Детские страхи пожилого юноши. Книга вторая. Бои с правилами и без правил

Глава четвертая, в которой рассказывается, как армия меняет человека, но не сразу

Первое утро в учебке было совершенно не таким, как в полку. Там, конечно, тоже будили в 6 утра и заставляли одевать форму за 45 секунд. Это была нехитрая наука, Никита быстро наловчился и вставать, и одеваться. Выход на зарядку – тоже привычная процедура. Вот только в Павлодаре, хоть и была зима, но тихая, спокойная. А здесь, в горах была не зима, а какой-то апокалипсис – метель, резкий холодный ветер, сшибающий с ног и главное – жуткий мороз. Вернее, мороз был так себе, минус двадцать с чем-то, но оттого, что вокруг было очень сыро, эти двадцать были, как все сорок! В общем, погода была такая, что добрый хозяин собаку из дому не выгонит.

А вот всех курсантов выгнали на построение прямо на плац перед казармой. Правда, разрешили надеть шинели. Никита заметил, что сержанты были в ватниках – таких ватных бушлатах, а шею обмотали белыми вафельными полотенцами. И у них получились такие элегантные, а главное – теплые белые шарфики.

Этот первый кросс Никита Васнецов запомнил на всю жизнь. Не было видно, куда бежать, никто не знал, сколько бежать. И вся толпа в серых шинелях, как бараны, точнее, как стадо овец, побежали за сержантами. Впереди сержантов, явно красуясь, бежали командиры учебных взводов. И впереди всех – командир второго взвода третьей роты старший лейтенант Ашуров, садист и алкоголик.

С этого дня начался настоящий ад. Для молодых парней, ещё неделю назад живших с мамами-папами, в нормальных условиях, в теплом доме, имевших возможность в любой момент принять горячую ванну или съесть какой-то продукт, достав его из холодильника, настали суровые дни и не менее суровые ночи.

По ночам было холодно. Жутко холодно. Казарму почему-то построили в стиле «детский садик» – с огромными окнами-аквариумами. Это была не казарма, а, скорее, панельный домик для кукол, только увеличенный в сотни раз. Её продувало насквозь свирепыми североказахстанскими ветрами, мороз просачивался в дыры и щели так, что даже после разрешения офицеров на ночь укрываться поверх одеял ещё и шинелями это не спасало от холода. Кровати были двухярусные, Никита выбрал второй ярус, но очень скоро пожалел – там было холоднее. Зато никто не прыгал утром на голову.

Днём согреться тоже не было никакой возможности. Разве что на турнике во время утренней гимнастики. На улице вначале пробегали кросс, потом делали вольные упражнения по команде в общем строю – делай раз, делай два, махи ногой к рукам начинай, потом бежали в роту. Вообще всё делалось бегом, с той минуты, как встали, точнее, как слетели с кроватей. Бегом на зарядку, бегом с зарядки, бегом в умывальник на водные процедуры, бегом на уборку территории, бегом в столовую, бегом на занятия, бегом в туалет.

Туалет – это вообще была песня!

Когда очередной маршрут приводил роту к отдельно стоящим строениям, как говорил в фильме «Бриллиантовая рука» бессмертный Анатолий Папанов, «туалет типа сортир», звучала команда «Разойдись». После чего в течение минуты солдат должен был забежать в туалет, отталкивая на бегу локтями еще 30 таких же, как и он, страждущих. А поскольку в данном сортире, извиняюсь, отхожих мест в виде дырок в дощатом полу намного меньше, нежели желающих над ним привстать или присесть, то каждому приходилось в буквальном смысле пробивать себе отхожее место под солнцем. Времени обычно давали до трёх минут. И за эти минуты нужно было успеть сделать все свои дела, не только маленькие, но и большие.

Для начала надо было снять с себя нижнюю часть одежды. А это – зимой! То есть, не только хлопчатобумажные или, иными словами, хб-шные галифе с умопомрачительными дурацкими пуговицами – это еще и кальсоны! На пуговицах! Расстегнув замерзшими негнущимися пальцами все эти пуговки еще в строю, ты забегаешь в сортир, одним движением снимаешь штаны и кальсоны, присаживаешься и за 15 секунд делаешь свое дело. А следующие 15 секунд уходят на одевание и заправку формы. Минута – на то, чтобы дождаться своей очереди, пробиться без очереди и отбиться от очереди желающих занять твоё место.

Вы когда-нибудь, извиняюсь, ходили по большому за 15 секунд? На 30-градусном морозе в туалете типа сортир, сидя в тесном строю – локоть к локтю – с еще 15 своими сверстниками? И попробуй не успей – сержант будет весь взвод или роту гонять за тобой до тех пор, пока ты, выпучив глаза и не успев даже застегнуть штаны, выбегаешь из сортира, сопровождаемый пинками своих же товарищей, которые тебя искренне в этот момент хотят убить. Иногда после отбоя тоже в туалете, только уже в казарме, более благоустроенном, тебе достается от них – чтобы быстрее бегал. И не только бегал, но и…

Вот такой ежедневный моцион. А не нравится – терпи, солдат, точнее, курсант, до отбоя. А после отбоя терпи, пока сержант не разрешит сходить в туалет. И ведь может и не разрешить – такое тоже бывало. Кстати, после отбоя обычно проштрафившиеся, в том числе и те, кто не слишком быстро, по мнению сержанта, бегал, отправлялись вместо кровати «заплывать на полах». То есть, мыть полы в казарме. А также убирать остальную территорию – лестничные площадки, лестницу, коридоры, умывальник и, конечно же, туалет.

Казарменный сортир чаще всего драили зубными щётками – вот такая изощренная армейская пытка. Но и без них уборка туалета была самым позорным наказанием. Особенно тяжело приходилось всяким «чуркам» – солдатам из мусульманских республик. Но мыли все – в учебке никакое там мусульманство или «моя твоя не понимай» не канало. Поэтому и гордые грузины, и гордые азербайджанцы, и гордые чеченцы, армяне, абхазы, осетины, дагестанцы и сотни всех этих горских народностей точно так же, выкручивая руками половые тряпки, мыли полы везде, в том числе и в туалете.

Что касается каких-то там попыток попробовать качать права, то в первый же день командиры отделений учебных взводов – сержанты – подавили бунт вновь прибывших «духов» в самом зародыше. Правда, это даже и не бунт был, а, скорее, некоторое недопонимание. Просто прибыв в часть, двадцать курсантов из Павлодара, которые прибыли самыми последними, уже немного пообтесались в полку. И прониклись духом армии. Но недостаточно. На сержантов категорически нельзя было «прыгать», а вот кто такие «деды», «духи» ещё не знали – не успели столкнуться. И тут вечером в казарму явился полковой писарь, прослуживший уже полтора года. Сержанты в предвкушении комедии затаились. И они её получили.

В учебных частях дедовщины как бы нет. Потому что курсанты всегда одного срока службы, приходят «духами» и уходят «щеглами», прослужив всего полгода. Потом приходят новые «духи». Растёт срок службы только у сержантов. Но они и так сержанты, младшие командиры – какой смысл им «дедовать»? Полы они не моют, на хозработы их не ставят – они только командуют. Ну, между ними, конечно, идёт подсчёт, кто старше, кто младше. Но козырять сроком службы они могут только посылая гонца в местный полковой магазинчик.

И вот вваливается какой-то рядовой в казарму, идёт мимо сержантов, не отдавая им четь, махнув рукой, мол, привет, пацаны. А потом в сапогах (!), днём (!) заваливается на чью-то (!) кровать. У Никиты и его товарищей глаза стали величиной с бляху на их армейских ремнях, которые в этот момент они натирали, готовясь к построению. Хозяин кровати, попытался было объяснить рядовому, что он не прав. И тут этот скромный худенький солдатик, которого никто до этого не видел, превратился в какого-то Бэтмэна. Он дал по морде своему брату-солдату, стал орать матом на перепугавшихся курсантов, а возле него, как из-под земли, внезапно появились сержанты и стали успокаивать этого странного воина. Мол, Петя, успокойся, пойди баюшки-баю сделай, сейчас тебе чаю принесут и массаж спины сделают.

Как потом узнал Никита, должность писаря в армии является почти священной. Полковой писарь – это почти что полубог! Он выписывает вам документы – военные билеты, предписания и прочие бумаги, все полковые тайны – это тоже он. Писарь может придержать документ, а может и поскорее его выправить. И уже перед самым дембелем, когда считаешь не то, что дни – часы, писарь становится для каждого солдата буквально иконой, на которую все молятся. Поэтому с того первого знакомства курсанты усвоили раз и навсегда главную солдатскую заповедь – никогда не спеши вписываться в ситуацию. Потому что она чаще всего сама разрулится и без твоего участия.

Второй ступенькой вниз от человека к амёбе и твари дрожащей была физподготовка. Когда в любой момент любой сержант мог приказать солдату – «упор лёжа принять». И – делай раз, делай два. Причём, количество раз не оговаривалось. И не ограничивалось ничем, кроме самодурства твоего или чужого сержанта. Отжиматься заставляли за недостаточно быстрое приветствие старшего по званию, за неопрятный внешний вид, за грязные сапоги, за… Да за всё, что угодно! Ну и, конечно же, отдельно – просто в плане физподготовки.

Курсантов, что называется, дрочили. Или дрючили. Выбивали из пока ещё не совсем военных людей их гражданские привычки, мягкотелость и попытки считать себя человеком. В армии в строю стояла лишь серая масса, эдакие удобрения будущей войны. И зачатки разума могли появляться лишь у сержантов. Да и то не всегда. Потому что редко сержанты имели образование не то, что там незаконченное высшее – хотя такие иногда попадались – мало кто из военнослужащих срочной службы мог похвастаться десятью классами образования.

Никита Васнецов мог. За что ему регулярно прилетало. В его взводе образованных почти не было – в основном представители рабочего класса и сельской глубинки. Причем, из какой-нибудь азербайджанской, татарской или удмуртской глубинки. А то и еще дальше. Поэтому далеко не всегда Никита Васнецов мог решать конфликты, не применяя метод наложения рук. Однако, как оказалось, «что будут стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки»? Поэтому очень скоро Никите пришлось учиться драться.

По-настоящему.

Глава пятая, из которой становится ясно, как можно быстро потерять человеческое достоинство

Про армию можно писать бесконечно. И не в смысле описания тягот и лишений, которые, согласно армейскому уставу, военнослужащий обязан безропотно переносить. Большинство этих самых лишений всегда возникали искусственным путём. О чём рассказывает масса армейских анекдотов, самый известный из которых гласит – «круглое носим, квадратное – катим». Очень часто армейская логика напоминает этот анекдот. И бессмысленно пытаться в ней разобраться – это как знаменитая теорема Ферма, которую никто до сих пор так и не смог доказать.

С одной стороны, всё правильно – в первую очередь в армии учат подчиняться. Представляете, если, скажем, какой-то командир отдает приказ идти в атаку или просто что-либо сделать. А подчинённый и говорит ему: «Вы знаете, командир, с точки банальной логики мне кажется, что ваш приказ отдаёт неким пренебрежением к здравому смыслу…» Ну и так далее в том же духе. Бред, правда? То есть, армия – это прежде всего чёткое выполнение приказов. И подчинение младшего старшим. По званию, конечно же, а не по возрасту или опыту.

А тут многие пришли вчера с гражданки, да ещё и нерусские, которые по-русски ни бельмеса. Их еще попробуй научи чему-нибудь. А они ведь ещё и не хотят. Как тут быть? Вот поэтому «духов» сразу и стали обламывать. Начиная с самого утра.

«Рота паааааадъёёёёём!!!»

Курсанты уже привыкли к таким воплем, но в учебке этот вопль всем казался особенно страшным. Потому что зима, январь, на улице снега по пояс. И тут – бегом по снегу на спортплощадку. Пара километров даже не бега, а чего-то похожего на катание из самого себя снежной бабы – и в казармы. А потом – бегом на завтрак, а потом – бегом на занятия, а потом… Короче, Никиту и его товарищей завертело, как часовой механизм. И он сразу почувствовал себя винтиком в огромной и безжалостной машине, которая называется армия. Та самая армия, которая, если верить его товарищам на заводе, должна сделать из него человека.

Кроме занятий по строевой, физической, политической, тактико-специальной, тактической, огневой и прочих подготовок была еще каждодневная, ежеминутная муштра.

То есть – «воин, ко мне! Смирно! Упал отжался. Что за ремень на яйцах, солдат?»

А если ремень и так затянут, что ты напоминаешь картину Сальвадора Дали? Но ремень курсанту затянут еще раз – что даже легкие сминаются в гармошку. И если что не так – кулаком в живот. Дыши глубже, салабон!

Нет, конечно, были попытки протестовать. Но первая же попытка возмутиться закончилась ночью в туалете. Били не сильно, больше пугали. Так что самые борзые курсанты быстро уяснили, что сержант всегда прав. Уяснил и Васнецов. И ещё уяснил, что Никита – никто, Никита – чмо, душара, дерьмо и вообще – нет его, как личности. Есть винтик. И здесь, в армии только сержант регламентирует все, вплоть до самых интимных моментов в жизни. Никите оставался лишь один маленький временной промежуток, где он мог быть самим собой. Это был сон. Правда, и здесь армия внесла свои коррективы.

Первые месяцы службы в армии рядовому Васнецову всё время хотелось две вещи – есть и спать. Молодые здоровые парни постоянно недоедали и недосыпали. Кормили курсантов очень плохо и очень скудно, а положенные восемь часов поспать никогда не удавалось. Постоянные наряды вне очереди, постоянные попытки согреться или просто какие-то сержантские приколы. Типа, тренировки «отбой-подъем». Нет, конечно, в обыкновенных конвойных частях «духов» дрючили намного жёстче, всё же в учебном полку не было «дедовщины». Но в тот момент Никите и этого хватало с лихвой.

Итак, спать хотелось всегда, но только не после отбоя. Сон обычно накатывал днём, когда

уставшая рота вваливалась после занятий по строевой или какой-то другой подготовке, которая проходила на улице. На морозной улице! И вот курсанты вбегали в тёплое помещение и начинались занятия уже в классе. Например, тактико-специальная подготовка. Или изучение систем охраны периметра ИТК. Короче, сидели с книжками за партами. И тут тепло накатывало и глаза слипались.

Самая страшная пытка – это пытка сном. Но если на занятиях еще можно было как-то отвлечься, опять же – надо было учить матчасть, отвечать на вопросы офицера, который вёл курс, то вечером, во время так называемой политинформации наступала эта самая пытка!

Никита никогда не мог подумать, что источником пытки может стать телевизор! Да! Именно так! Каждый вечер уставшую и полуголодную роту молодых борзых щенков с поджарыми животами загоняли в казарму и рассаживали на табуретках перед телевизором, чтобы курсанты организованно просмотрели программу новостей. Ведь личный состав подразделения всегда должен был быть в курсе коварных планов НАТО и мирового империализма.

И тут начинался цирк!

В казарме тепло. И хоть ненадолго, но голод обманут. Хотя – что такое два куска хлеба, тарелка какой-то бурды типа пшенки и стакан типа чая для молодого здорового 18-летнего парня? Но в желудке что-то плещется и тепло разливается по всему телу. Блаженство. Нет изнуряющей строевой подготовки, нет этого издевательства на турнике, когда от подъемов переворотом уже переворачивается все внутри, а голова, кажется, оторвалась и улетела за горизонт. И вот полчаса спокойной жизни, казалось бы – вот оно, счастье!

Ни фига!

Так уж устроен человеческий организм – если отдыхать, то уж по полной. И когда ведущий новостей здоровается и начинает что-то говорить об эскалации очередного мирового конфликта, твои глаза медленно закрываются, и ты погружаешься в сон. Однако вот она, боевая выучка! Отключается мозг, который уже привык отключаться постоянно, ведь мозги в армии вообще работают в положении «стенд бай». Мозги отключаются, ты засыпаешь, но при этом продолжаешь сидеть ровно на табурете и как бы внимательно слушаешь, внимая каждому слову. Некоторые курсанты даже умудрялись во сне кивать головой, мол, какие коварные американские агрессоры! Но телом руководит уже мозжечок, какие-то подсознательные рефлексы.

Но у сержантов – свои рефлексы. Не хуже. И реакция отменная. Они, как сторожевые псы, как овчарки, которые окружают колонну зеков, как коршуны, высматривают в серой массе тех, кто отключился. И эти иезуиты-мучители, заметив жертву, делают следующее: они берут шапку у кого-то, кто еще не провалился в сон и с силой бросают в голову того, кто уже пребывает в объятиях Морфея! Вы не представляете себе эффект! Нормального человека такое пробуждение, когда во сне в голову тебе внезапно бьет что-то непонятное, оставило бы на всю жизнь заикой. Но ведь мозги-то у курсантов – в состоянии «стенд бай», то есть – в режиме ожидания. Поэтому воин, встрепенувшись и не успев толком испугаться, таращит глаза на остальную роту, которая счастливо ржет, используя эти мгновения, чтобы насладится небольшим шоу.

Натуры более тонкие, испытав подобный удар по башке и психике, конечно, переживали. Но это было уже потом, после отбоя, когда они отрабатывали свои мгновения сна часами нарядов вне очереди – опять же за счет ночного сна. А потом снова, недосыпая, на очередном вечернем просмотре свалившись в объятия Морфея…

Короче, колесо Сансары в армейском варианте.

Поэтому самый первый вывод, который Никита сделал в армии – нужно отучится думать. Потому что иначе можно было сойти с ума от нахлынувшей тоски по дому, по тем моментам, которые на гражданке не умел ценить – по вкусным блинчикам, которые вечно не доедал, по неторопливо и со смаком выкуренной сигарете, по надоедливому телевизору, который здесь в армии тебе дают смотреть лишь один раз в день – вечером, во время политинформации. Тем более, если телевизор внезапно из разряда удовольствий превращался в орудие пытки.

А отключать мозги, как оказалось, было полезно. Иначе легко можно было перегреться, вырубиться, перегореть. Но, если откровенно, то в этой функции – «стенд бай» – есть и своя прелесть. За тебя думают! Тебе ничего не надо планировать, твоя жизнь расписана на два года вперед, три раза в день – завтрак, обед и ужин, раз в неделю – выходной. Почти полдня – свободное время, можно в волейбол, к примеру, сбацать. Или в футбол. И каждый день – целый час СВОБОДНОГО, то есть, личного времени. Можно писать письма домой, можно просто час сидеть и смотреть в потолок – медитировать. А можно… Да не важно, что можно, главное – можно! И все незыблемо. Как писал известный писатель-фантаст Василий Звягинцев, «матросы должны быть твердо уверены, что если в 8-00 не будет поднят флаг, то в 8-01 наступит конец света».

В общем, несмотря на кардинальные перемены в своей жизни, Никита Васнецов кое-как в армии освоился. Были в этой новой армейской жизни и плюсы, и минусы.

С одной стороны, ему трудно было общаться со своими товарищами по отделению, взводу и роте. В основном – по отделению, ибо взвод и рота – это как соседи по дому и по улице, а не по площадке. Никита Васнецов был начитанным мальчиком, хорошо учился в школе и даже, работая на заводе, не превратился в сурового пролетария – слесари-сборщики радиоаппаратуры нисколько не напоминали классических работяг. Поэтому разность потенциалов давала о себе знать. Ведь с Никитой служили парни, мягко говоря, попроще и поскромнее. И почему-то им не очень нравилось, если кто-то рядом с ними что-то делал лучше.

А у Никиты был хорошо подвешен язык, он обладал хорошей памятью, так что все теоретические дисциплины он прекрасно усваивал. Тактико-специальная подготовка, основы следопытства, инженерно-технические средства охраны, тактическая подготовка стрелкового отделения – всё это он щёлкал, как семечки. Не говоря уже про политическую подготовку, которую вёл замполит роты. Понятное дело, замполиту надо было втюхивать в головы курсантов политику коммунистической партии, а тут перед ним сидели в основном вчерашние ПТУ-шники и крестьяне. Которые и восьмилетку закончили с горем пополам. И им было по барабану, в чём преимущество социалистического строя перед капиталистическим.

И тут – Никита. Он быстро стал любимчиком у замполита со всеми вытекающими – освобождениями от нарядов и «блатными» работами, типа выпуска стенгазеты и прочих «заданий партии». В армии таких не любят и называют «очколовами». Так образовалась первая трещинка между Никитой и его сослуживцами.

Вторым отличием рядового Васнецова стала его снайперская подготовка. Ну, он вообще-то снайпером не был – просто умел хорошо стрелять. Не зря год до армии занимался в стрелковом тире. Как только он получил автомат и стал его пристреливать на первом же выезде на стрельбище, его сразу отметил командир роты. Потому что Никита расстрелял не только свои мишени, но и мишени своих соседей. Его тут же вызвали на НП, и командир роты старший лейтенант Коваленко стал его отчитывать. Но тут в будку зашёл командир полка подполковник Баталов, которого за глаза все звали «Батя».

– Старлей, ты чего парнишку дрочишь? – с ходу задал он вопрос ротному.

– Он, товарищ полковник (в армии подполковников часто называют полковниками – авт.) не только по своим мишеням стрелял, – ответил Коваленко.

Батя посмотрел на Никиту, потом на Коваленко и спросил:

– А если в бою, то как? Он что – должен только своего противника убить? А соседи что – пусть погибают?

Командир роты молчал. И тогда комбат задал тот же вопрос ошалевшему Васнецову:

– Ты мишени ВСЕ поразил?

Ошалевший Никита только и смог, что выдавать из себя «Так точно!»

Баталов снова посмотрел на ротного.

– Вот видишь! Все мишени поражены. Боевая задача выполнена. А ты парня песочишь. В бою спасибо бы ему сказал. Идите, курсант!

Никита отдал честь, развернулся через левое плечо и вышел. Но не успел он закрыть за собой дверь, как в спину ему понёсся отборный мат.

– Ты, старлей, какого х…

Дальше он не слышал, потому что кубарем скатился с лестницы – НП возвышался над стрельбищем на уровне трех метров.

С этого момента командир роты тоже невзлюбил курсанта Васнецова. Нет, с одной стороны, меткие стрелки были нужны, особенно на показательных стрельбах. А, с другой стороны, когда тебя, офицера, дрючат из-за какого-то там курсанта – это обидно. И старлей не раз ещё отыгрывался на Никите по каждому удобному поводу. Впрочем, комроты редко снисходил до отдельных курсантов, поэтому «воспитательные» моменты происходили нечасто. А взводный был доволен – хороший стрелок всегда нужен, потому что ротный показатели требует. Впрочем, он тоже не отличался особым служебным рвением и в расположении появлялся только днем.

А вот сержанты были всё время рядом. Причем, отделению, в котором был Никита Васнецов, ещё повезло – у них сержантом был парень, отслуживший всего полгода и только сам недавно получивший лычки младшего сержанта. То есть, он был курсантом как раз перед тем, как пришел новый призыв. Поэтому сержант Левчук, которого его сослуживцы-сержанты прозвали «Лифчик», особо не зверствовал. Ну, только за завтраком отбирал у курсантов порцию масла. Отделение – восемь человек, поэтому каждый день кто-то один оставался без масла на завтрак. Унизительно, но терпимо.

А вот остальным трем отделениям не повезло с командирами.

Третьим отделением командовал сержант Новиченко по кличке БТР. Он, несмотря на украинскую фамилию, не был украинцем, его призвали откуда-то из Сибири, кажется, из Красноярска. Новиченко носил очки, но не выглядел ботаном – наоборот, он был здоровым амбалом, мастером по гиревому спорту. Выглядел он, как настоящий бугай и был таким же тупым, вспыльчивым и заносчивым. У Новиченко была страсть к физической подготовке и своё отделение при каждом удобном случае он загонял на турник. И дрючил там курсантов до изнеможения.

Вторым отделением командовал сержант Шперле – немец из Караганды. Вообще, в Казахстане было довольно много немцев, и многие из них служили в армии. Петр Шперле был маленьким, но говнистым. Его курсантам «повезло» – при распределении территории роты для уборки второму отделению выпало убирать туалет. Всегда. Каждый день! И младший сержант Шперле, педант и чистюля, заставлял своих курсантов буквально вылизывать это заведение до блеска. Были у командира второго отделения и другие «закидоны», например, он любил отрабатывать на своих курсантах приёмы каратэ. Каратэ он не владел, но всем пытался доказать, что он – Великий Сэнсэй. И то и дело отрабатывал удар «тоби йоко гери» на зазевавшемся курсанте. То есть, идет себе курсант по казарме и тут вылетает на него в прыжке Шперле – «кияяяя!» Курсант предсказуемо улетает в угол, сержант весело смеётся.

Первым отделением командовал угрюмый громила – Коля Лобойко. Он же был заместителем командира взвода – «замком». Коля особо не чудил – был довольно покладистым парнем. К тому же замкомвзвода – это уже величина: первым на дембель, первым на получение нового звания, да и вообще… Но если Колю разозлить, то можно было получить в живот хороший апперкот. Коля был боксёром и бить умел. А поскольку неуставные отношения в армии были запрещены, то по лицу сержанты курсантов никогда не били – только в живот. Только кому от этого было легче?

Вот таким образом налаживалась жизнь и быт курсанта Васнецова. И снова, как и в школьные годы, он всегда и везде был один. Друзей у него не было, только приятели. Земляков из его днепропетровского призыва – тоже, они попали в другие взвода. Вернее, был только один его земляк – курсант Коля Перепятенко. Но он особо не стремился сблизиться с Никитой, ну и Никита тоже не навязывался. Так что он общался с курсантами своего отделения только в режиме мирного сосуществования. А в остальном – каждый сам за себя.

С другой стороны, Васнецову общение особо-то и не было нужно. Ну, о чём говорить с людьми, которые, как шутят в армии, только вчера слезли с дерева? Обычно, так шутили про солдат из республик Средней Азии и Закавказья, но и тот же Коля Перепятенко не блистал знаниями в области литературы или истории. Как говорится, Фейербаха не читал.

В общем, рабоче-крестьянская Красная Армия, ставшая советской, свой классовый состав особо не изменила. Наверное, поэтому с курсантами никто лекций не проводил, а всё объяснялось доходчиво и просто – через ноги. «Кругом, шагом марш!» «Упор лёжа принять!» «Упал – отжался!»

Постепенно Никита привык не рассуждать, а подчинятся, не обдумывать, а исполнять. Курсантская жизнь шла своим чередом, постепенно он привык к недоеданию, к холоду, к усталости. И к постоянным унижениям. Правда, это если сравнивать жизнь до армии с армейской. На самом деле – ну, заставил сержант курсанта отжиматься перед всем взводом. Или, сунул кулаком в живот за недостаточно сильно затянутый ремень. Или оторвал небрежно – по его мнению – подшитый подворотничок и заставил пришить заново. Или послал в армейский магазин за сигаретами. Или отобрал масло за завтраком…

В общем, с точки зрения отношений «дух» – «старослужащий» нравы в учебной части были просто-таки либеральными. И когда курсанты уже позже, перед самым выпуском попали в конвойные части – у них глаза на лоб полезли от удивления. Потому что там они наконец увидели, что такое настоящая армия!

Но всё же телесные наказания, доставшиеся советской армии, вероятно, от армии царской – ничто по сравнению с унижениями моральными. И вот здесь как раз и проявляется характер. И способность противостоять, если надо, всему миру, способность умереть – но не дать себя унизить. Причем, для кого-то неслыханное унижение было просто вымыть пол. Это было страшным унижением, например, для чеченцев. А для кого-то абсолютно нормально было собирать на мусорниках бычки и докуривать их. С курением, кстати, в армии было туго всегда. Никита не курил, а вот большинство его товарищей за папиросу – даже не сигарету – готовы были на все.

Его бедой был голод. Вам никогда не доводилось голодать? Нет, не диета, не лечебное голодание – настоящий голод? В армии Никита узнал, что это такое. Всем курсантам и рядовым ежемесячно платили зарплату – 7 рублей. Солдатам, сержантам – 12. Так вот, этих 7 рублей хватало на неделю. На сигареты в основном или на какие-нибудь пирожки в кафе. А в столовой – гнилая картошка пополам с какой-то кислой тушеной капустой. И махонький – если повезет – кусочек сала. В жидком супе на обед. А целый день в учебке – физподготовка, строевая, а в субботу марш-бросок на стрельбище в полной боевой – бронежилет, автомат с полным боекомплектом. Организм уставал дико и так же дико хотел восполнить энергозатраты. Но не получалось – потому что еды всегда было мало. Поэтому спасали либо посылки из дому, либо походы в военторг, либо приходилось воровать.

Как-то Никита стоял в наряде на КПП. А рядом была столовая. И ему повезло поучаствовать в разгрузке хлеба – еще теплого, ароматного черного хлеба. Эти кирпичики были просто умопомрачительно вкусными… Никита украл две буханки, но пока от столовой дошел до КПП – всего метров 150 – одну буханку он съел. Проглотил. А вторую, конечно же, принёс своим товарищам. Потому что если бы не принёс – то совершил бы недостойный поступок. «Скрысил» бы добычу. Хотя были и такие, которые свои посылки «крысили» и жрали свои конфеты и печеньки ночью под одеялом. Но были и похуже дела – когда «крысили» у своих. То есть, шарили по чужим тумбочкам. Такое редко, но случалось. Однажды поймали курсанта, который воровал у своих же товарищей. Его бы убили – сержанты оттащили. И быстро отчислили. Отправили в войска. Рядовым.

Поэтому, как бы не хотелось есть, надо было держаться. Не раскисать. Никита, например, вовремя смекнул, что у сержантов постоянно есть какой-нибудь «балабас» – этим жаргонным словом в части называли любые продукты. А поскольку Васнецов неплохо рисовал, что выяснилось при оформлении стенгазеты, то сержанты подрядили его рисовать их дембильские альбомы. А чтобы художник был заинтересован, его материально стимулировали – чай, печеньки или просто хлеб с маслом.

Знаете, что такое «солдатское пироженное»? Это белый хлеб, намазанный маслом и сверху посыпанный сахаром. И когда ты голоден – голоден по-настоящему, не просто хочется есть, а ноги подкашиваются, когда все прослойки жира превратились даже не в мышцы, а жилы, которые из тебя тянут каждый день, когда ты пьешь воду, чтобы хоть как-то наполнить вопящий желудок – так вот, когда ты вдруг ешь мягкий, белый, пахучий хлеб, а сверху – тоненькая прослойка масла с горкой белого сахара – это блаженство. Никогда после армии Никита не получал от еды ТАКОГО удовольствия.

И когда сегодня отказываешься от многих житейских радостей только потому, что тебе некогда, катастрофически некогда даже остановится, сесть за стол на кухне, не спеша, со вкусом выкурить сигарету, выпить чашку чая, почитать книгу – ты вспоминаешь то время, когда все это тебе так же было недоступно, только сегодня ты научился все это ценить по-настоящему. Только тебе уже не 18 лет.