя невольно покраснела, и посетитель посмотрел на нее как-то уж совсем нагло.
Но женщина не имеет права терять самообладание. Так говорила Наталья Павловна.
– Прошу вас! – Она сделала приглашающий жест. – Скажите название книги, и я быстро ее найду.
– Давно бы так! Вы должны вцепляться в каждого посетителя и без покупок не выпускать.
– Это только хуже выйдет, – улыбнулась Женя. – Если навязывать свое мнение, человек ни за что не захочет покупать. И потом – как советовать? У каждого свой вкус, невозможно угадать, что кому придется по душе.
– А как вы, с такими взглядами, собираетесь делать выручку?
Женя смущенно пожала плечами.
– Почему вы не можете советовать? – настойчиво продолжал посетитель. – Не разбираетесь в литературе?
– Скорее, не разбираюсь в людях, – пробормотала Женя.
– Вот как? – Он хмыкнул и кивком позволил ей вернуться за прилавок. – А где же хваленая женская интуиция?
Смутившись окончательно, Женя только развела руками. Мужчина осуждающе покачал головой.
– Тренируйтесь, – сказал он. – Для начала попробуйте угадать, какие книги люблю я.
– Как я могу? Нет, не стану и пытаться.
– Почему?
– А вдруг я угадаю? – Женя отчаянно боролась со смущением. – Ведь наши любимые книги – это наша душа. Зачем вам открывать душу чужому человеку?
– Хорошо, – неожиданно согласился он. – Тогда поступим иначе. Вы предложите мне пять книг. Я их куплю, и, если они все мне понравятся, буду к вам ходить. А если нет, то…
– Получится, что вы зря потратили деньги, и тогда…
– Если они мне не понравятся, – не слушая ее, повторил посетитель, – я вас уволю. Это мой магазин.
…Что ж, мир возвращался в привычные рамки. Мужской интерес, особенный взгляд – все это лишь померещилось ей. Просто владелец решил изучить новую сотрудницу.
– А можно задавать вопросы? – пискнула Женя.
– Нет. Не вижу смысла открывать вам душу, – усмехнулся он.
Женя обреченно пошла к стеллажам. Было ясно, что сейчас она выберет книги, прочесть которые для этого человека – все равно что лимонов наесться. Он ее выгонит, и правильно сделает: бизнес и так еле дышит, чтобы еще держать придурковатую продавщицу.
Она быстро сняла с полок пять томиков и положила стопку на прилавок.
– Пожалуйста. Не уверена, что все они придутся вам по душе, но, по крайней мере, вы не бросите их на половине от скуки.
– Что ж, полюбопытствуем. – Он взял в руки верхнюю книгу, и Женя невольно залюбовалась его длинными сильными пальцами. – Пушкин, «Капитанская дочка». Разумный выбор, пожалуй. Когда кошмар под названием уроки литературы давно забыт, можно и перечесть. Шефнер, «Сестра печали» – посмотрим… «В окопах Сталинграда»[2] – неплохо. «Айвенго», – он неожиданно засмеялся, – вот это да! Придется погрузиться в детство… А это что? «Граф Монте-Кристо» – почему?
Он подержал книгу на ладони, будто взвешивая.
– Простите?
– Почему вы выбрали «Графа»?
– Не знаю. Интуитивно…
– А почему не предлагаете детективы? Сейчас все читают детективы.
– А вы – нет! – храбро выпалила Женя.
– И вы, видимо, нет, – усмехнулся ее работодатель, – угадал?
Она кивнула.
– Низкий жанр?
– Нет, конечно, нет! – горячо возразила Женя. – Среди детективов не меньше талантливых книг, чем в других жанрах.
– В чем же тогда дело? – Мужчина положил, наконец, томик Дюма на прилавок и посмотрел на Женю с интересом. С нормальным человеческим интересом, а не с примерещившимся ей мужским.
– Я не могу принять, когда потеря близких, смерть, самые большие несчастья становятся всего лишь предметом загадки. Это как-то нехорошо…
Он немного подумал и сказал:
– Согласен, – и подвинул книги к кассовому аппарату. – Оформляйте покупку. И позвольте сообщить вам, что вы очень странная девушка. Тем более странная, что на вас блузка, как была у мамы в моем детстве.