Бескрылые

Красота спасет…

Ко всему изложенному ниже автор, хоть и имеет некоторое отношение, но весьма и весьма отдаленное, ибо просто записывал «услышанное» им, искренне стараясь не привнести в текст личного, дабы ненароком, случайно не испортить блюдо опытной и, стоит признать, весьма талантливой в своем искусстве хозяйки, притом что неумелым рукам его дозволено всего лишь выудить из кладовой один из нужных ингредиентов и просто подать к столу.

Итак, фартуки повязаны, руки тщательно вымыты, рецепт перед глазами, а ваш покорный слуга, немного в стороне, как и положено подмастерье, уже не смущаясь, готов начать.

Душа Художника, почти бестелесная, с легким, фантомным налетом круг себя очертания «сброшенного» тела, устало сложив руки на коленях, сидела на берегу Черной Реки в ожидании Перевозчика. Рядом, повторяя согбенную спину и унылое выражение лика подопечного, расположился Ангел-Хранитель.

Перевозчик задерживался, и парочка, не расстававшаяся несколько десятков земных лет ни на миг, смиренно готовилась к прощанию.

Художник с тревогой, но не без интереса, разглядывал скрывающийся в густом сером тумане местный пейзаж, прикидывая, какие бы краски смешивал, доведись ему получить заказ на изображение вод Ахерона еще при жизни. Хранителя, в отличие от подопечного, здешние красоты не интересовали: гнетущая атмосфера, влага, оседающая на белоснежных перьях серой пленкой, и плеск волн, тяжелыми вибрациями отзывавшихся на ангельских перепонках, – все вокруг располагало к тому, чтобы поскорее сдать «клиента» и убраться восвояси.

– Что ждет меня там? – Художник повернулся к Ангелу, коего с недавних пор стал лицезреть.

– Все, что заслужил. – Хранитель нервно встряхнул телом, как это делает воробей, искупавшись в грязной весенней луже.

– Мои заслуги, – задумчиво произнес Художник, – мои картины. Я всю жизнь искал красоту, не более того.

Ангел промолчал, было время и он пересекал Ахерон под пристальным взором того самого Перевозчика, что вот-вот появится из плотных облаков тумана, прячущего за собой противоположный берег. Тысячи раз пересекал он черные воды, и всегда один итог – стыд, раскаяние и… надежда на следующее воплощение. Последнее посещение лодки Перевозчика, прямо перед обретением ангельских крыльев, запомнилось словами ее видящего насквозь все и вся хозяина: «Теперь будем встречаться чаще». Получив свою «вечную» должность в качестве отработки какого-то Великого Прегрешения еще на этапе Сотворения Мира, он, всегда безэмоциональный, абсолютно нейтральный, вдруг совершенно неожиданно улыбнулся.

Ангел тогда и предположить не мог, что отныне станет Хранителем и будет передавать Перевозчику своих подопечных.

– Так что с заслугами? – прервал его воспоминания Художник. – Чем встретит меня Тот берег?

Ангел внимательно посмотрел на растерянного «клиента».

– Поговорим о красоте.

– О, тут я эксперт, – взбодрился ожидающий своей участи. – Поиску и изображению оной отдал я свое воплощение, все целиком.

Хранитель улыбнулся.

– Не думаю, что целью исканий твоих была Божественная Красота как совибрационность душ – для одной сути красива другая, та, что близко вибрирует к ней, в частотном смысле естественно. Ты же, смертный, грезил человеческой красотой, штампом, слепком сознания, навязанным тебе эго-программой.

– Не вижу разницы, – обиженно проворчал Художник.

– Для родителей их дитя, каким бы уродцем он ни был с точки зрения человеческого сознания, самый красивый, поелику вибрационно он их копия по крови. Божественной Красоте созвучит (восхищается) душа, человеческая красота возбуждает плоть. Каждый план реагирует на соответствие себе, в этом разница, и в этом же подсказка, где истина. Божественная (истинная) Красота не меняется во времени и местоположении, она вечна. Красота, определяемая (навязываемая) разумом, «плавает» и во времени (от эпохи к эпохе, от моды к моде), и в пространстве (различие в культурах). Вот тебе и «не вижу разницы».

Художник в возбуждении, а может и в возмущении, вскочил на ноги (светящийся «кокон» чуть оторвался от черного берегового камня, на котором пребывал).

– Для чего такое деление Творцу? Зачем вообще надо было делать некрасивых людей, некрасивые вещи и в целом не красоту?

– Красоту, в качестве понятия, придумал Лукавый для разделения людей. Равенство сынов Божьих в духе «разрушалось» таким образом различием обликов плотных оболочек, указанием на красоту или не красоту. Само понятие есть атрибут дуального мира, одно из его качеств, один из присущих ему инструментов для его же существования. Задайся вопросом. – Ангел расправил крылья для пущей убедительности своих слов. – Был ли красив Адам, пребывая в Райских Кущах в одиночестве? Сравнение – вот цель введения понятия «красоты», которую преследовал Змий Искуситель, подсовывая первоженщине Яблоко Познания. Различались ли «красотой» Каин и Авель для матери их, Евы? Нет, ибо оба ребенка выносила под сердцем. Когда же вошло понятие это в мир и стало его властителем? Слушай еще пример. – Ангельские глаза горели праведным огнем. – Возведение Вавилонской башни с точки зрения человеческого понимания «красоты» было противопоставление себя (Земли) Богу (Небесам). «Разрушение» этого «замысла», разобщение через многоязычие, вело к дальнейшему дроблению Божественной Красоты Единства и Равенства на более мелкие ее составляющие части – таков был «отклик» на деление Творцом себя на Искры ради Познания.

Ангел удовлетворенно посмотрел на пораженного Художника.

– Попробуй определить красивого человека из чужого для тебя этноса. Бьюсь об заклад, не угадаешь, да и вообще, в конечном счете красота – иллюзия, ибо зависит от настроения индивида в данный момент, от внутреннего (вибрационного) состояния тонких его тел Здесь и Сейчас.

– Так значит, – протянул задумчиво Художник, – ради познания…

– Все ради познания, – усмехнулся Ангел. – Начиная с идеи сотворения мира и заканчивая нашей милой беседой на берегу Ахерона.

Подопечный бросил тревожный взгляд в туман, там, вдалеке, послышался приглушенный всплеск и скрип уключины.

– Уже скоро?

– Как мы решим, – неопределенно ответил Ангел. – Время в этих краях – понятие относительное и… растяжимое, можем и повременить.

– Да, – согласно закивал головой Художник. – Повременим, я хотел узнать, где же мне надо было искать Красоту Божественную? В каких подземельях, пещерах, библиотеках? В каких краях, странах, на каких островах? Где сокрыл Создатель от сынов своих истину красоты и красоту истины?

Ангел щелкнул пальцами, весельные всплески прекратились, черные волны Ахерона замерли, будто рука живописца поставила последний мазок на холсте.

– Все ответы были у тебя перед носом.

Художник недоуменно вытаращил глаза.

– В заповедях Божьих, – расхохотался над реакцией подопечного Хранитель.

Пока отбывающий, его душа точнее, не стал окончательно частью этого плана, он, в отличие от Ангела, пытаясь что-то сказать, теперь смог только начать напрягать лицевые мышцы, рот его открывался слишком медленно, что представляло собой уморительную картину для Хранителя, и, дабы не терять сжатого времени, Ангел начал свою речь.

– Красота меняется вместе с уровнем сознания. Христос видел в каждом Искру Божью, отчего и считал всех без исключения наделенными Отцовской красотой.

Тот, кто видит в женщине только внешнюю красоту, прелести ее лица и тела, есть прелюбодей. Соответствующая заповедь призывает человека видеть иную красоту в женщине, красоту целого мира.

Рот Художника продолжал растягиваться в попытке извлечения звука, но сознание его, и Ангел это прекрасно видел, воспринимало информацию в заданном ритме, посему можно было продолжать экскурс по заповедям.

– Тот же, кто наслаждается только красотой и изысканностью Слова, даже если оно не «прикреплено» к делу, пусто и бездушно, есть лжец, и заповедь призывает его узреть в Слове красоту смысла, звучания и его Живой Силы, когда оное – истина.

– Зем… – наконец сорвалось с губ Художника, глаза его расширились от напряжения, а насмешник Ангел, с очаровательной улыбкой на устах «догадался»:

– …ной.

Веки подопечного начали медленно опускаться. «В благодарность за мою догадку», – решил Хранитель и продолжил свою науку:

– Тот, кто видит красоту в хрипе поверженного, в складках поднятого над павшей цитаделью штандарта, слышит ее в звуках фанфар, трубящих победу, есть убийца, и заповедь зовет его узреть красоту в прощении, в короткой песне меча, входящего в ножны, в силе руки, протянутой упавшему, в могуществе сердца Авеля, обнимающего разум Каина.

Произнеся сие, он убедился, что закрывшееся веко подопечного пошло наверх (значит, был прав, моргнул с благодарностью), и стал терпеливо чистить перья в ожидании продолжения. Когда чистоплюй закончил с правым крылом, Художник «выдал»:

– Клас…

– …сик, – закончил Ангел и приступил к следующей заповеди, точнее, ее связи с обсуждаемым понятием.

– Тот, чьи очи не могут оторваться от красоты вещи, блестящей, сверкающей, струящейся, отточенной, манящей, дорогостоящей, есть вор, и заповедь молится о прозрении грешника сего, не замечающего красоты служения вещи, пусть не ему, но ближнему, а стало быть Богу.

Едва Хранитель произнес последнюю фразу, побагровевший от натуги Художник изрыгнул из себя:

– Ска…

– …зал, – с хохотом прокричал Ангел. По натуре, ангельской естественно, он был добряк и, дабы ускорить процесс говорения подопечного, дважды щелкнул идеально ровными пальцами.

– Красота спасет… – от неожиданности затараторил Художник, но послышались активные всплески весла, и Хранитель снова затормозил течение энергии Хроноса.

– Мир, – усмехнулся он. – Вопрос спорный, в конце концов, мы еще не закончили с заповедями, да и Перевозчик близко. Вот послушай, тот, кто слеп к красоте в себе и видит ее только в окружающих, есть завистник, и заповедь «Не желай чужого» вопиет к такому: узри, счастливчик, красоту Мира Бога не в чужом окне, а в пределах Универса, чьи богатства доступны и есть у тебя уже сейчас.

Глаза у бедного Художника закатились. «Очень напоминает эпилептика», – подумал Ангел, губы же подопечного снова пытались разъехаться в нужную сторону для извлечения звука.

– Упертый, – добродушно промолвил Хранитель. – Ладно, пока «рожаешь», слушай дальше. Тот, чьи очи закрыты для обозрения красоты родительского долга, кто не усматривает ее в жертве матери и отца по отношению к своему дитя, а только видит в сим тяжкий труд и предъявляет нескончаемые претензии, не обретет в сердце почтения и не осознает заповедь эту о красоте разделения себя, подобно Богу, на части.

Из стены тумана, осторожно раздвигая его бархатные, пурпурно-черные складки, показался нос лодки Перевозчика.

– О, да времени в обрез, – воскликнул Ангел. – Идем дальше. Тот, кто ищет красоту в многообразии, находя и бросая, устремляясь далее, а значит, не оставляя в сердце ничего, подобно бабочке порхая с цветка на цветок, заблуждается о ее Единстве, не давая заповеди «об одном Боге» уберечь сознание души от распыления собственной частицы Его. Как тебе такое прочтение? – Хранитель похлопал по плечу Художника, выглядело это так, словно кто-то попытался разогнать дым от костра сухой веткой.

– Он… – выдохнул подопечный, когда губы его завершили необходимое действие. В интонации звучал вопрос.

– Идем далее, – пропустил старания Художника мимо ушей Ангел. – Тот же, кто находит красоту для себя в чем-то одном, пренебрегая многообразием, надевает шоры на очи свои и предает Бога, который есмь Все. Заповедь «Не сотвори кумира» учит видеть Красоту Всего Мира Бога, целиком, а не отдельной части его, перед которой встаешь на колени.

Художник, заприметив появление «долгожданной» лодки, начал нервничать: щеки его, теряя очертания, все же заметно покрылись пятнами, а безвольные губы невероятными усилиями предприняли очередную отчаянную попытку хоть что-нибудь сказать.

– Знал бы ты, сколько воды утекло на земле, пока разеваешь здесь рот, – снова захохотал Ангел. – Финал близок, слушай. Тот, кто разбрасывает лепестки роз в надежде устлать оными собственную дорогу, есть «болтающий Имя Его всуе», ибо красота лепестков быстро увядает без корней и стебля. Заповедь гласит: не трогай красоту, созданную дланью идеальной, скрюченными пальцами несовершенства, просто наблюдай и наслаждайся в благодарности.

Нос лодки тем временем выдвинулся еще, и можно было разглядеть торчащую из-под плаща ногу, выставленную вперед, остальное все еще скрывала пелена. «Старый знакомый», – улыбнулся Ангел и, взглянув на подопечного (тот силился выдуть что-то из сложенных трубочкой губ, получалось «п-п-п-п…»), сказал:

– На десерт. Тот, кто не желает видеть красоты нигде, нарушает заповедь «о дне субботнем», ибо сам Создатель Красоты приглашает в гости, очнуться от забот и рассмотреть, сквозь пот и слезы, дела рук Его, хотя бы в один из дней.

– П-п… прав? – наконец вылетело из уст подопечного. Ангел щелкнул пальцами дважды, Художник в бессилии опустился на черный камень, а лодка Перевозчика, вместе со своим гребцом, с хрустом врезалась в берег.

– Известную человекам фразу, – вместо приветствия «прогрохотал» высоченного роста, худой, обряженный в длиннополый плащ дух, – здесь интерпретируют так: Духовность, истинная Красота Божественного Творения, позволит не разрушиться миру плотному как полигону процесса Познания. Забирайся в лодку, пора.

Художник безропотно подчинился и осторожно ступил внутрь, на шаткое днище. Обернувшись, он крикнул Ангелу:

– Так он прав?

Хранитель помахал на прощание рукой и сказал негромко:

– Красота спасет…

Перевозчик сделал широкий гребок, и лодка растворилась в густом, пурпурно-черном тумане.